ВСТУПЛЕНИЕ

СОН ДЛИНОЙ В ПЯТЬ ТЫСЯЧЕЛЕТИЙ

Длинное узкое ущелье Кругосветных гор заканчивалось уютной теплой пещерой с высоким сводом, с гладкими стенами и ровным полом. В дальнем углу пещеры возвышалось гигантское ложе, и там, на мягкой моховой подстилке, спала глубоким сном женщина исполинского роста.

Сон ее был необычен: он продолжался десятки веков. Кто же сумел справиться с этой великаншей, кто и за какие злодеяния навеял на нее очарованный сон?

Чтобы узнать, как и почему свершилось такое удивительное дело, перенесемся мысленно на несколько тысяч лет назад, в ту отдаленную эпоху, когда в стране, которую позже назвали Волшебной, появился могучий чародей Гуррикап.

Это Гуррикап отгородил Волшебную страну от остального мира Великой пустыней и Кругосветными горами, это он дал животным и птицам, ее населявшим, дар человеческой речи, он заставил круглый год сиять над ее лесами и полями жаркое летнее солнце.

Много добра сделал Гуррикап для Волшебной страны, и обитавшие в ней племена маленьких людей жили весело и счастливо, в спокойном мирном труде.

Но вот прошла тысяча, а может быть, и две тысячи лет, и на жителей Волшебной страны начали то и дело сваливаться неожиданные бедствия. То при ясном небе налетит на людское поселение ураган и повалит дома, убивая и калеча тех, кто не успевал вовремя оставить жилище; то наводнение затопит прибрежную деревню; то на домашний скот нападет повальная болезнь, коровы и овцы гибнут десятками.

Посмотрев в свои магические книги, Гуррикап узнал, что в Волшебную страну явилась из большого мира колдунья Арахна. Ростом она была Гуррикапу только по пояс, но у доброго волшебника голова приходилась вровень с верхушками самых высоких деревьев. Поэтому и Арахна была великаншей, но ниже, всего-навсего локтей в тридцать.

Арахна была очень злая колдунья. Если в какойнибудь день ей не удавалось никому навредить, она считала этот день пропащим. Зато, причинив комунибудь беду, она хохотала так громко, что деревья в ближней роще качались и с них падали плоды.

Только к одному из людских племен Арахна относилась снисходительно, к немногочисленному племени гномов, которых она привела в Волшебную страну из-за гор. Гномы служили ей верно и преданно, их прадеды дали в этом великую клятву. Но если бы чародейка обидела своих подданных, то гномы разбежались бы по всей стране, и тогда попробуй найди их в густых лесах и высоких луговых травах: ростом они были с локоток и умели удивительно ловко прятаться.

Крохотные старички с длинными седыми бородами и опрятные старушки в белых чепчиках заботились обо всех нуждах своей повелительницы с величайшим старанием. Они жарили ей быков и баранов; гномы разводили их на богатых горных пастбищах. Они пекли пышные булки из пшеницы, которую выращивали на плодородной почве своей уединенной долины. Из маленьких луков подстреливали жирных фазанов и куропаток; ткали материю и окрашивали ее в синий цвет, а потом шили новую мантию, когда одежда волшебницы изнашивалась.

За эти неоценимые услуги Арахна не оставляла гномов своим покровительством: заклинания Арахны продлевали их жизнь до ста пятидесяти лет, их дети вырастали, не зная болезней, их стрелы били дичь без промаха, а в сети попадала крупная рыба.

Но Арахна делала добро с величайшей неохотой и вознаграждала себя тем, что остальным людским племенам устраивала всевозможные пакости. И вот, когда об этом проведал Гуррикап, он решил обезвредить злую волшебницу. Однако как это сделать? Проще всего казалось убить колдунью, стукнув ее по голове многопудовым кулаком. Но волшебник был так добр, что никогда никого не убивал. Даже шагая по лугу, он нарочно шумел и шаркал ногами, и всякие лягушки, букашки, таракашки успевали убраться изпод его огромных сапог.

Гуррикапу оставалось одно: надолго усыпить Арахну. Он порылся в книге заклинаний и нашел, что самый долгий срок очарованного сна, в который он может погрузить злую волшебницу, — пять тысяч лет.

— Ну что ж, срок подходящий, — задумчиво пробормотал Гуррикап. — Быть может, за это время она отвыкнет делать зло… Но тут написано, что для успеха волшебства я должен собрать всю силу воли, а самое главное, мне нужно находиться рядом с Арахной, когда я буду говорить заклинание, иначе оно не подействует. И вот это труднее всего…

От всех разведчиков — зверей и птиц Гуррикап знал, что колдунью Арахну застать врасплох невозможно. Вокруг нее постоянно шныряли гномы, они предупреждали свою госпожу о любой опасности. И кроме того, чародейка умела принимать любой вид, какой только захочет. Она могла прикинуться лисицей или филином, цветущей яблоней или сухим пнем. Изловить ее было делом чрезвычайно хитрым.

Гуррикап основательно подготовился к выполнению своего замысла. Он выучил длинное и страшное заклинание наизусть, чтобы в нужный момент не отвлекаться и не шарить глазами по строчкам магической книги. А затем он призвал на помощь всех лесных зверей и птиц. Звери и птицы охотно откликнулись на зов волшебника: Арахна достаточно всем насолила и они рады были отделаться от злой феи.

В назначенный день и час долину, где находилось убежище Арахны, окружили бесчисленные стада всякого зверья. Пришли бизоны и туры, львы и тигры, гиены, шакалы, волки, барсуки и зайцы, мыши и крысы, по ветвям деревьев прыгали опоссумы, куницы и белки. В воздухе реяли стаи орлов, кондоров, ястребов, стрекотали сороки, каркали вороны, резали воздух быстрыми крыльями ласточки…

Страшный гвалт и гомон наполнили окрестность. И все это неисчислимое воинство грозно надвигалось на убежище Арахны, окружая его со всех сторон. Вел это воинство великан с развевающимися седыми кудрями, с очами, пылающими гневом. Трубным голосом, покрывшим шум его разноголосой армии, Гуррикап объявил:

— Выходи, Арахна! Пришла тебе пора держать ответ за все твои злодейства!

Сердце колдуньи затрепетало от страха. Сначала она думала отсидеться в пещере, но поняла, что тут ее захватить легче всего. И вмиг из пещеры вылетел орел и попытался затеряться в орлиной стае. Напрасно! Орлы были начеку и угостили незваного пришельца такими полновесными ударами когтей и крыльев, что фальшивый орел мгновенно прикинулся ласточкой, которая замешалась в гущу проворных птичек. Но те тоже не зевали и мигом распознали обманщицу.

Арахна не сдавалась. Среди мышиного полчища, густым ковром покрывавшего землю, появилась еще одна, быть может, стотысячная по счету мышь, но и ее сразу обнаружили. Дикая кошка крепко схватила ее когтями и промяукала задыхающимся от радости голосом:

— Она здесь! Я держу ее, повелитель!

Не теряя ни секунды, Гуррикап опустился на колени среди отпрянувших в стороны мышей и быстро-быстро прочитал неотразимое заклинание.

И о чудо! На земле во весь свой гигантский рост распростерлась колдунья Арахна. Она заснула глубоким сном, которым ей отныне было суждено проспать пятьдесят веков!

Волшебник поблагодарил зверей и птиц за дружескую помощь, и те быстро рассеялись по лесам и полям. Гуррикап в задумчивости стоял над спящей феей, и вдруг до его слуха донесся слабый голос. Присмотревшись, волшебник разглядел гнома, вскарабкавшегося на грудь чародейки. Седобородый Антрено обращался к Гуррикапу:

— Могучий повелитель! Ты усыпил нашу госпожу, и мы не смеем оспаривать твою волю: Арахна действительно делала много зла. Но она была добра к нам, и мы не хотим, чтобы шакалы и гиены растаскали по кусочкам ее тело. Разреши нам отвезти его в пещеру и там караулить, пока не придет назначенный ей срок пробуждения!

Гуррикап улыбнулся:

— Вы — добрые маленькие человечки, и я хвалю вас за вашу заботу. Делайте с вашей госпожой что хотите, у меня не было намерения убить ее, я лишь постарался помешать ей творить зло.

Гуррикап отправился к себе в замок, а гномы под руководством Антрено принялись за работу. Несмотря на маленький рост, они были искусные мастера. Одни из них сколотили длинную колесницу, а другие привели в порядок каменное ложе, находившееся в дальнем, самом теплом и укромном углу пещеры, и устлали его толстым слоем свежего мха.

Потом сотни гномов, как муравьи, облепили гигантское тело спящей повелительницы, с помощью блоков и рычагов взвалили его на колесницу, отвезли в пещеру и с превеликим трудом уложили на постель.

Гномы не знали, сколько времени суждено проспать Арахне, и потому устроили так, что все готово было к ее пробуждению в любой момент.

У изголовья стояла бочка с водой, которую часто сменяли, чтобы она не портилась. Через каждые три дня на вертелах зажаривалась пара быков: ведь повелительница проснется голодной. Но так как мясо долго храниться не может, гномы съедали его сами и тотчас готовили замену. В печи всегда были свежие булки.

Словом, когда бы ни проснулась колдунья, она не могла бы пожаловаться на нерадивость своих слуг.

Но поколения гномов сменялись одни другими, а злая волшебница все лежала в очарованном сне: Гуррикап не пускал заклинания на ветер.

Раз в сотню лет, когда синяя мантия Арахны истлевала, старушки пряли пряжу, ткали материю, шили новую мантию, и гномы с трудом надевали ее на бесчувственное тело чародейки.

А как следили неусыпные стражи за чистотой пещеры! Пол, потолок и стены обметались ежедневно, а раз в неделю мылись. Комары, мухи и пауки, пробравшиеся в помещение, уничтожались беспощадно, а мыши и крысы изгонялись с позором. Над головой спящей волшебницы было установлено опахало, и круглые сутки дежурный страж приводил его в движение, так что воздух вокруг Арахны никогда не застаивался. И не от этих ли забот преданных гномов длинная вереница веков бесследно пролетала над Арахной, а она лежала на мягкой постели все такая же румяная и свежая, как в тот момент, когда усыпил ее Гуррикап?

В продолжение столетий гномы забыли обстоятельства, при которых была усыплена фея, и им казалось, что она вечно спит в своей пещере чудесным сном и будет спать до конца мира. Но уход за ней превратился в религиозный обряд и соблюдался весьма строго. Малейшее отступление от него считалось грехом и беспощадно каралось старейшинами.

Время в темной пещере точно остановилось, но не стояло оно в большом мире за Кругосветными горами. Человечество от каменных орудий перешло к бронзовым, а потом к железным. Поплыли по морям парусные корабли. Отгремели греко-персидские войны. Сметая все на своем пути, прошли по устрашенной Европе римские легионы. Началась и кончилась эпоха средневекового варварства. Колумб открыл Америку, а соратники Магеллана первыми из мореплавателей совершили кругосветное путешествие. Поднялись в небо воздушные шары, первый пароход забил по воде колесами, первый неуклюжий паровоз потащил по стальным рельсам смешные коробочки-вагоны… А колдунья все спала очарованным сном.

Что происходило в Волшебной стране? История и тут шагала своей медлительной поступью. Племена маленьких людей сменялись одни другими, возникали и распадались крохотные государства, гордо считавшие себя центром мира, королевские династии следовали одна за другой. И за всем этим бдительно наблюдали гномы, подданные спящей Арахны.

Невидимками шныряли они по стране, все выглядывали, подслушивали, запоминали. И так как заботливый Гуррикап открыл народам Волшебной страны секрет изобретенной им письменности задолго до того, как он стал известен в большом мире, то гномы вели летопись. Разведчики, возвращаясь в родную пещеру, рассказывали очередному летописцу новости, а тот старательно записывал их на пергаментные свитки, которые маленький народец искусно выделывал из телячьей кожи.

И такие пергаментные свитки копились и копились, они уже наполнили целый шкаф в пещере, составляя правдивую повесть о всех событиях, случившихся в Волшебной стране за тысячелетия очарованного сна Арахны.

Гномы относились к летописи как к величайшей святыне, и после того, как законченный свиток ложился на полку, никто не осмеливался к нему прикоснуться. Так и лежали свитки бесполезной грудой десятки веков.

КОЛДУНЬЯ АРАХНА ПРОБУЖДЕНИЕ

Это был необыкновенный день в маленьком государстве гномов. С утра все шло как всегда, но в полдень непривычный звук потряс пещеру. Он походил не то на могучий вздох, не то на гулкий порыв ветра, не то на рык огромного зверя. Воздух в пещере заколебался, и часть светильников погасла. С потолка пещеры посыпались камешки, а эхо непонятного звука вырвалось наружу и потревожило окрестность.

Гномы, находившиеся в долине, со всех ног бросились к пещере, а им навстречу спешила перепуганная стража. Все с удивлением спрашивали Друг Друга:

— Ты слышал?! Что это такое? Уж не наступает ли конец света?!

И только мудрый Кастальо, старейшина гномов и их летописец, догадался, что случилось. Он поднял палец и торжественно провозгласил:

— Это просыпается госпожа!

Кастальо был прав. Странный звук оказался зевком пробуждающейся волшебницы. За ним последовали другие, не менее мощные, они погасили все остальные светильники, переломали мебель — маленькие столики, стульчики и кроватки гномов, заставили зловеще затрещать стены пещеры…

И вот Арахна пришла в себя. Спящий человек не замечает времени, и колдунье показалось, что она какую-нибудь минуту назад спасалась от звериной рати, которую натравил на нее могучий Гуррикап. Непонятно только было, куда девались звери и птицы и почему она, Арахна, лежит у себя в пещере на постели. Волшебница позвала:

— Эй, кто там? Идите сюда!

В пещеру робко вошли гномы, пробираясь среди обломков и освещая себе путь факелами. Шествие возглавлял Кастальо.

— Позовите Антрено! — приказала колдунья. — Пусть он объяснит, что здесь случилось.

— У нас нет такого человека, госпожа, — осмелился доложить Кастальо. — В нашем племени давным-давно никого не называли таким именем.

— Так значит, я очень долго спала? — недоверчиво спросила Арахна.

— На памяти людской ты почивала много веков, повелительница, — сказал старый гном. — Мы не знаем, когда и как ты заснула, и почему этот сон был таким долгим. Но мы всегда помнили свои обязанности и хорошо охраняли твой покой.

— Благодарю вас за верную службу, — небрежно молвила Арахна. — Я надеюсь, вы меня накормите: я зверски голодна.

Обеденным столом Арахны был высокий камень с плоской верхушкой, находившийся невдалеке от входа в пещеру; он сохранился с древних времен. Гномы поднимались на него по длинным лестницам, а чтобы доставлять туда очередные блюда, они приспособили остроумную систему блоков: все это веками оберегали гномы.

Колдунья съела все, что было в запасе, и потребовала добавки. Она уплела четырех жареных быков и трех баранов, семнадцать фазанов и шестьдесят четыре куропатки, закусила двумя десятками булок и выпила полную бочку воды. Потом, поглаживая живот, разнежено сказала:

— После такого обеда не мешало бы вздремнуть.

Но волшебница тут же сообразила, что и так проспала слишком долго, и решила заняться делами.

— Все-таки надо разузнать, — пробурчала она, — сколько времени продолжался сон, который навеял на меня Гуррикап.

Она расспросила Кастальо о великом волшебнике. Колдунья испытала злое удовлетворение, узнав, что в течение многих поколений никто в этих краях слыхом не слыхивал о чародее с таким именем.

— Что, просчитался, голубчик, — ядовито усмехнулась Арахна, — тебя давно на свете нет, а я живу, и теперь никто не помешает мне распоряжаться в этой стране, как я хочу.

Кастальо рассказал волшебнице, что в шкафу хранится множество рукописей — летопись Волшебной страны. Прежде чем приступать к решительным действиям против обитателей этого затерянного мирка, Арахна надумала познакомиться с его историей. Вдруг за протекшие века здесь вновь появился какой-нибудь могучий чародей, которого нужно остерегаться.

ЛЕТОПИСЬ ГНОМОВ

Арахна принялась за чтение. Пергаментные свитки лежали под номерами, и нетрудно было разобраться, с чего начинать. Грамоту волшебница знала плохо, и дело у нее подвигалось медленно.

Повествование о древних временах Арахна просматривала невнимательно. Только рассказ летописца о том, как ее, Арахну, усыпил Гуррикап, она изучила с большим старанием. Она узнала, что добрый волшебник разрешил гномам перетащить ее бесчувственное тело в пещеру и ухаживать за ним, чтобы сохранить на долгие века. Когда она прочитала, с какими предосторожностями подданные охраняли ее от губительного влияния времени, даже в ее жестокой душе шевельнулось что-то вроде благодарности.

— Надо вознаградить гномов, — сказала сама себе колдунья. — Я разрешу им бить в моих лесах столько дичи и ловить в моих реках столько рыбы, сколько они хотят…

Истории древних королевств и империй Арахна пропускала не читая.

— Королевство Феома… Империя Балланагар… Могучий завоеватель Агранат… Кому какое дело до этих призраков, давно ушедших в мир теней?

Она начала интересоваться летописью лишь с того момента, когда нашла рассказ о королевиче Бофаро, жившем тысячу лет назад в Западной стране. Бофаро задумал свергнуть с престола своего отца, так как тот, по мнению сына, слишком долго царствовал.

Сыновняя неблагодарность не удивила злую женщину. Ведь и она обокрала свою мать, стащила у нее все принадлежности колдовского ремесла. Мало того: она увела ее подданных гномов из большого мира в Волшебную страну, оставив беспомощную старуху одиноко доживать век.

Арахна с интересом читала, как Бофаро и его сторонники, изгнанные на вечное поселение в мрачную Подземную страну, устраивались там на житье. Они стали добывать металлы, и за это их прозвали подземными рудокопами. Волшебница с любопытством прочитала, как первый король Пещеры Бофаро, будучи не в силах выбрать кого-либо из семи сыновей, назначил их всех наследниками престола и они стали царствовать поочередно, каждый по месяцу. Когда летописец рассказал, какая неразбериха и путаница из этого получилась, колдунья пришла в восхищение.

Семь королей! И у каждого своя свита придворных, свое войско, свои законы, устанавливаемые только на месяц, свои налоги, собираемые с народа…

Арахна хохотала так громко, что свод пещеры чуть не обрушился на нее, и колдунье пришлось поспешно выскочить на улицу. А гномы, вскарабкавшись на лестницы, принялись цементировать потолок.

— Ай да Бофаро, ай да молодец! — в восторге орала чародейка. — Веселую жизнь устроил своим подданным, нечего сказать!

Колдунья утихомирилась, когда вычитала в летописи, что после нескольких столетий трудной жизни в лабиринте, окружавшем Пещеру, был случайно найден источник Усыпительной воды. Выпив этой воды, человек надолго засыпал и просыпался неприспособленным к жизни, как новорожденный младенец. Его всему приходилось учить заново. Правда, обучение отнимало всего лишь несколько дней.

Мудрый Хранитель времени Беллино придумал усыплять жадные оравы придворных, солдат и шпионов, а заодно и самих королей с семьями на то время, когда они не царствовали. Жизнь королей превратилась в сплошной праздник, прерываемый шестимесячными периодами очарованного сна, пролетавшими, как одна минута.

Перебирая свитки, колдунья отбрасывала их, не находя в них ничего интересного. Но вот одно давнее событие приковало к себе ее внимание. За Кругосветными горами, за Великой пустыней в разных концах громадного материка жили две добрые и две злые волшебницы. Добрых волшебниц звали Виллина и Стелла, а злых Гингема и Бастинда. Людские поселения все ближе придвигались к убежищам волшебниц, они посмотрели в свои магические книги, и всем им по душе пришлась Волшебная страна.

Четыре феи пустились в путь в одно и то же время и неприятно удивились, столкнувшись в новом месте жительства лицом к лицу. Они немножко повздорили, но воевать не решились и поделили Волшебную страну.

— Попробовали бы эти балаболки заняться дележкой при мне! — сердито воскликнула Арахна. — Они бы у меня света невзвидели!

Подданные добрых волшебниц продолжали вести счастливую мирную жизнь, зато горькая доля выпала Жевунам, подвластным Гингеме, и Мигунам, которыми стала править Бастинда.

ДЕЛА НЕДАВНИХ ДНЕЙ

Еще протекли медленные века. Арахна спала очарованным сном, четыре волшебницы худо ли, хорошо ли правили своими народами. Но вот лет за сорок до пробуждения колдуньи произошло удивительное событие. Однажды во время урагана в центре Волшебной страны из-под облаков спустился огромный шар; под шаром болталась корзина, и из нее на землю спрыгнул человек в пестром костюме и странной шапке на голове. Удивительный пришелец назвался Гудвином, и обитатели тех мест приняли его за Великого Волшебника: ведь он снизошел с неба и, по его словам, был близким другом Солнца.

— Здравствуйте, еще один чародей появился, — проворчала недовольная фея, читая летопись. — Лезут сюда, как мухи на мед.

Арахна совершенно забыла, что и сама явилась в Волшебную страну незваная-непрошеная.

Гудвин сделался повелителем Центральной страны. Под его руководством был построен прекрасный город, названный Изумрудным: он весь сверкал изумрудами, вделанными в городские стены, в кровли домов и даже в щели мостовых. Гудвин стал именовать себя Великим и Ужасным Волшебником Изумрудного города.

Чтение захватывало колдунью все больше, она просиживала над летописью целыми днями и даже забывала вовремя пообедать, что при ее аппетите было удивительно.

Новые необычайные события произошли в Волшебной стране. Ураган, накликанный колдуньей Гингемой, принес из-за гор домик-фургон, в котором находились девочка Элли и ее песик Тотошка. Домик обрушился на злую Гингему и раздавил ее. Песик нашел в пещере Гингемы волшебные серебряные башмачки и отдал их своей маленькой хозяйке.

На место происшествия явилась добрая фея Виллина. Она сказала, что если Элли добьется исполнения заветных желаний трех существ, то Великий Гудвин вернет ее на родину, в Канзас. И Элли, надев серебряные башмачки, храбро зашагала в Изумрудный город по дороге, вымощенной желтым кирпичом. Ее сопровождал веселый Тотошка.

Элли недолго пришлось дожидаться встречи с тремя существами, имевшими заветные желания. В пшеничном поле она сняла с кола соломенное чучело по прозванию Страшила. Страшила объявил, что у него есть заветное желание получить мозги.

Далее новые друзья увидели в лесу Железного Дровосека: он стоял там целый год и ржавел от дождей и непогоды. Когда его смазали и он смог заговорить, Дровосек признался, что самое его заветное желание — получить любящее сердце.

Третьим существом с заветным желанием оказался Трусливый Лев. Он был так робок, что боялся даже мелких зверушек и больше всего на свете хотел получить смелость.

Эта странная компания, преодолев по дороге множество препятствий, добралась до Изумрудного города и рассказала Гудвину свои желания. Великий и Ужасный объявил просителям, что их желания будут исполнены лишь в том случае, если они победят коварную Бастинду и лишат ее волшебной силы.

Это была трудная задача, и все же они справились с ней. Бастинде суждена была смерть от воды, она пятьсот лет не умывалась и не чистила зубов. А Элли во время ссоры облила ее ведром воды, и колдунья растаяла, как кусок сахара в стакане чая.

Когда Элли и ее смешные и милые друзья вернулись с победой и потребовали у Гудвина исполнения их желаний. Великий и Ужасный признался, что никакой он не волшебник, а просто обманщик, морочивший людям головы. Он скрывался в своем дворце от настоящих волшебниц, потому что ужасно их боялся.

— Я с самого начала предполагала тут что-то неладное, — самодовольно заметила Арахна. — Этот самозваный друг Солнца сразу показался мне подозрительным. Тем лучше, одним врагом меньше.

Впрочем, хотя Гудвин и был фальшивым волшебником, у него нашлось достаточно сообразительности, чтобы дать Страшиле умные мозги из отрубей, смешанных с иголками и булавками. Дровосеку Гудвин подвесил в грудную клетку тряпичное сердце, набитое опилками. А Льву дал выпить смелость из золотого блюда, где она шипела и пенилась. Три друга стали горды и счастливы, их заветные желания исполнились.

Гудвину надоело прятаться от людей, и он вернулся в Канзас на том самом шаре, на котором прилетел в Волшебную страну. Вместо себя он назначил правителем Изумрудного города Страшилу Мудрого. Железный Дровосек возвратился к Мигунам и стал правителем Фиолетовой страны. А Смелого Льва избрали своим царем звери.

— Смотри-ка ты, как оно любопытно получилось! — удивилась Арахна, узнав, чем кончились приключения друзей Элли. — Все стали знатными особами, правителями и царями. Ну а девчонка? Что сталось с девчонкой?

Читая далее свиток, колдунья узнала, что Элли вернулась домой: ее перенесли в Канзас волшебные башмачки Гингемы.

Подозвав Кастальо — а он и был последним летописцем, — Арахна строго спросила:

— Послушай ты, малыш, все, что тут написано про Элли и ее приятелей, правда или выдумка? Уж очень все это похоже на сказку!

— Все это чистая правда, госпожа, клянусь жизнью моих внуков! — заверил летописец. — Да это что, читайте дальше, там вы найдете еще более удивительные вещи.

Арахна, съев трех быков и парочку баранов, с новым интересом взялась за летопись. Из последующего свитка она узнала, что колдунье Гингеме до ее гибели прислуживал злой и завистливый столяр Урфйн Джюс. Когда Гингему раздавил домик Элли, Урфйн ушел в лес и жил там одиноко, никого не любя и никем не любимый.

Однажды буря принесла в его огород семена удивительного растения, обладавшего необычайной жизненной силой. Они проросли у него на грядках, и когда Урфин выдергал их, измельчил и высушил на железных противнях, то получился живительный порошок.

Урфин сделал армию мощных деревянных солдат и назвал их дуболомами. Оживив дуболомов, Джюс с их помощью сделался повелителем Жевунов и Мигунов и королем Изумрудной страны.

Попав в плен к Урфину, Страшила и Железный Дровосек не захотели признать власть захватчика. Они ухитрились написать послание к Элли, и ворона КаггиКарр, совершив долгий путь в Канзас, разыскала девочку.

Когда Элли узнала, что ее друзья в беде, она отправилась к ним на выручку, но не одна. Ее сопровождал дядя, одноногий моряк Чарли Блек, мастер на все руки. Моряк и девочка пересекли Великую пустыню на сухопутном корабле на колесах. Они перешли Кругосветные горы и оказались в Волшебной стране.

Борьба с Урфином и его деревянными солдатами была долгой и трудной, но закончилась победой Элли и ее друзей. Урфина Джюса присудили к изгнанию, а дуболомам по предложению Страшилы вместо свирепых рож вырезали веселые улыбающиеся физиономии, и деревянные люди превратились в услужливых трудолюбивых работников.

Покончив с владычеством Урфина, Элли и ее дядя вернулись на родину.

Узнав о бесславном конце блестящей карьеры Урфина Джюса, Арахна пожалела столяра: его злой и завистливый нрав пришелся колдунье по душе.

— Надо взять на заметку этого предприимчивого человечка, — сказала колдунья.

Арахну заинтересовала и судьба Руфа Билана, главного государственного распорядителя при короле Урфине Первом. На эту высокую должность Урфин назначил Руфа Билана за измену: тот предал родной город и тайком открыл врагам городские ворота. Когда власть Урфина пала, Руф Билан не стал дожидаться кары за свои преступления и сбежал в Подземелье. Спасаясь от преследователей, Руф Билан заблудился в лабиринте и попал к источнику Усыпительной воды. Случайно найденной киркой изменник стал прорубать проход сквозь каменную стенку, окружавшую бассейн, прервал течение водяной струи, и вода ушла в землю.

За этот тяжкий проступок царствовавший в то время король разжаловал бывшего министра в лакеи, а в Подземной стране исчезновение Усыпительной воды нарушило порядок, существовавший там в течение столетий. Короли, которые кончали царствовать и должны были уснуть на полгода, теперь слонялись по дворцу со своими семьями в каком-то оцепенении. Не засыпали придворные, лакеи, солдаты, шпионы…

Всю эту прожорливую ораву приходилось кормить трудовому люду, а продуктов на всех не хватало, в стране наступил голод.

И тут неожиданно в Подземной стране появилась Элли. Прочитав об этом, Арахна фыркнула от удовольствия.

— Ну и девчонка — хват! По всему видать — фея! Чую, придется мне с ней воевать, станет она на моем пути!..

Элли и ее троюродный брат Фред Каннинг приплыли в Пещеру семи королей в лодке по подземной реке. Руф Билан налгал, что Элли может восстановить источник Усыпительной воды, исчезновение которого причинило тяжкие беды Подземной стране. Короли объявили, что Элли и ее брат останутся в плену до тех пор, пока Священный источник не начнет действовать.

Пришлось посылать гонца за Страшилой, Дровосеком, Львом и другими друзьями Элли. Искусный механик Лестар привел с собой бригаду дуболомов, а те принесли насосы, буравы и прочий необходимый инструмент.

Мастера пробурили глубокую скважину, спустили в нее трубы и добрались до ушедших в землю водоносных слоев. Когда снова забил фонтан Усыпительной воды, королям было объявлено, что это совершилось по волшебству Элли.

— Да так, наверно, оно и было, — пробурчала недоверчивая Арахна.

Когда в Подземной стране вновь появилась Усыпительная вода, мудрый Страшила придумал ловкий трюк. Всех семерых королей усыпили сразу, ни одного не оставили царствовать. А когда они проснулись, невинные, как новорожденные младенцы, им внушили, что один из них раньше был ткачом, другой — кузнецом, третий — хлебопашцем… И они повели скромную трудовую жизнь.

Так было покончено с владычеством семи королей, и страна стала свободной. Подземные рудокопы переселились наверх, под благодатное солнце Волшебной страны. Они построили деревни по соседству с Жевунами и занялись земледелием и скотоводством.

Дочитав до этого места, Арахна язвительно усмехнулась:

— Свободными стали, голубчики, да? Ну, ничего, вот я до вас доберусь, еще пожалеете о своих семи королях!

В последние дни пребывания у рудокопов Элли повидалась с Раминой, королевой полевых мышей. И королева предсказала Девочке, что та больше не вернется в Волшебную страну. Страшила и остальные друзья Элли очень огорчились, узнав об этом предсказании, и обещали навсегда сохранить благодарную память о маленькой девочке из большого мира, сделавшей так много добра для народов Волшебной страны.

Элли и Фреда усадили в беседку, укрепленную на спине ручного дракона Ойххо, и тот отнес их на родину, в Канзас.

Колдунья спросила летописца:

— Скажи мне, Кастальо, Рамина была права, и Элли действительно не вернулась в Волшебную страну?

— Читайте дальше, госпожа, — уклончиво ответил гном. — Читайте и все узнаете.

ОГНЕННЫЙ БОГ МАРРАНОВ

Арахна вновь принялась за чтение. Летопись возвратилась к Урфину Джюсу и начала рассказывать, как он проводил скучные годы в своем уединенном доме, в стране Жевунов».

Десять лет копался Урфин в своем огороде, и вдруг судьба его круто изменилась. Близ его жилища упал гигантский орел Карфакс, раненный в битве с другими орлами. Бывший король вылечил Карфакса, и между ними завязалась дружба. Хитрый Урфин уверил благородную птицу, что у него в мыслях только одно: осчастливить других людей. Хорошо бы ему сделаться королем отсталого народа, живущего в нужде и невежестве. Этот народ под правлением Урфина заживет на славу.

Самым темным народом в Волшебной стране были Прыгуны, населявшие уединенную долину среди гор. Прыгуны, называвшие себя Марранами, настолько отстали от других племен, что даже не знали употребления огня. Этим и воспользовался ловкий Джюс. Он прилетел в страну Марранов ночью, на спине гигантского орла, в пурпурном одеянии, с горящим факелом в руке. Джюс объявил себя огненным богом, спустившимся с неба, и легковерные Марраны подчинились его владычеству.

Урфин начал с того, что привлек на свою сторону князя и старейшин. Вместо шалашей, в которых они жили, для них были построены теплые, уютные дома. Джюс научил знатных Марранов готовить на огне вкусные блюда, приучил их к роскоши и пирам, и они стояли за Урфина горой: он принес им легкую привольную жизнь за счет простых людей.

Простонародье готово было взбунтоваться, но Урфин ловко направил их гнев на соседние племена.

— Ваше счастье не здесь! — сказал Марранам Урфин. — Из вашей скудной неплодородной земли я поведу вас на завоевание богатых равнин с фруктовыми рощами, со стадами жирных овец. Мы захватим удобные жилища Мигунов и Жевунов, завладеем богатствами Изумрудного города.

Воинственные Марраны с восторгом отозвались на призыв Урфина. Собралась сильная армия. Джюс взял в плен Железного Дровосека, покорил Мигунов и повел солдат на Изумрудную страну. К тому времени Изумрудный город превратился в остров, дуболомы под руководством Страшилы окружили его широким каналом.

Солдаты Урфина навели мост через канал, городские укрепления пали под натиском врага. Страшила, Длиннобородый Солдат Дин Гиор и Страж Ворот Фарамант снова оказались в плену у дерзкого захватчика. И опять на помощь к ним пришли девочка и мальчик из большого мира.

Дочитав до этого места, Арахна торжествующе воскликнула:

— Ага, я так и знала, что Рамина ошиблась! Всетаки Элли снова появилась в Волшебной стране.

Но вскоре колдунья приумолкла. Девочка оказалась младшей сестрой Элли, и звали ее Энни. Энни была на десять лет моложе сестры. Наслушавшись рассказов Элли об ее чудесных приключениях, Энни и ее друг Тим О’Келли стали мечтать о путешествии в Волшебную страну, и их мечты сбылись. Они пересекли Великую пустыню и Кругосветные горы на удивительных животных, называемых мулами. Что это были за животные, гномы толком не разузнали, но им стало известно, что мулы питаются солнечным светом. Энни и Тим побывали в лисьем государстве, оказали важную услугу лисьему королю Тонконюху XVI, и тот в благодарность подарил девочке серебряный обруч, делающий невидимкой каждого, кто его надевал.

Этот магический обруч да еще волшебный всевидящий ящик, полученный Страшилой в подарок от доброй феи Стеллы, очень помогли Энни и Тиму в их борьбе с коварным Урфином. Освободив из заточения Дровосека и остальных пленников, Энни и Тим перебрались вместе с ними в Фиолетовую страну, которая уже свергла владычество Марранов.

Урфин повел свое войско в поход против Энни и ее друзей. Случилось так, что, когда армия Урфина подходила к Фиолетовому дворцу, у Мигунов две команды проводили заключительный матч на первенство страны по волейболу. (Играть в волейбол Мигунов научил Тим О’Келли.) Марраны шли на врагов в самом воинственном настроении. Они горели жаждой мести: Джюс выдумал, что их родные и друзья, оставленные в фиолетовой стране для поддержания порядка, перебиты Мигунами, а трупы изрезаны на куски и скормлены свиньям.

И вот Марраны, спешившие на смертельный бой, заметили среди игроков и болельщиков своих друзей и братьев, тех самых, которые, по словам Урфина, были зверски убиты. Эти «убитые» смеялись, шутили с Мигунами и весело перекидывали мяч.

Марраны поняли, что их одурачили, что Огненный бог — обманщик, который натравливал народы друг на друга с единственной целью — господствовать над ними. Власть Урфина пала в одно мгновение, и низверженный бог бежал с позором. Его честолюбивые надежды снова рухнули.

— Эх, как же не везли бедняге, — сочувственно вздохнула Арахна. Планы у него были большие, да вот уменья не хватило…

Дальше колдунья прочитала, как воины обеих армий побратались и принялись играть в волейбол, составив смешанные команды. А Тим и Энни на своих солнечных мулах отправились на родину.

Случилось это около года назад.

ИСКУШЕНИЕ УРФИНА ДЖЮСА

Чтение обширного рассказа о событиях последних десятилетий в Волшебной стране отняло у Арахны несколько недель. И после этого ее обуяла страстная жажда действия. Она горько жалела, что спала в то время, когда здесь совершались такие удивительные дела.

— Эх, если бы я не дрыхнула, как самая распоследняя дура, я бы показала всем этим правителям, — вздыхала колдунья. — Они бы у меня узнали, кто такая Арахна!

Честолюбивой волшебнице мерещилась пурпурная императорская мантия или, на худой конец, королевская корона. Она воображала себя повелительницей Волшебной страны и в мыслях отдавала приказы не только своим покорным наместникам Страшиле и Железному Дровосеку, но и этим заносчивым феям Виллине и Стелле.

Несколько послушных гномов во главе со старейшиной Кастальо отправились разыскивать Урфина Джюса с целью привести его в пещеру Арахны. Удалось ли им исполнить это поручение и согласился ли бывший король пойти на службу к злой колдунье?

Чтобы это узнать, вернемся на год назад и посмотрим, как перенес низвергнутый властитель свое новое падение.

Ни Марраны, ни Мигуны не хотели смерти обманщика, они просто прогнали бывшего Огненного бога со свистом, с криком, с насмешками. Верный Топотун покинул своего повелителя, преданный Урфину деревянный клоун Эот Линг затерялся в суматохе, и с Джюсом остался только филин Гуамоко.

Сидя на плече Урфина, филин шептал ему на ухо:

— Ничего, не падай духом. Держись!.. Еще придет наше время, мы им покажем, этим насмешникам…

Урфин понимал, что это пустые слова, что они говорятся только для его ободрения, но был благодарен филину за его утешительные речи.

Невыносимый стыд жег душу Урфина. Он вспоминал прошлое. Всего несколько месяцев назад, при необычной обстановке, в мантии огненного цвета, с горящим факелом в руке, появился он перед Прыгунами на спине гигантского орла, и эти простаки легко признали его божеством, отдали в его руки свою судьбу.

И что же он совершил для них хорошего? Он сделал богатых еще богаче, бедных беднее, он вселил в их сердца жадность к чужому добру, повел воевать с соседями. И вот какой бедой все это для него кончилось…

Что было ему делать? Ни одного человека в Волшебной стране не мог Урфин назвать своим другом, нигде не было у него пристанища. Даже свой скромный домик близ деревеньки Когиды он сжег, когда на спине Карфакса отправился к Марранам. Теперь он шел навстречу неизвестности с пустыми руками, с пустыми карманами. Все его имущество осталось у Прыгунов в армейском обозе: постель, теплая одежда, оружие, инструменты…

Вернуться и просить? Великодушные Марраны, конечно, отдадут его вещи, но слышать их насмешки или, еще того хуже, сожаления?.. Нет, этого он не перенесет! И Урфин, мрачно стиснув зубы, нахмурившись, быстро зашагал прочь от Фиолетового дворца.

«Никто еще не умирал с голода в Волшебной стране, — думал Джюс. — На деревьях достаточно плодов, а сучьев для шалаша, чтобы ночевать в лесу, я и руками наломаю…»

Немного успокоившись, Урфин вспомнил, что в бывшей его усадьбе, в стране Жевунов, на дворе есть погреб, а в погребе хранится запасный набор столярных инструментов: топор, пилы, рубанки, долота и сверла. Если дом и сгорел, то погреб, конечно, цел, а значит, целы и инструменты. Честные Жевуны ничего не тронули, он в этом был уверен.

«Что ж, — с кривой усмешкой подумал Урфин, — дважды в жизни я был столяром, дважды королем. Придется стать столяром в третий, теперь уж в последний раз…»

Своими намерениями Джюс поделился с филином, единственным своим советчиком, и Гуамоко эти намерения одобрил.

— Нам не остается ничего другого, повелитель, — молвил филин. — Вернемся на твою усадьбу, построим дом и будем жить, пока опять что-нибудь не подвернется.

— Ах, Гуамоко, Гуамоко, — вздохнул Урфин, — напрасно ты тешишь меня пустыми надеждами. Я уже не молод и ждать десять лет нового чуда у меня не хватит сил. И, пожалуйста, не зови меня повелителем. Какой я теперь повелитель, кем повелеваю? Называй меня просто хозяином!

— Слушаюсь, хозяин, — покорно отозвался Гуамоко.

И Урфин решительно зашагал на запад.

Трудным оказался путь Урфина Джюса в Голубую страну. Путник ночевал в лесу, зарываясь от ночной прохлады в сухие листья или строя немудреный шалаш. Разводить костры он не мог: его знаменитая зажигалка тоже осталась в обозе у Марранов. Питался он фруктами и пшеничными колосьями, сорванными в поле. Филин не раз приносил ему пойманных куропаток, но Урфин не мог есть их сырыми и со вздохом возвращал Гуамоко.

Странник сильно отощал, его смуглые щеки ввалились, большой нос, казалось, сделался еще больше и торчал, как башня, над впалым ртом. Лицо Урфина обросло клочковатой щетинистой бородой, а побриться было нечем.

Неотвязные мысли о прошлом все время лезли в голову Урфина. Был ли он счастлив, когда повелевал Волшебной страной?

«Нет, не был, — признавался сам себе бывший король. — Я захватывал власть силой, лишал людей свободы, и меня все ненавидели. Даже мои придворные, которым я дал высокие должности, и то только притворялись, что любят меня. Льстецы и подхалимы восхваляли меня во время пиров, но лишь для того, чтобы получить от меня орден или иную милость. Я разорил Изумрудный город, снял с домов и башен драгоценные камни, и в меня летели кирпичи, когда я ходил по улицам. Так зачем же я стремился к власти? Зачем?..»

И Урфин не находил на этот вопрос ответа.

Через Большую реку Урфин переправился на коекак связанном плотике, и тут, совсем некстати, пришло к нему воспоминание, как его деревянная армия очутилась в воде во время похода на Изумрудный город.

«Лучше бы река унесла ее совсем… Проклятый живительный порошок! Зачем он попал мне в руки? Ведь с него все и началось…»

Легче стало Урфину, когда он наконец добрался до дороги, вымощенной желтым кирпичом. Она приветливо светлела перед ним, точно приглашая идти все вперед и вперед. Приближались родные места, и даже воздух здесь казался Джюсу более свежим и ароматным, чем на чужбине. Да и мягкосердечные Жевуны, встречавшиеся на дороге, относились к бывшему королю совсем неплохо.

Маленькие люди, одетые в голубое, в голубых остроконечных шляпах с колокольчиками, не раз приглашали усталого путника в свои голубые домики за голубыми изгородями. На столике, покрытом голубой скатертью, в голубых тарелках появлялись вкусные кушанья, и улыбающаяся хозяйка усердно угощала изголодавшегося гостя. А два-три раза Урфин даже переночевал в уютных голубых домиках…

И суровая душа Урфина Джюса начала понемногу оттаивать.

«Как же это так?! — с поздним раскаянием думал он. — Я столько зла причинил этим добрым людям, я мечтал лишь о том, чтобы властвовать над ними, угнетать их, а они забыли все плохое, что я им сделал, и так приветливо обращаются со мной… Да, видно, не так я прожил свою жизнь, как надо было…»

Но с хитрым коварным филином Джюс не решался делиться этими новыми мыслями и чувствами, он понимал, что злая птица не одобрит их.

И вот в один прекрасный полдень странник оказался на родном пепелище. От дома остались только размытые дождями угли, но Урфин с радостью увидел, что погреб цел и замок на его двери никем не тронут. А когда Джюс выдернул кольцо и открыл дверь, он убедился, что и весь его богатый набор инструментов цел. По заросшей щеке Урфина пробежала слеза…

— Жевуны, Жевуны, — прошептал он со вздохом. — Только теперь я начинаю понимать, какие вы хорошие люди… И как я перед вами виноват!

Еще в пути Урфин решил избрать себе новое место жительства где-нибудь подальше от Когиды и поближе к Кругосветным горам.

«Пусть люди забудут о моих злодеяниях, — думал бывший повелитель Волшебной страны. — Это случится скорее, если я не буду торчать у них на глазах, а уберусь куда-нибудь подальше…»

Прежде чем покинуть родную усадьбу, Урфин вздумал пройтись по всем ее уголкам, попрощаться с грядками, которые он так долго и заботливо возделывал.

Пройдя на пустырь, отделенный от огорода забором, Урфин ахнул и схватился за сердце. В дальнем углу поднималась поросль ярко-зеленых растений с продолговатыми мясистыми листьями, с колючими стеблями.

— Они!! — глухо воскликнул Урфин.

Да, это были они, те самые удивительные растения, из которых он много лет назад получил живительный порошок. Проснулись ли от долгого оцепенения их семена, попавшие глубоко в землю? Нет, их скорее всего» опять принес ветер. Урфин вспомнил, что два дня назад случилась сильная буря с дождем и градом, от которой ему пришлось укрыться в лесной чаще под развесистым деревом.

— Да, конечно, это опять проделка урагана, — сказал Урфин, а филин Гуамоко радостно заухал.

Великое искушение охватило Урфина Джюса. Вот оно, то самое чудо, о котором говорил Гуамоко по дороге на родину. И его не придется ждать десять лет, оно здесь, перед глазами. Урфин протянул руку к одному из стеблей и отдернул, уколовшись об острый шип.

Итак, у него появилась возможность начать все снова. И теперь, когда у него уже большой опыт, он не повторит прежних ошибок. Он может наготовить пятьсот… нет, тысячу сильных, послушных дуболомов. Да и не только дуболомов: можно сделать неуязвимых летающих чудовищ, деревянных драконов! Они будут быстро носиться по воздуху и обрушиваться на головы испуганным людям нежданной грозой! Все эти мысли мгновенно пронеслись в уме Урфина. Он весело взглянул на филина.

— Ну, что скажешь, Гуамоко, об этом новом подарке судьбы?

— Что скажу, повелитель? Готовь побольше живительного порошка — и за дело! Мы им теперь покажем, этим насмешникам!

Но долгие размышления во время пути на родину не прошли для Урфина даром. Что-то изменилось в его душе. И вновь открывшаяся перед ним блестящая перспектива его не увлекла. Он присел на пенек и долго думал, внимательно рассматривая каплю крови, расплывшуюся на пальце после укола шипом.

— Кровь… — шептал он. — Опять кровь, людские слезы, страдания. Нет, надо покончить с этим раз и навсегда!

Он принес из погреба лопату и выкопал все растения с корнем.

— Знаю я вас, — бормотал он сердито. — Оставь вас тут, вы заполоните всю округу, а потом кто-нибудь догадается о вашей волшебной силе и наделает глупостей. Довольно и одного раза!..

Филин пришел в отчаяние от этого неожиданного решения хозяина и долго умолял его не отказываться от счастья, снова выпавшего ему на долю.

— Ну, хоть горсточку порошка наготовь на всякий случай, — гудел он сердито. — Мало ли что может случиться?

Урфин отверг и эту просьбу. Сушить растения на противнях было долго, и Джюс сжег их на костре. Когда от чудесных стеблей осталась одна зола, Урфин закопал ее глубоко в землю. Потом сделал тачку, погрузил на нее имущество, сохранившееся в погребе, и двинулся в путь. Рассерженный Гуамоко остался на усадьбе.

Но часа через два Урфин услышал хлопанье крыльев: филин догнал его.

— Знаешь, хозяин, — смущенно признался Гуамоко, — ты, пожалуй, прав. Ничего хорошего не принес нам живительный порошок, и ты верно сделал, когда отказался начинать снова всю эту историю.

Гуамоко, конечно, хитрил: не мог он так легко и быстро перестроиться на хороший лад. Просто за свою долгую жизнь он привык жить с людьми, и ему скучно пришлось бы в лесу одному. Урфин это прекрасно понимал, но все равно был доволен: ведь и ему трудно было бы проводить время в одиночестве.

Несколько дней человек и филин держали путь к горам. И когда до них оставалось уже недалеко, Урфину попалась очаровательная поляна, через которую протекала прозрачная речка, а по берегам ее росли деревья с ветвями, усеянными плодами.

— Вот хорошее место для жилья, — сказал Урфин, и филин с ним согласился.

Здесь Урфин Джюс построил себе хижину и развел огород. В трудах и заботах проходили его дни, и тяжелые воспоминания о прошлом начали стираться из памяти изгнанника.

И здесь год спустя нашли Урфина Джюса посланцы Арахны. Нелегкое это получилось дело. Гномы были крошечные, ножки у них коротенькие, и как они ни спешили, не могли пройти в день больше двух-трех миль. Да и разыскать новое жилище Урфина оказалось не просто. Сначала Кастальо и его спутники пришли в Голубую страну, и там Жевуны рассказали им, что Джюс покинул родные места.

Пришлось расспрашивать птиц и зверей, и вот после долгого и утомительного пути, отнявшего целый месяц, обрадованные гномы добрались наконец до прекрасной поляны, где стояла новая хижина Урфина.

Джюс очень удивился, увидев у своих ног маленьких человечков с седыми бородами. Он сорок лет прожил в Волшебной стране, но никогда не слыхал о существовании гномов. Впрочем, он знал, что чудеса Волшебной страны неисчерпаемы, поэтому вежливо приветствовал нежданных посетителей и осведомился, какое у них к нему дело.

