Сошлись раз зайцы и стали плакаться на свою жизнь:

— И от людей, и от собак, и от орлов, и от прочих зверей погибаем. Уж лучше раз умереть, чем в страхе жить и мучиться. давайте утопимся!

И поскакали зайцы на озеро топиться. Лягушки услыхали зайцев и забултыхались в воду.

Один заяц и говорит:

— Стойте, ребята! Подождём топиться; вот лягушачье житьё, видно, ещё хуже нашего: они и нас боятся.

Ворон добыл мяса кусок и сел на дерево. Захотелось лисице мяса, она подошла и говорит:

– Эх, ворон, как посмотрю на тебя, – по твоему росту да красоте только бы тебе царем быть! И, верно, был бы царем, если бы у тебя голос был.

Ворон разинул рот и заорал что было мочи. Мясо упало. Лисица подхватила и говорит:

– Ах, ворон, коли бы еще у тебя и ум был, быть бы тебе царем.

Подавился волк костью и не мог выперхнуть. Он подозвал журавля и сказал:

«Ну-ка, ты, журавль, у тебя шея длинная, засунь ты мне в глотку голову и вытащи кость: я тебя награжу».

Журавль засунул голову, вытащил кость и говорит:

«Давай же награду».

Волк заскрипел зубами, да и говорит:

«Или тебе мало награды, что я тебе голову не откусил, когда она у меня в зубах была?»

Волк увидал — ягненок пьет у реки. Захотелось волку съесть ягнёнка, и стал он к нему придираться.

«Ты, — говорит, — мне воду мутишь и пить не даешь».

Ягненок говорит: «Ах, волк, как я могу тебе воду мутить? Ведь я ниже по воде стою, да и то кончиками губ пью».

А волк говорит: «Ну, так зачем ты прошлым летом моего отца ругал?»

Ягненок говорит: «Да я, волк, и не родился ещё прошлым летом».

Волк рассердился и говорит: «Тебя не переговоришь. Так я натощак, за то и съем тебя».

Собака шла по дощечке через речку, а в зубах несла мясо. Увидала она себя в воде и подумала, что там другая собака мясо несёт, – она бросила своё мясо и кинулась отнимать у той собаки: того мяса вовсе не было, а своё волною унесло.

И осталась собака ни при чём.

Отец приказал сыновьям, чтобы жили в согласии; они не слушались. Вот он велел принесть веник и говорит:

— Сломайте!

Сколько они ни бились, не могли сломать. Тогда отец развязал веник и велел ломать по одному пруту.

Они легко переломали прутья поодиночке.

Отец и говорит:

— Так-то и вы: если в согласии жить будете, никто вас не одолеет; а если будете ссориться да все врозь — вас всякий легко погубит. https://www.skazayka.ru/otets-i-syinovya/

У одного человека были осел и лошадь. Шли они по дороге; осел сказал лошади: «Мне тяжело, не дотащу я всего, возьми с меня хоть немного». Лошадь не послушалась. Осел упал от натуги и умер.

Хозяин как наложил все с осла на лошадь, да еще и шкуру ослиную, лошадь и взвыла: «Ох, горе мне, бедной, горюшко мне, несчастной! Не хотела я немножко ему подсобить, теперь вот все тащу да еще и шкуру».

Муравей спустился к ручью: захотел напиться. Волна захлестнула его и чуть не потопила. Голубка несла ветку; она увидела – муравей тонет, и бросила ему ветку в ручей. Муравей сел на ветку и спасся. Потом охотник расставил сеть на голубку и хотел захлопнуть. Муравей подполз к охотнику и укусил его за ногу; охотник охнул и уронил сеть. Голубка вспорхнула и улетела.

Лев спал. Мышь пробежала ему по телу. Он проснулся и поймал её. Мышь стала просить, чтобы он пустил её; она сказала: 

– Если ты меня пустишь, и я тебе добро сделаю. 

Лев засмеялся, что мышь обещает ему добро сделать, и пустил её. 

Потом охотники поймали льва и привязали верёвкой к дереву. 