Кастальо только открыл рот, чтобы заговорить, но вдруг в изнеможении опустился на землю. То же случилось и с другими гномами.

Урфин Джюс хлопнул себя по лбу.

— Эх я, глупец! Вы устали, вы голодны, а я сразу завел разговор о делах. Прошу меня простить: живя в уединении, я совсем одичал…

После обильного угощения и отдыха Кастальо поведал Урфину о цели своего прихода. Он рассказал о том, кто такая Арахна и за что усыпил ее в незапамятные времена могучий волшебник Гуррикап. Он не скрыл и того, что колдунья намерена стать повелительницей Волшебной страны и рассчитывает на помощь Урфина Джюса, которому дважды удалось завоевывать Изумрудный город. Посылая гномов к Урфину, Арахна намекнула, что щедро вознаградит своих помощников, сделает их правителями и наместниками покоренных стран.

Урфин Джюс долго молчал. Судьба опять ввела его в большое искушение. Достаточно пойти на службу к злой волшебнице, и он снова станет повелителем Изумрудного города или страны Марранов и с лихвой расплатится за унижения, которым его подвергли. Но вот вопрос — стоит ли? Опять он придет к власти силой, и опять угнетенный народ станет его ненавидеть…

Год, прожитый в одиночестве, когда так много было передумано, не прошел даром. Урфин поднял голову и, взглянув в глаза Кастальо, твердо сказал:

— Нет! Я не пойду на службу к вашей госпоже!

Кастальо не удивился, услышав такой ответ, но попросил:

— Почтенный Урфин, ты, может быть, сам скажешь это нашей повелительнице?

— А зачем это? — поинтересовался Джюс. — Разве вы не сумеете передать ей мои слова?

— Видите ли, в чем вопрос, — объяснил гном. — Госпожа сказала нам, что, если мы не приведем тебя к ней, значит, мы плохие, нерадивые слуги. И за невыполнение ее поручения она лишит нас на целый месяц права бить дичь в ее лесах и ловить рыбу в ее ручьях. Ну что же, подтянем потуже пояса и как-нибудь перебьемся со своими запасами.

Урфин усмехнулся:

— А разве вы не можете ловить рыбу и добывать дичь тайком от своей госпожи? Вы такие маленькие и проворные, она вас не выследит.

Глаза Кастальо и других гномов расширились от ужаса.

— Воровать дичь и рыбу?! — воскликнул Кастальо дрожащим голосом. Почтенный Урфин, ты не знаешь племени гномов! Оно существует тысячи лет, но никогда ни один из нас не нарушил данного слова, никогда никого не обманул. Мы скорее умрем от голода…

Растроганный Урфин подхватил Кастальо в свои крепкие объятия, осторожно прижал старика к груди.

— Милые маленькие человечки! — любовно сказал он. — Чтобы не накликать на вас беду, я отправлюсь с вами и сам объяснюсь с Арахной. Надеюсь, она не покарает вас за мой отказ стать ее помощником?

— За твое поведение мы не ответчики, — с достоинством объяснил Кастальо.

— Мы отправимся в путь завтра, — сказал Урфин. — Сегодня вы должны хорошенько отдохнуть.

Чтобы развлечь гостей, Урфин вынес из хижины кучу игрушек и разложил перед гномами. Это были деревянные куклы, клоуны, фигурки зверей. Мастер раскрасил их в светлые тона, лица кукол и клоунов улыбались, олени, серны были такими легкими, воздушными, что казалось — вот-вот они побегут. Как поразительно отличались эти веселые солнечные игрушки от тех угрюмых и мрачных, которые когда-то делал Урфин, чтобы напугать ребят!

— Этим я занимался на досуге, — скромно пояснил Урфин.

— О, какая прелесть! — вскричали гномы.

Они разобрали кукол и зверюшек, нежно прижимали к груди, гладили. Видно было, что чудесные игрушки страшно понравились им. Один старичок сел на деревянного оленя, другой начал плясать с игрушечным мишкой. Лица гостей сияли блаженством, хотя, надо признаться, по их росту игрушки были порядком великоваты.

Видя радость гномов, Урфин великодушно сказал:

— Эти игрушки ваши! Несите их в свою страну, и пусть ими тешатся дети.

Восторг гномов был неописуемым, они не знали, как и благодарить Урфина.

На следующий день компания двинулась в путь. После первой же сотни шагов Джюс почувствовал, что дело неладно. Гномы вообще не были хорошими ходоками, а нагруженные игрушками чуть не с них ростом, они пыхтели, сопели, еле плелись, но расставаться с подарками никак не хотели. На то расстояние, которое Урфин проходил за две минуты, им требовалось двадцать. Посмотрев на запыхавшихся, потных гномов, Урфин рассмеялся.

— Нет, милые старички, у нас так дело не пойдет! Сколько времени вы потратили на дорогу ко мне?

— Месяц, — ответил Кастальо.

— А теперь будем идти год.

Урфин вернулся на усадьбу, выкатил из сарая тачку, усадил туда человечков с подарками и зашагал легким пружинистым шагом, катя перед собой тачку. Гномы были наверху блаженства.

Дорога до пещеры Арахны отняла у Джюса всего три дня.

В ожидании, пока к ней явятся Урфин Джюс и Руф Билан, Арахна решила проверить свои колдовские способности. Ведь прежде чем начать борьбу с народами Волшебной страны, следовало убедиться, все ли ее чары сохранили свою злую силу.

Читатели, конечно, помнят, что Арахна обладала волшебным уменьем превращаться в любое животное, птицу, дерево… Для победы над врагами это было первейшее средство. И вот Арахна убедилась, что этим волшебством она уже не владеет. Для нее это было великим горем.

Как это могло случиться? Дело в том, что заклинание было очень сложным и длинным и таким секретным, что Арахна побоялась записать его, чтобы оно не попало врагам. И вот во время сна она это заклинание позабыла! Что вы хотите — проспать пять тысяч лет, это не то, что вздремнуть после обеда. Тут можно забыть даже собственное имя.

Да, теперь Арахна в битве с неприятелями уже не могла превратиться в белку или льва, в могучий дуб или быструю ласточку. Отныне колдунья могла рассчитывать только на свой гигантский рост и силу.

Оказалось, что Арахна утратила и еще кой-какие колдовские чары, но у нее оставалось достаточно возможностей вредить людям. Она не разучилась, например, вызывать землетрясения, ураганы и другие стихийные бедствия.

— Ничего, мы еще повоюем, — сказала себе успокоенная волшебница, когда по ее приказу с вершины горы обрушилась скала и разбилась на тысячу кусков.

Да, грозным противником была злая чародейка Арахна, и худо придется тому, кто осмелится выступить против нее!

А тем временем в долину Арахны пришли Урфин Джюс и катившаяся в тачке веселая стайка гномов. Указав Урфину вход в пещеру, крохотные старички со всех ног побежали к своим домикам, скрытым в кустах и под большими камнями, и вызвали совсем уж крохотных ребятишек, чтобы отдать им подарки доброго дяди Урфина…

Здесь автор откладывает перо, так как восторг малышей описать невозможно. За тысячи лет существования племени гномов никогда еще их дети не видели таких прекрасных игрушек…

Урфин Джюс вошел в пещеру Арахны неторопливым шагом, с достоинством поклонился волшебнице.

— Что угодно госпоже? — спросил Джюс.

Он обещал гномам сделать вид, что совершенно не знает, зачем его призвала Арахна. И он совсем не испугался при виде гигантской фигуры злой феи и ее грозно нахмуренных густых бровей.

— Ты знаешь, кто я такая?

— Почтенный гном Кастальо рассказал мне о вас.

— Значит, тебе известно, что я проспала пять тысяч лет и горю желанием действовать! Мое первое намерение — захватить власть над Волшебной страной, а потом я, быть может, переберусь и за горы.

Джюс с сомнением покачал седеющей головой.

— Я два раза пытался стать повелителем Волшебной страны, и вы знаете, чем это кончилось, — спокойно сказал Урфин.

— Ты — жалкий червяк по сравнению со мной! — надменно воскликнула колдунья и выпрямилась так, что ее голова уперлась в потолок.

— Простите, госпожа, — твердо возразил Джюс, — я поступал не так уж необдуманно. В первый раз у меня была мощная армия послушных деревянных солдат, а во второй — войско в две тысячи ловких, сильных Марранов. И оба раза я потерпел неудачу. Госпожа, я много думал за последний год и понял, что не так-то легко повергнуть к своим ногам свободные народы…

— Вот как, ты еще осмеливаешься читать мне нравоучения? — презрительно усмехнулась Арахна. — Из твоих слов как будто вытекает, что ты не одобряешь моих намерений и отказываешься мне служить.

— Да, не одобряю и отказываюсь! Жизнь меня многому научила, и я хочу жить в одиночестве до тех пор, пока со мною не примирятся люди, которых я обидел.

— Иди, жалкий человек, и забудь о нашем разговоре! — гневно приказала волшебница. — Ты еще пожалеешь о своем отказе. Ведь я могла так возвысить тебя!..

Урфин с поклоном удалился. На пороге он обернулся и сказал:

— Боюсь, что по дороге войны вы пойдете навстречу своей гибели!..

Арахна насмешливо улыбалась, но у нее шевельнулось невольное уважение к этому маленькому человеку, который не испугался ее, могучей чародейки.

«А ведь я осыпала бы этого упрямца почестями, если бы он согласился служить мне, — подумала колдунья. — Чувствуется, что этот человек может твердо идти к намеченной цели…»

На поляне перед пещерой Урфин встретил Руфа Билана, за которым другая партия гномов ходила в Подземелье. Бывший король с презрением отвернулся от своего бывшего первого министра.

«Уж этот не откажется от соблазнительных предложений Арахны», — подумал Урфин.

Он не ошибся.

ИСКУШЕНИЕ РУФА БИЛАНА

Выпроводив Урфина Джюса, колдунья долго сидела в задумчивости. Потом она тряхнула огромной головой и приказала ввести в пещеру Руфа Билана, о приходе которого ей доложили гномы.

Руф Билан вполз в пещеру чуть не на коленях, его румяное лицо побледнело от страха, он едва осмелился поднять глаза на волшебницу и тотчас боязливо опустил их.

— Это ты Руф Билан? — спросила колдунья.

— Да, госпожа, подземный рудокоп говорил, что меня именно так зовут, — отвечал дрожащим голосом Билан. — Но я ничего не помню о том, кем я был и что я делал в прежней жизни…

И он действительно все забыл о своем прошлом. Когда гномы разыскали Билана в Подземелье, он всего за два дня перед тем очнулся от долгого сна. К тому времени он только-только выучился ходить и говорить и по развитию напоминал пятилетнего ребенка. Рудокоп, его воспитатель, еще не успел внушить Билану, что такое добро и что такое зло.

Улучив момент, когда воспитатель Руфа отлучился, хитрые гномы выманили это большое дитя из Пещеры, соблазнив его принесенными с собой лакомствами. Дорогой спутники Билана на вопросы, куда его ведут и что с ним будет, не отвечали.

Вид великанши привел Руфа в трепет, и он с ужасом смотрел на грозную фею.

— Значит, от тебя скрыли, что ты когда-то занимал очень высокое положение в родной стране? — с коварной усмешкой спросила волшебница.

— Я ничего не знаю об этом, госпожа, — смиренно сказал Руф Билан, но в глазах его блеснуло странное чувство, похожее на гордость.

Проницательная Арахна заметила, какое впечатление произвели ее слова, и тотчас же наметила план действий.

— Кастальо, ты отведи этого человека к себе, научи его грамоте, и пусть он прочитает в летописи все, что там говорится о его жизни и делах, — приказала колдунья. — И когда Билан вспомнит свое прошлое, ты снова приведешь его ко мне.

Летописец отлично понял, куда клонит его повелительница.

Кастальо привел Билана к волшебнице через две недели.

Выражение лица и осанка бывшего государственного распорядителя совершенно изменились. Он держался прямо, ступал твердо. Руф Билан до мельчайших подробностей вспомнил все, что с ним было. Он решил начать все сначала, если представится возможность. И он уже не был тем слабым беспомощным ребенком, каким гномы вывели его из пещеры. Перед Арахной стоял взрослый человек, интриган и честолюбец, способный на любое предательство. Хитрый поступок Арахны воскресил в Руфе Билане все его худшие качества.

Слегка кивнув головой в ответ на поклон Билана, колдунья молвила:

— Ты, без сомнения, хочешь знать, зачем я призвала тебя сюда?

— Да, госпожа, но прежде разрешите задать один вопрос?

— Говори!

— Кто был человек, которого я встретил в ваших владениях две недели назад?

— Это Урфин Джюс, бывший король Изумрудной страны.

— А, значит, вот почему его лицо показалось мне таким знакомым! Это при нем я был первым человеком в государстве! — Билан гордо выпрямился.

— Да, и ты можешь снова подняться очень высоко, если пойдешь на службу ко мне! Мои силы неизмеримо больше, чем у Джюса, хотя его смелость мне нравится. Жаль, что неудачи сломили его и он смирился перед судьбой.

И Арахна посвятила Руфа в свои планы, рассказала, что намерена стать императрицей Волшебной страны.

— Хочешь стать моим соратником? — спросила колдунья.

— Милостивая госпожа, я готов служить вам по мере моих сил! — с восторгом воскликнул Билан.

— И ты считаешь, что мое желание сбудется?

— В этом нет никаких сомнений! Народы Волшебной страны сочтут за счастье покориться такой могучей повелительнице, как вы!

— Ты в этом уверен? — с сомнением спросила волшебница.

— Жизнь готов отдать!

— А твой бывший король думает по-иному.

— Он ошибается, милостивая повелительница! Он ошибается, и вы скоро в этом убедитесь.

— Хорошо, Руф Билан, я принимаю тебя на службу. Ты будешь моим послом по важным поручениям, и, если отличишься, я тебя еще возвышу!

Лицо Руфа загорелось радостью, и он снова начал уверять Арахну в своей преданности.

— Иди! — кивнула ему колдунья, и Руф Билан выбрался из пещеры, пятясь и непрестанно кланяясь.

— Ну и человечишка! — презрительно молвила фея. — Плесень! Он при первом удобном случае так же легко изменит мне, как легко согласился служить. Но, к несчастью, у меня нет выбора…

ПЕРВЫЙ БЛИН КОМОМ

Среди волшебного хозяйства Ара хны имелся ковер-самолет, который она украла у матери, когда сбежала от нее в Волшебную страну. Это был очень старый, потрепанный ковер, и уберегся он от сырости и моли только благодаря неусыпным заботам гномов. Крохотные человечки каждый месяц чистили его щетками, выбивали, сушили на солнышке, штопали, и к моменту пробуждения колдуньи он вполне годился в действие.

Приступая к осуществлению своих замыслов, Арахна решила облететь по порядку все области Волшебной страны, посмотреть, как там обстоят дела, и потребовать признания ее верховной власти.

Арахна разостлала ковер перед входом в пещеру, уселась посредине и посадила рядом Руфа Билана, которого брала, чтобы он вел от ее имени переговоры.

— Ковер, неси меня в Розовую страну, к волшебнице Стелле, — приказала колдунья.

Ковер тотчас поднялся и быстро понесся над землей. Лицо Билана побелело от ужаса, и он громко застонал.

— Что с тобой? — сухо спросила Арахна.

— Милостивая госпожа, заклинаю вас во имя всего святого, не вступайте в борьбу с волшебницей Стеллой!

— Это почему же? Ты думаешь, она сильнее меня?

— Я не сомневаюсь в вашей силе, госпожа, но знайте, что Стелле известен секрет вечной юности.

— А какое до этого дело мне, мне — которая насчитывает уж не помню сколько тысяч лет от роду? — гордо возразила Арахна.

— Хорошо, госпожа, не будем говорить о возрасте, — согласился Руф Билан. — Но у госпожи Стеллы прекрасные отношения с могущественным племенем Летучих Обезьян. Это — страшные звери, и если их стая набросится на вас, я не ручаюсь за нашу победу, несмотря на всю вашу силу и мужество.

Волшебница призадумалась, велела ковру остановиться, и тот неподвижно повис в воздухе.

— Да, я кое-что слыхала в былое время о Летучих Обезьянах. Пожалуй, с этими созданиями лучше не связываться, — согласилась Арахна. — А что ты скажешь насчет того, чтобы навестить Виллину и потребовать от нее покорности?

— Ну что вам дались эти феи? — взмолился Билан. — Вы сами — фея и, простите за откровенность, отлично знаете, что это за пренеприятный народ! Госпожа Виллина, правда, стара, но у нее есть волшебное свойство мгновенно переноситься с места на место. Сейчас она здесь, а через секунду за тысячу миль отсюда. Как вы можете победить такого неуловимого врага?

— Кажется, ты прав, — неохотно признала Арахна. — Оставим фей в покое. Ведь и кроме них в Волшебной стране достаточно земель и народов. Я читала в летописи Кастальо о Марранах. Это самый темный и отсталый народ в здешних краях. Не начать ли нам с Марранов, Билан?

— Начнем с Марранов, госпожа, — обрадовался Билан, хотя, проспав последние десять лет в Пещере, ровно ничего не знал о событиях, которые развернулись в их стране; а те главы летописи, которые об этом рассказывали, он прочитать не успел.

И Арахна приказала ковру-самолету доставить ее в долину Марранов. Через несколько часов полета ковер опустился на одной из гор, кольцом окружавших эту страну.

Большие изменения произошли в долине Марранов с тех пор, как ее жители прогнали Огненного бога Урфина Джюса. Разделавшись с самозванцем, Прыгуны устроили настоящую революцию: они свергли власть аристократов и перестали работать на них. Вместо прежних жалких соломенных шалашей, где обитало простонародье, в опрятных деревеньках стояли вдоль прямых улиц небольшие, но теплые и уютные домики. Из труб поднимался дымок, свидетельствуя о том, что Марраны забыли старинный страх перед огнем и научились им пользоваться.

Плохо возделанные пшеничные поля они заменили прекрасными фруктовыми рощами, где деревья были усыпаны спелыми плодами. По склонам гор под надзором веселых мальчишек паслись стада коров и овец. И около каждой деревни обязательно виднелась волейбольная площадка — волейбол, наследие Тима О’Келли, сделался национальным спортом Прыгунов.

Когда гигантская черная фигура Арахны, стоявшей на горе, обрисовалась на голубом фоне неба, в деревнях Марранов поднялась тревога. Женщины и дети попрятались в домах, а мужчины возбужденно переговаривались.

Вскоре на дороге, ведущей к центральному поселению Прыгунов, показалась фигурка Руфа Билана; напыжившись от гордости, он шел послом от злой феи. Ему навстречу поспешили Харт, Бойс и Клем, выборные старейшины Марранов. В руках у них на всякий случай были увесистые дубинки, и Руф Билан оробел. Вместо того чтобы заговорить громко и внушительно, он, дрожа, пролепетал, что пришел от великой волшебницы Арахны с требованием к ним, Марранам, признать ее своей императрицей и платить ей ежегодную дань.

Старейшины переглянулись, и Бойс сказал:

— Передай своей госпоже, что мы просим полчаса на размышление, а потом явимся к ней с ответом.

Билан сразу приободрился и спесиво зашагал назад, считая, что дело сделано.

— Конечно, эти простаки до смерти испугались, когда я очень сурово передал им ваше требование, госпожа, — доложил он колдунье. — Они скоро явятся к вам с изъявлением покорности, и речь, очевидно, пойдет только о том, чтобы вы наложили на них не слишком большую дань.

Волшебница сухо поблагодарила Билана кивком головы и стала ждать. А в домиках Прыгунов заметно было оживленное движение. Из дома в дом поспешно переходили мужчины, что-то передавали друг другу, а мальчишки шныряли по дворам, часто нагибаясь к земле.

И вот к горе, на которой стояла Арахна, двинулась толпа в несколько сот человек. Странным казалось, что в ней незаметно было ни детей, ни женщин, ни стариков — ее составляли одни лишь взрослые, сильные мужчины, цвет племени. Странными были и их позы: каждый шел, держа правую руку за спиной, чтото скрывая от взора колдуньи.

Толпа полукольцом окружила волшебницу, стоявшую на ковре-самолете. Она горделиво смотрела на подходивших, и у ее ног жался Руф Билан. Старейшины Клем, Бойс и Харт выступили вперед.

— Волшебница Арахна, — заговорил звучным голосом Харт, — вы хотите, чтобы мы подчинились вам платили дань. Но довольно с нас князей, волшебников и богов! Вот наш ответ! Пли!!

И Харт выбросил правую руку вверх. По его сигналу над толпой мгновенно взметнулись и закрутились заряженные пращи, и камни сотнями засвистели в воздухе!

Три снаряда врезались в широкий лоб колдуньи, два в подбородок, несколько десятков камней попали ей в плечи, грудь и живот, порядочный булыжник сбил с ног Руфа Билана.

Нападение оказалось таким организованным и внезапным, что Арахна растерялась. Но когда она увидела, что Марраны нагибаются за камнями, чтобы вновь зарядить пращи, она завопила диким голосом:

— Ковер, неси меня прочь отсюда!

И ковер мгновенно взвился в воздух. Несколько снарядов наиболее проворных стрелков настигли его и пробили в нем дыры (кстати, от этого подъемная сила и скорость ковра порядком уменьшились).

Колдунья так разозлилась на Билана, что сжала его в кулаке и чуть не раздавила — а для этого ей нужно было сделать лишь слабенькое усилие.

Но сообразив, что предатель ей еще понадобится, она выпустила его и только злобно прошипела:

— Так вот с какой покорностью привел ты ко мне Марранов, дурак!

Руф Билан ловко вывернулся.

— Если уж ваша мудрость не обнаружила их коварного замысла, где же было мне, простому смертному, разгадать его!

Колдунья прикусила язык. Действительно, что требовать с Билана, когда она сама, волшебница, с детства привычная ко всевозможным хитростям и уловкам, попалась в такую простую ловушку!

Чтобы отомстить Марранам, Арахна решила вызвать землетрясение. Но так как в пылу раздражения она перепутала заклинание, то и землетрясение получилось жиденьким: с гор скатилось несколько камней да кое-где в домах с полок попадала посуда.

Если бы Арахна и Руф Билан знали поговорки далекой северной страны, затерянной за океаном, то они очень кстати могли бы припомнить такую: «Первый блин комом».

ПУШКА ЛЕСТАРА

Свидетельницей позорной неудачи чародейки Арахны оказалась старая мудрая сойка. Сообразив, что опасность нападения в следующую очередь грозит Фиолетовой стране, сойка тотчас разыскала ласточку.

— Лети во весь дух к Фиолетовому дворцу, — приказала она. — Пусть первая же встреченная тобой подруга передаст по эстафете Железному Дровосеку, что на его страну надвигается беда: ее хочет завоевать великанша-колдунья в тридцать локтей ростом. Пусть Мигуны готовятся!

Птичья эстафета была привычным делом в Волшебной стране. Ее организовала ворона Кагги-Карр, которая являлась главным начальником связи и имела в этом деле большие заслуги.

Тут надо кстати сказать, что люди Волшебной страны жили с лесными зверями и птицами в дружбе. Благодатная природа так щедро одаряла жителей страны урожаями злаков, овощей и фруктов, на их лугах паслось столько домашнего скота, что надобность в охоте на лесную дичь совершенно отпадала.

Наоборот, люди часто приходили на помощь лесным обитателям. Если случалась засуха и плоды, не созрев, Преждевременно опадали с деревьев, поселяне подкармливали зверей и птиц из своих запасов.

В свою очередь, звери и птицы помогали людям, когда те оказывались в беде. Такой помощью и были птичьи эстафеты.

Быстрокрылая летунья помчалась, со свистом рассекая воздух. Она без труда обогнала ковер-самолет Арахны, пострадавший под снарядами Марранов. Известие передавалось по эстафете с такой скоростью, что на три часа опередило Арахну.

Какая началась тревога! Ведь последний год, после низвержения Огненного бога Марранов, Мигуны со всеми соседями жили в мире и дружбе. Ни о каких злых волшебниках и волшебницах не было слышно, и казалось, ничто не грозило спокойствию страны.

И, однако, сомневаться не приходилось. Опасность приближалась, и опасность грозная: по птичьей эстафете передавались только самые важные сообщения, а обычные донесения доставляли деревянные курьеры, бывшие полицейские Урфина Джюса.

Железный Дровосек только что прошел очередной курс диспансеризации. Его заново перебрали, прочистили и смазали все детали, набили шелковое сердце свежими опилками. Он вышел из мастерской отполированный и сияющий так, что на него больно было смотреть.

Узнав от механика Лестара, маленького старичка с живыми движениями, о приближающейся беде, Правитель тотчас отдал ряд распоряжений, говоривших о его уме и большом опыте в военных делах.

Во все стороны побежали гонцы с приказом очистить ближайшие деревни; жители должны были оставить фермы и укрыться в Фиолетовом дворце за прочными стенами. Пастухи погнали стада в овраги, известные только им одним. Одни воины, вооружившись луками, заняли оборонительные позиции в каменных башенках, другие сидели на крыше дворца, скрываясь за трубами, а некоторые прятались в засаде за большими камнями, разбросанными вдоль дороги.

Окрестность Фиолетового дворца быстро приобрела вид военного лагеря, готового к осаде.

А механик Лестар занялся большой деревянной пушкой, той самой, которая когда-то позволила Мигунам без боя победить дуболомов, напугав их однимединственным выстрелом. Правда, при этом выстреле пушка лопнула, но Лестар тогда же починил ее, набив на ствол железные обручи. У механика еще оставался запас пороха, приготовленного одноногим моряком Чарли Блоком.

Лестар зарядил пушку порохом, а вместо картечи насыпал внутрь гнутых гвоздей, обломков лошадиных подков и другой железной мелочи. Орудие было готово к бою. Бомбардир стоял около него с горящим фитилем в руке.

Но вот показался в воздухе ковер-самолет, а на нем огромная черная фигура волшебницы Арахны, которая на этот раз вооружилась огромным суком дерева, вырванным из земли прямо с корнями.

Ковер опустился на землю в некотором отдалении от дворца, парламентер Руф Билан двинулся к Железному Дровосеку, размахивая вместо флага белым полотенцем; он стащил его в опустевшей хижине какого-то Мигуна.

Дровосек узнал Билана. Он презрительно сказал:

— А, это ты, предатель? Оказывается, тебе не свернули шею в Подземной стране?

— А за что бы мне ее свернуть? — огрызнулся Билан. — Но сейчас речь не обо мне, и давай перейдем к делу. Ты видишь там, вдали, могучую волшебницу Арахну; я пришел сюда ее посланником.

— И что же она велела передать? — поинтересовался Дровосек.

— Прежде всего она требует от вас безусловной покорности и признания ее вашей королевой отныне и во веки веков.

— Так. И это все? — спокойно спросил Дровосек.

— Конечно, нет. Вы будете платить королеве ежегодную дань в тысячу быков и две тысячи баранов, а гусей и уток сколько потребуется. Поначалу вы зажарите для повелительницы три быка и пяток баранов, а мне достаточно жирной курицы: мы с госпожой проголодались во время путешествия.

— Разве Марраны не угостили вас сытным завтраком? — с притворным простодушием спросил Билана Железный Дровосек.

Руф Билан дико вытаращил глаза: он понял, что неудача Арахны у Прыгунов уже стала каким-то образом известна в Фиолетовой стране, и спесь с него сразу спала.

— Так вы намерены подчиниться Арахне или нет? — спросил он, потеряв всякую уверенность.

— Иди к своей госпоже и скажи, что мы будем драться до последнего! гневно воскликнул Правитель. — И помни, что тебя спас от гибели только твой парламентерский флаг.

И он так мощно взмахнул топором над головой изменника, что воздух загудел вокруг.

Ноги Билана подкосились от страха, и он, спотыкаясь, поспешил к своей повелительнице. Услышав донесение Руфа, волшебница очень рассердилась и двинулась на Мигунов, опираясь на чудовищную палицу. Навстречу ей отовсюду засвистели стрелы: они летели из боевых башенок, с крыши дворца, из-за придорожных камней. Они вонзались в лоб и щеки колдуньи, застревали в мантии, поражали голые щиколотки. Правда, для великанши это было не страшнее, чем булавочные уколы, но ведь и булавочные уколы не очень приятны.

И все-таки гигантская фигура Арахны продолжала продвигаться вперед, а ее палица, ударяя по земле, выбивала в ней глубокие ямы. Вот когда Железный Дровосек пожалел о том, что в первые же дни своего правления велел убрать высокую стену с острыми гвоздями наверху, которая окружала Фиолетовый дворец во времена Бастинды. С этой стеной дворец сильно напоминал тюрьму, но теперь, быть может, стена задержала бы Арахну…

И тут оглушительно грянула пушка Лестара. Выстрел картечью, угодивший на близком расстоянии прямо в грудь чародейки, произвел поразительное действие. Арахна даже пошатнулась и чуть не упала, но удержалась на ногах. Рана не была для нее смертельной и даже опасной, однако волшебнице показалось, что ее ударил какой-то великан, равный ей по силе, а рев пушки она приняла за голос разгневанного чудовища…

И Арахна испугалась! Да, она испугалась, бросила дубину и побежала искать спасения на своем волшебном ковре. По дороге она сослепу наступила на две оборонительные башенки и раздавила их, но воины, которые в них сидели, к счастью, вовремя выскочили и спрыгнули в ров.

В спешке колдунья потеряла кожаные башмаки и даже не остановилась, чтобы их подобрать. Их судьба оказалась весьма любопытной. Башмаки были непромокаемые: то ли кожу пропитали особым составом, то ли Арахна их заколдовала. Железный Дровосек умело воспользовался этим свойством башмаков. Он приказал отвезти их на Большую реку. Там Мигуны оснастили их палубами, мачтами, парусами, приделали к ним рули, и башмаки обратились в корабли под названиями «Правый» и «Левый». Они вошли в состав флота Фиолетовой страны, и на этих кораблях Мигуны совершали далекие плавания, перевозили в трюмах грузы. «Правый» и «Левый» отличались большой грузоподъемностью и маневренностью.

Но самым интересным их качеством оказалось то, что они отгоняли крокодилов, в изобилии водившихся в реке. На деревянные суда чудища нападали нередко, и от них приходилось отбиваться стрелами и копьями. Но, завидев кожаные корабли, крокодилы разбегались кто куда. Наверно, их пугал необычный вид кораблейбашмаков или им не нравился исходивший от них резкий запах. Так или иначе, от желающих поплавать на кораблях-башмаках не было отбою.

Битва Мигунов с могучей Арахной продолжалась не более десяти минут. Бегство колдуньи было встречено торжествующими криками победителей.

А волшебница, подняв ковер в воздух и направив его подальше от этих мест, подумала:

«Урфин Джюс, пожалуй, был прав: не так-то легко подчинить своей власти свободолюбивые народы. Но мы еще посмотрим!..»

И она приказала ковру нести ее к Изумрудному городу. Она не знала, что опережая ее, несется по птичьей эстафете донесение Страшиле обо всем, что случилось в долине Марранов и у Фиолетового дворца.

НОЧНОЙ ШТУРМ

Ковер Арахны тащился по воздуху со скоростью захудалого железнодорожного поезда, а колдунья вновь и вновь переживала унижения, испытанные ею при встречах с Марранами и Мигунами. Как?! Эти жалкие крохотные людишки заставили с позором бежать ее, могучую волшебницу, доселе побежденную одним лишь Гуррикапом! И, однако, приходилось признать, что сила оказалась на их стороне.

«Все это потому, что их много, а я одна, — рассуждала Арахна. Нельзя же в самом деле считать помощником этого ничтожного труса, что скорчился у моих ног. Он не может толком выполнить даже самого простого поручения. Но кого бы мне привлечь в союзники?..»

Поразмыслив, колдунья созналась самой себе, что в Волшебной стране не найдется ни людей, ни зверей, которые стали бы ей помогать.

— Ну что ж, буду, как прежде, действовать одна, — сердито пробурчала Арахна. — А на болтовню Урфина не стоит обращать никакого внимания.

Но уж если фея об этом говорила, значит, предсказание бывшего короля все же запало ей в память.

Настроение у колдуньи было отвратительное, и не только потому, что она потерпела два поражения, но и потому, что у нее зябли босые ноги и ее мучил голод. Она не ела целый день и готова была съесть стадо быков. Однако нигде не встречалось никакой живности. На фермах, попадавшихся по пути, было пусто. Птицы, летевшие впереди Арахны, предупреждали фермеров об опасности, и те успевали спрятать скот и сами укрывались в тайниках. Пришлось Арахне снизиться у фруктовой рощи и приналечь на плоды, хотя она их терпеть не могла.

Кое-как заморив червячка, волшебница двинулась дальше. А в это время птичья почта уже донесла до Изумрудного острова весть о приближении врага. Страшила тотчас собрал свой штаб. На его зов первым пришел фельдмаршал Дин Гиор, расчесывавший золотым гребешком свою роскошную бороду, спускавшуюся ниже колен. За ним явились заведующий снабжением армии Фарамант и начальник связи Кагги-Карр. До принятия каких-либо решений следовало узнать, какая им грозит опасность. На тумбочке стоял розовый ящик с матовым стеклом, подарок Стеллы. Члены штаба расположились вокруг телевизора, и Страшила произнес магические слова:

«Бирелья-турелья, буридакль-фуридакль, край неба алеет, трава зеленеет. Ящик, ящик, будь добренький, покажи нам колдунью, летящую на ковре-самолете!»

И тотчас волшебный экран осветился, и на фоне небе стал виден распластавшийся в воздухе ковер и сидящая на нем великанша. При виде такого зрелища всем членам штаба и самому Страшиле стало как-то не по себе. Уж очень зловещий вид имела колдунья в длинной синей мантии, со свирепым красным лицом, с копной черных волос на голове. У ног Арахны скорчилась маленькая фигурка, в которой Страшила и его друзья узнали Руфа Билана.

— Смотрите-ка, этот изменник уже тут, — удивился Фарамант. — Как это он успел снюхаться с колдуньей?

— Др-рянь к др-ряни липнет, — сердито объяснила ворона. — Я ничуть не удивлюсь, если где-нибудь поблизости окажется и этот неугомонный честолюбец Урфин Джюс. Он ведь того же поля ягода…

Страшила загорелся любопытством.

— А давайте-ка, в самом деле, посмотрим, где этот фрукт. Всегда полезно наблюдать за врагом. Я и так виноват в том, что слишком редко пользовался подарком Стеллы. — И он обратился к телевизору: Ящик, ящик, будь добренький, покажи нам Урфина Дэкюса, где бы он ни был.

И вдруг на экране появилась прелестная поляна с уютным домиком и кой-какими постройками на заднем плане, а впереди, у огородной грядки, стоял на коленях Урфин и полол огурцы. Рядом примостился филин Гуамоко. Страшила и его друзья услышали их разговор.

— …так-таки ни в какую? — закончил, видимо, начатую ранее фразу филин.

— Ни в какую, — подтвердил Урфин. — Она мне и так и эдак, а я твержу одно: «Я вам в этом черном деле не помощник!»

— Так и сказал, хозяин?

— Так и сказал!

— А она?

— Затопала ногами, заорала так, аж пещера затряслась, я думал, обвалится. «Я, — кричит, — могучая волшебница, я, — кричит, — тебя одним пальцем раздавлю, как муху, если не пойдешь ко мне на службу!»

— А ты?

— А я опять; «Давите, а против своих не пойду! Достаточно я им напакостил…»

— А она?

— А она как поднимет надо мной кулачище чуть не с мой дом!..

Страшила и его друзья переглядывались с недоумением и радостью. Вот, значит, каким стал этот Урфин, который дважды захватывал власть над Волшебной страной?! Конечно, слушатели не знали, что, рассказывая о разговоре с Арахной, бывший король преувеличил угрозы злой феи, попросту говоря, малость прихвастнул, но ведь главное-то было верно, в главном он говорил правду! Если бы он поддался на уговоры колдуньи, то сейчас сидел бы на ковресамолете рядом с Арахной, а он у себя, возделывает огурцы в своем далеком владении…

Разговор между Урфином и филином перешел на другое, но Страшиле было достаточно того, что он услышал. Урфин им не враг, а союзник, и не исключено, что он придет на помощь людям, если его позовут.

Страшила выключил телевизор. Теперь он и его штаб знали, с кем им придется иметь дело. Они не очень испугались. Им приходилось защищать Изумрудный город от сотен дуболомов Урфина, от целой армии Марранов, а тут только один враг, правда, огромный и сильный, но все же один: ведь Руфа Билана в расчет принимать не стоило.

До прибытия Арахны оставались еще целые сутки, и горожане принялись за оборонительные работы. От птиц военные руководители города уже знали, что волшебница разорила целую плодовую рощу, значит, она была голодна. Надо лишить ее продовольствия!

Все окрестные фермы опустели. Часть скота переправили в город, а часть запрятали в таких дебрях, что его не обнаружил бы самый искусный сыщик. На городских стенах снова появились котлы с водой, и под ними запылал хворост. За каменными зубцами прятались стрелки с луками и арбалетами, а Дин Гиор, забросив бороду за спину, налаживал катапульты, с помощью которых можно было бросать огромные камни.

Арахна приближалась к Изумрудному острову, не подозревая, что за каждым ее движением следит дежурный у волшебного ящика. И даже разговоры ее с Руфом Биланом явственно слышались с экрана.

— Мы подберемся к ним ночью, — доверительно говорила колдунья своему спутнику. — В городе, конечно, ничего обо мне не знают и будут спокойно спать. А я перелезу через городскую стену, проникну во дворец и захвачу в плен их правителя, этого невесть за что превознесенного молвой соломенного человека. Посмотрим, как тогда осмелятся противиться мне его подданные…

Руф Билан очень сомневался насчет того, что в Изумрудном городе неизвестно о приближении чародейки. Но свои сомнения он благоразумно держал при себе. А Фарамант, дежуривший у телевизора, прямо корчился от смеха, представляя себе, как великанша Арахна пытается протиснуться сквозь двери дворца, рассчитанные на обыкновенных людей.

— Ладно, ладно, хвастунья, мы, тебе устроим почетную встречу с факелами, — пообещал Фарамант, погрозив экрану кулаком.

Помешкав, сколько нужно, злая фея действительно оказалась в окрестностях Изумрудного города ночью. Но для нее полной неожиданностью оказалось, что он окружен широким каналом, через который не было моста, а паром стоял у противоположного берега. Это ей мешало подобраться к городу незаметно.

— Почему ты мне не рассказал, болван, что ваш город расположен на острове? — злобно набросилась колдунья на Билана.

Изменник начал оправдываться:

— Клянусь жизнью, госпожа, десять лет назад этого не было! Канал выкопан после того, как я покинул эти места.

— Эх ты, недотепа! — с презрением молвила Арахна. — Ну да ладно, думаю, вода не очень глубока.

Арахна оставила ковер на берегу под присмотром Руфа Билана и плюхнулась в канал. Сначала вода доходила ей до колен, потом до пояса, а дальше — все глубже, глубже… Вот из воды виднелись только плечи великанши да голова с огромной копной черных волос. И в этот момент на городской стене вспыхнули костры и зажглись яркие фонари. В руках горожан запылали сотни смоляных факелов, и вокруг сделалось светло как днем.

Дин Гиор и его помощники хлопотали у катапульт. Они отпустили защелки, удерживавшие веревки из скрученных воловьих жил, которые заменяли пружины. И тотчас концы длинных бревен взвились в воздух и начали стрелять огромными каменными глыбами.

Вода вокруг колдуньи забурлила под ударами падающих снарядов. Великанша металась туда и сюда, и тут тяжелый мельничный жернов стукнул ее по самой макушке. Копна волос смягчила удар, да и череп волшебницы был так крепок, что легко его не пробьешь. Все же Арахна на миг потеряла сознание и скрылась в глубине канала.

Горожане закричали от радости, но колдунья быстро пришла в себя и вынырнула из воды. Теперь уж не могло быть и речи, чтобы Арахне незаметно пробраться в город и похитить Страшилу, и Арахна пустилась наутек. Вслед ей неслись стрелы, поражая незащищенную шею и плечи: казалось, гигантскую женщину жалит рой разъяренных ос.

Не помня себя от боли и страха, чародейка кое-как выкарабкалась на берег, плюхнулась на ковер и заплетающимся языком приказала нести себя прочь от страшного места.

— Ар-рахна др-рянь! — было последнее, что услышала злая фея, улетая.

Так проводила ее Кагги-Карр, а в это время на городской стене восторженные горожане качали Страшилу, Фараманта и запутавшегося в своей роскошной бороде фельдмаршала Дина Гиора.

— Мне бы хоть полк таких храбрых бойцов, — в полузабытьи прошептала Арахна, — я завоевала бы с ними весь материк…

ПРОИСШЕСТВИЕ С КОВРОМ

Ковер нес волшебницу в страну Подземных рудокопов, а она раздумывала:

«В первой схватке с людьми я отделалась синяками на лбу и подбородке; во второй меня ранило в грудь какое-то ревущее чудовище, и я осталась без обуви; в третьей мне чуть не проломили голову, и я могла утонуть… Чем дальше, тем хуже. Что еще меня ждет? А вдруг мне грозит гибель, как предсказал этот неудавшийся король? Уж не повернуть ли в пещеру и спокойно доживать век повелительницей моих верных гномов?.. Но нет, я должна испытать свою судьбу до конца!..»

Упрямство и злость гнали Арахну на новые, быть может, еще более опасные приключения.

Выбрав в лесу удобную поляну, колдунья выжала мокрую одежду, подсушила ее на костре и проворочалась всю ночь на жесткой земле. Трепещущий от страха Руф Билан все еще находился при ней. Уж он и не рад был, что связался с Арахной: как видно, служа ей, не заработаешь богатства и почестей. Скорее всего, вздернут тебя на виселице. Но когда Билан на рассвете попытался удрать, Арахна проснулась и так цыкнула на него, что у предателя отнялись руки-ноги.

— Если еще раз замечу такое, — прикрикнула фея, — смерть тебе!

В полдень показалось поселение Подземных рудокопов. Конечно, там уже знали о предстоящем нападении Арахны и приготовились к приему незваной гостьи. Женщины, дети и старики попрятались, мужчины вооружились мечами и кинжалами. Для великанши они были не опаснее зубочисток, но рудокопы приготовили и кое-что другое.

Деревню кольцом окружили Шестилапые. Конечно, эти звери ростом едва доходили до колен волшебницы, но если их свирепая стая набросится со всех сторон на Арахну, ей плохо придется от их мощных клыков и острых когтей.

— Пожалуй, я не буду слишком требовательна и удовольствуюсь званием владычицы Подземных рудокопов, даже без того, чтобы они платили мне дань, — сказала фея Билану.

Как видно, ее притязания после перенесенных поражений стали значительно скромнее.

Ковер-самолет по приказанию хозяйки описывал круги над деревней, а колдунья старалась разглядеть, какие еще средства борьбы есть у рудокопов. И когда она пролетала над пальмовой рощей, оттуда вдруг вынырнула чешуйчатая голова величиной с бочонок, щелкнула зубастой пастью и вцепилась в край ковра. Это нападение было настолько неожиданным, что ковер накренился, и Арахна чуть не потеряла равновесие. Перепуганный Руф Билан покатился по ковру и свалился бы на землю, если бы колдунья не успела ухватить его огромной ручищей.

Началась борьба. Арахна, напрягая всю силу воли, приказывала ковру подниматься вверх, а дракон Ойххо упрямо тянул его к себе. И так как силы у крылатого зверя было достаточно, то ковер начал снижаться. Огромная лапа дракона уже тянулась к нему, но в этот момент ветхая ткань не выдержала, и большой ее кусок с треском оторвался.

Голова Ойххо нырнула в рощу с добычей, а ковер, как-то нелепо колыхаясь, понес свою владелицу вверх.

Здесь надо рассказать о судьбе того куска чудесного ковра, который достался Подземным рудокопам. Он сохранил подъемную силу соответственно своей величине и мог носить в воздухе человека. Рудокопы почистили ковер, подштопали, обметали края, и правитель страны Ружеро стал пользоваться им для деловых поездок по области. А раз он даже слетал на нем в гости к своему другу Прему Кокусу, правителю страны Жевунов.

Когда схватка с Ойххо кончилась, Арахна сердито крикнула:

— Нет, с меня довольно! Я вижу, как прав был Урфин Джюс! Народы не хотят расставаться со своей свободой… Ковер, к пещере!

Но тут поднял свой голос Руф Билан:

— Милостивая госпожа, мы еще не побывали у Жевунов! Чем угодно ручаюсь, они покорятся вам при одном вашем появлении в их стране. Это — самые робкие и миролюбивые люди на свете, и они страшно боятся всякого оружия. Даже вид кухонного ножа приводит их в трепет. Полетим к Жевунам, госпожа!

— Хорошо, я послушаюсь тебя в последний раз, — мрачно согласилась колдунья. — Неси меня к Жевунам, ковер!

Да, Жевуны были робкие и миролюбивые люди, и, конечно, они никогда не осмелились бы вступить в борьбу с могучей чародейкой. Но они нашли другое средство избавиться от нашествия Арахны.

Задолго предупрежденные по птичьему телеграфу о предстоящем появлении колдуньи, они попрятались по дебрям и трущобам, которых так много было в их стране. Еще год назад, готовясь к нападению Марранов, они вырыли в лесной чаще просторные землянки и теперь забились туда со своими семьями и домашним скотом.

Когда ковер-самолет, с трудом удерживая равновесие и то и дело кренясь набок, принес Арахну в Голубую страну, чародейка и ее слуга напрасно обшаривали веселые приветливые деревеньки Жевунов. Везде было хоть шаром покати.

Ярость колдуньи не знала пределов. Найдя в одной хижине покинутого кота, она схватила несчастное животное за хвост и так трахнула его о дерево, что от кота ничего не осталось.

— Так бы поступить с тобой, проклятый лгун! — прошипела она, злобно глядя на обмершего от страха Руфа Билана. — «Жители Волшебной страны с радостью покорятся такой могущественной повелительнице, как вы!» — передразнила она изменника. — Где же эта радость, где она, скажи мне! Я что-то ее не заметила! — издевательски допрашивала Арахна дрожавшего от ужаса маленького человечка.

Внизу медленно проплывали одетые туманом поля и леса.

ТРУДНЫЕ ДНИ ВОЛШЕБНОЙ СТРАНЫ

ЖЕЛТЫЙ ТУМАН

Поврежденный ковер-самолет кое-как дотянул свою хозяйку до пещеры. Едва завидев сбежавшихся встречать ее гномов, Арахна повелительно крикнула:

— Обедать! Быков жарьте! Быстрее! Да побольше!..

На трех кострах жарились быки и один за другим исчезали в огромной пасти великанши. Гномы-повара уже начали валиться с ног от усталости, когда колдунья наконец откинулась от стола.

— Теперь спать… — пробормотала она.

Но прежде чем улечься, Арахна велела гномам сшить ей новые башмаки. Летописцу Кастальо очень хотелось узнать, как его госпожа оказалась без башмаков, но он не осмелился спросить ее об этом.

Его любопытство удовлетворил Руф Билан. Болтливый изменник не смог удержаться от искушения выболтать летописцу историю печальных приключений Арахны. Кастальо вписал рассказ Билана в очередной том летописи, и эти события стали нам известны.

Едва добравшись до постели, волшебница заснула мертвым сном. Три недели подряд спала Арахна, и гномы начали уж надеяться, что на нее вновь напал многолетний сон. Но нарушить ее приказ маленькие человечки не осмелились и сшили своей госпоже новые башмаки.

Нелегкая это была работка! На выполнение заказа понадобилась целая сотня бычьих шкур, и хорошо еще, что такое количество нашлось в кладовых запасливого народца. Обмерив ноги спящей колдуньи, тридцать сапожников принялись кроить и шить на лужайке перед пещерой, а десять подмастерьев готовили дратву. С подошвами сапожники управились довольно легко, а с боками и верхом помучились вдоволь: пришлось подставлять лестницы.

На шитье башмаков сапожники потратили четыреста семнадцать клубков дратвы и поломали семьсот пятьдесят четыре шила: кожа была толстая, а работать неудобно.

Как-никак, к пробуждению Арахны пара колоссальных башмаков стояла на площадке. Колдунья надела их и осталась довольна: мастера знали свое дело.

— А теперь обедать! — приказала она.

Утолив голод, фея разлеглась на солнышке и начала раздумывать, как отомстить людям.

— Предположим, я попробую устроить им хорошенькое землетрясение? размышляла Арахна. — Пожалуй, не выйдет. Я долину Марранов даже не могла встряхнуть как следует, а на всю Волшебную страну у меня силы не хватит. Может, саранчу на них наслать? До моего сна это волшебство мне удавалось неплохо. Саранча сожрет урожаи на полях, траву на лугах, плоды во фруктовых рощах… А дальше что? Скот у фермеров подохнет от бескормицы, и мне же нечего будет с них брать. Нет, это не годится! — приказала сама себе Арахна. — Еще что у меня есть в запасе? Ага, наводнение. Вот чем я их дойму! Как зарядит ливень недели на три, да выйдут реки из берегов, да придется людишкам спасаться от потопа на крышах, вот тогда они взвоют. — Помолчав, колдунья продолжала: — Взвыть-то они взвоют, да мне какой от этого толк? Ведь они не поверят, что все это устроила я, скажут: «Природа!» Поди доказывай! — Арахна долго лежала в раздумье, потом вдруг подпрыгнула от радости. — Вспомнила! Желтый Туман! Вот когда они запляшут, голубчики!.. Желтый Туман! Я помню, как моя мать Карена сломила гордых тауреков, напустив на их область Желтый Туман. Они только две недели и выдержали, а потом пришли с повинной головой. Чем хорош Желтый Туман? — продолжала рассуждать Арахна. — Я могу его вызвать, могу и убрать в любой момент, значит, все поймут, что это — мое колдовство… А главное, его никогда не бывало в Волшебной стране, и это будет страшная новинка для людей и для зверей.

Волшебница отправилась в пещеру и, выгнав из нее гномов, чтобы они не подсмотрели, достала из потайной ниши книгу заклинаний. Несмотря на прошедшие тысячелетия, книга, написанная на пергаменте, хорошо сохранилась. Арахна полистала ее, нашла нужную страницу.

— Так вот, — обратилась она к книге, — предупреждаю: мой приказ должен исполниться, когда я скажу: раз, два, три! Но запомни предварительно: Желтый Туман не должен проникнуть во владения Виллины и Стеллы. Я не хочу связываться с этими гордячками, кто их знает, какие волшебства у них в запасе и чем они могут мне отплатить. Второе: Желтый Туман не должен простираться над окрестностями моей пещеры, над моими полями и фруктовыми рощами, над лугами, где пасутся мои стада. А теперь слушай: убурру-курубурру, тандарра-андабарра, фарадон-гарабадон, шабарра-шарабарра, появись. Желтый Туман, над Волшебной страной, раз, два, три!

И только что вылетели последние слова из уст колдуньи, как тотчас странный Желтый Туман заволок всю Волшебную страну, кроме владений трех фей — Виллины, Стеллы и Арахны. Туман этот был не очень густой, и сквозь него виднелось солнце, но оно казалось большим багровым кругом, точно перед закатом, и на него можно было смотреть сколько угодно, не боясь ослепнуть.

Как будто бы появление Желтого Тумана не было таким уж большим бедствием для Волшебной страны, но погодите: в ходе дальнейшего правдивого повествования вы еще узнаете его зловредные свойства.

Начать с того, что волшебный телевизор во дворце Страшилы перестал работать. Правитель Изумрудного острова и его друзья все время следили за злоключениями Арахны. Они видели, как находчивый дракон оттяпал у ковра-самолета целый угол и как после этого ковер еле-еле бултыхался в воздухе. Они со смехом наблюдали, как Руф Билан шнырял по деревням, покинутым Жевунами, в поисках съестного и каждый раз возвращался к своей повелительнице с постной рожей. Расправа колдуньи с бедным котом привела Страшилу и его друзей в негодование, а чудовищный пир Арахны заставил хохотать до колик.

— Вот это аппетит! — восклицали далекие зрители, наблюдая, как бык за быком переправлялись с обеденного стола Арахны в ее необъятный желудок.

С любопытством смотрели они, как гномы шили Арахне огромные башмаки, и восхищались их ловкостью и трудолюбием. Страшила и прочие интересовались также и тем, что происходило в долине Марранов и у Мигунов. Там после победы над злой волшебницей все уже пришло в порядок, и каждый занимался своим делом.

И вот ежедневным наблюдениям пришел конец: в волшебном стекле виднелась только мутная колышущаяся пелена тумана. Контроль за действиями врага отныне был потерян, и что предпримет Арахна, никто не мог предсказать.

ПОСОЛ АРАХНЫ

Видимость в Желтом Тумане сократилась необычайно. Предметы, находившиеся за полсотни шагов, еще с грехом пополам можно было различить, а все, что было дальше, — исчезало в мутной мгле, и это действовало угнетающе. Мир каждого человека стал ничтожно малым. Какие события происходили за пределами этого крохотного мирка, люди догадывались только по звукам, но и звуки искажались в тумане. Человеческий голос можно было смешать с карканьем вороны, а стук лошадиных копыт превращался в барабанный бой. Странным и непривычным казалось людям все, что их окружало. Они считали Желтый Туман стихийным явлением, не подозревая, что это проделки колдуньи Арахны, надеясь, что беда вот-вот кончится.

О том, что дышать Желтым Туманом вредно, обитатели Волшебной страны узнали не сразу. Через несколько дней, когда люди волей-неволей приспособились к необычной обстановке, они вдруг начали покашливать. Оказалось, что мельчайшие частички тумана, проникая в легкие, раздражают их, и с каждым днем это раздражение усиливалось. Звуки кашля наполняли всю Волшебную страну. Кашляли люди, кашляли олени, лоси, медведи в лесу, кашляли белки на деревьях, кашляли птицы, находясь в покое, а во время полета они прямо захлебывались кашлем.

В один из таких бедственных дней к парому, перевозившему путников в Изумрудный город, подошел кругленький румяный человек. У него было отличное настроение. Посмеиваясь, он попросил перевозчиковдуболомов переправить его через канал. Те привычно принялись за дело. Пока они перетягивали паром по канату, путник заговорил с ними:

— Ну, как вы себя чувствуете, братцы, при такой прекрасной погодке?

— А что нам делается? — ответил перевозчик Арум. — Это людям плохо, а нам хоть бы что.

И действительно, дуболомам Желтый Туман был нипочем, они-то ведь не дышали. Из всех обитателей Волшебной страны только дуболомы да деревянные курьеры, словом, существа, оживленные чудесным порошком Урфина Джюса, чувствовали себя как всегда. И конечно, Желтый Туман не повредил Страшиле и Железному Дровосеку: ведь у них тоже не было легких.

Паром причалил к городскому берегу, и путник трижды позвонил в колокол над калиткой. Открылось окошко, и оттуда выглянул Фарамант. Страж Ворот ни при каких обстоятельствах не покидал своего поста!

Узнав посетителя, Фарамант удивленно воскликнул:

— Руф Билан! Зачем ты явился в наш город?

Речь Фараманта прервал удушливый кашель. Билан спокойно ответил Стражу Ворот:

— Я прибыл сюда по очень важному делу и прошу проводить меня к его превосходительству, правителю Изумрудного острова!

— Ну что ж, идем, — проворчал Фарамант. — Я про вожу тебя к Страшиле Мудрому. Но только сначала надень зеленые очки.

— Вы все еще носите зеленые очки? Но ведь и без них в этой каше ничего не видно!

— Закон есть закон, особенно когда он установлен Великим Гудвином! сурово отозвался Фарамант.

Несмотря на возражения Билана, Страж Ворот надел и на него зеленые очки и защелкнул их сзади маленьким замочком. Видимость сразу сократилась де трех-четырех шагов, и Билану показалось, что он очутился среди темной ночи. Он шел за своим проводником почти ощупью, и ему помогало сохранять нужное направление только то, что он родился и вырос в Изумрудном городе.

— Как о тебе доложить Страшиле Мудрому? — неприветливо спросил Фарамант, когда они пришли во дворец.

Руф Билан, подбоченившись, ответил:

— Я — посол ее милости, могущественной волшебницы Арахны!

— Ах, той самой особы, которой мы залепили камнем по макушке! — насмешливо уточнил Фарамант.

— Ничего, вы дорого платите за этот камень, — молвил Руф Билан.

Эти слова показались Стражу Ворот непонятными, но он ничего не сказал, а пошел с докладом. Страшила принял гонца немедленно. В зале, как всегда, собрался его штаб: Длиннобородый Солдат Дин Гиор, Страж Ворот Фарамант, ворона Кагги-Карр. На тумбочке стоял бесполезный теперь телевизор.

— С каким сообщением ты к нам явился? — спросил Страшила.

— С очень важным, — дерзко ответил посол. — Да будет вам известно, что Желтый Туман, от которого все вы, как я вижу, сильно страдаете, навела на Волшебную страну моя повелительница Арахна с целью принудить ее народы к покорности.

Заявление Вилана было принято с недоверием.

— Чем ты можешь это доказать? — поинтересовался Дин Гиор, кашляя.

— Чем? Если я дам честное слово, вы, конечно, не поверите?

Члены штаба рассмеялись, закашлявшись.

— Честное слово предателя? Клянусь троном Великого Гудвина, это самое наглое заявление, какое я когда-либо слышал! — вскричал Фарамант.

— Я так и знал, — не обижаясь, сказал Билан. — Но посмотрите на мой цветущий вид, обратите внимание, что я не кашляю, как все вы. Чем вы это объясните?

— Вероятно, ты отсиживался в каком-нибудь убежище, куда не проникает Желтый Туман, — предположил Дин Гиор, любовно разглаживая бороду, заботу о которой он не бросал даже в этих трудных обстоятельствах.

— На этот раз ты угадал, — согласился Билан. — Но это убежище очень обширно: это владения феи Арахны, над которыми совсем нет тумана.

Члены штаба недоверчиво молчали. Посол снисходительно заметил:

— Я понимаю, что и это доказательство вы считаете недостоверным. Что ж, у меня приготовлено более веское и абсолютно убедительное. Мне кажется, сейчас несколько минут до полудня? — спросил он.

— Солнечные часы не работают, так как солнце не дает тени, — ответил Фарамант. — Но ты не ошибаешься, действительно скоро наступит полдень.

— Так вот, ваше превосходительство, и все вы, господа, здесь присутствующие, — торжественно заявил Руф Билан. — Ровно в полдень фея Арахна снимет Желтый Туман, и вы вновь увидите яркое солнце и голубое небо, и это будет продолжаться ровно пять минут! Этого достаточно, чтобы доказать мою правоту, а потом я изложу вам условия, на каких госпожа Арахна избавит вас от Желтого Тумана навсегда.

Потекли минуты томительного ожидания.

И вдруг… Ослепительный свет залил Тронный зал, и с непривычки он показался настолько ярким, что Дин Гиор и Кагги-Карр невольно зажмурились. Только нарисованные глаза Страшилы могли вынести безболезненно такую резкую перемену освещения, а Фарамант и Руф Билан были в зеленых очках.

Все волшебно преобразилось вокруг. Засияли бесчисленные изумруды на стенах и потолке, на спинке трона, и теперь действительно трудно было переносить этот необыкновенный блеск без зеленых очков.

Не успели члены штаба опомниться от изумления, как нерастерявшийся Страшила бросился к телевизору, сделав знак Фараманту. Страж Ворот понял его и быстро вывел посла за дверь: нельзя было выдавать врагу тайну чудесного ящика.

Страшила, протирая запотевшее стекло телевизора, наскоро пробормотал заветные слова: он просил ящик показать ему волшебницу Арахну. И он ее увидел.

Колдунья стояла у входа в пещеру с магической тетрадью в руках: как видно, она только что прочитала заклинание, снимающее туман. У нее был торжествующий вид, возле ног Арахны копошились гномы, а в сторонке сушился на площадке ковер-самолет.

Да, отныне не оставалось никаких сомнений: Желтый Туман был делом рук феи Арахны. И это поразило всех присутствовавших в зале, как неожиданный удар грома. С экрана послышались слова колдуньи:

— Кастальо, посмотри на солнечные часы. Прошло пять минут?

— Время истекает, госпожа, — был ответ.

И внезапно точно темная пелена возникла перед глазами Страшилы, Дина Гиора и остальных. И это подействовало на них так удручающе, что они едва сдержали горестный крик.

— Вы видите теперь, как велико могущество моей госпожи, — самодовольно сказал Руф Билан, которого ввели в зал. — Она даже распоряжается солнечным светом! Я уж не говорю о том, что Желтый Туман ядовит, надо полагать, вы сами в этом убедились. И теперь вам предоставляется выбор: или признать себя рабами могущественной Арахны и платить ей дань, какую она соизволит на вас наложить, или медленно чахнуть в ядовитом воздухе, пока вас не настигнет смерть.

Страшила и члены его штаба мрачно молчали. Что тут было говорить? Смерть ужасна, но и рабская жизнь не легче. Правда, соломенному человеку не грозила гибель от удушья, но что он будет делать, когда его подданными останутся одни лишь дуболомы? Нет, тогда он найдет себе быструю смерть на костре!

Руф Билан снова заговорил:

— Госпожа Арахна не требует немедленного ответа. Она дает вам трое суток на размышление. За это время вы должны принять решение и сообщить его мне.

Фарамант вывел Руфа Билана за городские ворота и снял с него зеленые очки. Все посветлело перед глазами посла, и он снисходительно улыбнулся:

— Вот чудаки, сами себе навязали обузу!

Переправившись через канал, Вилан пошел в ближнюю рощу и стал ждать, когда за ним прилетит Арахна. Ковер-самолет был перекроен и сшит таким образом, что снова получил правильную четырехугольную форму. Площадь его сделалась меньше, зато он теперь не колыхался в воздухе и не терял равновесия.

ОТКРЫТИЕ ДОКТОРОВ БОРИЛЯ И РОБИЛЯ

Срок, данный колдуньей Арахной для размышлений, истекал. Кончались третьи сутки, и к полудню должен был явиться за ответом Руф Билан.

Желтый Туман по-прежнему висел над страной, и припадки кашля, все более жестокие, потрясали людей, зверей и птиц. Во дворце Страшилы шли непрерывные совещания, где присутствовали все желающие. В совещаниях принимали участие Прем Кокус и Ружеро. Через несколько дней после появления Желтого Тумана обеспокоенный Ружеро оседлал маленький ковер-самолет и приказал везти себя в резиденцию Према Кокуса, правителя Жевунов. И это было очень хорошо, что волшебный ковер сам находил путь к заданной цели, будь то хоть в непроглядную ночь, иначе Ружеро, конечно, сбился бы с дороги в желтой мгле, покрывавшей все вокруг.

Посовещавшись, два приятеля решили отправиться за советом к Страшиле Мудрому, умнейшему человеку в Волшебной стране, получившему мозги от самого Гудвина, Великого и Ужасного. Ковер не был рассчитан на двух человек, но, поднатужившись, все-таки дотянул Ружеро и Кокуса до Изумрудного города. Теперь и они вместе со всеми ломали голову над тем, как выйти из трагического положения, в которое поставила их Арахна.

Уступить ей? Сделаться рабами на целый ряд поколений? Или ответить гордым отказом и погубить весь народ, и в первую очередь невинных детей, которые труднее всех переносили пребывание в отравленном воздухе?

Фарамант предлагал дать колдунье притворное согласие на ее требования и получить временную передышку, а затем искать средства борьбы с Арахной. Другие считали, что злую фею не так-то просто обмануть. Она потребует заложников, и если народ восстанет, заложники погибнут.

Во время самого горячего спора дверь Тронного зала неожиданно распахнулась и вбежали доктора Бориль и Робиль. Читатели, вероятно, помнят кругленького веселого Бориля и долговязого тощего Робиля, двух докторов из страны Подземных рудокопов. Эти друзьясоперники вечно спорили, вечно высмеивали один другого, но не могли провести и дня, чтобы не встретиться.

Бориль и Робиль выглядели странно. Из ноздрей у них торчала вата, а рты были заложены большими древесными листьями, державшимися на завязках. Доктора возбужденно и быстро бормотали что-то непонятное: говорить им мешали листья. Тогда Бориль сердито рванул завязки и убрал лист ото рта.

— Открытие! Великое открытие! — завопил он. — Мы нашли…

— Средство борьбы с Желтым Туманом! — подхватил Робиль, тоже освободившись от листа: ему нестерпима была мысль, что его друг один расскажет обо всем.

Доктора, волнуясь и перебивая друг друга, рассказали следующее. После того как, спасаясь от Желтого Тумана, рудокопы с семьями ушли в Подземелье, захватив с собой и Жевунов (на Пещеру не распространялось колдовство Арахны), Бориль и Робиль одни остались в поселке. С их стороны это было настоящим геройством, потому что кашляли они не меньше других. Но два доктора не думали о себе, подвергаясь длительному воздействию отравленного воздуха: они искали средство борьбы с ним. Сначала они убедились в том, что если дышать сквозь марлю, смоченную водой, то Желтый Туман не так губительно действует на легкие, и кашель смягчается. Хорошее средство, слов нет, но где набрать столько марли, чтобы снабдить ею всех жителей Волшебной страны от мала до велика? А кроме того, надо ведь подумать и о животных и о птицах. И доктора решили, что помочь должна природа.

«Неужели в наших лесах не найдется деревьев с такими пористыми листьями, которые пропускали бы чистый воздух и задерживали вредные частички тумана?» — думали Робиль и Бориль.

Они прошли по лесам и рощам десятки миль, осмотрели сотни разных пород деревьев. Плотные кожистые листья они отбрасывали сразу без исследования — ясно, что они задержат не только туман, но и самый воздух.

Зато листья с мелкими дырочками — порами — доктора рассматривали и проверяли особенно тщательно. И наконец их терпение увенчалось успехом. Листья с дерева рафалоо оказались такими, что лучше не придумаешь. Поры у них задерживали ядовитые капельки, а чистый воздух проходил свободно. И листья рафалоо обладали достаточной прочностью, чтобы прикреплять к ним завязки.

Правда, время от времени с листьев придется смывать налипшие на них капельки тумана, но это не будет стоить большого труда. Окончательно удостоверившись в необычайной ценности своего открытия, радостные Робиль и Бориль поспешили в Изумрудный город.

— Мы всю дорогу дышали сквозь листья рафалоо, — наперебой докладывали доктора, — и кашель у нас почти прошел.

Это заявление было встречено восторженными аплодисментами.

— Надо немедленно снарядить экспедицию в Голубую страну за листьями рафалоо, — распорядился Страшила.

— Не беспокойтесь, ваше превосходительство, — отозвался Бориль. — У нас в поселке работали на постройке плотины пять дуболомов, и они по нашему приказу принесли сюда десять огромных мешков с драгоценными листьями. Хватит на всю страну!

Правитель Изумрудного острова подошел к стенному шкафчику, открыл его, достал два ордена и молча прикрепил к кафтанам покрасневших от радости докторов.

— Сейчас в этом зале откроется временный консуль-та-ци-он-ный пункт, — сказал Страшила. — Сейчас же собрать всех городских докторов, медицинских сестер, сиделок, санитаров, — велел он Фараманту. — Вы, господа, про-ин-струк-ти-ру-е-те их, как пользоваться листьями рафалоо, а они научат народ.

— Кон-суль-та-ци-он-ный пункт… Про-ин-струк-тиру-е-те… Какие трудные слова! — с уважением прошептала ворона. — И подумать только, что это я посоветовала Страшиле раздобыть мозги! Самой не верится…

Страшила услышал похвалу Кагги-Карр, и голова его начала раздуваться от гордости, из нее полезли иголки и булавки. В этот момент в комнату вошел Руф Билан. Помощник Фараманта, дежуривший у ворот, пропустил Билана в город без зеленых очков.

Заметив в зале оживление, посол Арахны заговорил:

— Судя по вашим радостным лицам, господа, я полагаю, что отнесу фее Арахне благоприятный ответ. Очевидно, вы решили покориться ей?

Страшила, не торопясь, подошел к трону, важно уселся на него и сурово отчеканил:

— Наши радостные лица означают, что мы презираем угрозы твоей госпожи и ка-те-го-ри-че-ски отвергаем ее власть! Знай, предатель, что мы нашли… — взглянув на Ружеро, который предостерегающе поднес палец ко рту, Страшила ловко вывернулся: …мы нашли более приличествующим нашему достоинству ответить на ее наглые притязания отказом! С тем и можешь возвратиться к чародейке!

Руф Билан покинул дворец в недоумении, а Ружеро сказал Правителю:

— Вы чуть не выдали врагу важнейшую военную тайну!

— Да, признаюсь, я едва не оплошал из-за своей горячности, и кто знает, какие меры приняла бы колдунья, если бы я проболтался о нашем секрете Руфу Билану. Но, уж коли речь зашла об этом предателе, скажите, почтенный Ружеро, почему ваши рудокопы не перевоспитали Вилана после его пробуждения?

Ружеро ответил:

— Из донесения дежурного по Пещере я знаю, как обернулось дело. Когда Руф Билан проснулся, его перевоспитание пошло обычным порядком. Однако оно продолжалось всего два дня, а потом Билан исчез. В домике, где он жил, нашли недоеденные лакомства из верхнего мира, а рядом с его следами на дорожке виднелись следы чьих-то маленьких ног…

— Все понятно, — сказал Страшила. — Его увели посланцы Арахны, и колдунья воспитала Билана посвоему. Очень жаль, что так получилось, но теперь этого не исправишь…

Тем временем в зале начали собираться приглашенные во дворец медицинские работники: доктора, сестры, санитары. Дуболомы внесли мешки с листьями рафалоо и целые охапки завязок. Доктора Бориль и Робиль показывали медикам, какой стороной прикладывать листья ко рту, как прикреплять к ним завязки…

Пока в зале шла деловая суматоха, Страшила подозвал ворону.

— Как ты полагаешь, Кагги-Карр, в окрестностях Изумрудного острова растут деревья рафалоо? — спросил он.

— Почему ты этим интересуешься?

— Видишь ли, доктора принесли много листьев, но их хватит только людям. А мы должны позаботиться также о зверях и птицах. Поэтому экспедиция, о которой я говорил, все-таки должна состояться. Но Голубая страна слишком далеко от нас. Может, рафалоо есть где-нибудь поближе?

Ворона призадумалась.

— Если мне не изменяет память, я лакомилась плодами рафалоо в Лесу Саблезубых Тигров. Это наполовину ближе к Изумрудному острову.

— Тогда я прошу тебя, распорядись, отправь туда дуболомов, да пусть они возьмут побольше мешков.

Публика в зале начала редеть, доктора, сестры и санитары покидали дворец, унося с собой необходимый материал для спасения людей от ядовитого тумана. Страшила, в голове которого так и роились мудрые мысли, завел разговор с Борилем.

— Дорогой доктор, мы обезопасим от болезни тысячи и тысячи людей, но что вы скажете о зверях и птицах? Неужели мы оставим их погибать?

— Ни в коем случае, ваше превосходительство! — горячо отозвался Бориль. — Но вопрос с ними очень сложен. Придется прилаживать листья к их ноздрям. И завязки тут вряд ли помогут…

— А что, если их приклеивать? — неуверенно спросил Страшила.

Доктор так и загорелся.

— Ваше превосходительство, вы подали отличную мысль! Именно, именно приклеивать! Мы будем приклеивать кусочки листьев к ноздрям животных и птиц, причем, доложу я вам, с птицами дело будет обстоять даже гораздо проще! Да вот, я сейчас попробую! Госпожа Кагги-Карр, пожалуйте сюда на минутку!

Ворона, еще не успевшая покинуть зал, подлетела к доктору. Тот взял лист рафалоо, искусно вырезал ножницами два небольших кружочка, достал из походной аптечки флакончик клея, смазал края кружков и ловко пришлепнул их к ноздрям птицы. Кагги-Карр и опомниться не успела, как ее клюв украсился по бокам двумя зелеными фильтрами, которые отныне будут задерживать ядовитые частички тумана.

— Ну как, моя дорогая, нравится? — рассмеялся Бориль. — По-моему, эти штучки вас украшают. Посмотритесь в зеркало.

Ловкость доктора поразила всех окружающих. А Кагги-Карр, почувствовав, что ей сразу стало легче дышать, горячо благодарила Бориля.

* * *

В городе открылось несколько медицинских пунктов, где врачи и сестры снабжали жителей фильтрами рафалоо, в первую очередь обслуживая детей и стариков. Конечно, для еды и питья, для разговора эти фильтры приходилось снимать. Но еда и питье отнимают у человека не так уж много времени, а разговаривать врачи советовали как можно меньше. Некоторым болтливым кумушкам это пришлось не по душе, но они поневоле смирились. Зато здоровье жителей пошло на поправку, и они превозносили до небес изобретательных докторов Бориля и Робиля.

По распоряжению Страшилы мешки с листьями рафалоо были отправлены к Мигунам и в долину Марранов.

Страшила не забыл и про Урфина Джюса. Следовало отблагодарить его за проявленное им самоотвержение и спасти от гибели. А Урфин, конечно, погибнет в своем уединении, так как не знает средств от страшного тумана. Деревянный курьер Реллем, не знающий устали, не боящийся отравы, день и ночь бежал к Кругосветным горам с сумкой, где была пачка листьев рафалоо, наставление, как ими пользоваться, флакончик клея для филина.

Помимо этого Фарамант по просьбе Страшилы написал столяру письмо, где приглашал его в Изумрудный город.

«В одиночку невозможно бороться с бедой, — писал Страж Ворот. Здесь, среди людей, вы найдете помощь и поддержку. А что касается ваших вин перед обитателями Волшебной страны, то они забыты и прощены. Мы знаем, как благородно вы себя вели при встрече с Арахной, знаем, что не пошли к ней на службу… Вы спросите, как мы об этом проведали. Но это наша военная тайна…»

Первыми вернулись дуболомы, посланные в Фиолетовую страну. Железный Дровосек слал сердечную благодарность за неоценимое средство борьбы с кашлем, которое сразу было пущено в ход. Правда, ему самому это средство не понадобилось, но от ядовитых капель Желтого Тумана его железные члены ржавели с изумительной быстротой. Чтобы не скрипели суставы и двигались челюсти, Дровосеку приходилось смазывать их маслом дважды в день, утром и вечером.

Через несколько дней пришла вторая партия дуболомов, посетившая страну Марранов. Они принесли любопытное известие. Долина оказалась пустой: ни человека, ни зверя, ни птицы! Сначала деревянные люди предположили, что население долины вымерло. Но где же тогда трупы? Старший команды Гитон не поленился пройти несколько миль к северо-востоку. И вот, вынырнув из тумана, он вдруг оказался под горячим солнцем и ясным небом: он достиг владений Стеллы, где не было Желтого Тумана. В Розовой стране Гитон обнаружил все племя Прыгунов. Они просили убежища у Стеллы, и добрая фея гостеприимно впустила их со всеми их скромными пожитками и домашним скотом (диким зверям и птицам пропуска, понятно, не понадобились!). Многие Марраны поселились у Болтунов (так звали подданных Стеллы), а кому не хватило места, устроились в шалашах и палатках.

Вожди Марранов тоже прислали Страшиле привет и искреннюю благодарность. Листья рафалоо и наставление, как ими пользоваться, они на всякий случай оставили у себя: мало ли что еще выдумает коварная Арахна!

В свое время прибежал и прыткий Реллем с письмом от Урфина Джюса. Низвергнутый король сердечно радовался, что люди простили ему былое зло, и надеялся рано или поздно отблагодарить их за проявленное великодушие. Он тонко пошутил насчет «военной тайны», о которой писал Фарамант. Конечно, это волшебный ящик Стеллы, которым когдато стукнул его по голове мальчик из большого мира, но пусть тайна остается тайной.

В отношении предложенного гостеприимства Урфин признавался, что ему еще трудно было бы глядеть в глаза людям, которых он прежде так угнетал, над которыми так издевался. Пусть пройдет время, и все уладится, писал Урфин.

А с Желтым Туманом он нашел свое средство борьбы. У него на усадьбе есть сарайчик с плотными стенками. Он замазал все щели, обил дверь кроличьими шкурками, а от тумана, наполнявшего помещение, избавился оригинальным способом. В железной жаровне он развел костерчик из щепок и сырой травы, стараясь, чтобы было побольше дыму. Оседая, частички дыма увлекли за собой капельки тумана, и воздух в помещении очистился. Там, в этом сарае, Урфин и Гуамоко проводят свое время, как в осажденной крепости, покидая ее лишь на самое короткое время. Урфин Джюс робко выражал надежду, что найденный им способ борьбы с Желтым Туманом хоть немного поможет жителям Изумрудного города и других стран.

Когда Фарамант прочитал членам штаба послание Урфина, Страшила пришел в восхищение.

— Я всегда говорил, что у Джюса необыкновенно умная голова, — вскричал правитель Изумрудного города. — Только прежде он направлял ее на плохое, а теперь, смотрите, какую прекрасную штуку выдумал! Да ею одной он во многом расплатится за те несчастья, что нам принес. Я уж не говорю о той великой услуге, которую он оказал стране, не поддавшись на уговоры Арахны. Ведь если бы этот смелый изобретательный человек пошел на службу колдунье, они вдвоем наделали бы бесчисленных бед. Урфин — не то что туповатый трусливый Руф Билан!..

В этот же день все комнаты дворца были очищены от тумана по способу Урфина Джюса, и этот способ был обнародован для всеобщего сведения. Но время от времени туман снова проникал в комнаты через незаметные щели. И, конечно, главным средством борьбы с Желтым Туманом оставались листья рафалоо: их теперь носили все жители Изумрудного города и окрестностей.

Несмотря на отчаянное сопротивление Фараманта, Страшила издал указ, позволяющий горожанам снять зеленые очки. Обитатели города приняли его с восторгом: теперь они стали видеть за полсотни шагов кругом, и уже это было облегчением. Только Страж Ворот остался в очках и бродил по улицам, натыкаясь на прохожих. Для него день был непроглядной ночью, и все-таки упрямый Фарамант не желал нарушить приказ Гудвина.

В лесах и на полях Изумрудной страны открылись сотни медицинских пунктов для зверей и птиц. Длинными очередями вытянулись перед медсестрами зайцы, пумы, волки, лисицы, медведи, белки… В птичьих вереницах не слышно было обычного веселого щебетанья и звонких песен. Вороны, соловьи, ласточки, галки, малиновки стояли, угрюмо уткнув клювы в землю.

В очередях соблюдался нерушимый мир между всеми породами зверей. Если какой-нибудь хищник пытался обидеть слабого, ему давали здоровенную нахлобучку и ставили на лбу клеймо несмываемой краской: отныне его не примут ни на одном пункте. И угроза такой кары действовала отлично, самые свирепые хищники становились смирными, как овечки.

За порядком тоже следили очень строго. Если какойнибудь взъерошенный воробей или хитрая кумушкалиса пытались проскочить вне очереди, нахалов тут же изгоняли с позором.

Звери и птицы с зелеными фильтрами на ноздрях часа два неподвижно лежали или стояли где-нибудь в укромном уголке, чтобы подсох клей. Зато потом наступало быстрое улучшение здоровья четвероногих и крылатых пациентов.

НОВАЯ БЕДА

Когда Руф Билан вернулся после второго посещения Изумрудного города, он доложил колдунье о неблагоприятном результате.

— Народы Волшебной страны ка-ре-го-ти-че-ски отказываются признать вашу власть, госпожа! — заявил Билан.

— Ка-ре… ка-те-ри… А что это значит?

— Не могу знать, повелительница. Страшила Мудрый очень любит такие длинные слова. Наверно, это означает: ни под каким видом.

— Ну так бы и говорил. В мое время не употребляли таких мудрых слов.

О том, какое средство для борьбы с Желтым Туманом придумали люди, разузнали и доложили Арахне всеведущие гномы. Они даже принесли образцы листьев рафалоо (гномы сами ими пользовались, когда проникали в зону отравленного воздуха).

— Листья рафалоо… Гм!.. — Фея долго раздумывала. — А что, если я прикажу вам оборвать все листья с деревьев рафалоо? Тогда людишкам негде будет взять замену тем, что износятся и перестанут служить.

— Что вы, милостивая госпожа?! — взмолился Кастальо. — В Волшебной стране тысячи деревьев рафалоо, и на них миллионы листьев. Разве нам справиться с такой непосильной задачей!

— Да, жаль, жаль… Ну, ничего, Желтый Туман еще себя покажет!

И он действительно показал. Вскоре после того, как люди с грехом пополам справились с кашлем, обнаружилось, что Желтый Туман вредно действует на зрение. Глаза воспалялись, утром трудно было разлепить веки, приходилось промывать их водой. Люди и раньше-то плохо видели сквозь туман, а теперь поле зрения еще больше сократилось. За пределами пятнадцати — двадцати шагов начинался сплошной мрак, и это было ужасно.

Страшила обратился за помощью к Борилю и Робилю. Доктора не ушли в Подземелье, а остались жить в Изумрудном городе и продолжали свои научные изыскания.

— У нас есть средства борьбы с воспалением глаз, — сказал Бориль. Мы пускаем пациентам в глаза специальные капли… Но! — Тут кругленький доктор поднял палец. — Но помогает это лишь в том случае, если устранена причина болезни. А какие же капли исцелят ее, если на глаза все время будет действовать ядовитый туман?

Тут в разговор вмешался Робиль.

— Очки! — важно сказал он. — Надо носить очки, плотно прилегающие к коже. Частички тумана не станут попадать на роговицу, и воспаление можно будет излечивать каплями.

Пылкий Бориль кинулся обнимать товарища.

— Коллега, ты — гений! — кричал Бориль. — Ты — абсолютный и неповторимый гений! И твое предложение легко осуществимо: в нашем поселении хранится несколько тысяч пар очков, которые мы перестали носить за ненадобностью года четыре назад.

— Но они же темные, — возразил Страшила. — Глаза будут защищены, а люди ничего не увидят.

— Пустяки, — разъяснил Робиль. — Они сделаны из обыкновенного стекла и замазаны темной краской. Мы ее смоем.

Страшила, не говоря ни слова, достал из шкафчика еще два ордена и навесил на грудь докторов.

Через час все деревянные курьеры, какие только оказались в городе, мчались в поселение рудокопов с чемоданчиками и корзинками. Их бригадиру вручили ключ от помещения, где лежали очки, и отдали приказ упаковывать их с величайшей тщательностью.

Решили пустить в ход и зеленые очки Фараманта, который сразу возгордился и высоко поднял нос.

— Я ведь говорил! Я говорил! — повторял он. — О, Гудвин был великий мудрец! Он все предвидел, даже Желтый Туман!

Но, чтобы пустить в ход очки, надо было проделать большую работу: снабдить их кожаными наглазниками. За это усадили всех городских сапожников.

По городу прошли глашатаи и объявили приказ Правителя:

«Желтый Туман вызвал опасное э-пи-де-ми-че-ское заболевание: воспаление глаз. В качестве про-фи-лакти-че-ских мер («Что это такое?» — спрашивали друг друга горожане) всем жителям города и окрестностей предписывается следующее: 1. У кого есть очки с наглазниками, носить не снимая. 2. Находясь у себя дома, завязывать глаза полотняными или марлевыми бинтами, почаще смачивая их холодной водой. 3. Стараться поменьше держать глаза открытыми. 4. С завтрашнего дня вновь начнут работать медпункты, где болеющим воспалением глаз будут пускаться капли. 5. Всем аптекарям немедленно приступить к производству глазные капель в возможно большем количестве. 6. Начать производство очков с наглазниками, не пропускающими ядовитого тумана; о сроках их раздачи населению будет объявлено дополнительно. 7. Правитель Изумрудной страны Трижды Премудрый Страшила надеется на дис-ци-пли-ни-ро-ванность населения и на не-у-кос-ни-тель-но-е выполнение его указаний».

— Какие слова! — восхищенно шептали горожане, слушая глашатаев. — Какие чудесные, длинные и непонятные слова! Нет, с таким правителем не пропадем, он выручит нас из беды!

ВАЖНОЕ РЕШЕНИЕ СТРАШИЛЫ

С помощью профилактических и лечебных мер, предпринятых Страшилой и его штабом, куда отныне вошли и дважды орденоносные доктора Бориль и Робиль, с глазными заболеваниями людей более или менее удавалось бороться. Плохо почувствовали себя звери и птицы. Люди предохранили их легкие от ядовитого тумана, пустив в ход листья рафалоо. Но очков на всех невозможно было напастись, да и очки пришлось бы делать самых всевозможных форм и размеров.

По птичьей эстафете всем зверям и птицам был преподан единственный совет, который они могли выполнить: поменьше держать глаза открытыми. Жизнь на полях и в лесах почти замерла. Еще травоядные животные кое-как выходили из положения: траву можно щипать и зажмурясь. А хищники, которым для погони за добычей не обойтись без верного и зоркого глаза, валились с ног от истощения. Птицы, питающиеся насекомыми: мухоловки, стрижи, щеглы, кукушки, мрачно нахохлясь, сидели на ветках, и только неугомонные дятлы, закрыв глаза, долбили кору деревьев, оживляя лес своим звонким стуком.

И в эти трудные для страны дни начали наблюдаться тревожные явления, на которые вначале обратили внимание только наиболее проницательные люди. Желтый Туман накрывал Волшебную страну более трех недель. Уже говорилось о тем, что солнце на небе представлялось тускло-багровым кругом и лучи его потеряли силу. Едва пробиваясь сквозь туман, они не могли давать былого тепла, и это сказывалось с каждым днем все сильнее. Колосья на хлебных полях не поднимались и хирели во фруктовых рощах плоды не наливались соком, они висели на ветках сморщенные, тощие…

Страну ждал такой неурожай, какого не бывало в течение тысячелетий. Конечно, один неурожай еще можно пережить за счет накопленных запасов, но что станет с животными и птицами? И ведь за этим неурожаем никогда не придет новая весна. Волшебная страна шла навстречу гибели. Злая Арахна нанесла ей смертельный удар.

* * *

В Изумрудный город прибыли дорогие гости из Фиолетовой страны: Железный Дровосек, то и дело смазывавший челюсти и суставы из золотой масленки, и механик Лестар с помощниками. Отряд дуболомов принес несколько охапок бамбуковых труб, изготовленных Мигунами. Когда-то Лестар слышал от одноногого моряка Чарли Влека, как устраивается паровое отопление, и теперь решил подготовить дворец Страшилы к предстоящим холодам.

Лестар доложил, что в Фиолетовой стране тоже начато производство очков с наглазниками. Это было сделано после того, как от Страшилы явился специальный курьер с тремя парами очков для образца. Работа шла полным ходом, за нее взялись искусные мастера, которых так много среди Мигунов. Лестар сообщил и о том, что воздух в Фиолетовом дворце и жилищах Мигунов ежедневно очищается по способу Урфина Джюса: это очень помогает в борьбе с Желтым Туманом. Страшила и его штаб порадовались этим известиям.

Через несколько дней, хромая после долгой дороги, пришел Смелый Лев. Неудержимо кашляя и щуря воспаленные глаза, он сообщил, что благополучно переправил свою семью и подданных в Розовую страну под покровительство доброй Стеллы. Сам же он решил отправиться в Изумрудный город для того, чтобы проверить дошедшие до него смутные слухи о бедствии, свалившемся на Волшебную страну и вызванном кознями злой волшебницы.

Доктора Робиль и Бориль тотчас занялись лечением царя зверей. После того как они устроили ему продувание легких и несколько раз пустили в глаза капли, Льву стало гораздо легче. Но с забинтованными лапами, с зелеными фильтрами на ноздрях и в огромных очках он утратил свой царственный вид и насмешил этим Страшилу.

Когда доктора закончили свои процедуры и оставили Льва в покое, он сказал:

— А у нас шел снег; так называла его кухарка Фрегоза, а она слышала это слово от Элли, когда та рассказывала ей про Канзас.

— Что такое снег? — спросил Фарамант.

Вопрос был неудивителен: в Волшебной стране уже несколько тысячелетий царило вечное лето. Лев разъяснил:

— Снег — это мягкие белые хлопья, которые летят с неба. Они походят на тополевый пух, но холодные. Впрочем, они тают, когда падают на звериную шкуру или на землю, и из них получаются капельки воды…

В разговор вступила ворона. Она сказала:

— Когда я летала над Кругосветными горами, отыскивая там путь для Элли и Великана из-за гор, я видела очень много снега. Он действительно белый, но совсем не такой мягкий, как говорит Лев. Снег лежит на горных склонах и такой твердый, что человек ходит по нему не проваливаясь.

Все невольно обратились к окну, чтобы посмотреть на сияющие снежные вершины, которые хорошо видны были из города в безоблачную погоду, но увы! — все заслоняла мутная мгла.

Кагги-Карр продолжала:

— Элли и мне рассказывала, что у них, в большом мире, раз в году наступает время, когда сверху сыплется очень много снега и приходят холода. Люди говорят: наступила зима. Зимой вода от холода становится твердой, и ее зовут льдом. Но люди легко переносят зиму, потому что у них есть теплые жилища и теплая одежда.

Страшила вдруг встрепенулся и, приложив палец ко лбу, забормотал:

— Одежда… жилища…

Все смотрели на Правителя в недоумении, а он, велев молчать, сказал:

— Буду думать!

Голова Страшилы раздулась до чудовищных размеров, из нее высунулись ржавые булавки и иголки — как видно, и на них подействовал ядовитый туман. Воспользовавшись удобным случаем. Дровосек смазал их маслом.

Долго продолжалось раздумье Страшилы, которое никто не смел нарушить. И вот Правитель торжественно объявил:

— Мы должны вызвать сюда Энни и Тима! — Потом он начал подробно развивать свою мысль: — Люди из-за гор принесли Волшебной стране много пользы. Кто построил Изумрудный город? Гудвин. Правда, он оказался не волшебником, и, однако, своим высоким положением все мы, и Дровосек, и Лев, и я, обязаны ему. А Элли? Сколько она сделала нам добра! Она уничтожила злых волшебниц Гингему и Бастинду, она и ее дядя Великан из-за гор помогли нам победить деревянных солдат Урфина Джюса. Элли вывела Подземных рудокопов из Пещеры и освободила их от власти жестоких королей. Э, да что там говорить об Элли, мы все знаем ее подвиги. Я лучше напомню вам, как Эини и Тим обеспечили нам мир с воинственными Марранами и окончательно низвергли власть коварного Урфина… — Страшила перевел дух после долгой речи и устало закончил. — Вот почему я повторяю, подчеркиваю и ре-зю-ми-ру-ю: только Энни и Тим принесут спасение Волшебной стране. Они научат нас строить теплые жилища и шить зимнюю одежду. И может быть… может быть, они даже сумеют победить злую Арахну!

Бурные крики одобрения заглушили последние слова Правителя. Все члены Большого Совета были так уверены в могуществе людей из-за гор, что им уже казалось, будто все опасности миновали. Оставалось только придумать, как подать весть Энни и Тиму и как доставить их в Волшебную страну.

Вопрос был серьезный, все погрузились в размышление. После долгого молчания голос подал Ружеро.

— Друзья, — сказал он, — у нас имеется только один выход из положения. Мы должны послать за ребятами дракона Ойххо. Он уже отвозил в Канзас Элли и Фреда, дорогу знает, и мы можем всецело положиться на его верность и сообразительность.

Трудно было что-нибудь возразить против такого цельного предложения, все проголосовали «за» и перешли к обсуждению подробностей. Что лучше послать письмо или гонца?

Письмо написать недолго, но в нем не расскажешь всего, что нужно, да и, кроме того, буквы на бумаге не имеют такой силы убедительности, как живая речь. Страшила поглядел на Кагги-Карр. Та поняла этот взгляд и покачала головой.

— Друг мой, я отправилась бы с удовольствием, но ты забыл, что за пределами Волшебной страны я теряю дар людской речи. Какая польза от бессловесного гонца? Надо послать человека.

Были выдвинуты две кандидатуры — Фараманта и Лестара. Обоих кандидатов знала Энни, оба умели и любили поговорить, но механик был нужнее в Изумрудном городе, ведь он собирался устанавливать центральное отопление во дворце.

— Поедет Фарамант, — был общий голос.

Страж Ворот не стал отказываться. Ему страшноватым казалось такое далекое путешествие, да еще по воздуху, на спине дракона. И в то же время заманчиво было увидеть большой мир — единственному из десятков тысяч жителей Волшебной страны.

Времени терять не приходилось: каждый лишний день приближал наступление зимы, этого незнакомого и страшного явления природы, впервые за долгие века грозившего Волшебной стране.

Ойххо, как и другие драконы, скрывался от Желтого Тумана в Пещере. Было бы бессмыслицей вызывать его в Изумрудный город, это отнимет несколько драгоценных дней. Но и Фарамант прошагает слишком долго на своих коротеньких ножках, если пойдет в Голубую страну пешком. Лестар и его помощники быстро соорудили легонькие носилки, а носильщиками назначили двух деревянных курьеров. Быстроногие, неутомимые, они часов за сорок доставят Фараманта в Пещеру, а там рудокопы, повинуясь письменному приказу правителя Ружеро, снарядят маленького человека в дальнейший путь. В самый последний момент ворона Кагги-Карр решила сопровождать Фараманта, и против этого никто не возражал. Все-таки вдвоем ехать веселее, а легонькая Кагги-Карр не отяготит ни курьеров, ни могучего дракона.

И вот деревянные курьеры быстрым упругим шагом понесли удобно устроившегося на носилках Фараманта.

Впереди бежал третий деревянный курьер и непрерывно кричал:

— Дорогу! Дорогу!

В те дни не так-то легко было продвигаться по дороге, вымощенной желтым кирпичом. Ее запрудили бесчисленные стада животных, собиравшихся искать убежища в Пещере. Они не знали, впустят ли их туда люди, но слышали, что там, в Подземелье, никогда не бывает холодов. По дороге шли зайцы, еноты и кролики, антилопы поднимали над толпой свои гордые головы, тяжело ступали бизоны и лоси.

Тигры, рыси, гиены, волки и лисы пробирались по обочинам дороги. У хищников был свой расчет. Они знали, что их в Пещеру не пустят, и думали пробраться в страну доброй феи Виллины, где по-прежнему стояло лето; слух об этом разнесли птицы. Сами-то птицы давно уже нашли спасение от морозов во владениях Стеллы, Виллины и Арахны.

Злая волшебница бесилась, видя, как ее леса и луга с каждым днем все гуще заселялись зверьми и птицами из областей, охваченных туманом. Но она ничего не могла поделать с непрошеными гостями, уж очень их набиралось много.

Арахну страшно злило и сопротивление людей. Оно продолжалось слишком долго, а ведь она рассчитывала на скорую победу. Желтый Туман делал свое губительное дело: разъедал легкие людей и животных, заставлял слезиться глаза, ослаблял зрение… Но эти хитрые люди нашли хитрые средства для борьбы с бедой. Они дышали отравленным воздухом сквозь листья рафалоо, и ядовитые капельки не проникали к ним в грудь. Они защищали глаза за очками с плотными наглазниками, и туман оседал на стеклах. Они очищали воздух в своих жилищах по способу Урфина Джюса, того самого Джюса, который отказался служить ей, могучей Арахне, а вместо этого навредил ей в осуществлении ее планов.

По дорогам, хоть они были скрыты туманной пеленой, люди ходили почти с прежней скоростью: через каждые 20-30 шагов стояли столбы с указателями, где было написано, какой путь куда ведет.

Да, подчинить себе людей оказалось не так-то просто!

НА ФЕРМЕ ДЖОНА СМИТА

Полные жизни и силы механические скакуны Цезарь и Ганнибал совершили долгий путь от Фиолетового дворца до канзасской фермы и примчали Энни и Тима в объятия обрадованных родителей. Сейчас же вызвали из колледжа Элли, и рассказы отважных путешественников об их приключениях заняли несколько дней. Элли горько раскаивалась, что уговорила судей пощадить Урфина Джюса и вместо суровой кары за его преступления ограничиться изгнанием.

— Если 6 я знала, что он сумеет обмануть Прыгунов… Что он опять захватит Изумрудный город!.. Если б я знала… — печально говорила она.

— Но ведь все кончилось благополучно, — утешала ее Энни. — И он никогда больше не добьется власти! Тим со своим волейболом окончательно разбил все его мечты, и при этом не пролилось ни капли крови!

Слушатели невольно улыбались, представляя себе удивительную картину, как Марраны, спешившие на смертельный бой, вдруг превратились в азартных игроков и, вместо того чтобы наносить удары врагу, стали бить по мячу.

А потом Тим и Энни пошли в школу, и занятия захватили их целиком. Грамматика и арифметика, чистописание, история и география родной страны… Утром в классе, вечером надо готовить уроки. Захватывающие приключения понемногу забывались.

В конце учебного года случилось событие, необычайно обрадовавшее всех на ферме: капитан Чарли Блек явился навестить родственников. Одноногий моряк приезжал к Смитам несколько лет назад, когда Энни была совсем маленькой. Но она сразу узнала дядю: Чарли изменился мало. Все та же мускулистая, подтянутая фигура, чуть больше загорело лицо, прибавилось дветри морщинки на лбу, погуще стала седина, и, как всегда, обкуренная трубка в зубах. И по-прежнему постукивает по дороге деревяшка, оставляя в пыли круглые следы.

Чарли Блек только что вернулся из очередного плавания на острова Куру-Кусу, где вел меновую торговлю со своими друзьями-людоедами. Моряк привез родным многочисленные подарки: большие раковины, в которых слышался отдаленный гул моря, если поднести их к уху; деревянных божков с причудливо раскрашенными лицами; чучела попугаев в ярких перьях… Чарли не обделил и ребят с соседних ферм. Тиму О’Келли достался тугой лук со стрелами, и мальчишка после уроков пропадал в степи, гоняясь за куропатками и сусликами.