Мышь услыхала львиный рёв, прибежала, перегрызла верёвку и сказала: 

– Помнишь, ты смеялся, не думал, чтобы я могла тебе добро сделать, а теперь видишь, — бывает и от мыши добро.

Лев от старости не мог уже ловить зверей и задумал хитростию жить: зашел он в пещеру, лег и притворился больным. Стали ходить звери его проведывать, и он съедал тех, которые входили к нему в пещеру. Лисица смекнула дело, стала у входа в пещеру и говорит:

— Что, лев, как можешь?

Лев говорит:

— Плохо. Да ты отчего же не входишь?

А лисица говорит:

— Оттого не вхожу, что по следам вижу – входов много, а выходов нет.

Завелось в одном доме много мышей. Кот забрался в этот дом и стал ловить мышей. Увидали мыши, что дело плохо, и говорят:

— Давайте, мыши, не будем больше сходить с потолка, а сюда к нам коту не добраться!

Как перестали мыши сходить вниз, кот и задумал, как бы их перехитрить. Уцепился он одной лапой за потолок, свесился и притворился мертвым. Одна мышь выглянула на него, да и говорит:

— Нет, брат! хоть мешком сделайся, и то не подойду.

Комар прилетел ко льву и говорит:

— Ты думаешь, в тебе силы больше моего? Как бы не так! Какая в тебе сила? Что царапаешь когтями и грызешь зубами, это и бабы так-то с мужиками дерутся. Я сильнее тебя; хочешь, выходи на войну!

И комар затрубил и стал кусать льва в голые щеки и в нос. Лев стал бить себя по лицу лапами и драть когтями; изодрал себе в кровь все лицо и из сил выбился.

Комар затрубил с радости и улетел. Потом запутался в паутину к пауку, и стал паук его сосать. Комар и говорит:

— Сильного зверя, льва, одолел, а вот от дрянного паука погибаю.

На площади в одном городе лежал огромный камень. Камень занимал много места и мешал езде по городу. Призвали инженеров и спросили их, как убрать этот камень и сколько это будет стоить.

Один инженер сказал, что камень надо разбивать на куски порохом и потом по частям свезти его, и что это будет стоить 8000 рублей; другой сказал, что под камень надо подвести большой каток и на катке свезти камень, и что это будет стоить 6000 рублей.

А один мужик сказал: «А я уберу камень и возьму за это 100 рублей».

У него спросили, как он это сделает. И он сказал: «Я выкопаю подле самого камня большую яму; землю из ямы развалю по площади, свалю камень в яму и заровняю землею».

Мужик так и сделал, и ему дали 100 рублей и еще 100 рублей за умную выдумку.

Мальчик стерег овец и, будто увидав волка, стал звать: «Помогите, волк! волк!» 

Мужики прибежали и видят: неправда. 

Так сделал он так и два и три раза, случилось — и вправду набежал волк. 

Мальчик стал кричать: «Сюда, сюда скорей, волк!» 

Мужики подумали, что опять по-всегдашнему обманывает, — не послушали его.

Волк видит, бояться нечего: на просторе перерезал все стадо.

Лев и медведь добыли мяса и стали за него драться. Медведь не хотел уступить, и лев не уступал. Они так долго бились, что ослабели оба и легли.

Лиса увидала промеж них мясо, подхватила его и убежала.

Шли по лесу два товарища, и выскочил на них медведь. Один бросился бежать, влез на дерево и спрятался, а другой остался на дороге. Делать было ему нечего – он упал наземь и притворился мертвым.

Медведь подошел к нему и стал нюхать: он и дышать перестал.

Медведь понюхал ему лицо, подумал, что мертвый, и отошел.

Когда медведь ушел, тот слез с дерева и смеется:

– Ну что, – говорит, – медведь тебе на ухо говорил?

– А он сказал мне, что плохие люди те, которые в опасности от товарищей убегают.

Белка прыгала с ветки на ветку и упала прямо на сонного волка. Волк вскочил и хотел ее съесть. Белка стала просить:

– Пусти меня.