Конечно, едва лишь Чарли Блек вступил на гостеприимную почву фермы Смитов, как узнал о путешествии Энни и Тима в Волшебную страну.

— Клянусь всеми ураганами южных морей, — вскричал Чарли, яростно пыхтя трубкой, — я вижу, что младшей сестре везет на приключения не меньше, чем старшей. Но стоп, отдать якоря! Пусть девчонка сама поведает о своих похождениях до мельчайших подробностей, и пусть ее поправляет Тим, если она что-нибудь перепутает, и пусть рядом сидит Артошка, смотрит мне в глаза и виляньем хвостика подтверждает правдивость повествования!

Желание Чарли Блека было исполнено. Несколько вечеров просидел он с ребятами на большом камне в степи, слушая длинную повесть об Огненном боге Марранов, восхищаясь, негодуя, пересыпая речь морскими проклятиями.

— А где же у тебя серебряный обруч лисьего короля? — спросил он племянницу, когда рассказ окончился. — Ты привезла его с собой?

— Зачем? — удивилась девочка. — Ведь в Канзасе он не имел бы своей чудесной силы. Я Оставила его в Фиолетовом дворце, у Железного Дровосека.

— Жаль, жаль, — нахмурился моряк. — Серебро и рубины везде имеют цену.

— Ну, дядя, деньги — это не все в жизни! — смело возразила Энни. Здесь мы получили бы за него сколько-то долларов, а там он, быть может, пригодится моим друзьям для какого-нибудь важного дела…

— А пожалуй, ты и права, девочка, проглоти меня кит! — согласился старый моряк.

Механические мулы, которых Чарли осмотрел в первый же день после приезда, привели его в восхищение. Он гладил их шелковистую кожу, ощущая под ней сильные мускулы, трепал мулов по пышным гривам, ласково разговаривал с ними, а они в ответ звонко ржали.

В хозяйстве Джона Смита Цезарь и Ганнибал играли немаловажную роль. Скромная кобылка Мери теперь отдыхала, а все полевые работы достались на долю мулов. Запряженные парой в плуг, они вспахивали поле, затем тащили тяжелую борону и так трудились до самой уборки урожая.

Мулы управлялись со всеми делами так легко и быстро, что у Джона оставалось много свободного времени, он нанимался пахать и убирать хлеб к соседям, и это приносило ему порядочный доход. Фермер не мог нарадоваться на своих послушных неутомимых помощников и отводил их в конюшню только в те дни, когда не было солнца. А сколько благодарственных писем написала Энни под его диктовку Фреду Каннингу, теперь уже инженеру на механическом заводе братьев Осбальдистон в штате Миннесота!

Конечно, Чарли Блек прокатился на механическом муле, и не раз. Оседлав Ганнибала, капитан, искусный наездник, как все моряки, скакал по гладкой степной дороге, а рядом с ним визжала от восторга Энни, вцепившись в гриву Цезаря.

— Быстрей, еще быстрей! — кричала девочка, переводя регулятор скорости на самый полный ход.

Пребывание Чарли Блока у родных подходило к концу, когда случилось событие, поломавшее все его планы и увлекшее одноногого моряка в новые необыкновенные приключения.

ГОНЕЦ ИЗ ВОЛШЕБНОЙ СТРАНЫ

Однажды Чарли Влек, Энни и Тим засиделись в степи до поздних сумерек. Тим неотвязно упрашивал моряка взять его с собой в плавание.

— Ведь это неважно, капитан, что мне только одиннадцать, — говорил мальчик. — Посмотрите, какой я большой и сильный. Выставите против меня пятнадцатилетнего, и еще вопрос, кто одолеет. Из меня выйдет юнга первый сорт, ого-го!

Попыхивая трубкой. Блек отшучивался:

— И не жалко тебе расставаться с подружкой, Тим? Она будет так скучать по тебе!

Тим нахмурил брови и повторил слышанные от взрослых слова:

— Мужчины должны искать счастье в чужих краях, а удел женщины — оставаться у домашнего очага.

Капитан смеялся до слез.

— Ловко сказано, клянусь айсбергами! Но знаешь что, мужчина: годика через три-четыре я опять нагряну в эти края, а ты к тому времени подрастешь, и я возьму тебя прямо матросом.

Такое обещание не очень устраивало Тима, он собрался спорить и дальше, но тут внимание дальнозоркого моряка привлекла темная точка в вечернем небе. Она быстро росла, приближаясь, и уже превратилась в силуэт странных очертаний. На фоне заката можно было различить уродливую голову с гребнем на длинной шее, по бокам туловища взмахивали огромные крылья, а на спине виднелась небольшая клетка.

— Дракон, клянусь морской пучиной, это дракон! — вскричал Чарли. Точь-в-точь такого мы с Элли видели в Пещере, когда шли подземным ходом!

— И это может быть только Ойххо! — в восторге взвизгнула Энни.

— Конечно, Ойххо! — подтвердил Тим. — Лишь он один знает дорогу в Канзас!

Дракон, блестя желто-белым брюхом, описывал большие круги над вскочившим моряком и детьми. Чья-то голова в остроконечной шляпе прижалась к прутьям кабины и разглядывала людей.

— Фарамант! Энни, это Фарамант! — восхищенно заорал Тим и замахал руками, приглашая дракона спуститься на землю.

Чудовище с шумом приземлилось, в кабине открылась дверка, из нее выпала веревочная лестница, и по лестнице начал спускаться маленький человек в зеленом кафтане и зеленых очках. Но прежде чем он одолел пару ступенек, из кабины выпорхнула черная птица и радостно устремилась на грудь Энни.

— Кагги-Карр! — воскликнула Энни.

Девочка прижала к себе ворону и ласково гладила ее взъерошенные черные перья.

— Кагги-Карр, дорогая, милая, как я рада вас видеть!

Ворона тихо и нежно каркала.

Маленький человек в зеленых очках наконец спустился с лестницы и дружески поздоровался с Чарли Блоком и ребятами.

— Я очень рад видеть вас. Великан из-за гор, — сказал он, — рад видеть Энни и Тима. Я прилетел сюда на драконе Ойххо с необычайно важным поручением…

Услышав свое имя, дракон повернул к Энни свою безобразную голову с большими умными глазами, и девочка подошла к нему, погладила по чешуйчатой шее. Довольный Ойххо ударил по земле длинным извивающимся хвостом.

Фарамант коротко и деловито изложил события, происшедшие в Волшебной стране за последние месяцы: пробуждение злой феи Арахны от пятитысячелетнего сна; ее намерение обратить в рабство обитателей страны; гордый отказ свободолюбивых народов и, наконец, губительное действие Желтого Тумана, насланного колдуньей.

— Теперь у нас вся надежда на Энни и Тима, — закончил свой печальный рассказ Страж Ворот. — Они помогли нам в борьбе с Урфином Джюсом и воинственными Марранами. А теперь мы думаем, что они научат нас бороться с зимой, надвигающейся на наши поля и леса…

Выслушав Фараманта, капитан покачал головой и сказал:

— Вы жестоко ошибаетесь, друг мой, если думаете победить зиму, построив теплые жилища и тепло одевшись. У нас зима приходит и уходит, и за ней следуют весна и лето. А у вас, как я понял из ваших слов, зима будет продолжаться вечно, если не исчезнет Желтый Туман. Но он не исчезнет, пока жива коварная Арахна. Значит, вопрос стоит так: либо победа над колдуньей, либо гибель Волшебной страны. И пусть моя деревяшка пустит корни в землю, если я не вмешаюсь в это дело и не постараюсь спасти ваш чудесный, неповторимый край!

— Ур-ра! — звонко закричали ребята и бросились обнимать самоотверженного моряка.

— А что, в самом деле, может удержать такого всесветного бродягу, как я? — продолжал капитан. — Напишу помощнику, чтобы корабль отправлялся в плавание на Куру-Кусу без меня, а сам пущусь в новый рейс на драконе! Надо же испытать и этот вид сообщений!

Фарамант смахивал слезы радости, катившиеся изпод зеленых очков, а ворона весело кувыркалась в воздухе.

— Я вас правильно понял, почтенный Великан изза гор? — робко спросил Страж Ворот. — Вы решились лететь к нам и вступить в борьбу со злой Арахной?

— Да, — коротко отрезал моряк.

— Тогда моя миссия увенчалась таким успехом, о каком мы даже не мечтали, — заявил сияющий Фарамант. — Подумать только, с а м Великан из-за гор станет воевать с колдуньей за наше благополучие. О, я заранее уверен в успехе!

— Не слишком ли вы преувеличиваете мои силы? — улыбнулся Чарли Блек и вынул изо рта погасшую трубку, чтобы снова разжечь ее.

— О нет, нет, великий наш друг и покровитель! — горячо заверил Фарамант.

— Ну, а нас ты возьмешь с собой, дядюшка Чарли? — осторожно осведомилась Энни.

— Вас? — Моряк лукаво улыбнулся. — Насчет вас надо еще хорошенько подумать.

— А что тут думать? — возмутилась девочка. — Ведь Ойххо прилетел не за тобой, а за нами! Ты же случайно оказался на нашей ферме.

— Ладно, ладно, — отмахнулся Чарли. — Обо всем этом надо говорить с вашими родителями. А пока придумайте, куда девать дракона на то время, пока он будет здесь.

Фарамант сказал, что Ойххо специально рассчитал время своего полета, чтобы явиться в эти края поздним вечером и не будоражить местное население. Он и так наделал достаточно переполоха прошлый раз, когда привез Фреда и Элли. Тогда получилась ошибка, и на луг, куда спустился дракон, народу сбежалось чуть не половина штата.

К счастью, Тим знал неподалеку глубокий, никем не посещаемый овраг. Туда и упрятали дракона, наказав ему лежать смирно, и обещали приносить ему по ночам еду.

Целую ночь на фермах Смитов и О’Келли горел свет, целую ночь ни взрослые, ни дети не смыкали глаз. Шло совещание по поводу того, отпустить или нет Энни и Тима во второй раз в Волшебную страну. Желание Чарли Блека отправиться на борьбу с Арахной не обсуждалось: Чарли был взрослый человек, сам за себя отвечал, да и жизнь закалила его в опасных приключениях.

Под утро Смиты и О’Келли пришли к единогласному решению: уж если ребята вдвоем съездили в Страну Чудес на механических мулах и благополучно вернулись, то тем более можно отпустить их под присмотром капитана Блека, да еще на таком надежном виде транспорта, как ручной дракон. Приняли во внимание и то, что речь шла не о развлекательной поездке, а о спасении от гибели целой страны.

Но вместе с тем Энни и особенно Тиму, задорный характер которого был хорошо известен в округе, строго-настрого наказали в драку с колдуньей не ввязываться и вообще держаться от всяких опасностей как можно дальше. Ребята подозрительно легко дали такое обещание.

Когда первые лучи рассвета озарили небосклон, на обеих фермах все крепко спали, утомленные бессонной ночью.

Три дня понадобилось на сборы. Хотя рюкзак одноногого моряка и его карманы по-прежнему казались неисчерпаемым хранилищем инструментов, этого было мало для серьезной цели, какую поставил себе Чарли Блек. Он съездил в соседний городок и купил там кипу толстого листового железа и ножницы для резки металла. На механическом заводе капитан заказал несколько десятков пружин из лучшей стали, от самых больших и сильных до маленьких и слабых. В заказ вошел огромный набор болтов, гаек, разводных ключей самых различных размеров. Чарли Блек заплатил дороже обычной цены, и заказ был выполнен вне очереди.

На все вопросы о том, зачем он запасает такое количество металла, капитан только загадочно улыбался.

Дракон Ойххо смирно лежал в своем убежище. К нему тайком приходила повидаться Элли, которой капитан сообщил о прибытии посланцев из Волшебной страны. Но особенно радостным было свидание Элли с Кагги-Карр и Фарамантом. Кагги-Карр не могла словами выразить своих чувств, но она так нежно ласкалась к девушке, что все было понятно и так. А Фарамант передал Элли горячий привет от Страшилы, Железного Дровосека, Смелого Льва и всех прочих ее друзей. Он рассказал о грозных событиях, потрясших страну, а под конец передал Элли приглашение Страшилы приехать в Изумрудный город учительницей, когда она окончит колледж.

Страшила обещал построить для Эллиной школы такое здание, какого еще не видано было в мире. Его план уже был в голове Правителя, а дуболомы начали заготовлять строительные материалы, но как раз в это время и стряслась у них беда. Но с этой бедой они справятся, и школа будет построена. Элли улыбнулась и обещала подумать над таким лестным предложением.

На прощанье Фарамант подарил Элли свои зеленые очки: сувенир из Волшебной страны. С его стороны это было большой жертвой: ведь, выполняя приказ Великого Гудвина, Страж Ворот не снимал очков много лет и так к ним привык, что они казались ему частью его лица.

По ночам Тим и Энни привозили дракону целую тележку разной снеди: котел каши, пять ведер вареной свеклы, два мешка хлеба и еще много разных разностей.

Пока на заводе выполнялся заказ Чарли Блека, моряк не сидел сложа руки. Вместо маленькой клетки, в которой прилетели Фарамант и Кагги-Карр, искусный мастер сделал просторную кабину: в ней с удобством могли разместиться четыре человека и их багаж. О том, чтобы взять с собой механических мулов, не могла быть и речи. Во-первых, для них потребовалась бы слишком большая кабина; а во-вторых, и это самое главное, мулы не будут заряжаться солнечной энергией в Желтом Тумане и, значит, окажутся бесполезными.

И вот настал час расставанья. Все обитатели двух ферм в глухое ночное время собрались около уединенного оврага. Рядом с оврагом на ровной площадке чернела колоссальная туша дракона. Перед полетом Ойххо съел двойную порцию пищи, чтобы не проголодаться дорогой. Кабина была примотана к туловищу крылатого ящера прочными ремнями, тюки с листовым железом, пружинами и инструментами разместились ближе к хвосту. Дракону предстояло нести тяжелый груз, но для его огромной силы это было нипочем.

Последние горячие поцелуи, объятия, добрые пожелания и строгие наказы… Перед тем как подняться по веревочной лестнице, моряк спросил у племянницы :

— Ты не забыла взять Тилли-Вилли?

— Нет, дядюшка, он лежит у меня в рюкзаке.

Тилли-Вилли был языческий божок, которого капитан подарил Энни. Из всех божков, привезенных им с островов Куру-Кусу, этот отличался особенным безобразием. Для какой тайной цели взял его с собой Чарли Блек, будет сказано позднее.

Последним в кабину поднялся Тим О’Келли. Он нес под мышкой песика Артошку, который также стал участником необыкновенной экспедиции, снаряженной для спасения Волшебной страны от козней злой Арахны.

Ойххо взмахнул могучими крыльями, вихрь пыли и сухих травинок закрутился вокруг провожающих, и вот уже дракон исчез в темном ночном небе.

ПОЛЕТ НА ДРАКОНЕ

Компания путешественников спокойно проспала несколько часов на удобных диванчиках под мерное потряхиванье кабины. Когда Чарли Блек и остальные проснулись, позади осталось уже много десятков миль пути. Капитан и его спутники позавтракали и стали смотреть в окошки кабины. Но мало что можно было разглядеть с большой высоты, на которой держался Ойххо, и ребята заскучали.

Моряк начал рассказывать длинную историю о приключениях, пережитых им в Южной Африке, когда он был еще молод.

Дракон Ойххо все нес людей на своих мощных крыльях, и впереди показалась Великая пустыня. Неодолимое и грозное препятствие для пешеходов и конников. Великая пустыня надежно отгораживала Волшебную страну от остального мира. Но Ойххо легко и быстро взмахивал огромными кожистыми крыльями, его не страшили ни пески, ни черные камни Гингемы.

Черные камни! Как много воспоминаний связывалось с ними у пассажиров кабины! Глядя в окно, Чарли Блек вспоминал о том, как втроем с Элли и Тотошкой умирали они от жажды у Черного камня и как ворона Кагги-Карр спасла их, явившись с кистью чудесного винограда. Должно быть, и ворона думала о том же, потому что смотрела на моряка так выразительно, точно хотела сказать:

— Помню, все помню и ничуть этим не горжусь!

Чарли ласково погладил Кагги-Карр, и та прижалась к его груди.

А Тим и Энни, завидев на желтом песке два черных пятнышка, разговаривали о том, как в прошлом году в этом месте девочка чуть не погибла, и если бы не сила и выносливость Ганнибала, Энни осталась бы здесь навек.

Но вот под крылом дракона появились Кругосветные горы, давнее творение Великого Волшебника Гуррикапа. Непроходимый хаос горных цепей и глубоких долин с неизведанными еще тайнами простирался внизу, и Энни с Тимом удивленно думали о том, как же ловки и проворны были их механические мулы, сумевшие преодолеть такие препятствия. Смеясь, мальчик и девочка дали друг другу слово отныне пересекать Кругосветные горы только на драконах или, в крайнем случае, на гигантских орлах, подобных тому, которого они встретили во время прошлого путешествия.

Снежные вершины и ледники проплывали внизу, не ослепляя человеческого взора. Их белизну и блеск скрадывал простиравшийся над горами слой Желтого Тумана. Правда, здесь он не мешал видимости.

Совсем другое ожидало наших героев, когда они очутились над Волшебной страной. Сам по себе туман не являлся таким уж густым, но с высоты, на которой находился Ойххо, земли совсем не было видно. Могучий ящер усиленно взмахивал крыльями, но желтая мгла окружала дракона со всех сторон, и казалось, он совсем не движется с места.

Кагги-Карр и Артошка заговорили еще в то время, когда Ойххо летел над горами. Уменье вороны говорить очень и очень пригодилось нашим путешественникам. Ведь Кагги-Карр исколесила вдоль и поперек всю Волшебную страну и знала ее отлично. Она выбралась из кабины, уселась на голову Ойххо и стала отдавать ему команды.

Первым делом Кагги-Карр предложила дракону снизиться и лететь над землей бреющим полетом. Стали видны наземные предметы, и можно было определять верное направление пути.

— Направо! Прямо! Налево!.. — командовала ворона, и Ойххо послушно выполнял ее приказы.

Пассажиры смотрели вниз. Энни горестно всплеснула руками и заплакала. Что сталось с Волшебной страной?! Где веселые лужайки, покрытые высокой травой и прекрасными цветами? Где густая листва зеленых рощ, в которой прятались сочные зрелые плоды и прыгали с ветки на ветку разноцветные попугаи, перекликаясь звонкими голосами? Все было однообразно и мертво внизу.

Обширные поляны покрывал снег, хлопья снега лежали на голых ветвях деревьев, холодный ветер перегонял с места на место кучи облетевших листьев. Нигде ни зверя, ни птицы, а золотые и серебряные рыбки скрылись под коркой льда, одевшей прозрачные ручьи.

Даже Фараманта поразила открывшаяся перед путешественниками картина мрачного запустения. Всего шесть дней назад покинул он Волшебную страну, отправившись за горы, и какие зловещие перемены произошли в ней за эти дни! Какую власть забрала зима над природой когда-то светлого солнечного края!

Невдалеке показалась среди леса длинная гладкая полоса. Зоркая Кагги-Карр угадала в ней дорогу, вымощенную желтым кирпичом, хотя она и была занесена снегом.

— Вперед и направо! — приказала она дракону. — Теперь мы не собьемся с пути.

— А как нас ждут! — вздохнул Фарамант.

Ойххо начал набирать скорость, но тут на дороге показалась гигантская фигура в синей мантии, ярко выделявшаяся на фоне белого снега. Фарамант схватил Чарли Блека за руку и заплетающимся от ужаса языком пробормотал:

— Арахна!

Волшебница прилетела в страну Жевунов полюбоваться делом своих рук. Она шла по дороге, вымощенной желтым кирпичом, держа под мышкой свернутый в трубку ковер-самолет, и дико хохотала от восторга. Напуская на Волшебную страну Желтый Туман, она сама не предвидела, что это будет иметь такие губительные последствия. Колдунья хохотала, и звуки ее голоса разносились среди оголенного леса, как раскаты грома.

Скоро зловещая фигура Арахны осталась позади, и опять все стало пусто и тихо внизу.

Неожиданная встреча показала Чарли Влеку, как тяжела будет борьба со злой волшебницей, наделенной такими исполинскими размерами. Но эта мысль не напугала одноногого моряка, а только вдохновила его на самую жестокую, беспощадную борьбу с колдуньей.

— Подожди, проклятая, — бормотал капитан, — вот напущу на тебя Тилли-Вилли, тогда сама запрыгаешь от страха, клянусь тайфунами восточных морей!

— Что ты говоришь, дядюшка Чарли? — удивилась Энни. — Разве может наш маленький божок напугать такую великаншу?!

— Ничего, девочка, не спеши, всему свое время! — улыбнулся Чарли.

Утром следующего дня дракон опустился на центральной площади Изумрудного города.

БОЛЬШОЙ СОВЕТ

Прибытие Чарли Блека и ребят обратилось в великий праздник для обитателей Изумрудного острова. Город утратил свое былое великолепие: крыши и мостовые покрылись снегом и на них уже не сверкали изумруды; фонтан на площади иссяк; в желтой мгле яркая раскраска домов поблекла.

Но мгновенно распространившийся по городу слух, что явился Великан из-за гор, произвел магическое действие. Усиливавшийся с каждым днем холод заставлял горожан сбиваться в кучи. Во дворце Страшилы, где Лестар с грехом пополам сумел наладить центральное отопление, укрылись женщины с детьми, старики и старухи. Кому не нашлось места во дворце, те собирались в маленьких комнатах, стараясь согреть их теплом своих тел. Из дома люди выходили только в случае крайней необходимости, если, например, выпадала очередь отправляться в лес за дровами для дворца. Тогда дровосеки напяливали на себя всю одежду, какая у них имелась.

Но теперь и стар и млад высыпали на площади и улицы города, вверх летели шляпы, слышались восторженные возгласы в честь Великана из-за гор и двух отважных ребят, его спутников. Наивным людям казалось, что дела их немедленно начнут улучшаться, что вот-вот придет спасение. Однако до спасения было далеко. По-прежнему пешеходы двигались в тесном круге видимости, то и дело подходя к столбам с указателями пути и читая надписи; попрежнему рты у них были закрыты листьями рафалоо, а глаза защищены очками с наглазниками. И в довершение ко всему этот непривычный мучительный мороз, пронизывающий насквозь.

Встречая желанных гостей. Страшила вышел из дворца, и это было отмечено в летописи как знак небывалой почести, какую оказывал когда-либо посетителям Правитель Изумрудной страны. Более того, обняв Энни своими мягкими слабыми руками. Страшила проделал несколько па какого-то странного танца, припевая при этом:

— Эй-гей-гей-гей-го, я снова-снова-снова с Энни!

Но об этом последнем факте летопись стыдливо умолчала: не стоило открывать потомкам маленькие слабости такого замечательного государственного деятеля, каким был Страшила Мудрый.

Едва лишь закончилась торжественная церемония встречи прибывшей из-за гор спасательной экспедиции, как в Тронном зале открылось расширенное заседание Большого Совета. На этот раз, кроме обычных его членов, присутствовали видные горожане и даже некоторые дуболомы, среди которых выделялись бригадиры Ватис и Дарук и бывший генерал деревянной армии Лан Пирот, ныне учивший ребят танцам в одной из городских школ. Он остался без работы: по случаю происходивших трагических событий школы были закрыты.

Заседание открыл Страшила. Он не стал делать доклада, а ограничился коротеньким сообщением: ведь все присутствующие были в курсе дела, и много разговаривать не приходилось. Страшила предложил желающим выступить записываться.

Первым взял слово Чарли Блек.

— Я не оратор, а человек дела, — заявил одноногий моряк, по привычке пыхнув незажженной трубкой. — Поэтому я сразу перехожу к конкретным предложениям. Для борьбы с Арахной нам нужна передвижная крепость, где мы имели бы постоянное убежище от нападений колдуньи и откуда делали бы вылазки по правилам военной науки. Строить такое убежище долго и трудно, тем более что нам предстоит другая важная работа, о которой я скажу позже. И я предлагаю использовать для этой цели фургон, в котором прилетела в Волшебную страну Элли.

Предложение капитана было принято единогласно.

— Этот фургон когда-то делал я сам для сестры Анны и ее мужа Джона, продолжал Чарли, — и знаю, что он прослужит еще много лет. Мы его поставим на колеса, и пусть попробует колдунья повредить его гарнизону!

Раздались аплодисменты и крики «Ура!».

Энни и Тим тут же рассказали, что они видели фургон в прошлом году и нашли его в отличном состоянии.

Не откладывая дела в долгий ящик, как это бывает в некоторых, даже весьма почтенных, учреждениях, Страшила поручил бригадирам Ватису и Даруку сейчас же собрать своих работников и немедленно отправиться за фургоном в страну Жевунов. Скучавший без дела Лан Пирот вызвался возглавить этот отряд.

Неутомимые, неуязвимые для Желтого Тумана, деревянные люди будут шагать день и ночь и суток через шесть доставят фургон в Изумрудный город. Ватис. Дарук и командир Лан Пирот тотчас отправились выполнять поручение.

— Второй вопрос, — продолжал свое выступление Чарли Блек. — Из рассказов племянницы Энни я знаю, что она оставила у Железного Дровосека чудесный серебряный обруч, делающий невидимкой его обладателя. Необходимо доставить сюда этот обруч. Тим О’Келли, став невидимым, проберется во владения Арахны, произведет там разведку, и, быть может, ему удастся похитить ее книгу заклинаний. Тогда мы мигом расколдуем Волшебную страну от зловредного Желтого Тумана.

— Прошу слово для справки, — поднялся с места Железный Дровосек. Смущенно вертя в руках воронку, служившую ему шапкой, он сказал: — Мы сами использовали бы серебряный обруч для тех целей, о которых вы говорите, но увы…

— Вы его потеряли! — так и подпрыгнула огорченная Энни.

— Да, к большому нашему горю, — признался Дровосек. — И вышло это так. У моей кухарки Фрегозы была ручная лань Ауна. Однажды Фрегоза для шутки надела обруч на голову Ауны, нечаянно нажала на рубиновую звездочку, и лань исчезла. Тщетно потом встревоженная женщина звала свою любимицу, чтобы снять с нее обруч. Лань убежала из дворца, и следов ее так и не нашли…

Энни расплакалась, и напрасно пытались утешить ее Страшила, Лев и Дровосек. Она так любила этот прекрасный подарок лисьего короля.

— Да, это большая, тяжелая утрата, — сказал опечаленный Чарли Блек. Но хорошо, что я не рассчитывал только на обруч и подготовил другое средство для борьбы с колдуньей. Вы сняли со спины Ойххо тюки с железом и пружинами? — обратился он к Фараманту.

— Да, это сделали дуболомы по моему распоряжению и отнесли груз в подвал.

— Очень хорошо! Видите ли, — обратился моряк к собранию, — я задумал сделать самоходного великана, наше главное орудие в борьбе с феей Арахной. И для этого я привез нужные материалы: листовое железо, пружины…

Восторг присутствующих достиг крайних пределов. Стекла в окнах дрожали от громких криков, паркет трещал от топота ног. Страшиле пришлось долго звонить в председательский колокольчик, чтобы водворить порядок. Когда люди поутихли, Чарли спросил механика Лестара:

— Могу ли я рассчитывать на вашу помощь? Работа срочная, и нам понадобится много людей.

Лестар горячо заверил моряка, что и сам он и его помощники поступают в полное распоряжение Великана.

— Мы будем спать по два-три часа в сутки, но быстро соорудим такого исполина, который померяется силами с Арахной! — воскликнул механик. — И кстати, мы принесли из Фиолетовой страны много разного инструмента, который нам сейчас пригодится.

— Энни, где у тебя Тилли-Вилли? — спросил Блек.

— Здесь, дядюшка.

Девочка достала статуэтку из рюкзака и протянула моряку. Чарли Блек поднял ее повыше, чтобы члены Совета могли рассмотреть получше.

Раздался крик изумления. Божок был страшен. Продолговатые косые глаза смотрели злобно, угрожающе. Низкий лоб пересекала глубокая морщина. Большой рот скалился в зловещей усмешке, и из него торчали огромные белые клыки. Вся физиономия дышала неумолимой свирепостью и ненавистью ко всему миру.

Зрители подавленно созерцали Тилли-Вилли, а шестилетний мальчик, пробравшийся в зал заседаний за отцом, поднял отчаянный рев, и его срочно вывели.

— Хорош? — иронически спросил Чарли.

— Таких уродов никогда не видано было в нашей стране, — убежденно заявил Лев. — Даже Саблезубые Тигры выглядели не такими страшилищами.

— Ну вот, этого молодца мы и возьмем за образец для нашего самоходного великана. Представляете, каким он будет чудовищем, имея тридцать локтей роста?

— Да, он будет выглядеть весьма внушительно, — согласился Страшила.

ЖЕЛЕЗНЫЙ РЫЦАРЬ Тилли-Вилли

РОЖДЕНИЕ ВЕЛИКАНА ТИЛЛИ-ВИЛЛИ

Мастерскую организовали в просторном подвале дворца, где еще стояли верстаки, на которых Урфин Джюс с помощниками выделывал дуболомов. Помещение освещалось множеством свечей. Воздух в подвале очистили с помощью костров, и свечи давали достаточно света.

Работа шла полным ходом. Чарли Блек сделал чертежи и по этим чертежам вырезал из железных листов заготовки для туловища, головы, рук и ног будущего исполина Тилли-Вилли — ему дали такое имя в честь языческого божка. Работа Блека требовала большой точности: вырезанные детали предстояло выгибать при помощи деревянных молотков, чтобы они получили надлежащую кривизну, а после клепки приняли бы очертания человеческого тела. Малейшая ошибка в расчетах привела бы к непоправимым последствиям.

Дело осложнялось гигантскими размерами ТиллиВилли. Чарли Блек и Лестар решили, что ростом Тилли-Вилли должен превосходить Арахну. Лишь тогда колдунья почувствует страх перед могучим противником, и это приведет ее к поражению и гибели.

Четыре-пять листов железа пошло на каждую руку, на ноги по семь-восемь, а огромное туловище потребовало целых двадцать листов. К счастью, Чарли Блек привез из Канзаса достаточное количество материала.

По двадцать часов в сутки и более в мастерской визжали сверла, стучали молотки, в горнах калились железные прутья, кузнецы выковывали заклепки. Под низкими сводами подвала было так жарко, что люди обливались потом, а иногда даже теряли сознание. Но никто не бросал работу, все трудились самоотверженно, понимая, что от них зависит спасение родной страны.

И вот в разных углах подвала появились колоссальные бедра, голени, предплечья будущего великана. Они напоминали металлические туннели, внутри которых свободно передвигались маленькие Мигуны со своими инструментами. Эти части предстояло остроумно соединить сочленениями, чтобы из них получились ноги и руки.

В огромной голове механического исполина проделали большие продолговатые дыры для глаз, отверстия для рта. Туловище Тилли-Вилли решили собирать во дворе; если бы это было сделано в подвале, то оно не прошло бы сквозь двери.

Но сделать туловище, голову и конечности великана — это была только часть дела, и притом не самая главная. Ведь Тилли-Вилли должен будет ходить и бегать, владеть оружием — мечом и щитом. Для этого следовало начинить его множеством шестеренок, рычагов, пружин, больших и малых, которые заменят великану мускулы; это требовало большого искусства и времени. К счастью, Мигуны издавна слыли великолепными мастерами, а в последние годы у них была отличная практика по разборке и сборке Железного Дровосека с его сложными механизмами.

Работа продвигалась усиленными темпами, мешкать не приходилось: мороз усиливался с каждым днем. Самую ответственную часть дела — установку шестеренок, рычагов и пружин — производили Чарли и Лестар, они спали по два часа в сутки и измотались до того, что еле держались на ногах. Чтобы их не сморил во время работы сон, они пили настойку из орехов дерева нух-нух.

Наконец дело продвинулось до того, что можно было производить общую сборку гигантского механизма. Для этого годился только двор. Отдельные части рук и ног протащить через двери удалось, а голова не прошла, пришлось делать большой пролом в стене.

В разных частях двора горели костры, к которым то и дело подбегали погреться работники. Костры еще и тем были полезны, что очищали воздух на дворе, и мастера не раз поминали добрым словом Урфина Джюса: не очень-то удобно работать с напоминавшими намордники листьями рафалоо на лице. Плотники заранее заготовили лестницы и высокие площадки, которые перекатывались с места на место. С прочной перекладины, соединявшей два высоченных столба, свешивались блоки.

Сборка началась с того, что под перекладиной подвесили на прочных канатах туловище ТиллиВилли. Чтобы его поднять на нужную высоту, веревки, пропущенные через блоки, по команде Чарли Блека тянули сто семьдесят человек, да в придачу сам Железный Дровосек.

Туловище было самой важной и ответственной частью самоходного гиганта. Там сосредоточивалось управление всеми его движениями, и потому в животе Тилли-Вилли мастера устроили удобную кабинку, куда можно было входить через узенькую дверцу. К полу кабинки привинтили вращающееся мягкое кресло. Сидя в нем, человек, который управлял движениями Тилли-Вилли, мог дотянуться до всех рычагов и кнопок, приводивших в действие пружины. Само собой вышло, что таким человеком мог стать только Лестар, искуснейший механик страны Мигунов; ведь он придумал многие приборы и приспособления и сам их установил. Тут пригодился его маленький рост. Кстати было и то, что сил и выносливости у Лестара еще хватало.

Подвесив туловище, работники стали прикреплять к нему руки, ноги, голову. Установку окружила целая паутина веревок, по ним среди дыма и мглы ползали подвесные люльки, а из люлек высовывались мастера со сверлами и зубилами, с молотками и клещами.

Гул голосов, скрип блоков, стук молотков смешивались в туманном воздухе. Огромная фигура ТиллиВилли приобретала все более человеческие очертания.

Наконец наступил торжественный момент, когда все механические работы были закончены, пружины и приборы поставлены на места, и гигант Тилли-Вилли твердо встал на свои огромные ноги. На смазку всех его пружин и суставов пришлось потратить целую бочку масла.

Теперь пришла очередь маляров. Раскрашивать голову великана поручили лучшим мастерам, настоящим художникам своего дела. Они хорошо рассмотрели божка, привезенного с островов Куру-Кусу, и постарались на славу!

Всякий, кто взглядывал на свирепое лицо ТиллиВилли, на его злые раскосые глаза, на страшный оскал рта и торчавшие из него огромные клыки, так и шарахался от ужаса. Туловище, руки и ноги раскрасили наподобие доспехов средневекового рыцаря. Для полного сходства ему недоставало только щита, меча и копья. Но огромный меч уже выковали, он был так тяжел, что его едва сдвигали с места сорок человек. А под прочным железным щитом могла укрыться от дождя сотня людей. Хорошо было бы изготовить для Тилли-Вилли копье, но копья за рыцарями носили оруженосцы, и потому от копья пришлось отказаться. Где было взять подходящего оруженосца для такого гиганта?

Создатели Тилли-Вилли остались очень довольны своим детищем.

— Да, — сказал Чарли Блек, — когда Арахна взглянет на нашего малютку, у нее душа уйдет в пятки.

— А уж я постараюсь, — молвил Лестар, — чтобы этот малютка гонялся за врагом, как волк за зайцем.

«Малютка» Тилли-Вилли был не безголосым. В его глотку вставили сирену, которая могла менять высоту звука от самого низкого до самого высокого. И когда ее в первый раз запустили для пробы, в городе начался страшный переполох. Дикие пронзительные звуки выгнали всех жителей из домов. Людям казалось, что наступил конец света, «и они в страхе метались по улицам, натыкаясь друг на друга в желтой мгле. Только пробежавшие по городу глашатаи успокоили народ. Довольный Чарли Блек потирал руки, усиленно пыхтел трубкой и клялся ураганами всех широт, что самоходный гигант блестяще покажет себя на деле.

Пришла пора начинать военные действия против колдуньи. Еще за несколько дней до окончания работ над великаном добросовестные дуболомы притащили на своих плечах фургон Элли. Он был поставлен на приготовленные для него колеса, дверь и окна плотно пригнаны, внутренняя обстановка обновлена — хоть сейчас отправляйся в путь!

Так как маленьким лошадкам Волшебной страны не под силу было справиться с тяжелым фургоном, то штаб Страшилы решил, что передвижную крепость повезут дуболомы. На них же возложили и другую очень важную задачу: заводить самоходного великана.

Пружины, приводившие в действие руки, ноги, шею гиганта, были такими мощными, что поддавались только силе дуболомов. Несколько деревянных людей взобрались на лестницы, приставленные к туловищу Тилли-Вилли, и всунули заводные ключи в специальные отверстия. Ключи поворачивались со скрипом, пружины гудели от напряжения, но, заведенные до конца, они смогут работать несколько часов.

Главным начальником над всеми дуболомами, отправлявшимися в поход, поставили бывшего генерала Лана Пирота. Он оказался способным администратором.

ПЕРВЫЕ ШАГИ ЖЕЛЕЗНОГО РЫЦАРЯ

В состав гарнизона передвижной крепости вошли: Страшила, Железный Дровосек, Дин Гиор, Фарамант, доктор Бориль, Кагги-Карр; гости из-за гор: Чарли Блек, Энни, Тим и Артошка. Льву, с его массивной тушей, в фургоне не нашлось места, и он, очень недовольный, остался в Изумрудном городе. Членом боевого отряда являлся и Лестар, но ему предстояло путешествовать в брюхе Тилли-Вилли.

Для осмотра местности в животе и спине великана было сделано несколько застекленных круглых окошечек; через них Лестар сможет видеть все, что делается и впереди и сзади. А те огромные глазищи, что находились в голове Тилли-Вилли и могли вращаться в своих орбитах, предназначались для устрашения врагов. Так вначале рассчитывали создатели ТиллиВилли, но не так оказалось на деле, о чем будет рассказано дальше.

Все было готово к отправлению в дальний и опасный путь. Мешки и корзины с провизией, бочонки с питьевой водой уложены под лавками, отравленный воздух очищен по способу Урфина Джюса. Сделать это было необходимо: попробуйте дышать много дней подряд в тесном фургоне сквозь листья рафалоо. А теперь ядовитые капельки Желтого Тумана не проникнут в передвижную крепость, настолько плотны были ее стенки, пол и крыша. Для вентиляции Лестар просверлил в стенках несколько отверстий, защищенных надежными фильтрами из листьев рафалоо. Чтобы чувствовать себя в фургоне хорошо, следовало пореже выходить на улицу и побыстрее захлопывать за собой дверь.

Лестар, уютно устроившийся в кабине самоходного гиганта, нажал на главный ходовой рычаг. Во внутренностях Тилли-Вилли что-то заскрипело, заскрежетало, щелкнули пружины, и великан тяжело шагнул по мерзлой земле.

И тут произошло чудо: сделав первый шаг, ТиллиВилли ожил! Впрочем, такое происшествие можно называть чудом в штатах Канзас, Огайо или Коннектикут, а в Волшебной стране оно являлось самым обычным делом.

Разве там не жили, не двигались и не обладали всеми человеческими чувствами и способностями соломенный человек Страшила и Железный Дровосек? Разве не ожили и не заговорили механические мулы Цезарь и Ганнибал, как только перешли границу Волшебной страны? И то, что Тилли-Вилли внезапно ожил, все участники похода признали радостным, но отнюдь не удивительным событием.

Тилли-Вилли, поворачивая голову, оглядывался по сторонам: ведь его огромные глаза, предназначенные только для устрашения врагов, начали видеть.

Великан заговорил гулким низким голосом:

— А ну, дайте мне зеркало, хочу посмотреть на себя. Любопытно же знать, как выглядишь со стороны.

Через несколько минут принесли самое большое зеркало, какое только нашлось во дворце, тщательно его протерли и подвесили на перекладину, под которой собирали Тилли-Вилли. Великан придирчиво выбрал место, откуда лучше было видно, и долго рассматривал свою физиономию. Потом гулко захохотал.

— Ай да я, ай да молодец, красавец! Ни у кого из вас, людей, нет таких выразительных глаз, клянусь ураганом! — в восторге кричал Тилли-Вилли.

Слушатели невольно расхохотались: оказалось, что еще во время его создания железный великан успел перенять морские словечки капитана Блека! Сколько же чудесного в этой необычайной стране… А ТиллиВилли продолжал:

— А какие у меня симпатичные щеки, какой очаровательный подбородок! Вы, люди, просто смешные уродцы в сравнении со мной… Но где же мой папочка Чарли, по замыслу которого вы, люди, сумели смастерить такого прелестного мальчика, как он! Ау, скорее покажись мне, родной папочка Чарли! Моряк вышел вперед, немного смущаясь и в то же время гордясь словами своего механического детища. Но так как снизу его плохо было видно, он взобрался на самую высокую стремянку, которую поддерживали Мигуны.

— Я рад, что сумел угодить тебе, мой мальчик! — прокричал он в рупор. — Мы так старались…

— Папа, убери, пожалуйста, эту трубку, — попросил Тилли-Вилли. — Мои великолепные уши услышат каждое твое слово и без нее, проглоти меня акула!

Чарли Блек рассмеялся.

— А ты знаешь, что такое акула?

Великан, не смущаясь, ответил:

— Наверное, что-нибудь вроде той колдуньи Арахны, на борьбу с которой вы меня сделали. И ты, папа, не беспокойся: свою задачу вы выполнили отлично. Я понял это еще тогда, когда получил возможность владеть своими чувствами. Знайте все, что дух мой крепок, и, разрази меня громом, я буду драться, как лев!

Смелый Лев, в числе прочих присутствовавший при этой сцене, был весьма польщен сравнением и поблагодарил за него Тилли-Вилли.

Железный великан нежно сказал:

— Папочка, милый, как бы я хотел прижать тебя к моей любящей груди, но боюсь, что это не кончится добром. Кажется, вы, люди, слишком уж хрупкие создания!

— Да, уж таковы мы от природы, — объяснил одноногий моряк. — Так что лучше, сынок, ты выражай свою любовь и признательность на словах, это будет безопаснее для меня. А теперь ты должен пройти вон через те ворота, — сказал Чарли Блек. — Шагай вперед!

Подойдя к воротам, великан остановился в недоумении.

— Папа Чарли, тут слишком низко для меня. Мне не пройти под этой аркой…

Чарли Блек смущенно признался, что произошла ошибка, придется ломать арку.

— Я возьму это на себя, папочка, — отозвался гигант и потребовал самую прочную кирку.

Крепко зажав инструмент в металлическом кулаке, Тилли-Вилли ловкими ударами принялся разрушать стену. Во все стороны полетели кирпичи, и зрители бросились бежать кто куда.

Нескольких минут оказалось достаточно, чтобы проделать проход, и Железный Рыцарь вышел на площадь. Фургон, влекомый дуболомами, последовал за ним.

Когда гигант шел по улице с мечом в правой руке и щитом в левой, его голова поднималась над третьими этажами домов, и горожане, выглядывая из окошек, провожали Тилли-Вилли восторженными возгласами:

— Привет нашему спасителю! Слава будущему победителю Арахны!

Тилли-Вилли важно раскланивался по сторонам.

— Надейтесь на меня, граждане! Тилли-Вилли молод, но он не подкачает!!

Конечно, великан не мог выйти из города через ворота, но это было предусмотрено: часть стены заблаговременно разобрали. Паром не мог вынести тяжести богатыря, и он пустился вброд, заметив вскользь:

— Предполагаю, что мои швы достаточно герметичны, и я не промокну.

Лестар из брюха гиганта отозвался:

— Все сделано на совесть, и ты можешь не беспокоиться!

Тилли-Вилли иронически сказал:

— Ах, это вы, мой предполагаемый водитель! Если не ошибаюсь, вас зовут Лестар? По правде говоря, вы не очень-то мне нужны, но оставайтесь на своем месте. Дублированная система никогда не помешает…

Расхваставшись, Тилли-Вилли утратил контроль над своими движениями, поскользнулся на мягком дне канала, замахал руками и чуть не рухнул в воду. Если бы это случилось, то перед Чарли Блеком и его помощниками встала бы задача огромной трудности — поднимать его из канала.

К счастью, Лестар не растерялся. Он мигом нажал на какие следует рычаги, железная громадина выправилась и двинулась к другому берегу, ломая ледяную корку, которой была покрыта вода.

Когда Тилли-Вилли выбрался на берег, Лестар мягко упрекнул его:

— Зазнайство часто доводит до беды.

— А что такое зазнайство? — спросил великан. Выслушав разъяснение, он виновато молвил:- Я больше не буду зазнаваться…

Вечером Лестар рассказал Чарли Влеку и остальным участникам похода об этой детской выходке Тилли-Вилли, которая чуть не поставила экспедицию в тяжелое положение. Одноногий моряк ответил на это:

— Знаете, друзья, я еще в Канзасе решил, что нашим помощником в борьбе с Арахной должен стать не кто иной, как мальчишка. Да, да, не удивляйтесь, именно железный мальчишка в тридцать локтей ростом. Здесь, на Изумрудном острове, собирая его металлические детали в одно целое, я внушал им, что будущий Тилли-Вилли должен обладать мальчишеской смелостью, презрением к опасностям, жаждой подвига…

— Дядюшка Чарли, это у тебя получилось здорово! — в восторге воскликнула Энни. — Окажись наш Тим тридцати локтей росту и весь железный, он вел бы себя совершенно так же!

И все в фургоне решили, что Чарли Блек добился чего хотел, а жизнь докончит остальное.

КОРОЛЕВА ПОЛЕВЫХ МЫШЕИ

Когда дуболомы осторожно спустили фургон с парома и готовы были повезти его по дороге, вымощенной желтым кирпичом, Энни вдруг задала вопрос, невинный на первый взгляд и, однако, повергший всю компанию в полнейшее смущение. Вот этот вопрос:

— А что, если Арахна не захочет принять бой с Тилли-Вилли и улетит от него на ковре-самолете?

— В самом деле, мы об этом совсем не подумали, — признался Чарли Влек. — Ведь колдунья за какойнибудь час проделает миль двадцать, а нам дай бог проползти такое расстояние за целый день. Да и потом, где ее искать, когда она улетит?

— Ну, в этом деле нам поможет волшебный телевизор, — сказал Страшила и похлопал по полированному боку ящика.

— Ничего он не поможет, — с досадой возразил Чарли. — Он же не работает в Желтом Тумане.

Все призадумались. В дверь постучали, и вошел обеспокоенный Лестар. Видя, что фургон почему-то не отправляется, он спустился из брюха Тилли-Вилли по веревочной лестнице и явился спросить о причине задержки. Узнав, в чем дело, механик тоже закручинился.

Тим со вздохом сказал:

— Как жаль, что пропал серебряный обруч. Я бы пробрался к Арахне, стащил ковер — и делу конец!

Опять наступило молчание. Энни захлопала в ладоши.

— Я знаю, как лишить колдунью ковра! — весело закричала она. — Его изгрызут мыши!

— Ты что? — обеспокоился Тим. — У тебя ум за разум зашел? — Но, взглянув на серебряный свисток, висевший на груди Энни, заорал во все горло:Рамина? Да?!

— Конечно, — ответила девочка. — Крепче держи Артошку.

Энни подула в серебряный свисточек, когда-то подаренный королевой полевых мышей ее старшей сестре, и Рамина в сопровождении нескольких фрейлин тотчас появилась на полу фургона. Артошка рвался к мышам, но Тим держал его крепко.

— Здравствуйте, ваше величество! — приветствовала Энни маленькую королеву.

— Здравствуйте, моя дорогая! — отвечала Рамина. — Я рада видеть вас, и Тима, и Великана из-за гор, и даже собачку, моего вечного врага, и мне очень приятно, что все вы находитесь в добром здоровье. Мы вновь встречаемся с вами в тяжелый для нашей родины час. Мое племя переживает огромные трудности…

— Но я надеюсь, что никто из ваших подданных не погиб? — участливо спросила девочка.

— Пока еще нет. Мы укрылись в том подземном ходе, который начинается от старинной башни и о котором вам, конечно, рассказывал Великан из-за гор.

— Да, да! — оживленно воскликнула Энни.

А Чарли Блек добавил:

— Ведь именно вы тогда указали нам этот ход. Мы еще сражались там с Шестилапым!

— Так вот, в этом подземном коридоре мы и нашли убежище. Там нет Желтого Тумана, но, к несчастью, нет и пищи.

— Ваше величество, — сказала Энни, — мы прибыли в Волшебную страну для борьбы с Желтым Туманом и просим вас оказать нам помощь!

— Какую помощь окажем мы, такие маленькие и слабые создания? — удивилась Рамина. — Мы видели великаншу Арахну, она, задумавшись, не глядя под ноги, шла через поле, по которому двигались мои подданные. Колдунья нечаянно наступила на нашу колонну и раздавила своей ступней сразу сто сорок мышей, среди которых были весьма почтенные особы!

Страшила и его друзья выразили королеве свое самое глубокое соболезнование, а потом Чарли Блек рассказал о великане Тилли-Вилли, который может помериться силами с Арахной. Он посадил Рамину и ее фрейлин на ладонь и поднял к окну, чтобы они могли полюбоваться на самоходного гиганта. Мыши задрожали от ужаса, увидев свирепое лицо Железного Рыцаря.

— Но мы бессильны перед Арахной, пока она владеет ковром-самолетом, сказал моряк. — Наш Тилли-Вилли слишком тихоходен, он не сможет нагнать колдунью, если она будет ускользать от него по воздуху, и неотложная задача мышиного племени — уничтожить волшебный ковер.

Рамина обрадовалась.

— Это дело нам под силу! — воскликнула она своим тоненьким голоском. — Мы сгрызем этот ковер, сгрызем так, что от него и клочка не останется.

Страшила и его друзья захлопали в ладоши, а Артошка, воспользовавшись моментом, чуть не вырвался из рук Тима.

— Но дорога от нашего убежища до владений злой Феи далека, — продолжала Рамина. — На ней много препятствий: быстрые широкие ручьи, горы, ущелья с крутыми склонами… Нам нужен спутник, сильный, проворный, который помогал бы нам в опасных местах.

Ее взгляд остановился на Тиме О’Келли, и польщенный мальчик сразу согласился отправиться в путь. По правде говоря, одноногий моряк очень боялся отпустить мальчугана одного в далекое и опасное путешествие, но другого выхода не было. Ни сам он, Чарли, ни Железный Дровосек, ни Дин Гиор не годились в проводники мышиному племени: слишком они стали тяжелы на подъем. Не мог капитан доверить такое дело Фараманту или доктору: оба были слабосильны и уже в годах.

— Ну что ж, мой мальчик, — решился наконец капитан, глубоко вздохнув, — иди, но заклинаю тебя всеми мачтами нашего корабля, будь осторожен! В дорогу, дружок, и попутного тебе ветра!..

Пока Тима снаряжали — готовили фильтры из листьев рафалоо и защитные очки на глаза, мышиная королева расспрашивала Энни и Чарли Блека о своей доброй подруге Элли, об ее успехах в ученье, о здоровье. Она также поинтересовалась, как живет бывший волшебник Гудвин, что он поделывает, уйдя на покой от чародейного ремесла. Узнав, что Гудвин содержит мелочную лавочку, царственная мышь неодобрительно покачала головой.

Тим стоял у порога с туго набитым рюкзаком за плечами; в рюкзак уложили запас продовольствия и смену белья, а за поясом у мальчика был заткнут острый топорик на прочной рукоятке.

— Ты не пойдешь пешком, Тим, — сказал Страшила. — Время дорого, и мы должны экономить каждый час. Фарамант, выдай Тиму волшебный коврик Ружеро.

Вручая Тиму ковер с подвешенным к нему инвентарным номерком, начальник снабжения долго наказывал мальчику как можно бережливей обращаться с ценной вещью. А у себя в описи отметил: «Ковер выдан во временное пользование Тиму О’Келли. Основание: распоряжение Страшилы Мудрого».

Тим О’Келли вышел из фургона, разостлал коврик на земле и уселся на нем, а Рамина и другие мыши уютно устроились у него за пазухой.

— Неси меня, коврик, ко входу в подземный коридор, который начинается неподалеку от фермы Лина Рауба, — приказал мальчик.

Этот адрес указала ему королева мышей.

Ковер поднялся и полетел в нужном направлении. Проводив его глазами, Фарамант подал знак дуболомам, и фургон медленно тронулся с места.

Отряд смелых бойцов направлялся на юг. До Большой реки они будут следовать по дороге, вымощенной желтым кирпичом, а потом придется оставить ее и искать убежище Арахны в диких горах, где-то между Голубой страной и владениями Стеллы.

Сидеть в тряском фургоне, который неторопливо тащили дуболомы, было скучновато, и Энни вкрадчиво обратилась к моряку:

— Дядюшка Чарли, я все время вспоминаю ту удивительную историю, которую ты рассказал про лорда Бумчерли и профессора Фогеля.

Чуя какой-то подвох, Чарли ворчливо ответил:

— Ну и что ж? Вспоминай на доброе здоровье, кто тебе мешает?

— Вспоминать старое хорошо, а слушать новое еще лучше, — лукаво улыбнулась девочка и, ласкаясь к дяде, попросила:- Расскажи мне еще что-нибудь, сам же хвалился, что пережил множество приключений.

Моряк начал сдаваться:

— Ах ты, егоза, подлиза этакая! Что ж бы тебе рассказать?

— Расскажи, как ты потерял ногу! — предложила Энни. — Это, наверно, случилось в бою с пиратами?

— Почти что так, — согласился Чарли Блек. — Ну уж, ладно, слушайте!

И Чарли Блек завел длинный рассказ.

ВЕЛИКИЙ ПОХОД МЫШИНОЙ АРМИИ

Полет волшебного ковра до подземелья, где скрывались мыши, продолжался час; пешком Тим потратил бы на это расстояние целый день. Опустившись на землю, мальчик с восхищением сказал:

— Замечательная штука этот коврик! Такой бы мне в Канзас!

Свернув ковер в трубку, он взял его под мышку.

Королева-мышь, высунувшись из-за пазухи Тима, тоненьким голоском указывала ему направление, и скоро мальчик очутился около входа в подземный коридор. Здесь он зажег фонарик, предусмотрительно данный ему Фарамантом, и двинулся вниз по крутому склону.

— Шагайте осторожнее, друг Тим, — посоветовала. Рамина, — а то вы передавите моих подданных.

Совет был нелишним. При свете фонаря Тим увидел бесчисленные полчища мышей, заполонивших подземелье. Они копошились повсюду, выглядывали изо всех щелей, целыми гроздьями висели на стенах, цепляясь коготками за выступы скалы. Мыши сердито пищали, ссорясь из-за мест, но, завидев королеву с ее свитой, мгновенно притихли.

Устроившись на протянутой вперед руке Тима, как на трибуне. Рамина обратилась к своему племени с речью. Коротко рассказав о прибытии из-за гор спасательной экспедиции, королева заключила:

— Мы должны помочь людям справиться с жестокой Арахной, только тогда к нам вернутся свет и тепло. Наша задача — лишить колдунью волшебного ковра, иначе она ускользнет от возмездия, и Желтый Туман по-прежнему будет висеть над страной.

— Ваше величество, — обратился Тим к Рамине, — мне пришла в голову хорошая мысль. Возьмем на коврик столько мышей, сколько он поднимет, полетим к убежищу Арахны, и наш отряд быстро приведет в негодность большой ковер.

— Вы ошибаетесь, друг мой Тим, — возразила королева. — Мало изгрызть ковер: гномы быстро соберут волшебную шерсть, спрядут ее, и ковер будет соткан вновь. Чтобы он не возродился, надо съесть его целиком, а для этого Потребуются все мои подданные.

Тим почесал в затылке, услышав такое объяснение, и сказал:

— Ну что ж, тогда двинемся! А не боитесь вы, что мыши погибнут, наглотавшись ядовитого тумана?

— Он оказывает свое действие лишь через неделюполторы, а мы за это время постараемся достигнуть владений Арахны.

Как видно, у Рамины на все был готов ответ.

Тим боялся, что в пути не будет никакого порядка, но оказалось, что мышиная армия была очень хорошо организована. Она разделялась на дивизии, дивизии на полки, полки на батальоны, батальоны на роты и взводы. Каждым подразделением командовала опытная заслуженная мышь в чине лейтенанта, капитана или полковника, и ее приказы выполнялись беспрекословно.

Штаб армии установил очередность движения дивизии и полков, и эту очередность связные сообщили всем подразделениям.

Тим вышел первым, он нес за пазухой и в карманах королеву и штаб армии, за ним бежали адъютанты и связные. Мальчик боялся, что не сумеет найти путь среди тумана, но Рамина его успокоила:

— Фея не может заблудиться в полях и лесах родной страны. Как только вы начнете уклоняться от правильного направления, я тотчас почувствую это и скажу вам.

До самого вечера двигалась армия в стройном порядке, роты за ротами, полки за полками. Тим уже с ног валился от усталости, когда Рамина, увидев пшеничное поле, дала сигнал остановки.

Мыши тотчас разбежались по полю, и увядшие, сморщенные зернышки захрустели на острых зубах. Тим тоже поужинал и заснул, завернувшись в волшебный ковер.

Утром, едва багровое солнце проглянуло сквозь туман, поход продолжался. Второй день пути оказался труднее первого. На дороге не раз встречались быстрые широкие ручьи. Тим брался за топор, срубал несколько деревьев и перебрасывал с берега на берег. Пользуясь этими мостами, мыши быстро преодолевали препятствия и снова выстраивались колоннами на другом берегу: в армии Рамины поддерживалась строгая дисциплина.

Третий день похода начался при самой неблагоприятной погоде: разразилась снежная буря. Холодный ветер проносился над равниной, вздымая в воздух белые хлопья.

Снежная буря в Волшебной стране! Кто бы мог подумать об этом еще месяц назад в крае вечного лета? И, однако, ветер выл, сгибал кустарники, ломал ветви деревьев, набрасывался на мышиные легионы.

Оставаться на месте ночлега было невозможно, так можно было замерзнуть, и Рамина приказала отправляться в поход. Связные, высоко подняв хвостики и путаясь в снегу, пустились по подразделениям. Взводы и роты собирались в ряды, борясь с ветром и стараясь не терять строя.

Тим О’Келли, предводитель удивительной серой армии, шагал впереди. Он закрыл спину волшебным ковриком, на очки налипли хлопья снега, а он шел и думал:

«Посмотрела бы мама, как я выполняю свое обещание избегать опасностей в Волшебной стране…»

Рамина, безошибочно чувствуя правильное направление пути, давала указания мальчику, куда поворачивать.

Сколько было писка и суматохи, сколько геройских подвигов совершалось в неисчислимых полчищах маленьких серых зверушек! Там старая мышь провалилась в невидимую под снегом ямку, и соседки, покинув строй, протягивали ей лапки и хвостики, чтобы она, уцепившись, могла выкарабкаться из ловушки. Там две крупные сильные мыши тащили, ухватив под бока, ослабевшую молоденькую мышку и уговаривали ее не терять бодрости.

Больше всего доставалось адъютантам и связным. Они все время сновали между колоннами, подбирали отставших и возвращали их в строй. Можно было только позавидовать их самоотверженности и отваге.

Одна связная спасла целый батальон, сбившийся с дороги и угодивший в овраг с крутыми стенками. Следуя ее указаниям, батальон присоединился к главным силам.

Адъютант Разорванное Ухо целую милю тащил на спине мышку Чернушку, напоровшуюся на сучок, пока не нагнал Тима и не передал ему раненую.

Не одна эта мышка поступила на попечение мальчика. Его карманы были полны ранеными, обессиленными и обмороженными мышами. Мыши сидели у него за пазухой, на плечах, на шапке, выглядывали из рукавов…

В жестокой битве с морозом и бурей прошло несколько часов. Немало жертв понесло воинство Рамины, и неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы ветер не начал утихать. Стало теплее, выглянуло багровое солнце.

Королева приказала остановиться на кормежку и ночлег. Предварительно по батальонам была произведена перекличка. Армия потеряла замерзшими и пропавшими без вести 785 бойцов и командиров. Цифра для многотысячного воинства не слишком большая, но если такие бедствия будут повторяться, то поневоле призадумаешься…

На четвертый день похода дорога сильно ухудшилась: мыши пришли в гористую местность, где нельзя было продвигаться так быстро, как на равнине. А ведь мышам следовало торопиться: от успеха их предприятия зависела судьба страны.

Скорость движения фургона-крепости и мышиной армии важно было согласовать. Если Чарли Блек явится к пещере злой волшебницы раньше времени, то колдунья улетит. Тогда мышам и великану ТиллиВилли будет очень трудно ее разыскать.

На пути мышей встала высокая гора с крутыми склонами, на ее преодоление серому воинству требовалось несколько часов. Воспользовавшись этим обстоятельством, Тим решил слетать с докладом к одноногому моряку. Он захватил с собой и мышиную королеву.

Ковер быстро доставил мальчика к фургону, который уже оставил позади Большую реку и тоже углублялся в южную область. За ним неуклюже шагал Тилли-Вилли; дуболомы заводили его дважды в день.

Энни, Чарли Блек и остальные с радостью услышали от Тима и Рамины, что мышиная армия в походе, но огорчились, узнав, какие потери понесла она во время вчерашней бури. Эта буря захватила и ту местность, где находился фургон, но, конечно, не причинила никакого вреда ее гарнизону.

По расчетам Железного Дровосека, Кагги-Карр и Рамины выходило, что передвижная крепость опередила мышей, и ей следовало задержаться на денекдругой, чтобы не спугнуть колдунью раньше времени. Тим подзапасся провизией, наточил топор, посадил Рамину в карман, и они пустились в обратный путь. Когда они настигли мышиное войско, последние его взводы уже скатывались с горы, взобраться на которую стоило больших трудов.

Следующий день похода выдался очень трудным. Дорогу то и дело пересекали ущелья с отвесными стенками. Иные из них удавалось обходить, через другие Тим перекидывал мосты, срубая деревья, росшие на краю ущелья.

Но вот встретилось такое ущелье, которое нельзя было обойти, и на краю его не росли деревья. Что было делать? Перевозить мышей на ковре-самолете? Для этого потребуется слишком много времени. Королева предложила устроить живой висячий мост. Несколько сот самых крупных и сильных мышей, уцепившись передними лапками за хвосты своих товарок, образовали живую цепочку, и Тим перебросил ее через пропасть.

По этому живому колеблющемуся мосту двинулись мыши рота за ротой, пища от страха и стараясь не смотреть вниз. Все обошлось благополучно, только у раненой мышки Чернушки закружилась голова, и она едва не полетела на дно ущелья, но ее вовремя подхватила подруга.

Когда переправа кончилась, Тим забрал мост на ковер. Это было последнее, самое трудное препятствие. Дальше пошли более ровные места. К невыразимому восторгу всего войска, от генерала до рядовой мыши, через четыре дня быстрого передвижения показалось голубое небо — владения Арахны. И это случилось вовремя: многие мыши уже начали покашливать, а у иных заслезились глаза.

Оставив позади область Желтого Тумана, мыши вздохнули свободно. Однако здесь — требовалась особая осторожность: в окрестностях могли оказаться гномы. Узнав о нашествии мышей, они донесут колдунье, и дело будет проиграно. К счастью, почва тут оказалась мягкая, мыши быстро выкопали множество нор и надежно скрылись там от чужого глаза. А Тим полетел к фургону для очередного совещания с Чарли Блоком.

ТИЛЛИ-ВИЛЛИ — ИЗОБРЕТАТЕЛЬ

По чистой случайности на пути армии Рамины не встретилось ни одного гнома, и потому Арахна не узнала о приближении мышей, это заставило бы ее насторожиться.

Но разведчики донесли колдунье, что к ее владениям движется странный дом на колесах, влекомый деревянными людьми, и он хорошо защищен: его неотлучно сопровождает железный гигант со свирепым лицом. Арахна решила узнать, что представляют собой ее враги и насколько они опасны.

Захватив с собой Руфа Билана, колдунья взгромоздилась на ковер-самолет и пустилась в путь. За милю до того места, где, по донесениям гномов, находились люди, волшебница приземлилась и, укрывшись в лесу, послала в разведку Билана.

Прошло полчаса. Невдалеке от убежища Арахны захрустели сухие листья под, ногами возвращавшегося Руфа Вилана, и вскоре появился он сам. Маленький человечек шел шатаясь, лицо его побелело от ужаса, губы судорожно шевелились. Наконец он выдавил из себя:

— Что я видел, госпожа!.. Что я видел… — И он умолк.

— Ну, говори же, трус! — прикрикнула на него фея.

— Там ве…великан, — запинаясь, начал рассказывать разведчик. Ро…ростом оп больше вас… А лицо… Ух, какое ли…лицо! Я хорошо укрывался в кустах, но, когда он взглянул в мо…мою сторону, мне по…показалось, что его страшные гла…глаза просверлили меня на…насквозь… И он зо…зовет одноногого че…человека… па…па…папой! Я еле-еле уп…полз от…туда…

— Вот, понадейся на такого болвана, — с презрением сказала Арахна. Ходил-ходил и ничего не узнал. Придется отправляться самой.

Колдунья сначала шла во весь рост, потом согнулась и, наконец, начала пробираться между деревьями ползком.

Наконец, послышался какой-то гул и треск. Арахна подобралась поближе, и вот что она увидела. ТиллиВилли прорубал для фургона дорогу в лесу. Он стоял спиной к волшебнице, слегка наклонясь, и огромный меч летал, как тростинка, в его могучих руках. При каждом ударе валилось толстое дерево, и усердные дуболомы тотчас оттаскивали его в сторону. Арахна не увидела великана в лицо, но его рост и сила внушили ей великое почтение.

«Нет, — сказала сама себе колдунья, — мне с таким железным парнем схватываться несподручно. Но ничего, у меня есть волшебный ковер, и пусть этот простак гоняется за мной по стране на своих на двоих».

Если бы колдунья знала, что неукротимые мышиные полчища грозной лавиной надвигаются на ее пещеру!..

Арахна вернулась домой мрачная, задумчивая. По дороге она строила планы, как задержать неприятеля в пути на возможно более долгий срок. Гномам Арахна приказала беспрерывно шпионить за врагами и каждый вечер доносить об их местопребывании.

Остановка фургона, о которой Чарли Блек договорился с Раминой, продолжалась двое суток. В первую же ночь в стане Страшилы произошло важное событие, повлиявшее на весь ход кампании.

Лестар спал в своем уютном кресле, когда сверху послышался приглушенный голос Железного Рыцаря:

— Лестар! Водитель Лестар, откликнитесь!

Нет ответа. Великан повысил голос:

— Лестар, послушайте, я же вас зову!

— Ммм… Что там такое случилось? — сонным голосом отозвался механик. — Кто это?

— Это я, Тилли-Вилли! Почему вы не отвечали?

— Видишь ли, дружок, я спал, и, должно быть, довольно крепко.

— Спали? А что такое сон? — поинтересовался великан.

— Сон?! Это очень трудно объяснить, — замялся Лестар. — Дело обстоит так. Человек лежит, потом его глаза закрываются, на него находит какое-то оцепенение, он перестает видеть и слышать, и чувства возвращаются к нему лишь через несколько часов. Это означает, что он проснулся.

— Но послушайте, — забеспокоился гигант, — это же опасно! К спящему может подобраться враг, может сделать с ним все что угодно, даже убить!

— Ну, все это не так уж страшно, — улыбнулся Лестар. — Если поблизости находится враг, люди не спят или выставляют часовых. А без сна человек обходиться не может, сон возвращает ему силу и бодрость.

— Какие же вы, люди, несовершенные существа, — заметил Тилли-Вилли. Тратите такую массу времени непроизводительно! А мне ночью, когда все спокойно, приходят разные интересные мысли. Сегодня, например, я придумал одну схемку, по-моему, довольно полезную, клянусь мачтами!

Дни путешествия не прошли для Железного Рыцаря даром. Он по целому часу беседовал с Лестаром о разных вещах, но преимущественно о технике. Он многому научился, и запас его слов заметно увеличился. Лестар так и загорелся, подпрыгнул в кресле.

— Какую схемку?! Говорите!

— Я додумался, — сказал Тилли-Вилли, — как мне стать самозаряжающимся. Эти дуболомы, что возятся около меня с лестницами и скрипят ключами, потопи их ураган, ужасно действуют мне на нервы. И я подумал так: если вставить еще несколько пружин и рычагов и организовать двусторонние тяги, то…

И тут гигант пустился а такие технические рассуждения, что мы с вами все равно ничего не поймем, и речь его передавать не стоит. Скажем лишь, что суть предложения состояла в следующем: одна рука, поднимаясь или опускаясь, заводит другую, левая нога заряжает правую, и наоборот.

Лестар был в совершенном восторге. Он даже раскрыл дверцу и высунулся наружу, чтобы лучше слышать. А потом заорал:

— Послушай, мальчуган, ты гениальный механик!

— Ну уж гениальный, — скромно возразил ТиллиВилли. — Просто у меня много свободного времени, которое вы, люди, тратите на разную чепуху, вроде сна и еды.

Лестар, не утерпев, побежал в фургон, разбудил Чарли Блека и рассказал ему об изобретении Железного Рыцаря. Моряк тоже пришел в восторг.

Утром, едва рассвело, началась работа. В хозяйстве Блека нашлись нужные пружины и рычаги, и реконструкция механического великана шла полным ходом, причем Тилли-Вилли давал очень полезные указания. Работа закончилась к концу второго дня, и Лестар сказал великану:

— Милый мой Тилли, все готово! Отныне ты не нуждаешься в моих услугах, и я прощаюсь с тобой!

— Что это значит? — спросил удивленный гигант.

— А это значит, что я уже не буду сидеть у тебя в брюхе и отягощать тебя своей ничтожной персоной.

— Вот это зря, — огорчился Тилли-Вилли. — Ваш вес для меня пушинка, а шагать по дорогам без моего водителя и, осмелюсь сказать, наставника и друга будет очень скучно! Нес кем и словечка перемолвить. Прошу вас, почтенный Лестар, занять свое место!

И механик с улыбкой полез в кабину.

Умственное развитие Тилли-Вилли пошло с этого времени быстро, но это обходилось очень дорого его наставнику Лестару. Днем великан шагал за фургоном, а ночью у него было довольно времени для размышлений, и он не давал механику покоя. Вопросы следовали один за другим, как у трехлетнего ребенка, и им не предвиделось конца.

— Что такое солнце и почему оно ходит по небу?

— Откуда берутся реки?

— Почему ночью темно?

— Отчего дует ветер?

— Почему у моего папы одна нога?

— Как живут люди за горами? — и так далее и тому подобное.

Добряк Лестар из сил выбился, стараясь по мере своих возможностей просветить любознательного Тилли-Вилли, и кончалось тем, что он засыпал на полуслове…

С этих пор редкую ночь Лестару удавалось выспаться как следует, и он старался наверстать потерянные часы днем, когда гигант оставлял его в покое. Да, хлопотливая досталась должность маленькому механику из страны Мигунов — сделаться наставником юного Тилли-Вилли.

КОЗНИ КОЛДУНЬИ АРАХНЫ

Вернемся к тому месту, когда переоборудование Железного Рыцаря было закончено. Боевой отряд Страшилы и Чарли Блека, неизмеримо увеличивший свою мощь и боеспособность, двинулся в путь. Теперь, когда фургон приблизился к владениям Арахны, требовалась большая осторожность. Производить разведку с помощью коврика Чарли Блек не мог, но в отряде имелся такой испытанный боец, как КаггиКарр. Она улетала на несколько миль вперед, осматривала дорогу, шныряла повсюду и возвращалась с ценными сведениями.

Если встречался овраг, через который надо было перекинуть мост, за дело принимался Железный Рыцарь. Он рубил огромные деревья и укладывал их 1а место по указаниям Лестара.

Вскоре наши герои убедились, что Арахне известно об их приближении. Фургон катился по лесной поляне, и вдруг, в самом узком ее месте, дуболомы с шумом провалились сквозь землю, и передние колеса экипажа ухнули вниз, затрещала поломанная ось. Пассажиры полетели по наклонному полу, ударяясь о стенки, налетая друг на друга. Послышались стоны ушибленных и отчаянный визг Артошки, которого придавил Железный Дровосек.

— Мы попали в ловушку! — воскликнул Чарли Блек. — Без сомнения, это дело рук Арахны.

Дока люди старались подняться, к месту происшествия подоспел Тилли-Вилли. Он вытащил фургон из ловушки и поставил его на ровное место. И сразу же спросил взволнованным голосом:

— Папочка Чарли! Ты цел, у тебя ничего не поломалось?

— Нет, нет, мой дорогой мальчик, — признательно отозвался одноногий моряк. — У меня только вскочила шишка на голове.

— А что такое шишка?

Пришлось объяснить это любознательному великану. И лишь после этого Чарли и механик Лестар принялись делать новую ось и чинить поломанное колесо. А Бориль вправлял вывихнутые руки и ноги, смазывал целебной мазью царапины.

Починка фургона закончилась только к вечеру, и решено было остаться здесь на ночлег.

— Да, мы дешево отделались, — сказал Блек, — могло быть гораздо хуже. С колдуньей надо держать ухо востро.

— Нам не следует попадать в ямы, — важно заявил Страшила. — Яма плохая вещь, а ровное место — очень хорошо. Если мы будем все время ехать по ровному месту, мы никогда не провалимся в яму.

И все согласились, что Страшила прав, но, к сожалению, его совет не давал возможности различать замаскированные ловушки.

На следующий день отряд остановился на ночлег в долине, на берегу глубокой речки. Чарли Блек, Энни, Дин Гиор, Фарамант, Бориль, Тим, оставшийся ночевать в фургоне, спали, утомленные дорожной тряской. Только Страшила и Железный Дровосек, не знавшие, что такое сон, разговаривали, а тема их разговора в продолжение многих лет была одна и та же — что лучше: мозги или сердце.

Во время горячего спора друзья услышали, как чтото глухо ударило вдали, и тотчас же земля вздрогнула.

— Где-то случился обвал, — заметил Дровосек и продолжал доказывать, что если у человека любящее сердце, ему и мозги ни к чему.

Прошло около часа. Чарли Влеку приснилось, что он плывет на корабле и вокруг бортов журчит вода. Моряк проснулся и с удивлением услышал, что вода в самом деле журчала и плескалась под полом фургона. Он раскрыл дверь, взглянул: вокруг, насколько видно было во тьме и тумане, разлилась вода.

— Тревога! — закричал Чарли. — Наводнение!

Дин Гиор, Фарамант, Бориль, Тим, Энни вскочили со своих мест.

— Лестар, конечно, спит в своей кабине, а ТиллиВилли не догадается прийти к нам на помощь, — высказал догадку Дин Гиор. — Он не понимает, в каком мы опасном положении. Побегу к нему!

Закинув за плечо свою роскошную бороду, которую Энни очень кстати накануне заплела в три пряди. Дин Гиор выбрался из фургона. Ему пришлось брести к великану Тилли-Вилли по грудь в воде, но Длиннобородый Солдат добрался до ног гиганта и заколотил по ним кулаком.

— Что случилось? — закричал проснувшийся Лестар; он только успел задремать после беседы с питомцем.

— Посмотри наружу и узнаешь! — ответил Дин Гиор.

Тем временем и Тилли-Вилли понял, что происходит что-то неладное, он бережно подхватил Дина Гиора и посадил к себе на плечо.

Захлопнув дверь фургона за ушедшим Дином Гиором, Чарли Блек упрекнул Страшилу, Железного Дровосека и явившегося с докладом Лана Пирота за то, что они не подали вовремя сигнал тревоги. Страшила и Дровосек оправдывались тем, что они — сухопутные существа и звуки воды им незнакомы, а бывший генерал доложил, что речка вышла из берегов внезапно, его ребята не успели опомниться, как оказались в воде.

Впрочем, виновных в недосмотре искать не стоило, а причину случившегося все поняли. Шум, услышанный Дровосеком и Страшилой был звуком обвала, который устроила колдунья, чтобы запрудить речку. Вода все поднималась, и фургон всплыл, покачиваясь на волнах. Но он не имел ни единой-щелочки, и вода не просочилась внутрь.

— Наша крепость превратилась в корабль с капитаном Чарли Блоком, ура! — в восторге закричал Тим. — Приказывайте, капитан, юнга Тим О’Келли исполнит свой долг!

Но Чарли было не до веселья. Положение становилось опасным. Фургон могло занести в такие дебри, из которых его не вытащишь. Дуболомы не могли сдержать его: сделанные из дерева, они сами плыли вместе с фургоном.

К счастью, подоспел Тилли-Вилли. Он подошел к плавучей крепости и прежде всего осведомился о здоровье и самочувствии папы Чарли и уж потом ухватился огромной ручищей за оглобли. Движение сразу прекратилось.

Ночь была так темна, что пришлось ждать утра для принятия какого-то решения. Гарнизон крепости кое-как дождался слабого мутного рассвета. Чарли решил пробиваться на сухое место: разрушать плотину, воздвигнутую Арахной, означало потерять много драгоценного времени.

Ворона полетела на разведку. Через полчаса она вернулась с докладом, что нашла плоский берег, на который легко можно вытащить фургон.

Капитан захватил с собой из города запас веревок. Он бросил концы дуболомам, и те привязались к оглоблям и колесам. Тилли-Вилли с плеском шагал по воде, таща за собой фургон. Ворона летела перед гигантом, указывая нужное направление.

— Земля, земля! — кричали пассажиры фургона, как некогда кричали матросы Колумба.

Дуболомы во главе с Ланом Пиротом вылезли из воды мокрые, жалкие, с облезлой краской, но, впрочем, сохранившие силу. Когда все было приведено в порядок, маленький отряд двинулся вперед по пути, разведанному вороной.

— Да, опасный противник эта колдунья, она очень хитра и находчива, с беспокойством сказал моряк. — Какие-то сюрпризы она нам еще приготовит?

А нового сюрприза ждать пришлось недолго. Вечером следующего дня, когда караван проходил по скалистому ущелью, земля вдруг затряслась, и со склонов ущелья покатились большие камни. Гремя и подскакивая на неровностях, обломки скал разбивались на куски и летели со скоростью пушечных снарядов.

Тилли-Вилли с удивительным проворством заслонил своим массивным телом фургон и выставил перед собой огромный щит — принимать удары катящихся камней.

Бомбардировка продолжалась несколько минут, и за это время юный Железный Рыцарь сумел отразить десяток снарядов, которые могли разнести фургон в щепки и уничтожить находившихся в нем людей. Камни со-страшным шумом ударяли по щиту, оглушая бойцов, укрытых в передвижной крепости.

Наконец, канонада умолкла. Благодаря находчивости и проворству Тилли-Вилли дело обошлось без большого урона. У фургона было вдребезги разнесено одно колесо, дуболому Альгену оторвало руку, а на щите образовалось несколько порядочных вмятин. Сменив колесо (у Чарли имелись запасные) и вставив Альгену руку, экспедиция поспешила оставить опасное место. Когда фургон выбрался из ущелья, путники заметили, как над ними в тумане пролетела Арахна, зябко кутаясь в синюю мантию.

— Как видно, Рамина но выполнила своего боевого задания, — сказал Страшила. — Раз колдунья летит на ковре, значит, мыши его не съели.

— Не так-то легко это сделать, — вздохнул Чарли Блек. — Надеюсь, что они не дремлют и ждут своего часа.

На первом же привале Страшиле пришла мысль наградить Тилли-Вилли орденом за самоотверженность, проявленную при нападении Арахны. Запас орденов соломенный мудрец всегда имел при себе, они хранились у начальника снабжения Фараманта. Но юному гиганту долго пришлось втолковывать, что такое орден и за что его дают. И когда он это наконец понял, он спросил:

— А папа Чарли имеет орден? Судя по тому, что мне рассказывал о его подвигах Лестар, у него должна быть целая куча орденов, клянусь бурями южных широт!

И тут Страшила в отчаянии хлопнул себя по голове. Если бы Правитель Изумрудной страны мог краснеть, он наверняка покраснел бы при этом простодушном вопросе.

— Ах я невежа, болван! — закричал Страшила, вынимая булавки, выскочившие из головы и вонзившиеся в его соломенную руку. — О чем я думал раньше?! Великан из-за гор в первый свой приезд спас Изумрудный город из-под власти Урфина Джюса, освободил от плена меня и Железного Дровосека… Правда, тогда еще мои мастера не делали орденов. Но теперь-то где были мои мозги? Теперь, когда Великан из-за гор снова поспешил к нам на помощь, подвергает свою драгоценную жизнь опасности, вступив в борьбу со страшным врагом?.. И я, несчастный простофиля, глупец, ни разу не догадался отметить заслуги этого са-мо-от-вер-женно-го человека орденом звезды с изумрудами?! Дорогой друг, простите мою оплошность и примите эти награды…

И, несмотря на протесты Чарли Блека (впрочем, довольно слабые). Правитель прикрепил к куртке моряка сразу три высших ордена страны, сделанных из золота и украшенных изумрудами. И лишь после этого орден был привинчен к железной груди Тилли-Вилли.

— Жаль, что нет зеркала, — вздохнул великан, — я хотел бы посмотреть, как выглядит на мне эта штука…

Следующим препятствием на пути оказался высокий каменный завал. Арахна потрудилась немало, нагромоздив целую гору огромных каменных глыб. Труд ее оказался напрасным. Великан Тилли-Вилли, проработав часа три, расчистил дорогу. Миновав эти горы, фургон выбрался на равнину, и отряд остановился в ожидании известий от Рамины.

КОНЕЦ ВОЛШЕБНОГО КОВРА

Мышиная армия уже несколько дней обитала в норках у границы владений Арахны. Днем мыши тщательно прятались от постороннего глаза, а ночью стройными колоннами отправлялись кормиться в полях колдуньи, не тронутых ядовитым туманом.

Каждый день дозорные, выставленные в укромных местах, видели, как фея пролетала куда-то на ковре и возвращалась только через несколько часов. Дважды побывав у Великана из-за гор, Рамина знала, что колдунья ведет военные действия против врагов, но без особого успеха. По ночам мышиные разведчики пробирались тайными тропами к убежищу Арахны и возвращались с сообщением, что ковер спрятан в пещере и к нему нет доступа.

Но вот после одного дождливого дня ковер во время полета сильно промок. Его разложили просушивать на площадке перед пещерой. Там он остался и на ночь, и с этой радостной вестью явилась к Рамине команда разведчиков.

Связные тотчас помчались в поля, где мыши питались после голодного дня, и разнесли приказ:

— Всем подразделениям выстроиться и занять места, указанные в диспозиции.

Не прошло и получаса, как дивизии и полки были готовы к выступлению. В ночной темноте серые шубки мышей сливались с землей.

Полки за полками беззвучно прокрадывались к ковру с разных сторон. Слышалось только шуршание маленьких лапок, да время от времени раздавались тихие команды. Два старичка гнома, охранявшие ковер, крепко спали, спала и Арахна, утомленная дневными трудами.

Десять тысяч мышей разбежались по волшебному ковру, сотни тысяч острых белых зубов вонзились в его ткань. Шерсть затрещала, там и сям начали образовываться первые дырки.

Королева отдала своему племени строгий приказ:

«Трудиться самоотверженно, не ограничиваться тем, что ковер будет раздернут на отдельные шерстинки: эти шерстинки нужно глотать, хотя это и противно. К утру работу надо закончить, и на месте ковра должно остаться голое место».

Мыши старались вовсю. Взводные строго смотрели за тем, чтобы ни одна шерстинка не оставалась на площадке. Иная мышь не могла проглотить слишком длинную нитку, и тогда какая-нибудь из товарок откусывала лишнее.

Сторожа-гномы мирно похрапывали, а ковер становился все более похожим на решето. Наконец, поглаживая себя лапками по туго набитым животам, мыши начали отходить от ковра. А шерсти оставалось еще много.

Мудрая Рамина предвидела и это. Ее адъютанты бросились вскачь от площадки, и вскоре свежие дивизии, державшиеся в резерве, накинулись на остатки ковра с новыми силами. Смешно было смотреть, как две мыши, ухватившись за длинную нитку, тянули ее каждая к себе, потом нитка разрывалась, и подругисоперницы валились на спину, дрыгая в воздухе лапками.

Наказ Рамины был выполнен с военной точностью: к утру ковер исчез, зато серое воинство не могло сдвинуться с места: так отяготила мышей съеденная шерсть.

В это утро Арахна проснулась раньше обычного: что-то словно толкнуло ее под бок и заставило выбраться из пещеры.

Взглянув туда, где с вечера был разостлан ковер, колдунья обомлела: вместо пестрой его раскраски она увидела нечто серое, колышущееся, с неопределенными очертаниями.

Напрасно волшебница искала глазами сторожей. Гномы давно обнаружили исчезновение ковра и, зная, что за недосмотр их ждет страшная кара, укрылись в каком-то тайнике. Арахна сделала несколько шагов вперед. Серое покрывало зашевелилось, начало менять форму.

— Мыши! — ахнула колдунья. — Мой ковер съели мыши!

Самым простым было бы броситься на эту живую массу и передавить ее ногами. Но Арахна, как многие женщины, боялась мышей. И пусть не удивляется этому читатель, а вспомнит, как боятся серых зверушек слоны, великаны животного мира.

«Мне помогут коты», — подумала Арахна.

Она бросилась в пещеру, достала волшебную тетрадь и наскоро пробормотала заклинание, вызывающее котов. А в ту пору очень много диких котов собралось в стране Арахны, они явились сюда из соседних областей, спасаясь от Желтого Тумана.

Рыжие, полосатые, черные, искусанные и исцарапанные в битвах с соперниками, коты сотнями мчались на зов колдуньи со всех сторон, задрав хвосты и громко мяукая.

И тут произошло такое, о чем летопись гномов рассказывает с удивлением и восторгом.

Мыши всеми силами своей души пожелали очутиться подальше от котов, а так как коты приближались отовсюду, то единственный путь спасения был в небе. Животы у мышей были набиты шерстью, а волшебная шерсть и в мышиных животах не утратила подъемной силы. И много ли надо этой силы, чтобы поднять в воздух мышь?

Повинуясь мысленному приказу новых хозяек, волшебная шерсть исполнила свой долг, и неисчислимая мышиная стая взвилась в воздух во главе со своей королевой. Свирепые коты нашли вместо лакомой добычи пустое место и вступили в жестокую битву между собой.

А мыши, правя хвостиками, как рулями, и уже сознательно отдавая приказы волшебным шерстинкам, понеслись прочь от пещеры Арахны. Они весело пищали на лету и обменивались впечатлениями по поводу удобств нового средства передвижения.

Надолго ли остались наши мыши летуньями? К сожалению, нет. Постепенно они сделались обыкновенными земными созданиями, которым суждено передвигаться на четырех ногах. Но волшебная шерсть рассеялась по всей стране, и даже трудолюбивым гномам не под силу было ее собрать.

Так колдунья Арахна лишилась своего коврасамолета. И она с полной ясностью поняла, что теперь битва с Железным Великаном, сопровождающим фургон, неизбежна. Имея волшебный ковер, она могла ускользать от него по воздуху, но теперь она, как и Тилли-Вилли, прикована к земле. И снова, в который уж раз, пришло ей на память зловещее предсказание Урфина Джюса…

Собрав десятка два гномов из тех, что еще не успели разбежаться, Арахна послала их на разведку. Они должны были разузнать, где находится крепость на колесах и по правильному ли пути продвигается она к пещере.

А сама Арахна стала готовить себе оружие — огромную дубину из железного дерева, славящегося своей прочностью.

НОВЫЙ СОЮЗНИК

Когда Тим прилетел в лагерь друзей и сообщил, что ковра Арахны больше не существует, там началось всеобщее ликование, и даже дуболомы на радостях исполнили какой-то неуклюжий танец, очень разогорчив Лана Пирота: он-то понимал в этом толк.

— Теперь колдунье от нас не уйти, — самоуверенно заявил Страшила. Она могла летать, а мы не могли. И нам было ее не поймать. Теперь мы все равно не можем летать, но и она не может, значит, мы ее поймаем.

К мнению Страшилы присоединились все, кроме Чарли Блека. Моряк озабоченно заметил:

— Боюсь, что это не совсем так. Конечно, наши шансы на победу сильно возросли. Наш мальчик Тилли-Вилли развивается не по дням, а по часам, прямо как в сказке. Вы все замечаете, как он буквально на глазах становится все более ловким, быстрым и умным. И, однако, я боюсь, что он не сможет настичь Арахну, если дело дойдет до погони. Колдунья легка на ногу, делает большие прыжки, может в один момент изменить направление своего бега. А наш мальчик слишком для этого тяжел…

Услышав рассудительные, слова Чарли, все приуныли.

— Как же быть, дядюшка Чарли? — спросила Энни.

— Нам нужно искать союзника такого же проворного, как Арахна, и сильного, как Тилли-Вилли. И я думаю, что таким союзником может стать гигантский орел.

— Орел Карфакс? — изумленно воскликнули Тим и Энни.

— Именно орел Карфакс, — подтвердил моряк. — Из рассказа о ваших прошлогодних приключениях я понял, что это благородная птица, не терпящая лжи и обмана. Ведь орел сразу покинул Урфина Джюса, как только разгадал его гнусные замыслы. Карфакс хорошо относится к людям, он без всякой просьбы перенес вас через пропасть, которую не могли преодолеть ваши мулы. И ведь он, как все обитатели Волшебной страны, заинтересован в том, чтобы скорее покончить с ненавистным Желтым Туманом.

— Правильно, все правильно, капитан, — закричал Тим, — и я лечу звать Карфакса на помощь.

Тут Энни ужасно обиделась.

— Все ты, везде ты, — сердито говорила девочка. — Мышиную армию вел в поход ты, на разведку летал ты. А когда придет моя очередь?

— Знаешь, Энни, это опасное дело — разыскивать Орлиную долину, — вмешался моряк. — Лететь на ковре-самолете — это не на муле ехать. И потом, кто давал родителям обещание не ввязываться в опасные приключения?

— А Тим не давал? Что? Ага, ага!

На это капитан не мог ничего возразить.

— И все равно за Карфаксом отправлюсь я, — продолжала Энни, — он меня скорее послушает.

— Это еще почему? — удивился Тим.

— Потому, что я женщина! — важно заявила Энни.

Все расхохотались, к вопрос решился в пользу Энни. Чтоб не так страшно было лететь одной, девочка взяла с собой Артошку.

Жутковато пришлось Энни, когда ковер, повинуясь ее приказу, поднялся в воздух, пролетел над полями и лесами и стал набирать высоту, приблизившись к горам. Девочка и пес подбадривали друг друга и не очень боялись.

Над горами солнце светило гораздо ярче, чем внизу, воздух здесь был чище, и Энни с Артошкой почувствовали себя совсем хорошо. Под ковром проплывал лабиринт горных вершин, покрытых снегом. Энни заметила, что снега спускаются гораздо ниже, чем это было в прошлом году. И девочка правильно объяснила это тем, что и в горах стало холоднее, как во всей Волшебной стране. В глубине горных долин ничего не было видно из-за тумана, но наши воздушные путешественники твердо верили, что ковер принесет их куда нужно.

И он действительно принес. Когда Энни сошла с ковра, она увидела невдалеке огромное гнездо вышиной с трехэтажный дом. Из гнезда выглядывала большущая голова птенца. Вскоре воздух загудел под взмахами крыльев, и на землю спустился гигантский орел. Это и был Карфакс.

Сначала орел с удивлением рассматривал посетительницу, но память у него была хорошая, и он узнал ее.

— Здравствуйте, благородный Карфакс! — поклонилась Энни.

— Приветствую тебя, девочка, в наших горах, — отвечал орел сиплым низким голосом, — Предполагаю, что у тебя ко мне очень валяное дело, иначе ты не доверила бы свою жизнь этому ничтожному клочку материи.

Энни обиделась за коврик и сказала, что для своих размеров он вполне надежен.

— Но, впрочем, речь идет не об этом. Меня привела сюда важная просьба. Скажите, вам, гигантским орлам, очень мешает этот туман, который висит над землей?

— Как тебе сказать, — задумался Карфакс. — Здесь, наверху, с ним еще можно мириться, но в долинах стало страшно трудно разыскивать козлов и туров, и мы последнее время живем впроголодь.

— Так узнайте же, отчего все это получилось! — воскликнула девочка.

И она рассказала о долгом сне Арахны, о ее пробуждении и о том, как злая фея, чтобы забрать народы Волшебной страны в рабство, наколдовала Желтый Туман.

— Мой дядя Чарли Блек и мой друг Тим О’Келли, и я — мы явились в вашу страну по просьбе ее обитателей. Мы вступили в борьбу с Арахной и добились кой каких успехов, но нам не хватает сил для окончательной победы. И если вы нам не поможете, Желтый Туман останется над Волшебной страной, — горячо закончила девочка.

— Насколько я тебя понял, эта Ара хна вроде Урфина Джюса, который в прошлом году захватил власть над Марранами?

— Ну что вы, — невольно рассмеялась Энни. — Урфин перед Арахной просто мелюзга, как говорит мой дядя Чарли. Даже когда он захватил Изумрудный город, солнце сияло по-прежнему и небо было голубым. А теперь Волшебная страна лишена и солнца и неба и быстро идет к окончательной гибели. А об Урфине кстати скажу вам, что он давно уже не бог и не король, народ разгадал его и прогнал. И он стал хорошим — не пошел на службу к колдунье и придумал, как бороться с Желтым Туманом.

— Я рад этому, — сказал Карфакс. — Ну а с Арахной я готов вступить в бой, раз это необходимо.

— Вы будете сражаться не один, а в союзе с могучим Железным Рыцарем Тилли-Вилли. Он очень силен, но, как бы это сказать, — замялась девочка, — у него еще не хватает быстроты и ловкости, чтобы победить Арахну.

Выслушав это объяснение, орел молвил:

— Не станем терять время на разговоры и отправимся в путь. Вы полетите на моей спине, а не на этой тряпке, так вам будет гораздо удобнее. Вот не знаю только, как вы влезете на меня: у нас в Орлиной долине нет лестниц.

— Об этом не беспокойтесь, — улыбнулась. Энни. Она села на ковер, взяла на колени Артошку и тихо приказала:- Коврик, подними меня на спину Карфакса.

И через несколько секунд девочка и песик были на месте.

— Как видно, и эта тряпка кое на что годится, — удивившись, сказал орел.

Он наказал птенцу смирно ждать возвращения матери, которая улетела за добычей, и шумно взвился в воздух.

БИТВА ГИГАНТОВ

Появление Карфакса в стане Чарли Блека показало, что Энни с успехом исполнила свое важное поручение. Спустившись на землю на коврике, девочка первым делом показала Тиму язык и торжествующе воскликнула:

— Вот! А ты говорил!

— Ладно, ладно, сдаюсь, — пробурчал Тим.

Чарли Блек и его отряд приветствовали гигантского орла с великой радостью, а Тилли-Вилли вежливо сказал:

— Я очень рад видеть вас, почтенная птица! Надеюсь, мы вместе с вами одолеем злую Арахну!

Карфакс удивился при виде свирепой физиономии Железного Великана, но, как умная и вежливая птица, ничего не сказал, а, наоборот, похвалил его большие раскосые глаза.

— Они, наверно, очень хорошо видят, — сказал орел, и Тилли-Вилли крайне возгордился.

— Я редкостный красавец, клянусь айсбергами! — воскликнул он. — Это всем известно в Волшебной стране.

Теперь, когда все боевые силы собрались вместе, можно было начинать военные действия. Но прежде чем двигаться в полном составе к пещере Арахны, следовало убедиться, там ли находится волшебница. Поручение произвести последнюю разведку выпало на долю Тима, хотя Энни тоже рвалась в бой. На этот раз девочка осталась в одиночестве, никто ее не поддержал, даже Артошка.

Тим и Артошка улетели на волшебном коврике и вернулись часа через два разочарованные: Арахна исчезла. Мальчик пытался разыскать хотя бы одного гнома, чтобы спросить его, но маленькие человечки как сквозь землю провалились. И все же вылазка прошла не без пользы. Артошка заявил, что если, его пустят по следу колдуньи, он разыщет ее, где бы она ни скрывалась.

Страшила сказал:

— У тебя, наверно, очень хорошее зрение, если ты рассчитываешь увидеть следы волшебницы. А вдруг на камнях ничего не будет заметно?

Артошка рассмеялся:

— У нас, собак, есть чувство, которое позволяет нам идти по следам даже в полной темноте: это нюх.

Страшила с сомнением покачал головой.

Так как песик мог взять след только там, где он начинается, то решили всей компанией идти к пещере. Тим, неоднократно пролетавший над этой местностью на ковре, заявил, что она труднопроходима и на фургоне не проедешь. И как ни было жалко, передвижную крепость пришлось оставить. Ее загнали, в кусты и замаскировали ветками.

Уже первые шаги по каменистой тропе показали, что идти на врага пешком с фильтром из листьев рафалоо на губах совсем не то что ехать в удобном экипаже. И тут Чарли Блек порадовался, что не захватил с собой из Канзаса пушку с запасом пороха и снарядов, хотя такая мысль приходила ему в голову. Где уж гоняться за увертливой волшебницей по горным теснинам и ущельям с тяжелым неповоротливым орудием! А ружья любого калибра были для Арахны все равно что детские хлопушки.

Каравану и без пушки пришлось трудно. Еще хорошо, что отряд включал в себя больше двух десятков дуболомов с командиром Ланом Пиротом. Деревянные силачи взвалили на плечи весь груз фургона: продовольствие, постели, инструменты* Они открывали шествие, смотрели, нет ли где засады или ловушки, сбрасывали с дороги крупные камни.