Волк сказал:

– Хорошо, я пущу тебя, только ты скажи мне, отчего вы, белки, так веселы. Мне всегда скучно, а на вас смотришь, вы там вверху все играете и прыгаете.

Белка сказала:

– Пусти меня прежде на дерево, я оттуда тебе скажу, а то я боюсь тебя.

Волк пустил, а белка ушла на дерево и оттуда сказала:

– Тебе скучно оттого, что ты зол. Тебе злость сердце жжет. А мы веселы оттого, что мы добры и никому зла не делаем.

Топтыгин занемог: вскочил чиряк на шее —
Ни сесть ему, ни лечь, ни охнуть, ни вздохнуть
И не уснуть.
Вот Дятла он велит к себе позвать скорее,
Чтоб тот чиряк немедленно проткнуть.

За Дятлом послано… Как лекарь появился,
Он тотчас же, и так и сяк,
Со всех сторон обследовал чиряк,
Но вскрыть его, однако, не решился,
Топтыгину сказав при этом так:

«Уж если сам, злодей, до ночи не прорвётся
И протыкать его придётся,
То следует созвать совет из лекарей.
К тому ж у Филина, известно, клюв острей!»

За Филином, за Петухом послали…
Глаз не сомкнул больной всю ночь.
На утренней заре врачи слетаться стали,
Слетелись и… сидят — решают, как помочь.

И сообща приходят к мненью:
«Чиряк покамест не вскрывать!
А если к вечеру не будет облегченья,
Опять собраться всем и Журавля позвать,
Поскольку у него и глаз вернее
И клюв длиннее!»

Тем временем Медведь, ворочаясь в углу,
Вдруг ненароком придавил Пчелу.
И храбрая Пчела, как это ей пристало,
Жужжа в шерсти, своё вонзила жало.
 

И ожил наш Медведь! Пчела его спасла!
Вздохнули лекари: им тоже легче стало.
Не потому, что жало в цель попало,
А потому, что малая Пчела
С них, так сказать, ответственность сняла!..

***
Перестраховщики! Я басню вам прочёл
Не для того, чтоб вы надеялись на пчёл!

Случилось это
Во время птичьего банкета:
Заметил Дятел-тамада,
Когда бокалы гости поднимали,
Что у Воробушка в бокале —
Вода! Фруктовая вода!!
Подняли гости шум, все возмущаться стали,-
«Штрафной» налили Воробью.
А он твердит свое: «Не пью! Не пью! Не пью!»
«Не поддержать друзей? Уж я на что больная, —
Вопит Сова,- а все же пью до дна я!»
«Где ж это видано, не выпить за леса
И за родные небеса?!»
Со всех сторон стола несутся голоса.
Что делать? Воробей приклювил полбокала.
«Нет! Нет!- ему кричат.- Не выйдет! Мало! Мало!
Раз взялся пить, так пей уже до дна!
А ну, налить ему еще бокал вина!»
Наш скромный трезвенник недолго
продержался —
Все разошлись, он под столом остался…
С тех пор прошло немало лет,
Но Воробью нигде проходу нет,
И где бы он ни появился,
Везде ему глядят и шепчут вслед:
«Ах, как он пьет!», «Ах, как он разложился!»,
«Вы слышали? На днях опять напился!»,
«Вы знаете? Бросает он семью!».
Напрасно Воробей кричит: «Не пью-ю!
Не пью-ю-ю!!»

Иной, бывает, промахнется
(Бедняга сам тому не рад!),
Исправится, за ум возьмется,
Ни разу больше не споткнется,
Живет умней, скромней стократ.
Но если где одним хоть словом
Его коснется разговор,
Есть люди, что ему готовы
Припомнить старое в укор:
Мол, точно вспомнить трудновато,
В каком году, каким числом…
Но где-то, кажется, когда-то
С ним что-то было под столом!..

Жил-был один Носорог. Он имел привычку над всеми издеваться. 
— Горбун! Горбун! — дразнил он Верблюда. 