Далее шагали Чарли Блек и Тим с Артошкой на руках собаке следовало беречь силы для будущей погони за. Арахной. За ними следовал Железный Дровосек; он тащил Страшилу, потому что бедняга все время спотыкался и падал, задерживая колонну. Дин Гиор и Фарамант шли в сопровождении толстенького доктора Бориля, у которого, как всегда, висела медицинская сумка на боку. Дин Гиор нес волшебный телевизор, который не решились доверить дуболомам, а на плече Фараманта удобно устроилась Кагги-Карр. И наконец, позади всех, охраняя тыл, величаво шествовал Железный Рыцарь Тилли-Вилли.

Военно-воздушные силы маленькой армии представлял Карфакс. Орел нес на спине Энни. Он зорко смотрел по сторонам, но вокруг все было спокойно.

Как обрадовались наши герои, когда перешли границу владений Арахны! Над ними раскинулось давно не виданное ими голубое небо без единого облачка. Их щедро освещало своими лучами яркое солнце. Живительный свежий воздух волнами вливался в их легкие, отвыкшие дышать свободно. Сбросив опостылевшие повязки из листьев рафалоо, люди поздравляли друг друга, и даже дуболомы шумно ликовали: теперь быстро высохнут их отсыревшие без солнышка тела. И только Тилли-Вилли смотрел на небо в полном недоумении: за свою короткую жизнь он еще не видел дневное светило во всем его великолепии.

Так как отряд шел уже несколько часов и дело клонилось к вечеру, то решили остановиться здесь до утра: явишься к пещере Арахны в темноте — а вдруг колдунья устроила там засаду?

И как хороша была эта ночь на свежем теплом воздухе, под яркими крупными звездами на темносинем небе!

Вытянувшись на своем жестком ложе и глядя вверх, Чарли Блек гневно сказал:

— И этой прелести проклятая колдунья лишила Волшебную страну! За одно это она заслуживает смерти!

Энни, Тим и Артошка прекрасно провели ночь, уютно устроившись под мягким крылом Карфакса.

На рассвете вся разнокалиберная компания тронулась в путь и через три часа достигла убежища Арахны. Оно пустовало. Гномов не было видно, все куда-то скрылись.

Прежде чем отправиться на последнюю, решительную борьбу с Арахной, Страшила надумал взглянуть на нее в телевизор.

Волшебный ящик поставили на плоский камень, и все столпились перед экраном. Страшила сказал магические слова, матовое стекло осветилось, и на нем показалась Арахна. Закутанная в синюю мантию, она скрывалась среди нагромождения диких скал. По лицу колдуньи видно было, что ее одолевают злоба и страх. Она озиралась по сторонам, боясь, что враги обнаружат ее и в этом тайном убежище. Неподалеку от Арахны лежала огромная дубина, которую фея могла схватить в любой момент.

— Ого-го, милая особа вооружилась основательно! — сказал Фарамант.

Тилли-Вилли откликнулся:

— Против моего меча эта деревянная штука ничего не стоит, клянусь фок-мачтой!

Безуспешно поискав в пещере волшебную книгу Арахны, наши герои двинулись в путь, оставив на площадке перед пещерой весь громоздкий багаж.

Впереди бежал Артошка, уткнув нос в землю. Он шел по следу колдуньи, не сбиваясь с него, так же свободно, как человек по городской улице. Следить за маленьким черным шариком, катившимся меж кустарников, высоких трав, каменных завалов, Лестару и Тилли-Вилли было трудно, поэтому над ним летела КаггиКарр и служила великану надежным проводником. Сзади длинной цепочкой растянулись дуболомы и люди, а вверху медленно взмахивал огромными крыльями Карфакс. На этот раз у него на спине никого не было: в бою не до того, чтобы помнить о седоке и беречь его.

Через каждые полчаса Страшила проверял по телевизору, остается ли в своем укрытии колдунья. Арахна еще была там, но поведение ее становилось все тревожнее. Она внимательно вглядывалась в небо: уж не заметила ли она орла? Чарли Блек просигналил Карфаксу, чтобы он спустился пониже, и тот перешел на бреющий полет.

— Следы Арахны стали свежее и явственнее, — доложил командованию Артошка. — Мы приближаемся к убежищу колдуньи.

А дорога становилась все хуже. На пути встречалось множество ущелий, узких и широких. Через узкие ущелья дуболомы перекидывали мосты из захваченных с собой бревен, широкие приходилось обходить. От Тилли-Вилли, шедшего во главе колонны, требовалась величайшая осторожность: малейшая его ошибка могла привести к падению и тяжелому увечью. А это означало провал всей кампании.

— Проклятая колдунья, куда забралась! — пыхтел коротконогий Бориль, едва поспевая за спутниками.

— Оставайтесь здесь, доктор! — не раз предлагал ему Чарли Блек.

— Ни в коем случае* Медицина всегда должна быть на посту.

И храбрый маленький доктор продолжал шагать, обливаясь потом.

Внезапно на вершине горы возникла исполинская черная фигура Арахны: колдунья заметила приближение врагов.

Положение отряда Чарли Блека сделалось опасным: он очутился под обстрелом. Колдунья то и дело наклонялась, хватала мощными руками большие камни и бросала их на огромное расстояние. Камни разлетались на куски, и один из таких кусков уже разбил туловище дуболома. Снаряды, направленные в Тилли-Вилли, Железный Рыцарь с большой ловкостью отражал щитом.

Капитан Влек заметил поблизости нечто вроде двускатного каменного шатра, образованного привалившимся одна к другой большими плитами. Под большими сводами этого шатра укрылись от обстрела Арахны Чарли я его соратники.

Блек сказал:

— Когда сражаются гиганты, нам, карликам, лучше держаться в стороне. Наши удары для них не страшнее укуса козявки.

Моряк разместился близ выхода из шатра, чтобы удобнее было наблюдать картину боя. Он видел, как великан Тилли-Вилли упорно продвигался вверх по склону горы, а колдунья сбрасывала на него громадные камни. Чарли с замиранием сердца следил, как катятся вниз обломки скал, гудя и подпрыгивая. Они были так велики, что щитом их не отобьешь. Но Тилли-Вилли каждый раз ловко уклонялся в сторону, и снаряды проносились мимо.

— Бури и волны! — вдруг дико заорал моряк, размахивая руками. — Наконец то орел вступил в борьбу!

Карфакс долго выжидал подходящего момента и вдруг с разлета ударил в спину Арахны своим огромным клювом с такой силой, что колдунья чуть не потеряла равновесие и выпустила из рук камень, который собиралась бросить. Волшебница яростно обернулась к новому врагу, подхватила и земли дубину и попыталась оглушить Карфакса.

Но орел, несмотря на свои гигантские размеры, был очень проворен и искусно увертывался от ударов. Пока Арахна отбивалась от орла, Тилли-Вилли поднимался по склону огромными шагами. Все его пружины скрипели и стонали, механические мускулы находились в крайнем напряжении, а Лестар в нетерпении топал маленькими ножками по полу кабины, лихорадочно приговаривая:

— Ну еще шажок, ну, еще другой! Поднатужься, моя крошка!..

Гигант стремительно поднимался, выкрикивая угрозы:

— Гром и молния! Вот я тебе задам, проклятая колдунья, дай только мне взобраться на гору!..

Пораженная неумолимой свирепостью физиономии Тилли-Вилли злобным взглядом его раскосых глаз, Арахна цепенела от страха. А Железный Рыцарь все убыстрял свое восхождение. Чарли Блек показал себя великим знатоком военного дела, когда призвал на борьбу с Арахной Карфакса. Нелегко было могучей волшебнице сражаться на два фронта. Когда она обращалась против Тилли-Вилли и пыталась сбить его обломком скалы, орел набрасывался на ее спину, терзал клювом и острыми когтями, бил крыльями. А стоило фее повернуться к Карфаксу, как великан безнаказанно одолевал новый участок горы.

Колдунья начала понимать безнадежность своего положения. Ах, если бы у нее был волшебный ковер! Тогда, ускользнув от Железного Богатыря, она сразилась бы в воздухе один на один с гигантским орлом, и еще неизвестно, чья была бы победа. Но клочья ковра рассеялись по всей стране, и трудный бой приходилось выдерживать на земле.

Арахне оставалось одно: искать спасения в бегстве. Ей удалось ненадолго ошеломить Карфакса ловким ударом дубины, и она ринулась по склону горы гигантскими прыжками — прочь от неумолимо приближавшегося Тилли-Вилли.

Огромная фигура колдуньи вдруг исчезла из глаз Чарли Блека и его друзей, наблюдавших картину боя. Это привело моряка в отчаяние. Выхватив из рук Тима ковер, Чарли вскочил на него и приказал нести себя к месту битвы.

Но волшебный ковер только делал судорожные усилия и едва отрывался от земли на несколько дюймов: моряк был слишком тяжел для него. Тим, наблюдавший за этой сценой с большим интересом, подскочил к Чарли Влеку и воскликнул:

— Капитан, извините, лететь придется мне!

— Ладно, парень, твое счастье, — угрюмо согласился Блек и уступил место мальчику.

Ковер тотчас взвился и понес счастливого Тима О’Келли к вершине горы. Там мальчуган увидел потрясающее, незабываемое зрелище. В изодранной синей мантии колдунья мчалась по горным склонам с легкостью серны; опершись на длинную дубину, перепрыгивала через ущелья, делала крюки и петли, стараясь сбить с толку преследователя.

Быть может, это ей и удалось бы, если бы не Карфакс. Гигант вился над головой волшебницы, метил ей клювом в лицо, бил крыльями в спину, вцеплялся когтями в плечи.

А сзади, до предела использовав всю силу своих мощных механических мускулов, легкими упругими прыжками погнался за беглянкой Железный Рыцарь со страшными глазами и бестрепетной юной душой.

Озирая с высоты лабиринт хребтов и ущелий. Карфакс увидал вдалеке огромный каменный утес, с трех сторон окруженный пропастями. Орел давно знал Утес Гибели — туда и сам он и его собратья орлы не раз загоняли горных козлов и туров, и там животные находили свою смерть.

«Туда, и только, туда должен лежать путь волшебницы», — решил орел.

И как бы ни старалась Арахна уклониться в сторону от этого опасного пути, Карфакс не давал ей такой возможности. Ни вправо, ни влево, а только вперед, и каждый шаг, каждый прыжок приближал злую фею к тому месту, где должно было совершиться возмездие.

И вот, наконец. Утес Гибели!

Увидав, в какую ловушку загнали ее могучие враги. Арахна дико завыла от злобы и страха.

Обернувшись к Тилли-Вилли, Колдунья в отчаянии подняла в воздух огромную дубину.

Началась необыкновенная битва. Наблюдая ее, Тим О’Келли визжал от восторга и так вертелся на своем коврике, что десять раз слетел бы с него, если бы коврик предусмотрительно не поднимал кверху тот или иной край.

Два великана, как легкими тросточками, фехтовали своим оружием: Арахна — палицей, Тилли-Вилли — мечом. И кто знает, досталась бы Железному Рыцарю победа или он пал бы в бою, если бы не помощь Карфакса. Разъяренный орел, забывая о собственной безопасности, жестоко терзал колдунью когтями, бил ее крыльями по лицу, мешая видеть противника.

И желанный миг победы пришел!

Тилли-Вилли ловким ударом перерубил дубину волшебницы пополам. В руке Арахны остался бесполезный кусок дерева, и, швырнув его в орла, злая фея с последним смертным воплем «Урфин был прав!!» ринулась в пропасть, со дна которой поднимался белый пар.

— Победа! Победа!! — трубным голосом провозгласил орел.

— Победа!! — прогремел Тилли-Вилли, и ему слабым голосом вторил из своей кабины Лестар, счастливый, как никогда в жизни, хотя и совершенно разбитый тряской, которую ему пришлось испытать в брюхе великана за время погони и жестокой битвы.

Невозможно передать словами, какую радость испытали Чарли Блек и остальные наши герои, когда Тим О’Келли, возвратившийся на волшебном коврике, доложил им об исходе последнего боя. А вскоре вернулись и сами победители — израненный орел и покрытый пылью, с глубокими вмятинами на груди и боках Железный Рыцарь Тилли-Вилли, великан со свирепым лицом и добрым сердцем.

Какими похвалами, какими благими пожеланиями осыпали люди храброго, самоотверженного Карфакса!

Орел сказал:

— Не благодарите меня, друзья мои! Ведь и мне, как всем вам, грозил смертью Желтый Туман, значит, я сражался не только за других, но и за себя, за свое племя. А теперь я возвращусь к своим: меня ждут там с нетерпением и беспокойством. По пути я могу доставить Энни к пещере Арахны: зачем девочке утомляться по-пустому?

Прежде чем подняться на спину орла, Энни подула в свисточек, и перед ней явилась Рамина.

— Порадуйтесь вместе с нами, ваше величество, — сказала Энни. — Коварная Арахна погибла, и в ее поражении великая заслуга мышиного племени!

Девочка взяла бесконечно довольную королеву на руки, и коврик поднял их на спину Карфакса. Улетая, Энни увидела, как ее друзья веселой колонной тронулись в обратный путь.

ЖЕЛТЫЙ ТУМАН ИСЧЕЗ!

Энни провожала Карфакса глазами до тех пор, пока он не обратился в темную точку па дальнем небе и не исчез. Рамина тоже распрощалась с девочкой: она отправилась к своему народу, чтобы вести его в издревле обжитые места — в Изумрудную страну.

Энни с трепетом вошла в жилище Арахны и остановилась в удивлении: всю пещеру заполонили маленькие человечки. Там были старики, которые смотрели вверх, задрав седые бороды, и опрятные старушки в белых чепчиках и вышитых фартучках, и молодежь, и совершенно крохотные дети с огромными красивыми игрушками в руках.

Гномы расступились перед Энни, и вперед вышел представительный старик в красном колпаке: это был летописец и старейшина гномов Кастальо.

— Здравствуй, милая Энни! — с поклоном сказал гном.

— Вы знаете мое имя? — изумилась девочка.

— Мы знаем о вас все, пришельцы с Изумрудного острова и гости из-за гор, — важно пояснил Кастальо. — Немало ночей провели мы под фургоном, слушая ваши разговоры, знакомясь с вашими планами военной кампании.

И вы, конечно, открывали их Арахне?! — с негодованием воскликнула девочка.

— Ничуть не бывало, — спокойно возразил гном. — Мы держали ней-тра-ли-тет, как любит выражаться ваш друг Страшила Мудрый. Дело в том, что еще с древних времен на наше племя наложено заклятие: мы должны были служить Арахне, во всем ей повиноваться и не действовать во вред волшебнице. Но в это заклятие не входило обязательство воевать против ее врагов, — хитро улыбнулся старик, — вот мы и не воевали.

Энни подивилась изворотливости гномов и спросила:

— А почему вы до сих пор скрывались от нас?

— Вы бы потребовали, чтобы мы содействовали вам, а мы и этого не могли делать. Но теперь, когда Арахна умерла и заклятие потеряло силу, мы всецело в вашем распоряжении.

— Вы уже знаете о смерти колдуньи? — все более и более изумлялась Энни.

— Когда вы шли к убежищу Арахны в горах, ты видела по дороге маленькие серые столбики? — улыбаясь, спросил Кастальо.

— Видела, но не обратила внимания, я думала, это обыкновенные камни.

— Это были мы, гномы, завернутые с головы до ног в серые плащи. Мы непревзойденные знатоки маскировки.

— Да уж, надо признать! — согласилась девочка.

— И вот, как только Арахна пала в бою, от одного поста к другому полетело радостное известие быстрее, чем по птичьей эстафете.

— Ну и ну! Я могу только порадоваться, что в борьбе колдуньи против нас вы соблюдали нейтра… литет, — запнулась Энни на трудном слове. Воображаю, как вы могли нам пакостить.

— Уж будь спокойна! — с гордостью подтвердил Кастальо. — Но, однако, перейдем к делу. Как я полагаю, вы, победители Арахны, будете искать ее волшебную книгу, чтобы разрушить навеянные ею злые чары?

— Вы правы, милый дедушка!

— Так вот, сейчас я покажу тебе тайник госпожи.

Тайник оказался в самом дальнем, темном углу пещеры. Это была ниша, выдолбленная в стене и закрытая плоским камнем, сливавшимся со скалой. Кнопки, приводившие в действие секретные пружины, без помощи гнома найти ни за что не удалось бы.

Когда все необходимые операции были проделаны и ниша открылась, Энни с жадностью схватила толстую пергаментную книгу в порыжевшем переплете.

— Спасибо, великое спасибо, милый дедушка! — горячо воскликнула Энни. — Но как вы узнали тайну волшебницы?

— Э, я уж тебе говорил, что от наших глаз ничего не укроется. Смешнее всего была нерушимая вера госпожи Арахны в то, что тайник известен ей одной.

Старик захихикал, его смех подхватили другие гномы.

— Я еще и еще благодарю вас, друзья, но откровенно говорю, не хотела бы я иметь таких домашних шпионов, как вы, — рассмеялась Энни.

Гномы расхохотались еще громче.

Через несколько часов с гор вернулся отряд Чарли Блека. Какова была радость друзей Энни, когда они увидели в руках девочки заветную книгу цель их великой борьбы!

Ведь если бы книга не нашлась, все их труды оказались бы напрасными, и Волшебную страну ждала неминуемая гибель.

Когда поляну перед пещерой огласил веселый гул голосов, из какого-то незаметного убежища выполз Руф Билан.

Лицо предателя посерело от стыда и страха. Униженно кланяясь Страшиле и Великану из-за гор, Руф Билан просил не наказывать его слишком сурово за новую измену.

— Я не виноват, — бормотал перепуганный предатель. — Когда я проснулся от долгого сна в Пещере, меня начал воспитывать подземный рудокоп, но в это время…

— Тебя увели гномы, посланцы Арахны, — перебил Билана Страшила. — Нам все это известно. Мы знаем, что ты попал в руки колдуньи, когда из тебя можно было вылепить что угодно. И это смягчает твою вину, — добавил справедливый Правитель.

Билан бросился к его ногам.

— Так вы сохраните мне жизнь? — в восторге вскричал он. — О, я сумею оправдать ваше милосердие!..

— Да, но каков ты сейчас, ты — позор своего племени. Придется тебя снова усыпить… — Заметив испуг на лице Билана, Страшила успокоил его:Тебя усыпят ненадолго, на месяц-другой, а после этого перевоспитают по-настоящему. Отправляйся в Изумрудный город и передай Ружеро, что я прошу сделать из тебя порядочного человека.

— Мачты и паруса! — воскликнул Чарли Влек. — Это придумано здорово, друг Страшила!

Низко поклонившись и рассыпаясь в благодарностях, Руф Билан отправился навстречу новому сну. Когда его фигура скрылась за ближайшим бугром, из толпы гномов вышел Кастальо и почтительно обратился к Страшиле:

— Трижды Премудрый Правитель Изумрудного острова, мы давно наслышаны о ваших великих достоинствах и просим принять нас, гномов, под ваше высокое покровительство!

— Что это значит? — спросил удивленный Страшила.

— А это значит, что мы хотели бы стать вашими подданными. Конечно, мы сознаем, что не заслужили такой чести, но мы согласны платить дань, какую вы соизволите на нас наложить.

Страшила важно откинулся, опираясь на великолепную трость, которую сумел сохранить во время похода. Просьба гномов очень ему польстила.

— Гм… гм… — сказал он. — Ваше заявление довольно неожиданно, но кажется, ему не про-ти-во-по-каза-ны никакие привходящие об-сто-я-тель-ства.

Эта туманная фраза внушила гномам великое уважение к учености Страшилы. Их бывшая госпожа никогда не употребляла таких длинных слов!

— Следует ли понять, ваша милость, что вы согласны исполнить наше желание? — робко осведомился Кастальо.

— Да, пожалуй, — милостиво согласился Страшила. — А что касается дани… Я слышал, что вы здесь вели подробную летопись нашей страны?

— Да, ваша милость, мы ведем ее уже пять тысяч лет! — с гордостью отозвался Кастальо.

— Так вот, продолжайте вести ее и дальше, и только в этом и будет состоять дань, которую мы на вас налагаем!

— Ура!! Да здравствует Трижды Премудрый Страшила! — прокричали гномы хором.

— Но, конечно, вы будете представлять нам плоды вашей работы, — милостиво закончил Страшила.

— Тогда разрешите преподнести вам все тома нашей летописи, сохранившиеся за пять тысяч лет. У нас они лежат бесполезным грузом, а в Изумрудном городе их станут изучать историки и напишут длинные ученые труды…

Летописная библиотека была упакована и навьючена на выносливые спины дуболомов.

Обещание писать летопись гномы свято выполняют и до сих пор. В свое время в библиотеку Изумрудного города поступил 579-й том «Всеобщей Летописи Волшебной страны, в котором желающие могут прочитать описание странных и необычайных событий, происшедших в Волшебной стране, озаглавленное «Тайна заброшенного замка».

С общего согласия Чарли Влеку была предоставлена честь снять заклятие Арахны и покончить с Желтым Туманом. Ведь это он. Великан из-за гор, создал могучего Железного Рыцаря Тилли-Вилли и догадался заручиться помощью Карфакса. Без этих двух гигантов победить колдунью было бы невозможно.

Торжественную церемонию снятия колдовства решили произвести на границе бывших владений Арахны, там, где начинался Желтый Туман. Там сразу будет видно, приведут ли к желанному результату магические слова.

Несколько часов пути, и караван остановился на рубеже солнечного края и области Желтого Тумана. Впереди простиралась мутная мгла, откуда веяло сыростью и холодом. Здесь щебетали птицы, порхая по ветвям деревьев, поднимали свои головки из травы пышные цветы, порхали пестрые бабочки, а там землю покрывал снег, деревья стояли голые, в лесу было мертво и пусто.

У всех сильно бились сердца, когда Чарли Блек, глядя в книгу, громко и внятно начал произносить волшебные слова:

— Убурру-курубурру, тандарра-андабарра, фарадон-гарабадон, шабарра-шарабарра, исчезни навек, проклятый Желтый Туман, из Волшебной страны!

И о чудо! Точно чья-то исполинская рука отдернула туманный занавес, и над той стороной, где была ледяная пустыня, развернулось во всем своем великолепии голубое небо и засияло яркое солнце!

Восторг наших героев был неописуем. Энни и Тим обнимались, Чарли Блек бросил высоко в воздух свою трубку и ловко поймал ее, доктор Бориль размахивал медицинской сумкой, Лан Пирот грациозно исполнил «Танец оленя», за который получил первый приз на городском конкурсе плясунов. Артошка оглушительно лаял, забыв, что умеет говорить, а Кагги-Карр выделывала в воздухе сумасшедшие коленца. Дуболомы затеяли веселую возню, а огромный мальчишка ТиллиВилли с радости запел первую в своей жизни песню, слова и мелодию которой тут же сочинил сам.

Спасена от гибели Волшебная страна, и опять будет вечно сиять над ней жаркое солнце, круглый год станут деревья приносить сочные плоды, круглый год будут весело работать люди на полях, снимая обильные урожаи.

Чарли Блек разложил костер и, когда он разгорелся, бросил в него волшебную книгу Арахны.

— Пусть навеки исчезнут злые заклинания, заключенные в этой проклятой книге, — сказал моряк. — Кто знает, в какие руки может она попасть и какой вред причинит людям, если ее не уничтожить!

Пламя медленно листало страницы, закостеневшие за тысячи лет, и, наконец, книга вспыхнула дымным смрадным огнем. И когда от древних колдовских страниц остался только пепел, набежавший порыв ветра подхватил и унес его вдаль.

— И пусть так сгинет все зло в Волшебной стране и во всем мире! торжественно сказал Чарли Блек.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

В самом веселом расположении духа наши герои собрались разыскивать фургон, оставленный ими неподалеку от этого места.

— Капитан, я полечу вперед и все приготовлю к вашему приходу, — вызвался Тим.

Но, когда мальчик сел на коврик и приказал ему доставить себя к фургону, коврик даже не пошевельнулся. Напрасно Тим снова и снова повторял приказ, его старания не вели ни к чему.

— Да что же, в конце концов, случилось с этой штукой? — вскричал рассерженный Тим.

— Очень простая вещь, — пояснил Страшила. — Арахна умерла, ее волшебная книга сожжена, и с этим кончились все ее волшебства.

— Ну так и оставайся здесь, бесполезный ковришка!

Мальчик даже пнул коврик ногой.

— Как тебе не стыдно, — укорила его Энни. — Этот милый коврик оказал нам столько услуг, и вот твоя благодарность! — Энни свернула коврик и взяла под мышку. — Я сохраню его на память о наших приключениях.

— Ладно, давай понесу, — молвил пристыженный Тим и освободил девочку от ноши.

А Фарамант достал из кармана инвентарную опись, перелистал несколько страниц, послюнил карандаш и вычеркнул запись:

«Ковер-самолет подержанный, размером 4 x З локтя…»

А на полях сделал пометку для ясности:

«Списан, как утративший волшебную силу».

Пряча тетрадку, Фарамант важно пояснил:

— Всякое дело требует порядка. С кого спросят за недостачу, когда станут проводить инвентаризацию? Ясно, с начальника снабжения.

Путники шли по заснеженной местности, а вокруг них творились удивительные вещи. От земли шел пар, с пригорков, журча, стекали ручьи, на ветках деревьев быстро набухали почки, и кое-где на прогалинках уже робко поднимались зеленые пики травинок.

Под чудотворными лучами жаркого солнца в Волшебной стране началась весна!

Обгоняя людей, по воздуху с песнями летели птицы: соловьи, малиновки, щеглы, чижи. Это невольные гости Арахны возвращались из ее бывших владений в родные гнезда, откуда их выгнал Желтый Туман. По деревьям прыгали белки и опоссумы, а в сторонке неуклюже протопал медведь, пугливо косясь на страшное лицо Тилли-Вилли.

Наблюдательный великан заметил мишкин страх и вспомнил, что не только он, но и другие звери, завидев его, пугливо шарахались в кусты.

Тилли-Вилли остановился и подозвал медведя. Тот не осмелился ослушаться и нехотя подошел. Не решаясь смотреть в страшные глаза Железного Рыцаря, мишка угрюмо опустил голову.

— Послушай, ты, друг, — ласково обратился ТиллиВилли к медведю, — ты, кажется, боишься меня?

— Н-нет, н-не б-боюсь, — дрожащим голосом пробормотал медведь, из-за чего мне в-вас б-бояться?

— Вот и я так же думаю, — согласился гигант. — Как-никак я имею заслуги перед страной. Так почему же ты не хочешь глядеть мне в глаза?

— Н-не м-мучьте, ув-вольте…

И мишка вдруг галопом припустился в ближнюю заросль.

Тилли-Вилли смотрел ему вслед с недоумением и обидой.

— И это их благодарность… — тоскливо промолвил он.

Видя огорчение Тилли-Вилли, Страшила со свойственной ему мудростью решил утешить его.

— Не надо расстраиваться, дружок, — мягко сказал он. — Наоборот, тебе надо гордиться, что у тебя в глазах заключена маг-не-ти-че-ска-я сила…

— Ман-ге… Какая?

Страшила повторил.

— Эта сила дается далеко не каждому, — объяснил он. — Видел ты у кого-нибудь из людей такие глаза, как у тебя?

— Нет, — сказал Железный великан.

— То-то и оно. В твоем лице и особенно глазах заключена неповторимая ин-ди-ви-ду-аль-ность, и в этом твое пре-вос-ход-ство перед всеми живыми и неживыми существами!

Завороженный длинными и звучными словами, простодушный великан забыл свое горе и весело воскликнул:

— Теперь я не буду обращать внимания на испуг этих чудаков!

— И правильно сделаешь! — подбодрил его Страшила.

Путники пошли дальше. Природа оживала прямо у них на глазах.

Кагги-Карр, совершавшая свой путь на плече Железного Рыцаря, вдруг взволнованно сорвалась с места.

— Нет, я больше не могу! — закричала она. — Я должна немедленно приступить к исполнению своих обязанностей!

— А какие у вас обязанности? — невинно спросил Тим.

— Разве ты не знаешь, что я — Генеральный Директор Связи Волшебной страны? — раздраженно отозвалась ворона. — За свои заслуги я даже награждена орденом, но так как я не хвастунья, то не имею привычки его носить.

И тут ворона иронически покосилась на грудь Бориля, украшенную двумя орденами.

— Извините, ваше превосходительство, я здесь пришелец и не знал о вашем высоком звании, — молвил сконфуженный мальчик.

Польщенная громким титулом, Кагги-Карр поведала компании о своих намерениях.

— Я сейчас разошлю эстафеты по всем направлениям, — сказала ворона. Все люди, все звери, все птицы должны как можно скорее узнать о том, что Желтый Туман исчез навсегда и они могут возвращаться домой. Я пошлю гонцов в Подземелье, к Жевунам и рудокопам. Я вызову всех, кто укрылся от Желтого Тумана во владениях добрых Виллины и Стеллы. Пусть быстрее восстановится порядок в Волшебной стране!

Энни и Тим с уважением смотрели на эту взъерошенную птицу, от которой так много зависело и которая старалась принести как можно больше пользы обитателям Волшебной страны.

А Кагги-Карр уже где-то вдалеке отдавала приказания слетевшимся на ее зов ласточкам и воробьям.

Каждый новый день путешествия приносил удивительные перемены. Снег и лед давно исчезли, трава быстро поднималась из земли, деревья покрывались густой листвой и манили к себе пчел ароматом пышных цветов.

Энни, Тим и Чарли Блек с радостью узнавали прелестные пейзажи Волшебной страны. Они сами воскресили эту красоту, и потому их радость была особенно сильна.

Путников обгоняли стада антилоп, бизонов, оленей; огненно-рыжие лисы крались в чаще, выглядывая, не попадется ли им на зубы неосторожный кролик; ящерицы выползали из глубоких нор, где укрывались от мороза.

Кагги-Карр получала от своих связистов донесения по нескольку раз в день. Все известия были утешительные. Марраны уже покинули страну Болтунов, возвратились в свою долину и приступили к севу. Покидая владения Стеллы, Марраны заверили гостеприимных хозяев, что отныне они станут их вечными друзьями и их отношения не будут никогда омрачены даже тенью неприязни.

Жевуны и рудокопы тоже оставили сумрачную Пещеру и вернулись в свои уютные жилища, согретые лучами жаркого солнца. Конечно, за ними последовали и те звери, что нашли приют в Подземелье. Шатаясь от голода, щуря глаза от непривычного света, лоси, буйволы, антилопы, зайцы, еноты разбредались по лесам, возвращаясь на обжитые места.

Заботливый Страшила поинтересовался судьбой Урфина Джюса. Как перенес бывший король тяжелые недели снежного плена в своем унылом одиночестве? Не пострадало ли его здоровье?

Волшебный ящик показал Правителю Изумрудного города и его друзьям уютную долину у подножья Кругосветных гор, веселый, заново покрашенный домик Джюса, оживающую зелень на усадьбе.

Огородник вскапывал грядки, перебрасывая землю мощными взмахами лопаты. На лице его было мягкое, умиротворенное выражение, прежде совсем ему не свойственное. Прежней мрачности во взоре Урфина точно никогда и не бывало. Рядом на пеньке важно восседал филин Гуамоко, как видно, начавший поправляться после долгой голодовки.

— …Вот так-то, друг мой Гуамоколатокйнт, — продолжал говорить Урфин с филином. — Согласен ты теперь, что я оказался пророком? Ведь Арахны-то уже нет на свете…

— А как ты можешь доказать это, хозяин? — возразил филин, крайне польщенный тем, что Джюс назвал его полным именем: ведь это случалось так редко! — Может, колдунья просто опомнилась и вернула людям солнышко по доброй воле?

— По доброй воле, ха-ха-ха! — расхохотался Урфин. — Много у нее доброй воли! Нет, мне совершенно ясно, что Страшила Мудрый нашел какой-то совершенно необыкновенный способ расправиться с этой злодейкой!

Слова Урфина Джюса восхитили Страшилу, и его голова начала раздуваться от похвал. А огородник продолжал:

— Право, меня страшно интересует, что он придумал. Я, пожалуй, пошлю тебя на разведку. Не возражаешь, Гуамоколатокинт?

— С удовольствием, хозяин, все разузнаю, — бодро откликнулся филин, бесконечно довольный немудреной лестью Урфина.

Дальше слушать их разговор Страшила не стал и выключил телевизор.

— Я вижу, этот бывший у-эур-па-тор совершенно переменился, — сказал он. — Надо будет снова пригласить Урфина в Изумрудный город. Он достаточно наказан за свои прошлые преступления, пусть живет среди людей. Его поведение во время всей этой истории с Арахной выше всяких похвал.

Караван продолжал свой путь и наконец вступил в пределы Изумрудной страны. Страшила и его друзья уже не ехали в фургоне. Поручив его заботам дуболомов, они шли пешком, радуясь возрождению природы.

Стали попадаться первые фермы. Их обитатели успели возвратиться из города, где укрывались от мороза и Желтого Тумана. Фермеры работали в садах и на полях; люди были веселы, как прежде, и только их изможденные лица свидетельствовали о том, какое трудное время они пережили. А с каким энтузиазмом приветствовали они своих освободителей: Великана изза гор, Энни, Тима, Страшилу, Дровосека и прежде всего, конечно, добродушного гиганта Тилли-Вилли. Теперь это страшное лицо никого уже не пугало: все знали, что это только маска, предназначенная для устрашения злой феи.

И вот показались башни Изумрудного города. Восхищенные путники не могли оторвать от них глаз.

Изумрудный город всегда отличался великолепием, но нашим героям показалось, что он стал еще прекраснее, хотя вряд ли это возможно. Изумруды на стенах, на башнях, на воротах и крышах домов сияли чудным блеском, точно омытые дождем от пыли. Зеленые и красные черепицы на кровлях чередовались в живописном беспорядке, и весь Изумрудный город казался дивной игрушкой, созданной рукой великого мастера.

Путники переправились через канал на пароме, который давно возобновил свою работу. А Железный Мальчик перешел через канал вброд, но теперь он уже не оступался: поступь его была тверда, движения уверенны.

Тилли-Вилли устроился на житье в самом большом городском парке: в городе не нашлось ни одного дома, где он мог бы поместиться. И этот парк с утра до вечера звенел ребячьими голосами: городские мальчишки и девчонки так и тянулись к доброму великану, слегка удивляясь лишь тому, что он такой большой, но ничуть не пугаясь его лица. И Железный Мальчик всегда охотно с ними забавлялся: в его возрасте игры были самым серьезным и нужным делом.

Радостное потрясение ожидало наших путников, когда они подошли к городским воротам. Калитка, как всегда, была закрыта. Энни трижды ударила в колокол, оконце привратника открылось, и оттуда выглянул Фарамант. Он был в зеленых очках! Оказывается, Страж Ворот покинул караван час назад, опередил спутников и занял привычное, за многие годы обжитое место в сторожевой будке.

— Кто вы такие и зачем пришли в наш город? — спросил Фарамант сурово, хотя у его глаз притаилась улыбка.

— Я — Трижды Премудрый Страшила, Правитель Изумрудной страны, иду занять место, принадлежащее мне по праву.

— Я — Железный Дровосек, Правитель Мигунов, иду погостить в вашем чудесном городе по приглашению своего друга Страшилы.

— Я — Великан из-за гор, моряк соленой воды, иду в ваш прекрасный город отдохнуть после трудной борьбы с могучей колдуньей Арахной.

Потом и остальные путники представились по всей форме. Калитка раскрылась, и Фарамант встретил пришедших с корзинкой, полной зеленых очков:

— Изумрудный город приветствует вас, пришельцы, — важно сказал Страж Ворот, — но вы должны надеть зеленые очки. Таков приказ Гудвина Великого и Ужасного, и слово его — закон!

Путники, смеясь и подшучивая над Фарамантом, надели зеленые очки, и все вокруг них заблистало разнообразными оттенками зеленого цвета, от нежнобирюзового до темно-зеленого и аквамаринового.

Страшила, Дровосек, моряк Чарли и остальные вошли в город, и что тут началось!

На крылечках домов и балконах толпились люди, ребятишки целыми гроздьями лепились на крышах, держась за трубы, флюгера и резные украшения, из широко раскрытых окон выглядывали старики и старухи. От восторженных криков звенел воздух, отовсюду летели охапки цветов…

И среди всей этой радостной суматохи металась взъерошенная, охрипшая от крика Кагги-Карр, главная распорядительница торжества! Это она еще накануне явилась сюда, предупредила жителей города и окрестностей о предстоящем прибытии Страшилы и его друзей и устроила им небывалую встречу.

Процессия, сопровождаемая тысячами ликующих горожан, прошла по цветочному ковру, устилавшему улицы, и вступила на дворцовую площадь. Посреди нее, как в былые счастливые времена, бил и переливался разноцветными красками главный городской фонтан, а из бассейна, резвясь, выпрыгивали золотые и серебряные рыбки.

Дворец Страшилы, с широко раскрытыми дверями, с зеркальными окнами, готов был встретить хозяина и его гостей. Дворцовая челядь до блеска натерла паркеты, ни пылинки не оставила на стенах и потолках, шелковые и бархатные портьеры свисали с золоченых дверных карнизов, и повсюду изумруды, изумруды, изумруды!..

Нестерпимый их блеск слепил глаза, и трижды прав был умный Фарамант, когда заставил наших героев надеть зеленые очки. У дверей Тронного зала с колоссальным тортом на золотом блюде встретил гостей повар Балуоль в белом фартуке и белом колпаке, а в самом зале были накрыты столы со множеством разнообразных, самых изысканных блюд.

В Тронном зале друзей дожидался Смелый Лев. Почтенный царь зверей устарел для долгих опасных путешествий, но он был бесконечно счастлив встретить Энни и Великана из-за гор и всех остальных живыми и здоровыми. Он плакал от радости и утирал слезы кончиком хвоста.

Но Энни необычайно поразило то, что к ней с учтивым поклоном подошел долговязый тощий доктор Робиль в парадном одеянии, с орденами на груди, и в руке у него был серебряный обруч, который, по словам Дровосека, потерялся вместе с ручной ланью Ауной.

Дело объяснилось очень просто. Когда на страну опустился Желтый Туман, невидимка Ауна пришла в Фиолетовый дворец искать убежища у своей хозяйки Фрегозы, и серебряный обруч был снят с шеи беглянки. К сожалению, это случилось уже после того, как Железный Дровосек отправился в Изумрудный город, и драгоценный талисман остался в стране Мигунов до исчезновения тумана.

Обрадованная Энни тотчас надела изящное украшение на голову, но ей, конечно, не пришла мысль нажать на рубиновую звездочку, чтобы стать невидимкой. Зачем выделывать такие фокусы в кругу друзей?

Тим сказал:

— Как жаль, что мы не получили эту вещь раньше, до того, как отправились воевать с Арахной. Я пробрался бы к ней в пещеру и выкрал волшебную тетрадь.

Энни возразила:

— По-моему, из этого ничего бы не вышло. Тетрадь была запрятана надежно, и без помощи гномов найти ее не удалось бы. А если бы ты ее и нашел и мы расколдовали бы страну от Желтого Тумана, то неизвестно, что случилось бы дальше. У злой феи могли быть еще более страшные заклинания, и она навела бы на страну чтонибудь похуже Желтого Тумана.

Все согласились с Энни, что и так все получилось очень хорошо. Волшебная страна и без помощи серебряного обруча навсегда освободилась от Арахны, и отныне могучая волшебница не будет угрожать ее обитателям.

— А все-таки я больше не оставлю вам серебряный обруч, — смеясь, сказала Энни. — Вы слишком небрежно его хранили. Но, друзья мои, я не вижу здесь Рамину! Где великодушная Рамина, наша первая союзница в борьбе с Арахной?

Смущенная Кагги-Карр призналась, что это ее вина: в хлопотах она забыла о королеве полевых мышей.

— Эту ошибку мы исправим, — улыбнулась девочка и подула в магический свисток.

И тотчас на ее протянутой руке оказалась Рамина в своем парадном виде — в сверкающей золотой короне на голове. Энни и Рамина нежно приветствовали друг Друга.

Участники торжественного пира уселись за праздничный стол, а в раскрытые окна дворца на фоне сияющих снежных гор виднелась безобразная умная голова дракона Ойххо. Преданное животное ожидало спасителей Волшебной страны, готовое везти их на далекую милую родину.

В тот день, когда все это началось, мне не везло с самого утра. У нас было пять уроков. И на каждом меня вызывали. И по каждому предмету я получил двойку. Всего пять двоек за день! Четыре двойки, наверное, я получил за то, что отвечал не так, как хотелось бы учителям, а вот пятую двойку поставили совсем несправедливо.

Даже смешно сказать, из-за чего мне влепили эту несчастную двойку. За какой-то круговорот воды в природе.

Интересно, что бы вы ответили на такой вопрос учительницы:

— Куда девается вода, которая испаряется с поверхности озер, рек, морей, океанов и луж?

Не знаю, что бы вы ответили, а мне ясно, что если вода испаряется, то ее уже нет. Ведь не зря же говорят про человека, который вдруг куда-то скрылся: «Он испарился». Это значит — «он исчез». Но Зоя Филипповна, наша учительница, почему-то стала придираться и задавать лишние вопросы:

— Куда исчезает вода? А может быть, она все-таки не исчезает? Может, ты хорошенько подумаешь и ответишь как следует?

По-моему, я и так ответил как следует. Зоя Филипповна, конечно, со мной не согласилась. Я давно заметил, что учителя редко со мной соглашаются. Есть у них такой отрицательный минус.

Кому охота спешить домой, если несешь в портфеле целую кучу двоек? Мне, например, неохота. Поэтому я и шел домой через час по столовой ложке. Но как медленно ни иди, а все равно придешь домой. Хорошо еще, что папа в командировке. А то сразу бы начался разговор о том, что у меня нет характера. Об этом папа вспоминал всегда, как только я приносил двойку.

— И в кого ты такой? — удивлялся папа. — Совсем нет характера. Не можешь взять себя в руки и хорошо учиться.

— Воли у него нет, — добавляла мама и тоже удивлялась: — В кого бы это?

Мои родители имеют твердый характер и сильную волю, а вот я, оказывается, почему-то не имею. Поэтому-то я и не решился сразу притащиться домой с пятью двойками в портфеле.

Чтобы подольше тянуть время, я заходил по дороге во все магазины подряд. В книжном я встретил Люсю Карандашкину. Она моя соседка два раза: живет в одном доме со мной, а в классе сидит позади меня. Нигде от нее нет покоя — ни в школе, ни дома. Люся уже успела пообедать и прибежала в магазин за тетрадями. Был здесь и Сережа Петькин. Он пришел узнать, не получены ли новые марки. Сережа покупает марки и воображает себя филателистом. А по-моему, так собирать коллекцию марок может каждый дурак, если у него есть деньги.

Я не захотел встречаться с ребятами, но они меня заметили и сразу же стали обсуждать мои двойки. Конечно, они доказывали, что Зоя Филипповна поступила справедливо. А когда я их припер к стенке, то вышло, что они тоже не знали, куда девается испарившаяся вода. Небось влепила бы им Зоя за это по двойке — они бы сразу запели другое.

Мы спорили, кажется, немного шумно. Продавщица предложила нам выйти из магазина. Я сейчас же ушел, а ребята остались. Продавщица сразу догадалась, кто из нас лучше воспитан. А ведь завтра они будут рассказывать, что шум в магазине поднял я. Пожалуй, еще разболтают, что я на прощание показал им язык. А что тут, спрашивается, плохого? Анна Сергеевна, наш школьный врач, нисколько на это не обижается, она даже сама просит, чтобы ребята показали ей язык. А она-то уж знает, что хорошо, а что плохо.

Когда меня выставили из книжного магазина, я понял, что очень проголодался. Есть хотелось все больше, а идти домой — все меньше.

На пути остался только один магазин. Неинтересный — хозяйственный. В нем противно пахло керосином. Из него тоже пришлось уйти. Продавец три раза меня спросил:

— А что тебе здесь надо, мальчик?

Мама открыла дверь молча. Но это меня не порадовало. Я знал, что она сначала накормит меня, а потом…

Скрыть двойки было невозможно. Мама давно сказала, что читает в моих глазах все, что я хочу от нее скрыть, в том числе и то, что написано в моем дневнике. Какой же смысл врать?

Я ел и старался не смотреть на маму. Думал, сможет ли она прочесть в моих глазах сразу про все пять двоек.

Кот Кузя спрыгнул с подоконника и завертелся у моих ног. Он очень меня любит и ласкается совсем не потому, что ждет от меня что-нибудь вкусное. Кузя знает, что я пришел из школы, а не из магазина, значит, ничего, кроме плохих отметок, принести не мог.

Я старался есть как можно медленней, но это не получалось, оттого что я сильно проголодался. Мама сидела напротив, смотрела на меня и ужасно молчала. Вот сейчас, когда я съем последнюю ложку компота, и начнется…

Но раздался телефонный звонок. Ура! Звонила тетя Поля. Раньше чем через час она не отпустит маму от телефона.

— Немедленно садись за уроки, — приказала мама и взяла трубку.

За уроки, когда я так устал! Хотелось хоть часок отдохнуть и поиграть во дворе с ребятами. Но мама зажала трубку рукой и сказала, что я должен прогулку по магазинам засчитать себе за отдых. Вот как она умеет читать по глазам! Боюсь, что она прочтет и про двойки.

Пришлось уйти в свою комнату и засесть за уроки.

— Убери на своем столе! — крикнула вдогонку мама.

Легко сказать — убери! Я иногда просто удивляюсь, глядя на свой стол. Как много предметов на нем умещается. Тут рваные учебники и тетрадки в четыре листика, ручки, карандаши, линейки. Их, правда, теснят гвозди, шурупы, обрывки проволоки и другие нужные вещи. Я очень люблю гвозди. Они у меня есть всех размеров и разной толщины. А мама почему-то их совсем не любит. Она много раз выбрасывала их, но они снова возвращаются на мой стол, как бумеранги. Мама сердится на меня за то, что я больше люблю гвозди, чем учебники. А кто виноват? Конечно, не я, а учебники. Не надо быть такими скучными.

На этот раз я управился с уборкой быстро. Выдвинул ящик стола и сгреб туда все вещи. Скоро и удобно. И пыль сразу стирается. Теперь можно было приняться за уроки. Я раскрыл дневник, и передо мной замелькали двойки. Они были такие заметные потому, что их написали красными чернилами. По-моему, это неправильно. Зачем писать двойку красными чернилами? Ведь все хорошее тоже отмечают красным. Например, праздники и воскресенья в календаре. Посмотришь на красную цифру — и радуешься: в школу ходить не надо. Пятерку тоже можно писать красными чернилами. А тройку, двойку и кол — только черными! Удивительно, как наши учителя сами не могут до этого додуматься!

Уроков, как нарочно, задали очень много. А день был солнечный, теплый, и мальчишки во дворе гоняли мяч. Интересно, кто стоял вместо меня в воротах? Наверно, опять Сашка: он давно метит на мое место у ворот. Это просто смешно. Все знают, какой он сапожник.

Кот Кузя устроился на подоконнике и оттуда, как с трибуны, следил за игрой. Кузька не пропускал ни одного матча, а папа и мама не верят, что он настоящий болельщик. И зря. Он даже любит слушать, когда я рассказываю о футболе. Не перебивает, не уходит, даже мурлычет. А кошки мурлычут только тогда, когда им приятно.

Мне задали правила по безударным гласным. Надо было их повторить. Я этого делать, конечно, не стал. Бесполезно повторять то, чего все равно не знаешь. Потом надо было прочитать про этот самый круговорот воды в природе. Я вспомнил Зою Филипповну и решил лучше заняться решением задачи.

Тут тоже ничего приятного не было. Какие-то землекопы рыли неизвестно для чего какую-то траншею. Не успел я выписать условия, как заговорил репродуктор. Можно было бы немножко отвлечься и послушать. Но чей голос я услышал? Голос нашей Зои Филипповны! Мало мне в школе надоел ее голос! Она по радио советы давала ребятам, как надо готовиться к экзаменам, рассказывала, как это делает наша лучшая ученица Катя Пятеркина. Так как готовиться к экзаменам я не собирался, радио пришлось выключить.

Задача была очень трудная и бестолковая. Я уже почти стал догадываться, как ее надо решить, но… в окно влетел футбольный мяч. Это ребята вызывали меня во двор. Я схватил мяч и хотел было вылезти через окно, но мамин голос догнал меня на подоконнике.

— Витя! Ты делаешь уроки?! — кричала она из кухни. Там у нее что-то кипело и ворчало на сковородке. Поэтому мама не могла прийти и выдать мне, что полагается за побег. Она почему-то очень не любила, когда я выходил через окно, а не через дверь. Хорош бы я был, если бы мама вошла!

Я слез с подоконника, швырнул ребятам мяч и ответил маме, что делаю уроки.