— Это я горбун? — возмущался Верблюд. — Да будь у меня на спине три горба, я был бы еще красивей! 

— Эй, толстокожий! — кричал Носорог Слону. — Где у тебя нос, а где хвост? Что-то я не разберу! 

— И чего это он ко мне пристает? — удивлялся добродушный Слон. Хоботом своим я доволен, и он вовсе не похож на хвост! 

— Дяденька, достань воробушка! — смеялся Носорог над Жирафом. 

— Сам-то больно хорош! — откуда-то сверху отвечал Жираф. 

Однажды Верблюд, Слон и Жираф достали зеркало и пошли искать Носорога. А тот как раз к Страусу приставал: 
— Эй ты, недощипанный! Голоногий! Летать не умеешь, а птицей называешься! 

От обиды бедный Страус даже голову под крыло спрятал. 

— Послушай, друг! — сказал Верблюд, подойдя поближе. — Неужели ты сам себя красавцем считаешь? 

— Конечно! — ответил Носорог. — Кто же в этом сомневается? 

— Ну тогда посмотри на себя! — сказал Слон и протянул Носорогу зеркало. 

Посмотрел Носорог в зеркало и захохотал: 
— Ха-ха-ха! Хо-хо-хо! Что это еще за уродина на меня смотрит? Что у него на носу? Хо-хо-хо! Ха-ха-ха! 

И пока он смеялся, глядя на себя в зеркало, Слон, Жираф, Верблюд и Страус поняли, что Носорог просто глуп, как пробка. И они перестали обижаться.

Жил среди других зайцев один Заяц. Многие зайчихи на него заглядывались: быстрее его никто в поле не бегал! Вот кажется, жить бы ему да радоваться, но не тут-то было.

Заяц мучительно завидовал Черепахе. Вот как она живет! Вот живет! — думал Заяц. Собственную норку на спине носит! Втянула голову и ноги — и уже дома. Да еще какая нора! Крепкая как камень и с красивым узорчиком. Эх, повезло же глупой Черепахе!

И всюду вокруг Заяц поносил Черепаху, всюду ее ругал, рассказывал про нее небылицы, смеялся над ней. От зависти даже расхворался.
— Что с тобой? — спросила Зайца Белочка. С чего чахнешь?
— Из-за проклятой Черепахи, — ответил Заяц. Просто видеть ее не могу, до чего она меня раздражает! Какую нору на спине носит! С узорчиком…

А Черепаха больше, чем кому-либо, завидовала Зайцу, который умел так быстро бегать.

В день именин, а может быть, рожденья
Был Заяц приглашен к Ежу на угощенье.
В кругу друзей, за шумною беседой,
Вино лилось рекой. Сосед поил соседа.
И Заяц наш, как сел,
Так, с места не сходя, настолько окосел,
Что, отвалившись от стола с трудом,
Сказал: «Пшли домой!» — «Да ты найдешь ли дом?
Спросил радушный Еж.

Лев пьяных не терпел, сам в рот не брал хмельного,
Но обожал… подхалимаж.

Поди, как ты хорош! 
Уж лег бы лучше спать, пока не протрезвился! 
В лесу один ты пропадешь: 
Все говорят, что Лев в округе объявился!» 
Что Зайца убеждать? Зайчишка захмелел. 
«Да что мне Лев! — кричит. — Да мне ль его бояться! 
Я как бы сам его не съел! 
Подать его сюда! Пора с ним рассчитаться! 
Да я семь шкур с него спущу 
И голым в Африку пущу!..» 
Покинув шумный дом, шатаясь меж стволов, 
Как меж столов, 
Идет Косой, шумит по лесу темной ночью: 
«Видали мы в лесах зверей почище львов, 
От них и то летели клочья!..» 
Проснулся Лев, услышав пьяный крик, 
Наш Заяц в этот миг сквозь чащу продирался. 
Лев — цап его за воротник! 
«Так вот кто в лапы мне попался! 
Так это ты шумел, болван? 
Постой, да ты, я вижу, пьян 
Какой-то дряни нализался!» 
Весь хмель из головы у Зайца вышел вон! 
Стал от беды искать спасенья он: 
«Да я… Да вы… Да мы… Позвольте объясниться! 
Помилуйте меня! Я был в гостях сейчас. 
Там лишнего хватил. Но все за Вас! 
За Ваших львят! За Вашу Львицу! 
Ну, как тут было не напиться?!» 
И, когти подобрав, Лев отпустил Косого. 
Спасен был хвастунишка наш!