Снова открыл задачник. Пять землекопов выкопали траншею в сто погонных метров за четыре дня. Что бы придумать для первого вопроса? Я уже опять почти начал соображать, но мне снова помешали. В окно заглянула Люська Карандашкина. Одна косичка была у нее перевязана красной лентой, а другая — распущена. И это не только сегодня. У нее почти каждый день так. То правая косичка распущена, то левая. Лучше бы она больше внимания обращала на свою прическу, чем на чужие двойки, тем более что у нее и своих хватает. Люся сказала, что задача о землекопах такая трудная, что даже ее бабушка не могла решить. Счастливая Люська! А у меня нет никакой бабушки.

— Давай решать вместе! — предложила Люська и через окно влезла в мою комнату.

Я отказался. Ничего хорошего из этого не вышло бы. Лучше уж самому.

Снова стал рассуждать. Пять землекопов вырыли траншею в сто погонных метров. Погонных? Почему метры называются погонными? Кто их погоняет?

Я стал думать про это и сочинил скороговорку: «Погонщик в погонах погонял погонным метром…» Тут мама снова закричала из кухни. Я спохватился и стал сильно трясти головой, чтобы забыть о погонщике в погонах и вернуться к землекопам. Ну что мне с ними делать?

— А хорошо бы погонщика назвать Паганелем. Ну а землекопы? Как с ними быть? Может, помножить их на метры?

— Не надо помножать, — возразила Люся, — все равно ничего не узнаешь.

Назло ей я все-гаки помножил землекопов. Правда, ничего хорошего про них не узнал, но зато теперь можно было переходить ко второму вопросу. Тогда я решил разделить метры на землекопов.

— Не надо делить, — опять вмешалась Люся — Я уже делила. Ничего не получается.

Конечно, я не послушал ее и разделил. Получалась такая ерунда, что я стал искать ответа в задачнике. Но, как назло, там была вырвана страница с ответом про землекопов. Пришлось всю ответственность взять целиком на себя. Я все перерешил. Вышло, что работу должны были выполнить полтора землекопа. Почему полтора? Откуда я знаю! В конце концов, какое мне дело, сколько землекопов рыли эту самую траншею? Кто теперь вообще роет землекопами? Взяли бы экскаватор и сразу бы покончили с траншеей и работу бы скорей сделали, и школьникам бы голову не морочили. Ну, как бы там ни было, а задача решена. Можно уже побежать к ребятам. И я, конечно, побежал бы, но меня остановила Люська.

— А когда мы будем учить стихи? — спросила она у меня.

— Какие стихи?

— Как какие? Забыл? А «Зима. Крестьянин торжествуя»? Я никак не могу их запомнить.

— Это потому, что они неинтересные, — сказал я — Вот те стихи, что сочинили в нашем классе мальчишки, сразу запоминаются. Потому, что интересные.

Люся новых стихов не знала. Я их прочел ей на память:

Нам учиться целый день

Лень, лень, лень

Надоело!

Нам бы бегать и играть,

Мяч бы по полю гонять —

Это дело!

Люсе стихи так понравились, что она их сразу запомнила. Вдвоем мы быстро одолели «крестьянина». Я уже собирался потихоньку вылезти в окно, но Люся опять вспомнила — они должны вставлять в слова пропущенные буквы. У меня даже зубы заныли от досады. Кому интересно делать бесполезную работу? Буквы в словах пропускают, как нарочно, самые трудные. По-моему, это нечестно. Как бы ни хотелось, а вставлять пришлось.

П..друга дней моих суровых,

Г..лубка дряхлая моя.

Люся уверяет, что это стихотворение Пушкин написал своей няне. Это ей сказала бабушка. Неужели Карандашкина считает меня таким простачком? Так я и поверю, что у взрослых бывают няни. Просто бабушка посмеялась над нею и все.

Но как же быть с этой «п…другой»? Мы посоветовались и решили уже вставить букву «а», как вдруг в комнату ввалились Катя и Женьчик. Не знаю, почему им вздумалось припереться. Я, во всяком случае, их не приглашал. Не хватало еще, чтобы Катька отправилась на кухню и доложила моей маме, сколько двоек я сегодня нахватал. Ко мне и Люсе эти зубрилы относились свысока, потому что учились лучше нас. У Кати были выпученные круглые глаза и толстые косы. Этими косами она гордилась так, как будто их выдали ей за хорошую успеваемость и отличное поведение. Говорила Катя медленно, нараспев, все делала с толком и никогда не спешила. А о Женьчике просто и рассказывать нечего. Он сам по себе почти и не говорил, а только повторял Катины слова. Женьчиком звала его бабушка, которая провожала его в школу, как маленького. Поэтому и мы все стали звать его Женьчиком. Только Катя звала его Евгением. Она любила все делать правильно.

Катя поздоровалась, как будто мы с нею сегодня не виделись, и сказала, посмотрев на Люсю:

— Опять у тебя коса расплелась. Это неряшливо. Причешись.

Люся боднула головой. Она не любила причесываться. Она не любила, когда ей делали замечания. Катя вздохнула. Женьчик тоже вздохнул. Катя покачала головой. Женьчик тоже покачал.

— Раз вы здесь оба, — сказала Катя, — мы вас двоих и подтянем.

— Подтягивайте скорей! — закричала Люся. — А то нам некогда. Мы еще не все уроки сделали.

— А какой у вас ответ получился в задаче? — спросила Катя, точь-в-точь как Зоя Филипповна.

— Полтора землекопа, — ответил я нарочно очень грубо.

— Неправильно, — спокойно возразила Катя.

— Ну и пусть неправильно. Тебе-то что! — ответил я и сделал ей страшную гримасу.

Катя опять вздохнула и опять покачала головой. Женьчик, конечно, тоже.

— Ей больше всех надо! — выпалила Люська.

Катя поправила свои косы и медленно сказала:

— Пойдем, Евгений. Они еще и грубят.

Женьчик рассердился, покраснел и самостоятельно выругал нас. Мы этому так удивились, что ничего ему не ответили. Катя сказала, что они сейчас же уйдут, и от этого будет хуже только нам, так как мы останемся неподтянутыми.

— Прощайте, лодыри, — ласково сказала Катя.

— Прощайте, лодыри, — пискнул Женьчик.

— Попутный ветер в спину! — гаркнул я.

— До свиданья, Пятеркины-Четверкины! — пропела смешным голосом Люська.

Это было, конечно, не совсем вежливо. Ведь они были у меня в доме. Почти в гостях. Вежливо — невежливо, а я их все-таки выставил. Да и Люська убежала вслед за ними.

Я остался один. Просто удивительно, до чего не хотелось делать уроки. Конечно, если бы у меня была сильная воля, я взял бы, назло себе, и сделал. Вот у Кати небось была сильная воля. Надо будет помириться с нею и спросить, как она ее приобрела. Папа говорит, что каждый человек может выработать волю и характер, если он борется с трудностями и презирает опасность. Ну а с чем мне бороться? Папа говорит — с ленью. Но разве лень — трудность? А вот опасность я бы с удовольствием презирал, да только где ее возьмешь?

Я был очень несчастным. Что такое несчастье? По-моему, когда человека заставляют силой делать то, что ему совсем не хочется, это и есть несчастье.

За окном кричали мальчишки. Солнце светило, очень сильно пахло сиренью. Меня тянуло выпрыгнуть в окно и побежать к ребятам. Но на столе лежали мои учебники. Они были изорванные, залитые чернилами, грязные и ужасно скучные. Но они были очень сильными. Они держали меня в душной комнате, заставляли решать задачу о каких-то допотопных землекопах, вставлять пропущенные буквы, повторять никому не нужные правила и делать многое другое, что мне было совсем неинтересно. Я так вдруг возненавидел свои учебники, что схватил их со стола и что было сил швырнул на пол.

— Пропадите вы пропадом! Надоели! — закричал я не своим голосом.

Раздался такой грохот, словно с высокого дома на мостовую упали сорок тысяч железных бочек. Кузя метнулся с подоконника и прижался к моим ногам. Стало темно, как будто потухло солнце. А ведь оно только что светило. Потом комната озарилась зеленоватым светом, и я заметил каких-то странных человечков. На них были балахоны из покрытой кляксами мятой бумаги. У одного на груди чернело очень знакомое пятно с ручками, ножками и рожками. Точно такие же ножки-рожки я пририсовал к кляксе, которую посадил на обложку учебника географии.

Человечки молча стояли вокруг стола и сердито на меня смотрели. Надо было что-то немедленно делать. Поэтому я вежливо спросил:

— А кто вы такие будете?

— Ты присмотрись внимательней — может быть, и узнаешь, — ответил человечек с кляксой.

— Он не привык глядеть на нас внимательно точка, — гневно сказал другой человечек и пригрозил мне пальчиком, выпачканным чернилами.

Я все понял. Это были мои учебники. Они почему-то ожили и явились ко мне в гости. Если бы вы слышали, как они меня упрекали!

— Ни под каким градусом широты и долготы никто и нигде на земном шаре так не обращается с учебниками, как ты! — кричала География.

— Ты обливаешь нас чернилами! Ты рисуешь на наших страницах всякую ерунду, — надрывалась Грамматика.

— Почему вы так напали на меня? Разве Сережа Петькин или Люся Карандашкина учатся лучше?

— Пять двоек! — крикнули хором учебники.

— Но ведь я сегодня приготовил уроки!

— Сегодня ты неправильно решил задачу!

— Не усвоил зоны!

— Не понял круговорота воды в природе!

Больше всех кипятилась Грамматика.

— Сегодня ты не повторил безударных гласных! Не знать родного языка – позор, несчастье, преступление!

Терпеть не могу, когда на меня кричат. Тем более хором. Обижаюсь. Вот и сейчас я очень обиделся и ответил, что как-нибудь проживу и без безударных гласных, и без умения решать задачи, и тем более без этого самого круговорота.

Тут мои учебники онемели. Они смотрели на меня с таким ужасом, как будто я в их присутствии нагрубил директору школы. Потом они стали шептаться и решили, что меня нужно немедленно, как вы думаете — что? Наказать? Ничего подобного! Спасти! Чудаки! От чего, спрашивается, спасти?

География сказала, что лучше всего отправить меня в Страну невыученных уроков. Человечки сразу же с нею согласились.

— А есть ли в этой стране трудности и опасности? — спросил я.

— Сколько угодно, — ответила География.

— Все путешествие состоит из трудностей. Это ясно, как дважды два — четыре, — прибавила Арифметика.

— Каждый шаг там грозит опасностью для жизни! — старалась припугнуть меня Грамматика.

Об этом стоило подумать. Ведь там не будет ни папы, ни мамы, ни Зои Филипповны!

Никто не станет каждую минуту останавливать меня и кричать: «Не ходи! Не бегай! Не прыгай! Не подглядывай! Не подсказывай! Не вертись на парте!» — и еще десяток разных «не», которых я терпеть не могу.

Может, как раз в этом путешествии мне удастся развить волю и приобрести характер. Вернусь оттуда с характером — вот папа удивится!

— А может быть, мы придумаем для него что-нибудь другое? — спросила География.

— Не надо мне другого! — закричал я. — Так и быть. Отправлюсь в эту вашу опасно-трудную страну.

Я хотел было спросить их, а удастся ли мне закалить там волю и приобрести характер настолько, чтобы я мог сам добровольно делать уроки. Но не спросил. Постеснялся.

— Решено! — сказала География.

— Ответ правильный. Перерешать не будем, — добавила Арифметика.

— Отправляйся немедленно, — закончила Грамматика.

— Ладно, — сказал я как можно вежливей. — Но только как это сделать? Поезда, наверно, в эту страну не ходят, самолеты не летают, пароходы не плывут.

— Мы поступим так, — сказала Грамматика, — как всегда поступали в русских народных сказках. Возьмем клубок…

Но клубка у нас никакого не было. Мама не умела вязать.

— Есть ли у вас в доме что-нибудь шарообразное? — спросила Арифметика, и, так как я не понял, что такое «шарообразное», она объяснила: — Это все равно, что круглое.

— Круглое?

Я вспомнил, что тетя Поля подарила мне в день рождения глобус. Я и предложил этот глобус. Правда, он на подставке, но ведь ее и отодрать нетрудно. География почему-то обиделась, замахала руками и закричала, что она не позволит. Что глобус — великое наглядное пособие! Ну и все такое прочее, что совсем не шло к делу. В это время в окно влетел футбольный мяч. Оказывается, он тоже шарообразный. Все согласились засчитать его за клубок.

Мяч будет моим проводником. Я должен идти за ним и не отставать. А если потеряю его, то не смогу вернуться домой и навсегда останусь в Стране невыученных уроков.

После того как меня поставили в такую колониальную зависимость от мяча, этот шарообразный сам собой спрыгнул на подоконник. Я полез за ним, а Кузя за мной.

— Назад! — крикнул я коту, но он не послушался.

— Я пойду с тобой, — заявил мой кот человеческим голосом.

— Теперь в путь, — сказала грамматика. — Повторяй за мной:

Ты лети, футбольный мяч,

Не вприпрыжку и не вскачь,

Не сбивайся на пути,

Прямо в ту страну лети,

Где живут ошибки Вити,

Чтобы он среди событий,

Полных страха и тревог,

Сам себе помочь бы смог.

Я повторил стихи, мяч сорвался с подоконника, вылетел из окна, а за ним полетели и мы с Кузей. География помахала мне на прощание рукой и крикнула:

— Если тебе придется очень уж плохо, зови меня на помощь. Так и быть выручу!

Мы с Кузей быстро поднялись в воздух, а мяч летел перед нами. Вниз я не смотрел. Боялся — голова закружится. Чтобы не было очень страшно, я не сводил глаз с мяча. Долго ли мы летели — не знаю. Не хочу врать. В небе светило солнце, а мы с Кузей неслись за мячом, как будто были привязаны к нему веревочкой и он тащил нас на буксире. Наконец мяч стал снижаться, и мы опустились на лесную дорогу. Мяч катился, перепрыгивая через пни и поваленные деревья. Он не давал нам никакой передышки. Опять не могу сказать, сколько мы шли. Солнце ни разу не закатывалось. Поэтому можно подумать, что мы шли всего один день. Но кто знает, закатывается ли вообще солнце в этой неизвестной стране?

Как хорошо, что Кузя увязался за мной! Как хорошо, что он стал разговаривать, как человек! Мы с ним болтали всю дорогу. Мне, правда, не очень нравилось, что он слишком много рассказывал о своих приключениях: он любил охотиться на мышей и ненавидел собак. Обожал сырое мясо и сырую рыбу. Поэтому больше всего болтал о собаках, мышах и еде. Все же он был малообразованным котом. Оказалось, в футболе он ровным счетом ничего не понимал, а смотрел потому, что вообще любит наблюдать за всем, что двигается. Это ему напоминает охоту на мышей. Значит, слушал он про футбол только из вежливости.

Мы шли по лесной тропинке. Вдали показался высокий холм. Мяч обогнул его и скрылся. Мы очень испугались и бросились вдогонку за ним. За холмом мы увидели большой замок с высоченными воротами и каменным забором. Я присмотрелся к забору и заметил, что он состоит из огромных переплетающихся букв.

У моего папы есть серебряный портсигар. На нем вырезаны две переплетенные буквы — Д и П. Папа объяснил, что это называется вензелем. Так вот этот забор и был сплошным вензелем. Мне даже кажется, что он был и не каменный, а из какого-то другого материала.

На воротах замка висел замок килограммов сорок весом. По обеим сторонам входа стояли два странных человека. Один согнулся так, что казалось, будто он разглядывает свои колени, а другой был прям, как палка.

Согнутый держал огромную ручку, а прямой — такой же карандаш. Они стояли неподвижно, словно неживые. Я подошел поближе и потрогал согнутого пальцем. Он не пошевелился. Кузя обнюхал их обоих и заявил, что, по его мнению, они все-таки живые, хотя человеком от них не пахнет. Мы с Кузей назвали их Крючок и Палка. Наш мяч рвался в ворота. Я подошел к ним и хотел попробовать толкнуть замок. А вдруг он не заперт? Крючок и Палка скрестили ручку и карандаш и преградили мне дорогу.

— Ты кто? — отрывисто спросил Крючок.

А Палка, как будто его толкнули под бока, закричал во весь голос:

— Ох! Ах! Ох, ох! Ах, ах!

Вежливо ответил, что я ученик четвертого класса. Крючок покрутил головкой. Палка разохался так, как будто я сказал что-то очень нехорошее. Потом Крючок покосился на Кузю и спросил:

— А ты, который с хвостом, тоже ученик?

Кузя сконфузился и промолчал.

— Это кот, — объяснил я Крючку, — он животное. А животные имеют право не учиться.

— Имя? Фамилия? — допрашивал Крючок.

— Перестукин Виктор, — ответил я, как на перекличке.

Если бы вы видели, что стало с Палкой!

— Ох! Ах! Увы! Тот! Самый! Ох! Ах! Увы! — без передышки выкрикивал он минут пятнадцать подряд.

Мне это здорово надоело. Мяч привел нас в Страну невыученных уроков. Почему же мы должны стоять у ее ворот и отвечать на дурацкие вопросы? Я потребовал, чтобы мне немедленно дали ключ отпереть замок. Мяч шевельнулся. Я понял, что действую правильно.

Палка подал громадный ключ и закричал:

— Открывай! Открывай! Открывай!

Я вставил ключ и хотел его повернуть, но не тут-то было. Ключ не поворачивался. Стало ясно, что надо мной смеются.

Крючок спросил, не сумею ли я написать правильно слова: «замочек» и «ключик». Если сумею, ключ тут же отопрет замок. Отчего же не суметь! Подумаешь, хитрость, какая! Неизвестно, откуда появилась классная доска и повисла перед самым моим носом прямо в воздухе.

— Пиши! — крикнул Палка и подал мне мел.

Я сразу написал: «ключ…» — и остановился.

— Пиши! Дальше! — приказал Палка.

Хорошо ему было кричать, а если я не знаю, что писать дальше: ЧИК или ЧЕК.

Как правильно — клюЧИК или клюЧЕК? То же самое было и с «замочком». ЗамоЧИК или замоЧЕК? Было над чем подумать.

Есть же какое-то правило… А какие правила грамматики я вообще знаю? Стал припоминать. Кажется, после шипящих не пишется… Но причем тут шипящие? Они сюда никак не подходят.

Кузя посоветовал писать наобум. Если напишешь неправильно, потом исправишь. А так разве можно угадать? Это был толковый совет. Я уже собирался так и сделать, но Палка закричал:

— Нельзя! Неуч! Невежда! Увы! Пиши! Сразу! Правильно! — Почему-то он ничего не говорил спокойно, а только все выкрикивал.

Я сел на землю и стал вспоминать. Кузя все время вертелся возле меня и часто задевал своим хвостом по лицу. Я прикрикнул на него. Кузя обиделся.

— Зря расселся, — сказал Кузя, — все равно не вспомнишь.

Но я вспомнил. Назло ему вспомнил. Пожалуй, это было единственное правило, которое я знал. Вот уж не думал, что оно когда-нибудь мне так здорово пригодится!

— Если в родительном падеже слова в суффиксе выпадает гласная, то пишется ЧЕК, а если не выпадает — пишется ЧИК.

Это не трудно проверить: именительный — замоЧЕК, родительный — замоЧКА. Ага! Буква выпала. Значит правильно — замоЧЕК. Теперь совсем легко проверить и «ключик». Именительный — клюЧИК, родительный — клюЧИКа. Гласная остается на месте. Значит, надо писать «клюЧИК».

Палка захлопал в ладоши и закричал:

— Чудесно! Прелестно! Восхитительно! Ура!

Я крупными буквами смело написал на доске: «ЗАМОЧЕК, КЛЮЧИК». Потом легко повернул ключ в замке, и ворота распахнулись. Мяч покатился вперед, а мы с Кузей пошли за ним. Палка и Крючок поплелись сзади.

Мы прошли по пустым комнатам и очутились в огромном зале. Здесь кто-то крупно написал красивым почерком прямо на стенах правила грамматики. Путешествие наше начиналось очень удачно. Я легко вспомнил правило и открыл замок! Если все время будут встречаться только такие трудности, мне и делать здесь нечего…

В глубине зала на высоком стуле сидел старик с белыми волосами и белой бородой. Если бы он держал в руках маленькую елочку, его можно было бы принять за Деда Мороза. Белый плащ старика был расшит блестящим черным шелком. Когда я хорошенько рассмотрел этот плащ, то увидел, что он весь вышит знаками препинания.

Возле старика вертелась сгорбленная старушка со злыми красными глазками. Она все что-то шептала ему на ухо и показывала на меня рукой. Старуха нам не понравилась сразу. Кузе она напоминала бабушку Люси Карандашкиной, которая часто била его веником за то, что он воровал у нее сосиски.

— Надеюсь, вы примерно накажете этого невежду, ваше величество, Глагол Повелительного Наклонения! — сказала старушка.

Старик важно посмотрел на меня.

— Перестань! Не злись, Запятая! — приказал он старушке.

Оказывается, это была Запятая! Ох и кипятилась же она!

— Как же мне не злиться, ваше величество? Ведь мальчишка еще ни разу не поставил меня на мое место!

Старик строго посмотрел на меня и поманил пальцем. Я подошел.

Запятая еще больше засуетилась и прошипела:

— Посмотрите на него. Сразу видно, что он безграмотный.

Неужели это было заметно по моему лицу? Или она тоже умела читать в глазах, как моя мама?

— Расскажи, как ты учишься! — приказал мне Глагол.

— Скажи, что хорошо, — прошептал Кузя, но я как-то постеснялся и ответил, что учусь, как все.

— А знаешь ли ты грамматику? — ехидно спросила Запятая.

— Скажи, что отлично знаешь, — снова подсказал Кузя.

Я толкнул его ногой и ответил, что знаю грамматику не хуже других. После того, как я при помощи своих знаний открыл замок, я имел полное право так ответить. И вообще уже хватит задавать мне вопросы, какие у меня отметки. Я, конечно, не стал слушать глупые Кузины подсказки и заявил ей, что отметки у меня разные.

— Разные? — зашипела Запятая. — А вот это мы сейчас проверим.

Интересно, как это она могла сделать, если я не взял с собой дневника?

— Давайте документы! — завопила старуха противным голосом.

В зал вбежали человечки с одинаковыми круглыми личиками. У одних были вышиты на белых платьицах черные кружочки, а у других — крючочки, у третьих — и крючочки и кружочки. Два человечка внесли какую-то огромную синюю папку. Когда они развернули ее, я увидел, что это была моя тетрадь по русскому языку. Она почему-то стала чуть не с меня ростом.

Запятая показала первую страницу, на которой я увидел свой диктант. Теперь, когда тетрадь увеличилась, он выглядел еще безобразней. Ужасно много поправок красным карандашом. А сколько клякс!.. Наверно, тогда у меня было очень плохое перо. Под диктантом стояла двойка, похожая на большую красную утку.

— Двойка! — злорадно объявила Запятая, как будто и без нее не было ясно, что это двойка, а не пятерка.

Глагол приказал перевернуть страницу. Человечки перевернули. Тетрадка жалобно и тихо застонала. На второй странице я написал изложение. Кажется, оно было еще хуже диктанта, потому что под ним стоял кол.

— Перевернуть! — приказал Глагол.

Тетрадь застонала еще жалобней. Хорошо, что на третьей странице ничего не было написано. Правда, я на ней нарисовал рожицу с длинным носом и косыми глазами. Ошибок здесь, конечно, не было, потому что под рожицей я написал всего два слова: «Эта коля».

— Перевернуть? — спросила Запятая, хотя отлично видела, что дальше переворачивать некуда. В тетради насчитывалось всего три страницы. Остальные я вырвал для того, чтобы сделать из них голубей.

— Довольно, — приказал старик. — Как же ты, мальчик, говорил, что отметки у тебя разные?

— Разрешите мне мяукнуть? — неожиданно вылез Кузя. — Прошу прощения, но мой хозяин не виноват. Ведь в тетрадке не только двойки, но есть и единица. Значит, отметки все-таки разные.

Запятая захихикала, а Палка в восторге закричал:

— Ах! Ох! Уморил! Ой! Потеха! Умник!

Я молчал. Непонятно, что со мной делалось. Уши и щеки горели. Я не мог смотреть старику в глаза. Так, не глядя на него, я и сказал, что он знает, кто я, а я не знаю, кто они такие. Кузя меня поддержал. По его мнению, это была нечестная игра. Глагол внимательно выслушал нас, обещал показать всех своих подданных и познакомить с ними. Он взмахнул линейкой — раздалась музыка, и на середину зала выбежали человечки с кружочками на одежде. Они стали плясать и петь:

Мы ребята точные,

Мы зовемся Точками.

Чтобы правильно писать,

Где нас ставить, надо знать.

Наше место надо знать!

Кузя спросил, знаю ли я, где их надо ставить. Я ответил, что иногда ставлю правильно.

Глагол снова взмахнул линейкой, и Точек сменили человечки, на платьицах которых были вышиты две запятые. Они взялись за ручки и спели:

Мы веселые сестрички,

Неразлучные Кавычки.

Если я открою фразу, — спела одна, —

Я ее закрою сразу, — подхватила другая.

Кавычки! Знаю я их! Знаю и не люблю. Поставишь их — говорят, не надо, не поставишь — говорят, вот здесь-то и надо было поставить кавычки. Никогда не угадаешь…

После Кавычек вышли Крючок и Палка. Ну и смешная же это была парочка!

Крючок запел толстым голосом:

Меня и брата знает всякий,

Мы выразительные знаки.

Я самый значительный —

Вопросительный!

А Палка спел совсем коротко:

Я самый замечательный —

Восклицательный!

Вопросительный и Восклицательный! Старые знакомые! Они были немножко лучше остальных знаков. Их реже надо было ставить, поэтому за них реже и попадало. Они все же были приятней, чем эта злобная горбунья Запятая. Но она уже стояла передо мной и пела своим скрипучим голосом:

Хоть я лишь точка с хвостиком,

Невелика я ростиком,

Но я в грамматике нужна

И всем для чтения важна.

Все люди, без сомнения,

О том, конечно, знают,

Что важное значение

Имеет Запятая.

У Кузи даже шерсть стала дыбом от такого нахального пения. Он попросил у меня разрешения оторвать у Запятой хвостик и превратить ее в Точку. Разумеется, я не разрешил ему хулиганить. Может быть, мне самому хотелось кое-что сказать старухе, но надо же себя как-то сдерживать. Нагрубишь, а потом тебя отсюда и не выпустят. А уйти от них давно уже хотелось. С тех самых пор, как я увидел свою тетрадь. Я подошел к Глаголу и спросил его, нельзя ли мне уйти. Старик не успел и рта раскрыть, как Запятая заверещала на весь зал:

— Ни за что! Пусть сначала докажет, что знает правописание безударных гласных!

Тут же она стала придумывать различные примеры.

На мое счастье, в зал вбежала огромная собака. Кузя, конечно, зашипел и вскочил мне на плечо. Но собака и не собиралась на него кидаться. Я нагнулся и погладил ее по рыжей спинке.

— Ах, ты любишь собак! Очень хорошо! — ехидно сказала Запятая и хлопнула в ладоши. Тут же передо мной опять повисла в воздухе черная доска. На ней было написано мелом: «С…бака».

Я быстро сообразил в чем дело. Взял мел и вписал букву «а». Получилось: «Сабака».

Запятая расхохоталась. Глагол нахмурил седые брови. Восклицательный заахал и заохал. Собака оскалилась и зарычала на меня. Я испугался ее злой морды и побежал. Она погналась за мной. Кузя отчаянно шипел, вцепившись когтями в мою куртку. Я догадался, что неправильно вставил букву. Вернулся к доске, стер «а» и написал «о». Собака тут же перестала рычать, лизнула мою руку и выбежала из зала. Теперь я никогда не забуду, что собака пишется через «о».

— Может быть, только эта собака пишется через «о»? — спросил Кузя. — А все другие через «а»?

— Кот такой же невежда, как его хозяин, — хихикнула Запятая, но Кузя ей возразил, что собак он знает лучше, чем она. От них, по его мнению, можно всегда ожидать любой подлости.

Пока шел этот разговор, в высокое окно заглянул солнечный луч. В зале сразу посветлело.

— Ах! Солнце! Чудесно! Прелестно! — радостно выкрикивал восклицательный.

— Ваше величество, солнце, — шепнула Запятая Глаголу. — Спросите невежду…

— Хорошо, — согласился Глагол и махнул рукой. На черной доске исчезло слово «собака» и появилось слово «со..нце».

— Какая буква пропущена? — спросил Вопросительный.

Я прочел еще раз: «Со..нце». По-моему, тут ничего не пропущено. Просто ловушка! А я в нее не попадусь! Если все буквы на месте, зачем же вставлять лишние? Что было, когда я об этом сказал! Запятая хохотала как сумасшедшая. Восклицательный плакал и ломал ручки. Глагол хмурился все больше и больше. Луч солнца скрылся. В зале стало темно и очень холодно.

— Ах! Увы! Ох! Солнце! Умираю! — вопил Восклицательный.

— Где солнце? Где тепло? Где свет? — беспрерывно, как заведенный, спрашивал Вопросительный.

— Мальчишка рассердил солнце! — гневно гремел Глагол.

— Я замерзаю, — плакал Кузя и прижимался ко мне.

— Отвечай, как пишется слово «солнце»! — приказал Глагол.

В самом деле, как пишется слово «солнце»? Зоя Филипповна всегда советовала нам изменять слово так, чтобы все сомнительные и скрытые буквы вылезали наружу. Быть может, попробовать? И я начал выкрикивать: «Солнце! Солнышко! Солнечный!» Ага! Вылезла буква «л». Я схватил мел и быстро вписал ее. В эту же минуту солнце снова заглянуло в зал. Стало светло, тепло и очень весело. В первый раз я понял, как сильно люблю солнце.

— Да здравствует солнце через букву «л»! — весело запел я.

— Ура! Солнце! Свет! Радость! Жизнь! — кричал Восклицательный.

Я завертелся на одной ножке и тоже стал выкрикивать:

Солнышку веселому

Школьный наш привет!

Нам без солнца милого

Просто жизни нет.

— Замолчать! — рявкнул Глагол.

Я так и замер на одной ножке. Веселье сразу пропало. Даже стало как-то неприятно и страшновато.

— Прибывший к нам ученик четвертого класса Виктор Перестукин, — сурово говорил старик, — обнаружил редкое, безобразное невежество. Проявил презрение и нелюбовь к родному языку. За это он будет сурово наказан. Я удаляюсь для вынесения приговора. Заключить Перестукина в квадратные скобки!

Глагол ушел. Запятая побежала за ним и все время приговаривала на ходу:

— Никакой пощады! Только никакой пощады, ваше величество!

Человечки принесли большие железные скобки и поставили их слева и справа от меня.

— Все это очень плохо, хозяин, — серьезно сказал Кузя и стал махать хвостом. Он всегда так делал, когда бывал чем-нибудь недоволен. — Нельзя ли улизнуть отсюда?

— Это было бы очень здорово, — ответил я, — но ты же видишь, что я арестован, заключен в скобки и нас сторожат. Кроме того, и мяч лежит неподвижно.

— Бедный! Несчастный! — застонал Восклицательный. — Ох! Ой! Увы! Увы! Увы!

— Тебе страшно, мальчик? — спросил Вопросительный.

Вот чудаки! Почему мне должно быть страшно? Почему меня нужно жалеть? — Не надо злить сильных, — сказал Кузя. — Одна моя знакомая кошка по имени Киса имела привычку злить цепного пса. Каких только гадостей она ему не говорила! И вот однажды пес сорвался с цепи и навсегда отучил ее от этой привычки.

Добрые знаки волновались все больше и больше. Восклицательный твердил, что я не понимаю опасности, которая надо мной нависла. Вопросительный задал мне кучу вопросов и под конец поинтересовался, нет ли у меня какой-нибудь просьбы.

Чего бы это попросить? Мы с Кузей посоветовались и решили, что сейчас самое время позавтракать. Знаки объяснили мне: я получу все, что пожелаю, если правильно напишу свое желание. Конечно, тут же выскочила доска и повисла передо мной. Чтобы не ошибиться, мы с Кузей обсудили этот вопрос еще раз. Кот не мог придумать ничего более вкусного, чем любительская колбаса. Я больше люблю полтавскую. Но в словах «любительская» и «полтавская» можно наделать пропасть ошибок. Поэтому я решил попросить просто колбасы. Но есть колбасу без хлеба не очень-то вкусно. И поэтому для начала я написал на доске: «Хлеп». Но никакого хлеба мы с Кузей не увидели.

— Где же ваш хлеб?

— Написано неправильно! — хором ответили знаки.

— Не знать, как пишется такое важное слово! — проворчал кот.

Придется есть колбасу без хлеба. Делать нечего.

Я взял мел и крупно вывел: «Калбаса».

— Неправильно! — закричали знаки.

Я стер и написал: «Калбоса».

— Неправильно! — завопили знаки.

Я опять стер и написал: «Колбоса».

— Неправильно! — заорали знаки. Я разозлился и швырнул мел. Они просто издевались надо мной.

— Поели и хлеба, и колбасы, — вздохнул Кузя. — Непонятно, зачем мальчики ходят в школу. Неужели тебя там не научили правильно написать хоть одно съедобное слово?

Одно съедобное слово я, пожалуй, мог бы написать правильно. Я стер «колбасу» и написал «лук». Тотчас же появились Точки и внесли на блюде очищенный лук. Кот обиделся и зафыркал. Он не ел лука. Я его тоже не любил. А есть хотелось ужасно. Мы начали жевать лук. Из глаз потекли слезы.

Вдруг раздался гонг.

— Не плачь! — крикнул Восклицательный. — Еще есть надежда!

— Как ты относишься к Запятой, мальчик? — спросил Вопросительный.

— По мне, она вовсе не нужна, — ответил я откровенно. — Читать можно и без нее. Ведь когда читаешь, то не обращаешь на запятые никакого внимания. А вот когда пишешь и забудешь ее поставить, тебе непременно попадет.

Восклицательный еще больше расстроился и стал охать на все лады.

— А ты знаешь, что запятая может решить судьбу человека? — спросил Вопросительный.

— Хватит рассказывать сказки, я не маленький!

— Мы с хозяином уже давно не котята, — поддержал меня Кузя.

В зал вошли Запятая и несколько Точек, которые несли большой свернутый лист бумаги.

— Это приговор, — объявила Запятая.

Точки развернули лист. Я прочел:

ПРИГОВОР по делу невежды Виктора Перестукина:

КАЗНИТЬ НЕЛЬЗЯ ПОМИЛОВАТЬ.

— Казнить нельзя! Помиловать! Ура! Помиловать! — радовался Восклицательный. — Казнить нельзя! Ура! Прекрасно! Великодушно! Ура! Чудесно!

— Вы думаете, казнить нельзя? — серьезно спросил Вопросительный. Видно, он сильно сомневался.

О чем они говорят? Кого казнить? Меня? Да какое они имеют право? Нет, нет, это какая-то ошибка!

Но Запятая ехидно посмотрела на меня и сказала:

— Знаки неверно понимают приговор. Казнить тебя надо, помиловать нельзя. Вот так надо и понимать.

— За что казнить? — закричал я. — За что?

— За невежество, лень и незнание родного языка.

— Но ведь тут ясно написано: казнить нельзя.

— Это нечестно! Мы будем жаловаться, — вопил Кузя, хватая запятую за хвостик.

— Ах! Ох! Ужасно! Не переживу! — стонал Восклицательный.

Мне стало страшно. Хорошо же расправились со мной мои учебники! Вот как начались обещанные опасности. Просто не дали человеку оглядеться как следует — и пожалуйста, сразу вынесли смертный приговор. Тут уж хочешь или не хочешь, а справляйся сам. Пожаловаться некому. Здесь никто не защитит. Ни родители, ни учителя. Милиции и суда здесь тоже, конечно, нет. Прямо как в старое время. Что царь захотел, то и делал. Вообще этого царя, его величество Глагол Повелительного Наклонения, следовало бы тоже ликвидировать, как класс. Распоряжается тут всей грамматикой!

Восклицательный ломал ручки и все время выкрикивал какие-то междометия. Из его глазок катились мелкие слезки. Вопросительный приставал к Запятой:

— Неужели вы ничем не можете помочь несчастному мальчику?

Они все-таки были славные ребята, эти знаки!

Запятая немного поломалась, но потом ответила, что я сам мог бы себе помочь, если бы знал, где надо поставить запятую в приговоре.

— Пусть он наконец поймет, какое значение имеет запятая, — важно сказала горбунья. — Запятая даже может спасти человеку жизнь. Вот пусть Перестукин и постарается спасти себя, если он этого хочет.

Конечно, я этого хотел!

Запятая хлопнула в ладошки, и на стене появились огромные часы. Стрелки показывали без пяти минут двенадцать.

— Пять минут на размышление, — скрипела старуха. — Ровно в двенадцать запятая должна стоять на месте. В двенадцать часов и одну минуту уже будет поздно.

Она сунула мне в руку большой карандаш и сказала:

— Раз!

Часы тут же принялись громко отстукивать и отсчитывать время: «Тик-так, тик-так, тик-так». Вот протекают несколько раз — и минута долой. А их всего пять.

— Вопросы будут? — дрожащим голосом спросил Вопросительный.

— Будут, — обрадовался я. — Куда мне поставить запятую?

— Увы! Решай сам! — заплакал Восклицательный.

Кузя подбежал к нему и стал ласкаться.

— Подскажи, подскажи моему хозяину, где надо поставить эту проклятую запятую, — умолял Кузя. — Подскажи, просят же тебя как человека!

— Подсказать? — завизжала Запятая. — Ни в коем случае! У нас подсказка строго запрещена!

А часы тикали. Я взглянул на них и обомлел: они уже успели отстучать три минуты.

— Зови Географию! — завопил Кузя. — Разве ты не боишься смерти?

Я боялся смерти. Но… а как же тогда быть с закаливанием воли? Я же должен презирать опасность, а не бояться ее? А если я сейчас струшу, где я потом опять достану себе опасность? Нет, это мне никак не подходит. Звать никого нельзя. Что я, в самом деле, скажу Географии? «Здравствуйте, уважаемая География! Извините за беспокойство, но я, понимаете, немножко сдрейфил…»

А часы тикали.

— Торопись, мальчик! — закричал Восклицательный. — Ох! Ах! Увы!

— Знаешь ли ты, что осталось всего две минуты? — тревожно спросил Вопросительный.

Кузя заурчал и вцепился когтями в подол Запятой.

— Ты желаешь мальчику смерти, — злобно шипел кот.

— Он ее заслужил, — ответила старуха, отдирая кота.

— Что же мне делать? — нечаянно вслух спросил я.

— Рассуждать! Рассуждать! Ах! Увы! Рассуждать! — выкрикивал Восклицательный. Слезки лились из его печальных глазок.

Хорошенькое дело — рассуждать, когда… Если я поставлю запятую после слова «казнить», то будет так: «Казнить, нельзя помиловать». Значит, получится — нельзя помиловать? Нельзя!

— Увы! Ох! Несчастье! Нельзя помиловать! — зарыдал Восклицательный. — Казнить! Увы! Ох! Ах!

— Казнить? — спросил Кузя. — Нам это не подходит.

— Мальчик, разве ты не видишь, что осталась всего одна минута? — Сквозь слезы спрашивал Вопросительный.

Одна последняя минута… А что будет потом? Я зажмурил глаза и стал быстро-быстро рассуждать:

— А если поставить запятую после слов «казнить нельзя»? Тогда получится: «Казнить нельзя, помиловать». Вот это нам и надо! Решено. Ставлю.

Я подошел к столу и нарисовал большую запятую в приговоре после слова «нельзя». В ту же самую минуту часы пробили двенадцать раз.

— Ура! Победа! Ах! Хорошо! Чудесно! — радостно прыгал Восклицательный, а вместе с ним и Кузя.

Запятая сразу подобрела.

— Помни, что, когда ты даешь своей голове работу, всегда добиваешься цели. Не сердись на меня. Лучше подружись со мной. Когда ты научишься ставить меня на мое место, я не причиню тебе никаких неприятностей.

Я твердо обещал ей, что научусь.

Наш мяч зашевелился, и мы с Кузей заторопились.

— До свидания, Витя! — кричали вслед знаки препинания. — Мы еще с тобой встретимся на страницах книг, на листах твоих тетрадей!

— Не путай меня с братом! — кричал Восклицательный. — Я всегда восклицаю!

— Ты не забудешь, что я всегда спрашиваю? — спрашивал Вопросительный.

Мяч выкатился за ворота. Мы побежали за ним. Я оглянулся и увидел, что все машут мне руками. Даже важный Глагол выглянул из окна замка. Я помахал им всем сразу обеими руками и бросился догонять Кузю.

Долго еще слышались выкрики Восклицательного. Потом все смолкло, и замок скрылся за холмом.

Мы с Кузей шли за мячом и обсуждали все, что с нами произошло. Я был очень рад, что не вызвал Географию, а спас себя сам.

— Да, это вышло удачно, — согласился Кузя. — Мне припоминается похожая история. Один мой знакомый кот по имени Трошка служил в мясном отделе магазина самообслуживания. Он никогда не ждал, пока продавец расщедрится и бросит ему довесок. Трошка самообслуживался: он сам угощал себя лучшим куском мяса. Этот кот всегда говорил: «Никто так о тебе не позаботится, как ты сам».

Что за противная привычка была у Кузи — десять раз на дню рассказывать всякие некрасивые истории про каких-то драных кошек и котов. Чтобы облагородить Кузю, я стал рассказывать ему о дружбе между людьми и животными. Вот, например, он сам, Кузя, вел себя как верный друг, когда я попал в беду. Теперь уж я могу на него положиться. Кот замурлыкал на ходу. Видно, ему нравится, когда его хвалят. Но тут же он вспомнил какую-то рыжую кошку по имени Фроська, которая говорила: «Ради дружбы отдам последнюю мышь». Мне стало ясно, что облагородить его не удастся. Кузя — животное неподдающееся. Даже сама Зоя Филипповна ничего не смогла бы с ним поделать. Я решил рассказать ему еще одну полезную историю, которую слышал от папы.

Я рассказывал Кузе, как кошки и собаки стали друзьями человека, как человек выбрал их среди других диких животных. И что же мне ответил мой нахальный кот? Собаку, по его мнению, человек выбрал сам — и совершил ужасную ошибку. Ну а кошку… с кошкой все обстояло совсем не так: не человек выбрал кошку, а, наоборот, кошка выбрала человека.

Меня так рассердили Кузины рассуждения, что я надолго замолчал. Продолжай я с ним разговаривать, так он, чего доброго, дошел бы до того, что объявил бы царем природы не человека, а кошку. Нет, Кузиным воспитанием надо было заняться серьезно. Почему я раньше не задумывался об этом? Почему я раньше вообще ни о чем не задумывался? Запятая сказала, что если я дам своей голове работу, то всегда выйдет толк. И, правда. Я подумал тогда у ворот, вспомнил правило, которое почти забыл, и оно мне здорово пригодилось. Помогло мне это и тогда, когда я с карандашом в руках решал, куда ставить запятую. Я бы, наверно, никогда не отставал в классе, если бы думал о том, что делаю. Конечно, для этого надо слушать на уроке, что говорит учительница, а не играть в «крестики — нолики». Что я, глупее Женьчика, что ли? Если я закалю волю и возьму себя в руки, еще неизвестно, у кого будут лучшие отметки к концу года.

А интересно было бы посмотреть, как справилась бы на моем месте Катя. Хорошо, что она не видела меня в замке у Глагола. Вот разговоров было бы… Нет, все же я доволен, что побывал в этой стране. Во-первых, я теперь всегда буду правильно писать слово «собака» и «солнце». Во-вторых, я понял, что правила грамматики учить все же надо. Они могут пригодиться при случае. А в-третьих, оказалось, что знаки препинания в самом деле нужны. Вот если бы мне дали прочесть целую страницу без знаков препинания, смог бы я ее прочесть и понять, что там написано? Я бы читал, читал, не переводя дыхания, пока не задохнулся. Что тут хорошего? Кроме того, я мало что понял бы от такого чтения.

Так я думал про себя. Кузе все это рассказывать было не к чему. Я так раздумался, что не сразу заметил, что кот начал жаловаться на жару. В самом деле, стало очень жарко. Чтобы подбодрить Кузю, я затянул песенку, и Кузя подхватил:

Мы весело шагаем,

Мы песенку поем.

Опасность презираем!

На трудности плюем!

Дальше мы петь не смогли. Во рту пересохло. Очень хотелось пить. Трава под ногами сильно пожелтела. Листья свернулись в трубочку. Земля стала твердая, словно асфальт, а местами даже потрескалась.

Ах, как хотелось пить, но нигде не было ни одного ручейка. Кузя изнывал от жажды. Я сам много бы дал за стакан газированной с сиропом. Даже без сиропа… Но об этом можно было только мечтать…

Мы шли мимо русла высохшей речки. На его дне, как на сковородке, валялись сухие рыбки.

— Куда девалась вода? — жалобно спрашивал Кузя. — Неужели тут нет ни графинов, ни чайников, ни ведер, ни кранов? Нет всех этих полезных и хороших вещей, из которых добывается вода?

Я молчал. Мой язык как будто высох и не ворочался.

А наш мяч все катился. Он остановился только на полянке, выжженной солнцем. Посредине нее торчало голое скрюченное дерево. А вокруг поляны скрипел сухими черными ветками голый лес.

Я сел на холмик, засыпанный пожелтевшими листьями. Кузя прыгнул мне на колени. Ох, как нам хотелось пить! Я даже не знал, что можно так хотеть пить. Все время я как будто видел холодную струю. Она так красиво льется из крана и весело поет. Вспоминался мне и наш хрустальный кувшин, и даже капельки на его хрустальных бочках.

Я закрыл глаза и, как во сне, увидел тетю Любашу: на углу нашей улицы она продавала газированную воду. Тетя Любаша держала стакан холодной воды с вишневым сиропом. Ах, этот стаканчик бы! Пусть без сиропа, пусть даже не газированной… Да что там стаканчик! Сейчас я мог бы выпить целое ведро.

Вдруг холмик подо мной зашевелился. Потом стал расти и сильно раскачиваться.

— Держись, Кузя! — закричал я и скатился вниз.

— Здесь горки и те сумасшедшие, — ворчал Кузя.

— Я не горка, я верблюд, — услышали мы чей-то жалобный голос.

Наша «горка» встала на ноги, отряхнула с себя листья, и мы в самом деле увидели верблюда. Кузя тут же выгнул спинку и спросил:

— А не собираетесь ли вы съесть мальчика и его верного кота?

Верблюд сильно обиделся.

— Неужели вы не знаете, кот, что верблюды едят траву, сено и колючки? — насмешливо спросил он Кузю. — Единственная неприятность, которую я могу вам сделать, — это плюнуть на вас. Но я не собираюсь плеваться. Мне не до этого. Даже я, верблюд, умираю от жажды.

— Пожалуйста, не умирайте, — попросил я бедного верблюда, но он только застонал в ответ.

— Никто дольше верблюда не может переносить жажду. Но наступает время, когда и верблюд протягивает ноги. В лесу уже много зверей погибло. Есть еще живые, но и они умрут, если их немедленно не спасти.

Из лесу доносились тихие стоны. Мне было так жалко несчастных зверушек, что я немножко забыл о воде.

— А могу я чем-нибудь помочь им? — спросил я верблюда.

— Ты можешь их спасти, — ответил верблюд.

— Тогда побежим в лес, — сказал я.

Верблюд рассмеялся от радости, а Кузя совсем не обрадовался.

— Думай, что говоришь, — недовольно шипел кот. — Как это ты можешь их спасти? Какое тебе дело до них?

— Ты эгоист, Кузя, — сказал я ему спокойно. — Обязательно пойду их спасать. Вот верблюд расскажет мне, что надо сделать, я их и спасу. А ты, Кузя…

Только было собрался сказать Кузе, что я думаю о его выходке, как рядом со мною что-то сильно затрещало. Скрюченное дерево распрямило сухие ветки и превратилось в сморщенную худую старуху в рваном платье. В ее спутанных волосах застряли сухие листья.

Верблюд со стоном шарахнулся в сторону. Старуха стала разглядывать нас с Кузей. Мне было совсем не страшно, даже когда она загудела басом:

Кто здесь кричит, нарушая покой?

Скверный мальчишка, кто ты такой?

— Не говори, что ты Перестукин, — испуганно зашептал Кузя. — Скажи, что ты Серокошкин.

— Сам ты Серокошкин. А моя фамилия — Перестукин, и мне нечего ее стыдиться.

Как только старуха услышала это, она сразу переменилась, согнулась пополам, состроила сладкую улыбку и от этого стала еще противней. И вдруг… она стала расхваливать меня на все лады. Она хвалила, я удивлялся, а верблюд стонал. Она говорила, что именно я, Виктор Перестукин, помог ей превратить зеленый сухой лес в сухие бревна. Все борются с засухой, один только я, Виктор Перестукин, оказался ее лучшим другом и помощником. Оказывается, что я, Виктор Перестукин, сказал на уроке волшебные слова…

— Так я и знал, — отчаянно завопил Кузя. — Наверное, ты, хозяин, брякнул что-нибудь неподходящее.