Однажды где-то под кустом 
Свалила Зайца лихорадка. 
Болеть, известно, как не сладко: 
То бьет озноб его, то пот с него ручьем, 
Он бредит в забытьи, зовет кого-то в страхе… 
Случилось на него наткнуться Черепахе. 
Вот Заяц к ней: «Голубушка… воды… 
Кружится голова… Нет сил моих подняться, 
А тут рукой подать — пруды!» 
Как Черепахе было отказаться?.. 
Вот минул час, за ним пошел другой, 
За третьим начало смеркаться, 
Все Черепаху ждет Косой. 
Все нет и нет ее. И стал больной ругаться: 
«Вот чертов гребешок! Вот костяная дочь! 
Попутал бес просить тебя помочь! 
Куда же ты запропастилась? 
Глоток воды, поди, уж сутки жду…» 
«Ты что ругаешься?» — Трава зашевелилась. 
«Ну, наконец, пришла, — вздохнул больной. 
Явилась!» 
«Да нет, Косой, еще туда-а иду…»

Я многих черепах имею здесь в виду. 
Нам помощь скорая подчас нужна в делах, 
Но горе, коль она в руках 
У черепах!

Каких фамилий только нет: 
Пятеркин, Двойкин, Супов, 
Слюнтяев, Тряпкин-Дармоед, 
Пупков и Перепупов! 

В фамилиях различных лиц, 
Порою нам знакомых, 
Звучат названья рыб и птиц, 
Зверей и насекомых: 
Лисичкин, Раков, Индюков, 
Селедкин, Мышкин, Телкин, 
Мокрицын, Волков, Мотыльков, 
Бобров и Перепелкин! 

Но может некий Комаров 
Иметь характер львиный, 
А некий Барсов или Львов 
Умишко комариный. 

Бывает, Коршунов иной 
Синичкина боится, 
А Чистунов слывет свиньей, 
А Простачков — лисицей! 
А Раков, если не дурак, 
Невежда и тупица, 
Назад не пятится как рак, 
А все вперед стремится! 

Плевков фамилию сменил, 
Жемчужиным назвался, 
Но в основном — ослом он был, 
Ослом он и остался! 
А Грибоедов, Пирогов 
Прославились навеки! 
И вывод, стало быть, таков: 
Все дело не в фамилии, а в человеке!

Слон-живописец написал пейзаж,
Но раньше, чем послать его на вернисаж,
Он пригласил друзей взглянуть на полотно:
Что, если вдруг не удалось оно?
Вниманием гостей художник наш польщен!
Какую критику сейчас услышит он?
Не будет ли жесток звериный суд?
Низвергнут? Или вознесут?

Ценители пришли. Картину Слон открыл.
Кто дальше встал, кто подошел поближе.
«Ну, что же, — начал Крокодил, —
Пейзаж хорош! Но Нила я не вижу…» —
«Что Нила нет, в том нет большой беды! —
Сказал Тюлень. — Но где снега? Где льды?» —
«Позвольте! — удивился Крот. —
Есть кое-что важней, чем лед!
Забыл художник огород». —
«Хрю-хрю, — прохрюкала Свинья, —
Картина удалась, друзья!
Но с точки зренья нас, свиней,
Должны быть желуди на ней».
Все пожеланья принял Слон.
Опять за краски взялся он
И всем друзьям по мере сил
Слоновьей кистью угодил,
Изобразив снега, и лед,
И Нил, и дуб, и огород,
И даже — мед!
(На случай, если вдруг Медведь
Придет картину посмотреть…)
Картина у Слона готова,
Друзей созвал художник снова.
Взглянули гости на пейзаж
И прошептали: «Ералаш!»

Мой друг! Не будь таким Слоном:
Советам следуй, но с умом!
На всех друзей не угодишь,
Себе же только навредишь.

«Прошу меня простить за обращенье в прозе! 
Ромашка скромная сказала пышной Розе. 
Но вижу я: вкруг вашего стебля 
Живет и множится растительная тля, 
Мне кажется, что в ней для вас угроза!» 
«Где вам судить о нас! — вспылила Роза. 
Ромашкам полевым в дела садовых роз 
Не следует совать свой нос!» 
Довольная собой и всех презрев при этом, 
Красавица погибла тем же летом, 
Не потому, что рано отцвела, 
А потому, что дружеским советом 
Цветка незнатного она пренебрегла…

Кто на других глядит высокомерно,
Тот этой басни не поймёт, наверно…

Прибежал как-то Заяц к Журавлю.
— Журавушка, дорогой! Ты хорошо зубы лечишь, вставь мне, пожалуйста,
зубы!
— Да они у тебя хорошие!
— Хороши, да малы! Вставь мне львиные клыки!
— Зачем тебе клыки?
— Я с Лисой рассчитаться хочу! Надоело мне от нее бегать, пусть она от
меня побегает!
Улыбнулся Журавль и вставил Зайцу искусственные зубы — два львиных
клыка. Совсем как настоящие! Страшно смотреть!
— Вот здорово! — воскликнул Заяц, посмотрев на себя в зеркало. — Побегу
Лису искать!
Бежит Заяц по лесу — Лису ищет, а она сама ему навстречу из-за кустов
выходит. Увидел Заяц Лису и бросился от нее наутек. Прибежал к Журавлю —
дрожит, трясется от страха.
— Жу-жу-ра-равушка, дорогой! Замени клыки!
— А эти чем плохи?
— Не плохи, да малы! Против Лисы не годятся! Может, у тебя какие
побольше есть?
— Не поможет! — ответил Журавль. — Ошибся я, Косой! Надо было тебе
сердце заменить: твое, заячье, выкинуть, а львиное поставить!…

За честный труд и поощренья ради
Один из Муравьев представлен был к награде
К миниатюрным именным часам.
Но Муравей не получил награды:
Вышесидящий Жук чинил ему преграды,
Поскольку не имел такой награды сам!

Ах, если бы прискорбный этот случай
Был ограничен муравьиной кучей!

Тащил на себе как-то раз Медведь огромное бревно. Замучился, присел на пенек передохнуть.
— Тяжелое небось бревно-то? — спросил молодой Кабан, что неподалеку грелся на солнышке.
— Ох, и тяжелое! — ответил Медведь, отдуваясь.
— И далеко еще тащить?
— До самого леса.
— В такую-то жару! Поди, умаялся?
— И не спрашивай!
— Такое бревно вдвоем бы тащить!
— Ясное дело — вдвоем бы сподручнее было!
— Ну, я пошел! — сказал Кабан, поднимаясь. Желаю удачи! Смотри не надорвись!
— Спасибо, — вздохнул Медведь.
— Не за что! — ответил Кабан.

Перелетев с помойки на цветок,
Лентяйка Муха Пчелку повстречала
Та хоботком своим цветочный сок
По малым долькам собирала…

«Летим со мной! — так, обратясь к Пчеле,
Сказала Муха, глазками вращая.
Я угощу тебя! Там — в доме, на столе
Такие сладости остались после чая!
На скатерти — варенье, в блюдцах — мед.
И все — за так! Все даром лезет в рот!»

«Нет! Это не по мне!» — ответила Пчела.
«Тогда валяй трудись!» — лентяйка прожужжала
И полетела в дом, где уж не раз была,
Но там на липкую бумагу вдруг попала…

Не так ли папенькины дочки и сынки,
Бездумно проводя беспечные деньки,
Безделье выдают за некую отвагу
И в лености своей, от жизни далеки,
Садятся, вроде мух, на липкую бумагу!