— Твой хозяин, — застонал верблюд, — брякнул на уроке, что вода, которая испаряется с поверхности рек, озер, морей и океанов, исчезает.

— Круговорот воды в природе, — вспомнил я. — Зоя Филипповна! Пятая двойка!

Старуха выпрямилась, подбоченилась и забасила:

Он правильно сказал, что навсегда

Исчезнет ненавистная вода

И все живое сгинет без следа.

Это чучело почему-то говорило только стихами. От ее слов пить хотелось еще больше. Из леса снова послышались стоны. Верблюд подошел ко мне и зашептал на ухо:

— Ты можешь спасти несчастных… Вспомни круговорот воды, вспомни!

Легко сказать — вспомни. Зоя Филипповна битый час держала меня у доски, и то я ничего не мог вспомнить. — Ты должен вспомнить! — злился Кузя. — По твоей вине мы страдаем. Ведь это ты сказал на уроке дурацкие слова.

— Какая ерунда! — закричал я сердито. — Что могут сделать слова?

Старуха заскрипела своими сухими сучьями и опять стала говорить стихами:

Вот что сделали слова:

В сено высохла трава,

Больше дождь не будет капать,

Звери вытянули лапы,

Пересохли водопады,

И засохли все цветы.

Это то, что мне и надо, —

Царство мертвой красоты.

Нет, это было невыносимо! Кажется, я, в самом деле, что-то натворил. Придется все-таки вспомнить круговорот. И я начал бормотать:

— Вода, испаряется с поверхности рек, озер, морей…

Старуха испугалась, что я вспомню, и пустилась плясать, да так, что сухие ветки и листья летели во все стороны. Она волчком вертелась передо мной и выкрикивала:

Я ненавижу воду,

Дождей я не терплю.

Засохшую природу

Я до смерти люблю.

Голова у меня кружилась, пить хотелось все больше и больше, но я не сдавался и вспоминал изо всех сил:

— Вода испаряется, превращается в пар, превращается в пар и…

Старуха подбежала ко мне, замахала руками перед самым носом и стала шипеть:

В это самое мгновенье

На тебя найдет забвенье,

Все, что знал и что учил,

Ты забыл, забыл, забыл…

О чем я спорил со старухой? Почему злился на нее? Ничего не помню.

— Вспоминай, вспоминай! — отчаянно кричал Кузя, прыгая на задних лапах. — Ты говорил, вспоминал…

— О чем говорил?

— О том, что пар превращается…

— Ах да, пар!.. — Я вдруг все вспомнил: — Пар охлаждается, превращается в воду и падает на землю дождем. Идет дождь!

Внезапно набежали тучи, и сразу же на землю упали крупные капли. Потом они стали падать все чаще и чаще — земля потемнела.

Зазеленели листья деревьев и трава. По руслу реки весело побежала вода. С вершины скалы с шумом хлынул водопад. Из лесу послышались радостные голоса зверей и птиц.

Я, Кузя и верблюд, промокшие насквозь, плясали вокруг перепуганной Засухи и кричали ей прямо в ее корявые уши:

Дождик, дождик, шибче лей-ка!

Гибни, Засуха-злодейка!

Будет дождик долго лить,

Будут звери много пить.

Старуха вдруг изогнулась, растопырила руки и снова превратилась в сухое скрюченное дерево. Все деревья шумели свежими зелеными листьями, только одно дерево — Засуха — стояло голое и сухое. Ни одна дождинка на него не падала.

Из лесу выбежали звери. Они вволю напились воды. Зайцы прыгали и кувыркались. Лисы махали рыжими хвостами. Белки скакали по веткам. Ежи катались, как мячики. А птицы стрекотали так оглушительно, что я не мог понять ни слова из всей их болтовни. Моего кота охватил телячий восторг. Можно было подумать, что он нализался валерьянки.

— Пейте! Лакайте! — кричал Кузя. — Это мой хозяин сделал дождь! Это я помог хозяину достать столько воды! Пейте! Лакайте! Пейте сколько влезет! Мы с хозяином угощаем всех!

Не знаю, сколько времени мы бы вот так веселились, если бы из лесу не раздался страшный рев. Птицы исчезли. Звери мгновенно разбежались, словно их тут и не было. Только верблюд остался, но и он задрожал от страха.

— Спасайтесь! — закричал верблюд. — Это белый медведь. Он заблудился. Бродит тут и ругает Виктора Перестукина. Спасайтесь!

Мы с Кузей быстро зарылись в кучу листьев. Бедняга верблюд не успел удрать.

На полянку вывалился огромный белый медведь. Он стонал и обмахивался веткой. Он жаловался на жару, рычал и ругался. Наконец он заметил верблюда. Мы не дыша, лежали под мокрыми листьями, все видели и все слышали.

— Это что такое? — ревел медведь, указывая лапой на верблюда.

— Это, простите, я — верблюд. Травоядное животное.

— Я так и думал, — с отвращением сказал медведь. — Горбатая корова. Зачем ты родился таким уродом?

— Простите. Больше не буду.

— Прощу, если ты скажешь, где находится север.

— С большой радостью скажу, если вы мне объясните, что такое север. Круглое это или длинное? Красное или зеленое? Чем пахнет и какое на вкус?

Медведь, вместо того чтобы поблагодарить вежливого верблюда, с ревом на него набросился. Тот припустил изо всех своих длинных ног в лес. В минуту оба исчезли из глаз.

Мы вылезли из кучи листьев. Мяч медленно тронулся, и мы побрели за ним. Мне очень жаль было, что из-за этого грубияна медведя мы потеряли такого хорошего парня, как верблюд. Но Кузя о верблюде не жалел. Он все еще продолжал хвастаться тем, что мы с ним «сделали воду». Я не слушал его болтовни. Я опять думал. Так вот что значит круговорот воды в природе! Оказывается, вода на самом деле не исчезает, она просто превращается в пар, а потом охлаждается и опять падает на землю в виде дождя. А если бы она совсем исчезла, то понемножку бы солнце все высушило и мы, люди, и животные, и растения высохли. Как те рыбки, которых я видел на дне высохшей речки. Вот так-т0! Выходит, что Зоя Филипповна поставила мне двойку за дело. Самое смешное, что и на уроке она говорила мне то же самое, и не раз. Почему же я не понял и не запомнил? Потому, наверно, что слушал и не слышал, смотрел и не видел…

Солнца не было видно, а все же становилось жарко. Снова захотелось пить. Но, хотя лес по сторонам нашей дорожки и зеленел, речки мы нигде не видели.

Мы шли. Все шли да шли. Кузя успел рассказать мне с десяток историй про собак, котов и мышей. Оказывается, он близко знаком с Люськиной кошкой по имени Топси. Мне всегда казалось, что Топси какая-то вялая и неигривая. К тому же она очень уж плаксиво и противно мяукала. Не замолчит, пока ей чего-нибудь не сунешь. А я не люблю попрошаек. Кузя мне рассказал, что Топси к тому же еще и воровка. Кузя клялся, что это она на прошлой неделе стащила у нас большой кусок свинины. Моя мама подумала на него и отхлестала его мокрым кухонным полотенце. Кузе это было не так больно, как обидно. А Топси так обожралась краденной свининой, что даже заболела. Люсина бабушка носила ее к ветеринару. Вот я вернусь, открою Люське глаза на ее милую кошечку. Я эту самую Топси обязательно разоблачу.

За разговорами мы не заметили, как подошли к какому-то чудному городу. Дома в нем были круглые, как цирк-шапито, или квадратные, или даже треугольные. Людей на улицах видно не было.

Наш мяч вкатился на улицу странного города и замер. Мы подошли к большому кубу и остановились перед ним. Два кругленьких человечка в белых халатиках и шапочках продавали газированную воду. На шапочке у одного продавца был нарисован плюс, а у другого — минус.

— Скажите, — робко спросил Кузя, — а вода у вас настоящая?

— Положительно настоящая, — ответил Плюс. — Не желаете ли выпить?

Кузя облизнулся. Нам очень хотелось пить, но вот беда — у меня не было ни копейки, а у Кузи и подавно.

— У меня нет денег, — признался я продавцам.

— А у нас вода продается не за деньги, а за правильные ответы.

Минус хитро прищурился и спросил:

— Семью девять?

— Семью девять… семью девять… — забормотал я, — кажется, тридцать семь.

— Мне так не кажется, — сказал Минус. — Ответ отрицательный.

— Дайте мне бесплатно, — попросил Кузя. — Я кот. И не обязан знать таблицу умножения.

Оба продавца вынули какие-то бумаги, читали их, листали, просматривали и потом хором объявили Кузе, что у них нет распоряжения поить неграмотных котов бесплатно. Пришлось Кузе только облизнуться.

К киоску подкатил велосипедист.

— Скорее воды! — закричал от, не слезая с велосипеда. — Я очень тороплюсь.

— Семью семь? — спросил Минус и протянул ему стакан с искристой розовой водой.

— Сорок девять. — Ответил гонщик, на ходу выпил воду и умчался.

Я спросил продавцов, кто он такой. Плюс рассказал, что это знаменитый гонщик, который занимается тем, что проверяет домашние работы по арифметике.

Ужасно хотелось пить. Особенно когда перед глазами стояли сосуды с прохладной розовой водой. Я не выдержал и попросил задать еще вопрос.

— Восемью девять? — спросил Минус и налил воды в стакан. Она так и шипела, так и покрывалась пузырьками.

— Семьдесят шесть! — выпалил я, надеясь, что попаду.

— Мимо, — сказал Минус и выплеснул воду. Было страшно неприятно смотреть, как чудесная вода впитывалась в землю.

Кузя стал тереться о ноги продавцов и униженно просить, чтобы они задали его хозяину легкий, самый легкий вопрос, на который смог бы ответить любой лодырь и двоечник. Я прикрикнул на Кузю. Он замолчал, а продавцы несмешливо переглянулись.

— Дважды два? — улыбаясь спросил Плюс.

— Четыре, — ответил я сердито. Мне было почему-то очень стыдно. Я выпил полстакана, а остальное отдал Кузе.

Ах, как хороша была вода! Даже тетя Любаша никогда такую не продавала. Но воды было так мало, что я даже не разобрал, с каким она сиропом.

Гонщик снова показался на дороге. Он быстро крутил педали и пел:

Распевая, едет, едет,

Едет гонщик молодой.

На своем велосипеде

Он объехал шар земной.

Он летит быстрее ветра,

Не устанет никогда,

Сотни тысяч километров

Отмахает без труда.

Велосипедист проехал мимо и кивнул головой. Мне показалось, что он зря храбрится и уверяет в своей неутомимости. Я только хотел сказать об этом Кузе, как заметил, что кот сильно чем-то испуган. Шерсть у него стала дыбом, хвост распушился, спина изогнулась. Неужели здесь есть собаки?

— Спрячь, спрячь меня скорее! — взмолился Кузя. — Я боюсь… я вижу…

Я осмотрелся, но ничего на дороге не заметил. Но Кузя дрожал и твердил, что видит… ноги.

— Чьи ноги? — удивился я.

— В том-то и дело, что ничьи, — ответил кот, — очень я боюсь, когда ноги сами, без хозяина.

И правда, на дорогу вышли… ноги. Это были большие мужские ноги в старых башмаках и грязных рабочих брюках с оттопыренными карманами. На поясе брюки стягивал ремень, а выше ничего не было.

Ноги подошли ко мне и остановились. Мне стало как-то не по себе.

— А где же все остальное? — решился спросить я. — То, что выше пояса?

Ноги молча потоптались и замерли.

— Простите, вы что, живые ноги? — снова спросил я.

Ноги качнулись вперед и назад. Наверно, они хотели сказать «да». Кузя урчал и фыркал. Ноги пугали его.

— Это опасные Ноги, — шипел он потихоньку. — Они убежали от своего хозяина. Порядочные Ноги так никогда не делают. Это нехорошие Ноги. Это беспризор…

Кот не успел договорить. Правая Нога дала ему здоровенного пинка. Кузя с визгом отлетел в сторону.

— Вот видишь, видишь?! — вопил он, отряхиваясь от пыли. — Это злые Ноги, отойди от них подальше!

Кузя хотел обойти Ноги сзади, но они изловчились и лягнули его. От обиды и боли кот кричал до хрипоты. Чтобы он успокоился, я взял его на руки и стал чесать ему подбородок и лобик. Он очень это любит.

Из треугольного дома вышел мужчина в спецовке. На нем были точно такие же брюки и башмаки, как и у Ног. Мужчина подошел поближе к Ногам и сказал:

— Не ходи ты далеко от меня, товарищ, заблудишься.

Мне захотелось узнать, кто отхватил этому товарищу половину туловища.

— Не трамвай ли его переехал? — спросил я.

— Он был таким же землекопом, как и я, — грустно ответил мужчина. — И не трамвай его переехал, а ученик четвертого класса Виктор Перестукин.

Уж это было слишком! Кузя зашептал мне:

— А не лучше ли нам убраться отсюда подобру-поздорову?

Я посмотрел на мяч. Он лежал спокойно.

— Взрослым стыдно говорить неправду, — упрекнул я землекопа. — Как мог Витя Перестукин переехать человека? Это же сказки.

Землекоп только вздохнул.

— Ничего ты, мальчик, не знаешь. Этот Виктор Перестукин решал задачу, и у него получилось, что траншею выкопали полтора землекопа. Вот и осталась от моего товарища только половина…

Тут я вспомнил задачу про погонные метры. Землекоп тяжело вздохнул и спросил, доброе ли у меня сердце. Откуда мне было это знать? Никто про это со мной не говорил. Правда, мама иногда утверждала, что у меня совсем нет сердца, но я в это не верил. Все-таки что-то стучит у меня внутри.

— Не знаю, — ответил я честно.

— Если бы у тебя было доброе сердце, — печально говорил землекоп, — ты пожалел бы моего бедного друга и постарался ему помочь. Надо только правильно решить задачу, и он снова станет тем, кем был раньше.

— Попробую, — сказал я, — попробую… А вдруг не сумею?!

Землекоп порылся в кармане и вытащил смятый листок. На нем моим почерком было написано решение задачи. Я задумался. А вдруг опять ничего не выйдет? А если получится, что траншею выкопал один с четвертью землекопа? Тогда от его товарища останется всего одна нога? Мне даже стало жарко от таких мыслей.

Потом я вспомнил совет Запятой. Это меня немножко успокоило. Буду думать только о задаче, буду решать медленно. Буду рассуждать, как учил меня Восклицательный.

Я посмотрел на Плюса и Минуса. Они насмешливо подмигивали друг другу одинаковыми круглыми глазками. Не дали небось, жадюги, напиться!.. Я показал им язык. Они не удивились и не обиделись. Наверно, не поняли.

— Ваше мнение о мальчике, братец Минус? — спросил Плюс.

— Отрицательное, — ответил Минус. — А ваше, братец Плюс?

— Положительное, — кисло сказал Плюс.

По-моему, он врал. Но после их разговора я твердо решил справиться с задачей. Я начал решать. Думать только о задаче. Рассуждал, рассуждал, рассуждал до тех пор, пока задача не решилась. Ну и здорово же я обрадовался! Оказалось, что для рытья траншеи потребовалось не полтора, а целых два землекопа.

— Получилось два землекопа! — объявил я решение задачи.

И тут же Ноги сразу превратились в землекопа. Он был точно такой же, как и первый. Оба они поклонились мне и сказали:

В работе, в жизни и труде

Желаем мы тебе удачи.

Учись всегда, учись везде

И правильно решай задачи.

Плюс и Минус сорвали с голов шапочки, подбросили их в воздух и весело выкрикнули:

— Пятью пять — двадцать пять! Шестью шесть — тридцать шесть!

— Спаситель ты мой! — кричал второй землекоп.

— Великий математик! — восторгался его товарищ. — Встретишь Виктора Перестукина — передай, что он лодырь, глупый и злой мальчишка!

— Уж кто-кто, а он обязательно передаст, — съехидничал Кузя.

Мне пришлось обещать, что передам. А то землекопы ни за что не убрались бы.

Конечно, нехорошо, что они меня под конец обругали, но все же мне было очень приятно, что я сам решил эту трудную задачу. Ведь ее не могла решить даже Люськина бабушка, хотя она самая способная к арифметике из всех бабушек нашего класса. Может быть, у меня уже начал вырабатываться характер? Вот это было бы здорово!

Снова проехал велосипедист. Он уже не пел и не пил. Видно было, что он едва держался в седле.

Кузя неожиданно выгнул спину и зашипел.

— Что с тобой? Опять ноги? — спросил я.

— Не ноги, а лапы, — ответил кот, — а на лапах зверь. Спрячемся…

Мы с Кузей бросились к маленькому круглому домику с решетчатым окном. Дверь оказалась запертой, и нам пришлось забиться под крыльцо. Там, лежа под крыльцом, я вспомнил, что мне надо презирать опасность, а не прятаться. Я уже было выглянул, но увидел на дороге нашего старого знакомого — белого медведя. Надо было вылезти, но… очень уж страшно. Белых медведей даже укротители и то боятся.

Наш белый медведь казался еще более злым, чем при первой встрече. Он вздыхал, рычал, ругал меня, умирал от жажды, искал север.

Мы притаились, пока он не прошел мимо домика. Кузя стал допытываться, чем бы это я мог так досадить страшному зверю. Чудак Кузя. Если бы я сам это знал.

— Белый медведь — злой и беспощадный зверь, — пугал меня Кузя. — Интересно, ест ли он котов?

— Пожалуй, если и ест, то только морских котов, — сказал я Кузе, чтобы немножко его успокоить. Но точно я и сам не знал.

Вообще, пора бы отсюда убираться. Делать здесь было нечего. Но мяч лежал, и нам приходилось ждать.

Из круглого домика, под крыльцом которого мы прятались, донесся жалобный стон. Я подошел поближе.

— Пожалуйста, не ввязывайся ни в какие истории, — попросил меня Кузя.

Я постучал в дверь. Раздался еще более жалобный стон. Заглянул в окно и ничего не увидел. Тогда я стал колотить кулаком в дверь и громко кричать:

— Эй, кто там?!

— Это я, — послышалось в ответ. — Невинно осужденный.

— А кто ты такой?

— Я несчастный портной, меня обвинили в краже.

Кузя прыгал вокруг меня и требовал, чтобы я не связывался с вором. А мне было интересно узнать, что же украл портной. Я стал его расспрашивать, но портной не хотел сознаваться и уверял, что он самый честный человек на свете. Он утверждал, что его оклеветали.

— Кто же вас оклеветал? — спросил я портного.

— Виктор Перестукин, — нахально ответил заключенный.

Да что это на самом деле? То половина землекопа, то вор портной…

— Это неправда, неправда! — закричал я в окошко.

— Нет, правда, правда, — канючил портной. — Вот послушай. Как заведующий швейной мастерской, я получил двадцать восемь метров ткани. Надо было узнать, сколько костюмов можно из нее сшить. И вот на мое горе этот самый Перестукин решает, что я должен сшить из двадцати восьми метров двадцать семь костюмов да еще получить один метр в остатке. Ну как же можно сшить двадцать семь костюмов, когда на один только костюм идет три метра?

Я вспомнил, что именно за эту задачу мне влепили одну из пяти двоек.

— Ерунда какая-то, — сказал я.

— Бред собачий, — добавил Кузя.

— Да, для вас ерунда, — захныкал портной, — а с меня на основании этого решения потребовали двадцать семь костюмов. Откуда я бы их взял? Тогда меня обвинили в краже и посадили за решетку. — А нет ли у вас с собой этой задачи? — спросил я.

— Конечно, есть, — обрадовался портной. — Мне ее вручили вместе с копией приговора.

Через решетку он протянул мне бумагу. Я ее развернул и увидел написанное моей рукой решение задачи. Совсем неправильное решение. Я сначала делил единицы, а потом десятки. Потому так глупо и получилось. Тут даже и думать много не пришлось, чтобы исправить решение. Я сказал портному, что он должен был сшить всего девять костюмов.

В этот момент дверь сама распахнулась и из нее выбежал человек. На поясе у него болтались большие ножницы, а на шее висел сантиметр. Человек обнял меня, подпрыгнул на одной ножке и закричал:

— Слава великому математику! Великому маленькому неизвестному математику слава! Позор Виктору Перестукину!

Потом он еще раз подпрыгнул и убежал. Его ножницы звякали, а сантиметр развевался по ветру.

На дорогу выехал еле живой велосипедист. Он задыхался, а потом вдруг как свалится с велосипеда! Я бросился поднимать его, но ничего не мог сделать. Он хрипел и закатывал глаза. — Умираю, умираю на посту, — шептал велосипедист. — Я не могу выполнить это страшное решение. Ах, мальчик, передай школьникам, что гибель веселого гонщика на совести Виктора Перестукина. Пусть отомстят за меня…

— Неправда! — возмутился я. — Никогда я вас не губил. Я вас даже не знаю!

— А… Так ты и есть Перестукин? — сказал гонщик и приподнялся. — Ну-ка, лодырь, реши задачу правильно, а не то тебе придется худо.

Он сунул мне в руки листок с задачей. Пока я читал условие задачи, гонщик ворчал:

— Решай, решай! Ты у меня узнаешь, как вычитать метры из людей. Ты у меня погоняешь велосипедистов по сто километров в час.

Конечно, сначала я старался решить задачу. Рассуждал как только мог, но пока ничего не получалось. По совести говоря, мне очень не понравилось, что гонщик так грубо со мной обращался. Когда меня просят помочь — это одно дело, а вот когда заставляют — другое. И вообще, попробуйте-ка сами думать, когда рядом с вами топают от злости ногами и ругают вас на все корки. Гонщик своей злобной болтовней мешал мне думать. Мне даже расхотелось рассуждать. Конечно, надо было взять себя в руки, но я, видно, еще недостаточно выработал волю для этого.

Кончилось тем, что я бросил листок и сказал:

— Задача не выходит.

— Ах, не выходит?! — зарычал гонщик. — Тогда сядешь туда, откуда ты выпустил портного! Посидишь там, подумаешь, пока не решишь.

В тюрьму мне не хотелось. Я бросился бежать. Гонщик помчался за мной. Кузя вскочил на крышу тюрьмы и оттуда всячески поносил гонщика. Он его сравнивал со всеми свирепыми псами, каких только встречал в жизни. Конечно, гонщик догнал бы меня, если бы не кот. Прямо с крыши Кузя бросился ему под ноги. Гонщик упал. Я не стал ждать, пока он поднимется, вскочил на его велосипед и покатил по дороге.

Гонщик и Кузя скрылись из виду. Я еще проехал немножко и слез с велосипеда. Надо было подождать Кузю и найти мяч. В суматохе я забыл посмотреть, где он. Велосипед я бросил в кусты, а сам свернул в лес, сел под дерево отдохнуть. Когда стемнеет, решил я, пойду искать своего кота. Было тепло и тихо. Прислонившись к дереву, я незаметно уснул. Когда открыл глаза, то увидел, что рядом со мной стоит старушка, опираясь на палочку. Она была в синей короткой юбке и белой кофточке. На ее седых косичках торчали пышные банты из белых нейлоновых лент. Такие ленты носили все наши девочки. Но больше всего меня удивило то, что на ее сморщенной шее болтался красный пионерский галстук.

— Бабушка, а почему на вас пионерский галстук? — спросил я.

— Потому, что я пионерка, — старушечьим голосом ответила она. — А ты, мальчик, из какого класса?

— Из четвертого.

— И я из четвертого… Ох, как болят мои ноги! Я прошла много тысяч километров. Сегодня наконец должна встретиться со своим братом. Он идет мне навстречу.

— А почему вы идете так долго?

— О, это длинная и печальная история! — вздохнула старушка и села со мной рядом. — Один мальчик решал задачу. Из двух сел, расстояние между которыми двенадцать километров, вышли навстречу друг другу брат и сестра…

У меня просто заныло под ложечкой. Я сразу понял, что добра от ее рассказа ждать нечего. А старушка продолжала:

— Мальчик решил, что они встретятся через шестьдесят лет. Мы подчинились этому глупому, злому, неправильному решению. И вот все идет, идем… Измучились, постарели…

Наверно, она бы еще долго жаловалась и рассказывала о своем путешествии, но вдруг из-за кустов вышел старичок. Он был в трусиках, белой блузе и красном галстуке.

— Здравствуй, сестра, — прошамкал старичок-пионер.

Старушка расцеловала старичка. Они смотрели друг на друга и горько плакали. Мне стало их очень жаль. Я взял у старушки задачу и хотел ее перерешить. Но она только вздохнула и покачала головой. Она сказала, что эту задачу должен решить только Виктор Перестукин. Пришлось сознаться, что Перестукин — это я. Лучше бы я этого не делал!

— Теперь ты пойдешь с нами, — строго сказал старичок.

— Не могу, мне мама не позволяет, — отбивался я.

— А нам мама позволяла уходить из дому без спроса на шестьдесят лет?

Чтобы старички-пионеры мне не мешали, я залез на дерево и стал там решать. Задачка была пустяковая, не то, что про гонщика. Я справился с ней быстро.

— Вы должны были встретиться через два часа! — закричал я сверху.

Старички тотчас же превратились в пионеров, и они очень обрадовались. Я слез с дерева и веселился вместе с ними. Мы взялись за руки, танцевали и пели:

Мы теперь уж не седые,

Мы ребята молодые.

Мы теперь не старики,

Мы опять ученики.

Мы закончили задачу.

Больше незачем шагать!

Мы свободны. Это значит —

Можно петь и танцевать!

Брат и сестра помахали мне на прощание и убежали.

Я опять остался один и начал думать о Кузе. Где мой бедный кот? Я вспомнил его смешные советы, глупые кошачьи истории, и мне становилось все грустнее… Совсем один в этой непонятной стране! Надо было скорее отыскать Кузю.

К тому же я потерял мяч. Это меня мучило. А если я никогда не смогу вернуться домой? Что ожидает меня? ведь каждую минуту здесь может случиться что-нибудь страшное. А не вызвать ли мне Географию?

Я решил идти и считать до тысячи. Если за это время ничего не произойдет, я буду считать до двух тысяч, ну а если что-то случится, тогда я позову на помощь… может быть, позову, а может быть, и нет…

Шел и считал очень медленно. Лес становился все гуще. Мне так захотелось видеть своего кота, что я не удержался и громко крикнул:

— Кузя!

И вдруг откуда-то донеслось гулкое мяуканье. Я очень обрадовался и стал громко звать кота.

— Я здесь, — послышался далекий неясный голос Кузи.

— Где ты? Я тебя не вижу.

— Сам ничего не вижу, — жаловался Кузя. — Посмотри наверх.

Я поднял голову и стал внимательно осматривать ветки. Они качались и шумели. Кузи нигде не было видно. Вдруг я заметил среди листвы серый мешок. В нем что-то шевелилось. Я тут же влез на дерево, добрался до мешка и развязал его. Охая и фыркая, оттуда вывалился растрепанный Кузя. Мы очень обрадовались друг другу. Так обрадовались, что чуть не свалились с дерева. Потом, когда мы слезли с него, Кузя рассказал о том, как гонщик поймал его, сунул в мешок и повесил на дерево. Гонщик очень зол на меня. Он всюду разыскивает свой велосипед. Если гонщик поймает нас, то непременно посадит в тюрьму за нерешенную задачу и угон велосипеда.

Мы стали выбираться из леса. Вышли на небольшую полянку, где росло красивое высокое дерево. На его ветках висели булки, сайки, бублики и крендельки.

Хлебное дерево! Когда я говорил на уроке, что на хлебном дереве растут булочки и бублики, все смеялись надо мной. А что теперь сказали бы ребята, увидев это дерево?

Кузя нашел другое дерево, на котором росли вилки, ножи, ложки. Железное дерево! И о нем я рассказывал. Тогда тоже все смеялись.

Кузе хлебное дерево понравилось больше, чем железное. Он понюхал румяную булочку. Ему очень хотелось съесть ее, но он не решался.

— Съешь да превратишься еще в собаку, — ворчал Кузя. — В странной стране надо всего остерегаться.

А я сорвал булку и съел. Она была теплая, вкусная, с изюмом. Когда мы подкрепились, Кузя стал искать колбасное дерево. Но здесь такие деревья не росли. Пока мы ели булки и болтали, из лесу вышла большая рогатая корова и уставилась на нас. Наконец-то мы увидели доброе домашнее животное. Не свирепого медведя, даже не верблюда, а милую деревенскую Буренку.

— Здравствуй, дорогая коровушка!

— Здравствуй, — равнодушно сказала корова и подошла поближе. Она внимательно разглядывала нас. Кузя спросил, чем это мы ей так понравились.

Корова вместо ответа подошла еще ближе и нагнула рога. Мы с Кузей переглянулись.

Что ты собираешься делать, корова? — спросил Кузя.

— Ничего особенного. Я просто съем тебя.

— Да ты с ума сошла! — удивился Кузя. — Коровы не едят котов. Они едят траву. Это все знают! — Не все, — возразили корова. — Виктор Перестукин, например, не знает. Он сказал на уроке, что корова — животное плотоядное. Поэтому я и стала есть других животных. Почти всех здесь уже съела. Сегодня съем кота, а завтра мальчика. Можно, конечно, съесть обоих сразу, но при таком положении приходится быть экономной.

Никогда я не встречал такой противной коровы. Я доказывал ей, что она должна питаться сеном и травой. А есть человека она не смеет. Корова лениво махала хвостом и твердила свое:

— Все равно я вас обоих съем. Начну с кота.

Мы так горячо спорили с коровой, что не заметили, как возле нас появился белый медведь. Бежать было уже поздно.

— Кто такие? — рявкнул медведь.

— Мы с хозяином путешествуем, — испуганно пискнул Кузя.

Я добавил, что путешествуем не просто так, бесцельно, а для образования. С научной целью. Медведь слушал, обмахивался веткой и ворчал. Ему было очень жарко в своей белой шубе.

Корова вмешалась в наш разговор. Она заявила, что мы с Кузей ее добыча и она не уступит нас медведю. В лучшем случае, так как она не желает вступать в конфликт, медведь может закусить мальчиком, а о коте не может быть и речи. Она твердо решила съесть его сама. Видно, она думала, что кот вкуснее мальчика. Нечего сказать, милое домашнее животное!

Не успел медведь ответить корове, как сверху послышался шум. На нас посыпались листья и сломанные ветки. На толстом суку усаживалась огромная и странная птица. У нее были длинные задние лапы, короткие передние, толстый хвост и хорошенькая мордочка без всякого клюва. Два неуклюжих крыла торчали у нее за спиной. Птицы стаей, носились вокруг нее и тревожно кричали. Наверно, они тоже впервые увидели такую пташечку.

— Что это за уродина? — невежливо спросил медведь.

А корова поинтересовалась, можно ли ее есть. Кровожадная тварь! Мне хотелось запустить в нее камнем.

— Это птица? — удивленно спросил Кузя.

— Таких больших птиц не бывает, — ответил я.

— Эй, на дереве! — заревел медведь. — Ты кто такая?

— Я птица-кенгуру, — нежным голосом пропело чудовище.

— Врешь! — разозлился медведь. — Кенгуру не летают. Ты зверь, а не птица.

Корова тоже подтвердила, что кенгуру не птица. И тут же добавила:

— Взгромоздилась такая туша на дерево и строит из себя соловья. Слезай вниз, самозванка! Я тебя съем.

Кенгуру рассказала, что раньше она в самом деле была зверем, пока один добрый волшебник на уроке не объявил ее птицей. После этого у нее выросли крылья и она стала летать. Летать весело и приятно!

Завистливую корову разозлили слова кенгуру.

— Чего мы ее слушаем? — спросила она медведя. — Давайте ее лучше скушаем.

Тут я схватил здоровенную еловую шишку и угодил корове прямо в нос.

— До чего же ты кровожадная! — упрекал я корову.

— Ничего не поделаешь. Это все потому, что я плотоядная.

Мне понравилась веселая кенгуру. Только она одна не ругала меня и ничего не требовала.

— Слушай, кенгуриха! — проревел медведь. — Неужели ты, в самом деле, стала птицей?

Кунгуру клялась, что рассказала правду. Теперь она даже учится петь. И тут же затянула смешным голоском:

Такое счастье сниться

Нам может лишь во сне:

Внезапно стала птицей.

Летать приятно мне!

Была я кенгуру,

А птицею умру!

— Безобразие! — возмутился медведь. — Все перевернулось. Коровы едят котов. Звери летают, как птицы. Белые медведи теряют родной север. Где это видано?

Корова недовольно замычала. Такой порядок и ей был не по душе. Только кенгуру была всем довольна. Она сказала, что даже благодарна за такое превращение доброму Виктору Перестукину.

— Перестукину? — грозно спросил медведь. — Я ненавижу этого мальчишку! Вообще я не люблю мальчишек!

И медведь бросился на меня. Я быстро взобрался на железное дерево. Кузя метнулся за мной. Кенгуру кричала, что стыдно и неблагородно преследовать беззащитного детеныша-человеныша. Но медведь лапами, а корова рогами стали трясти дерево. Кенгуру не могла видеть такую несправедливость, взмахнула крыльями и улетела.

— Не пытайся улизнуть, кот, — мычала корова снизу. — Я научилась ловить даже мышей, а их труднее поймать, чем кота.

Железное дерево раскачивалось все сильнее. Мы с Кузей бросали в медведя и корову ножи, вилки, ложки.

— Слезайте! — вопили звери.

Было ясно, что долго нам не продержаться. Кузя умолял меня срочно вызвать Географию. По правде сказать, я и сам уже хотел это сделать. Видали бы вы оскаленную жадную морду коровы! Она совсем не походила на ту красивую коровку, которая нарисована на сливочном шоколаде. А медведь был еще страшнее.

— Вызывай скорее Географию! — вопил Кузя. — Я боюсь их, боюсь!

Кузя судорожно цеплялся за ветки. Неужели и я такой же трус, как кот?

— Нет, мы еще продержимся! — крикнул я Кузе, но ошибся.

Железное дерево закачалось, заскрежетало, и с него градом посыпались железные плоды, а вместе с ними свалились и мы с Кузей.

— У-у, — зарычал медведь. — Теперь-то я с вами разделаюсь!

Корова потребовала соблюдать правила охоты. Она уступает мальчишку медведю, а кот принадлежит ей.

Последний раз я решил попытаться уговорить корову:

— Послушай, буренушка, ты все-таки должна питаться травой, а не котами.

— Ничего не могу сделать. Я плотоядная.

— Да совсем ты не плотоядная, — доказывал я в отчаянии. — Ты… ты… парнокопытная.

— Ну и что же?.. Я могу быть парнокопытной и плотоядной.

— Да нет же!.. Ты сеноядное… фруктоядное…

— Хватит молоть чепуху! — прервал меня медведь. — Лучше вспомни, где север.

— Одну минуточку, — попросил я медведя. — Ты, корова, травоядное животное! Травоядное!

Как только я это сказал, корова жалобно замычала и тут же стала жадно щипать траву.

— Наконец-то сочная травка! — радовалась она. — Мне так надоели суслики и мыши. От них у меня портится желудок. Я все же корова, люблю сено и траву.

Медведь очень удивился. Он спросил корову: а как же теперь будет с котом? Станет корова его есть или нет?

Корова обиделась. Она еще не сумасшедшая, чтобы есть кошек. Коровы никогда этого не делают. Они едят траву. Это знают даже дети.

Пока корова и медведь спорили, я решил применить одну военную хитрость. Обману медведя: скажу ему, что я знаю, где находится север, а после вместе с Кузей улизну по дороге.

Медведь махнул лапой на корову и снова стал требовать, чтобы я показал ему север. Я для вида немного поломался, а потом обещал показать…

И вдруг я увидел наш мяч! Он сам прикатился ко мне, сам нашел нас! Это было очень кстати.

Мы втроем — я, Кузя и медведь — пошли за мячом. Противная корова даже не попрощалась с нами. Она так соскучилась по траве, что не могла от нее оторваться.

Идти нам было уже не так весело и приятно, как раньше. Рядом со мной пыхтел и ворчал медведь, и надо было еще придумать способ, как от него избавиться. Это оказалось делом нелегким, потому что он мне нисколько не верил и не спускал с меня глаз.

Эх, знать бы мне, где находится север! И компас мне папа подарил, и на уроках сто раз объясняли, так нет же — не слушал, не выучил, не понял.

Мы все шли да шли, а я пока ничего не мог придумать. Кузя потихоньку ворчал, что моя военная хитрость не удалась и надо сбежать от медведя без всякой хитрости.

Наконец медведь объявил, что если я не покажу ему север, то, когда мы дойдем вот до того дерева, он разорвет меня на части. Я ему наврал, что от того дерева до севера совсем близко. А что мне еще оставалось делать?

Мы все шли, шли, но до дерева никак не могли добраться. А когда, наконец, добрались, я сказал, что говорил не про это дерево, а во-он про то! Медведь понял, что его обманывают. Он оскалил зубы и приготовился к прыжку. И в этот самый страшный миг из лесу прямо на нас вдруг выскочила автомашина. Испуганный медведь взревел и рванул такую стометровку, какой не видели, наверно, ни на одной олимпиаде. Мгновение — и Мишки простыл след.

Автомашина резко остановилась. В ней сидели два человека, одетые точь-в-точь так, как я однажды видел в опере «Борис Годунов», которую передавали по телевизору. У того, что вертел баранку, на плече сидел сокол в шапочке, надвинутой на глаза, а у другого такой же сокол вцепился когтями в длинную кожаную рукавицу. Оба были бородатые, только один черный, а другой — рыжий. На заднем сиденье машины лежали две метлы, украшенные… собачьими головами. Все мы в изумлении смотрели друг на друга и молчали.

Первым очнулся Кузя. С отчаянным визгом он бросился бежать и ракетой взлетел на верхушку высокой сосны. Бородачи вылезли из автомашины и подошли ко мне.

— Кто таков? — спросил чернобородый.

— Я мальчик, — ответил я.

— Чей ты человек? — допытывался рыжебородый.

— Говорю же вам: я мальчик, а не человек.

Чернобородый внимательно осмотрел меня со всех сторон, потом пощупал мою трикотажную майку, удивленно покрутил головой и переглянулся с рыжебородым.

— Чудной какой-то, — сказал он со вздохом, — и рубаха вроде… заморская… Так чей же ты, паря, будешь?

— Русским языком вам сказал: я мальчик, ученик.

— Пойдешь с нами, — приказал рыжебородый. — Покажем тебя самому царю. Видать, ты из блаженных, а он блаженных любит.

Нет, эти бородачи — чудаки! Какого-то еще царя выкопали, о каких-то блаженных твердят. Я знал только одного из блаженных — храм Василия Блаженного. Такая была фамилия строителя храма. Но при чем тут я?

— Вы что, историю не читали? — спросил я бородачей. — Какому царю вы собираетесь меня показывать? Царей давно нет. Последнего русского царя еще в семнадцатом году ликвидировали… как класс, — добавил я, чтобы им было понятней, этим неучам.

Бородачам мое выступление явно не понравилось. Они нахмурились и подошли еще ближе.

— Воровские слова говоришь? — грозно надвигался чернобородый. — Крути ему руки!

Рыжий быстро развязал свой кушак, стянул мне за спиной руки и бросил меня в автомашину. Не успел я и пикнуть, как она взревела и сорвалась с места. Сквозь пыль мелькнула голова Кузи, который бежал следом и что-то отчаянно вопил. Я расслышал только одно слово:

«География!»

Все ясно. Кузя просил меня вызвать Географию, а я считал, что дела наши не так уж плохи. Еще можно повременить.

Бородачи везли меня, наверно, по очень плохой дороге. Машину подбрасывало, трясло и качало. Конечно, это был не асфальт.

Послышался колокольный звон. Я поднял голову и увидел храм Василия Блаженного. Тут же мне дали по уху, и я нырнул на дно. Автомашина подкатила к большому старинному дому. Меня долго вели по крутым узким лестничкам. Затем мне развязали руки и втолкнули в большую комнату со сводчатым потолком. Вдоль стен вместо стульев стояли широкие дубовые лавки. Середину комнату занимал большой стол, покрытый тяжелой красной скатертью. На нем, кроме телефона, ничего не было.

За столом сидел толстый и тоже бородатый мужчина. Он громко и со свистом храпел. Но мои бородачи не посмели его будить. Так мы и стояли молча, пока не зазвонил телефон. Толстяк проснулся и басом рявкнул в трубку:

— Дежурный опричник слушает… Нету царя… Где, где… На объекты поехал. Бояр истребляет, а землю раздает опричникам… Не опаздывает он, а задерживается… Подумаешь — совещание!.. Подождете, не велики баре… Все! Договорились!

И дежурный опричник повесил трубку. Он потянулся и зевнул так, что вывихнул себе челюсть. Рыжебородый подбежал к нему и быстро вправил челюсть на место. Дежурный тут же заснул, и только новый звонок заставил его открыть глаза.

— Зазвонили, — ворчал он, снимая трубку, — прямо как на телефонной станции. Ну чего еще? Вам сказано, нет царя.

Он хлопнул трубкой, еще раз зевнул, но на этот раз осторожно, и уставился на нас.

— Кто таков? — спросил он, указывая на меня толстым пальцем, украшенным огромным перстнем.

Мои бородачи низко поклонились и рассказали, как изловили меня. Слушать их было очень странно. Говорили как будто по-русски, и в то же время многих слов я не понимал. Я, по их мнению, был не то блаженным, не то чудным.

— Чудной? — медленно проговорил дежурный опричник. — Ну, коли чудной… в шуты его. А вы ступайте!

Мои бородачи еще раз поклонились и ушли, а я остался с глазу на глаз с дежурным опричником. Он важно сопел, разглядывал меня и барабанил по столу толстым пальцем.

В комнату вошел мальчик в длинном кафтанчике и красных сапожках. Дежурный толстяк живо вскочил и низко ему поклонился. Мальчик ему на приветствие не ответил.

— Не след тебе сюда ходить, царевич, — сказал дежурный опричник, — это государев кабинет.

— А ты меня, холоп, не гони, — перебил его мальчик и с большим удивлением уставился на меня.

Я ему подмигнул. Он удивился еще больше. Я хотел было показать ему язык, но раздумал. Вдруг обидится. А мне этого не хотелось. Хотя его и обозвали «царевичем», мне он понравился. Лицо у него было грустное и доброе. Вот он бы и мог мне рассказать, что здесь к чему. Но познакомиться поближе нам не пришлось. Вбежала какая-то страшная старуха и с криком уволокла мальчика. Он, бедняжка, и пикнуть не успел.

Дежурный опричник снова принялся меня рассматривать. Я решил поздороваться с ним на всякий случай. Вежливость никогда не вредит делу.

— Здравствуйте, товарищ дежурный опричник, — сказал я как можно культурнее.

Толстяк вдруг весь побагровел и рявкнул:

— В ноги, щенок!

Я осмотрелся вокруг, но никакого щенка не увидел.

— Где щенок? — спросил я его

— Ты щенок! — заревел опричник.

— Я не щенок, — твердо возразил я. — Я мальчик.

— В ноги, говорю! — Он просто задыхался от злости.

Дались ему эти ноги! И что он этим хотел сказать? Это надо было срочно выяснить.

— Простите, в какие ноги?

— Тронутый! — вздохнул дежурный, вынул огромный платок и вытер пот с лица. Щеки его побледнели. – Блаженный.

В кабинет ворвался запыхавшийся молодой опричник.

— Государь вернулся! — выпалил он с порога — Гневается, страсть! И Малюта Скуратов с ним! Дежурного требует!

Толстяк вскочил, испуганно перекрестился и побелел.

Оба они вихрем вылетели из кабинета и затопали по лестничкам. Я остался один. Надо было подумать, разобраться во всей этой истории. Как жаль, что со мной нет моего Кузи! Совсем, совсем один, и посоветоваться не с кем. Я сел в кресло и глубоко вздохнул.

В кабинет вошел боярин с почтовой сумкой на плече. Он спросил, где дежурный опричник. Я рассказал, что дежурного опричника вызвал к себе царь, который чем-то разгневан. Почтальон испуганно перекрестился. Я думал, что он тут же уйдет, но он нерешительно потоптался на месте и спросил, разумею ли я грамоте. Я ответил, что расписаться сумею. Почтальон подал мне книгу, и я расписался. Тогда он вручил мне свернутую трубкой бумагу и объявил, что это послание князя Курбского. Сказав, что послание надо отдать дежурному опричнику, почтальон ушел. От скуки я развернул трубку и с большим трудом стал разбирать послание князя Курбского. Читать это послание было очень трудно, но я все же кое-как прочел о том, что на Русь движутся несметные полчища Наполеона Буонапартия. Вот так раз! Мало всех этих приключений, так еще надвигается война!

Кто-то настойчиво скребется в дверь. Мыши? Нет, они не могли скрестись так громко. Я потянул к себе тяжелую большую ручку двери, и в комнату вбежал мой дорогой Кузя.

Кот страшно запыхался, был весь в пыли. Шерсть на нем взъерошилась. Он не успел прилизаться. Я никогда не видел его таким неаккуратным.

— Едва добрался до тебя, хозяин, — сказал Кузя усталым голосом. — Чуть меня собаками не затравили. И куда мы с тобой попали? Какие-то странные люди! Совсем не уважают животных. Встретил рыжую кошечку по имени Машка. Так это просто дикарка какая-то! Спросил ее, где тут ветеринарная лечебница (хотел забежать, чтобы мне смазали йодом ранку: одна проклятая шавка все же хватила за ногу), так, представляешь, эта самая рыжуха, оказывается, и не знает, что такое «ветеринарная лечебница»! Даже кошки говорят здесь как-то не по-нашему. Бежать, хозяин, бежать! И как можно скорее!

Мы с Кузей стали обсуждать план бегства. Плохо было, что наш мяч затерялся, и мы, даже если бы нам и удалось сбежать, не знали бы, в каком направлении двигаться. Но надо было спешить. Дежурный опричник мог вернуться каждую минуту, если, конечно, царь не проткнул его насквозь клюкой, как он это проделал со своим сыном. И потом нам угрожала война…

Кузя снова завел свою старую песню:

— Вызови Географию!

Кузя требовал, чтобы я перестал разыгрывать из себя героя. По его словам, мы уже и так преодолели немало трудностей, а уж опасностям подвергались больше, чем надо для выработки воли и характера. Может быть, он и был прав, но мне не хотелось заканчивать свое путешествие так. Это все равно, что лечь самому на две лопатки.

Во время нашего спора неожиданно загремели выстрелы. Началась настоящая пальба. Что случилось? Поднялся какой-то переполох, шум, раздались крики, окно осветило зарево пожара.

— Ну, все! — в отчаянии крикнул я. — Французы наступают! Дернуло же меня за язык сказать такое на уроке!

— Я так и знал, что это твои фокусы! — свирепо закричал Кузя и даже зафыркал на меня, чего прежде никогда не случалось. — Даже я понимаю, что стыдно не знать историю своей родины, стыдно путать время и события. Двоечник ты несчастный!

Шум и выстрелы не прекращались. Без конца трещал телефон. В кабинет вбежали испуганные бояре и опричники. Все они что-то кричали и трясли длинными бородами. Я похолодел от страха. Началась война! И только я был в этом виноват. Этого нельзя было скрывать. Я вскочил на стол и закричал во весь голос:

— Стойте! Послушайте! Это я виноват, что французы наступают. Я сейчас постараюсь все исправить!

Бояре притихли.

— В чем твоя вина отрок? — сурово спросил самый старый из них.

— Я сказал на уроке, что Иван Грозный воевал с Бонапартом! За это мне вкатили пару. Если я вспомню, в каком году Наполеон начал войну с Россией, все это исчезнет. Войны не будет! Я ее остановлю.

— Немедля останови войну, отрок! — еще суровее потребовал старик. — Останови, пока тебя не казнил наш государь.

И все загалдели хором:

— Говори, а не то повесим!

— На дыбу его! Живо вспомнит!

Хорошенькое дело — вспомнит! Можно вспомнить то, что забыл, а вот как вспомнить то, чего не знаешь? Нет, я ничего не мог вспомнить. Брякнуть опять что-нибудь наугад? Это не выход. Можно наделать еще более страшных ошибок. И я сознался, что не могу вспомнить.

Все с ревом бросились на меня и, конечно, стащили бы со стола и растерзали бы, если бы в кабинет не ворвались гвардейцы с ружьями наперевес. Все заволокло дымом.

Сквозь выстрелы и крики я услышал голос Кузи:

— Зови Географию! Не хочешь? Тогда хоть папе позвони!

И меня озарило!

— Вспомнил! Вспомнил! — закричал я. — Это была Отечественная война тысяча восемьсот двенадцатого года!

И сразу все стихло… Все вокруг побледнело… растаяло… Облако голубого дыма окутало меня и Кузю, а когда оно рассеялось, я увидел, что сижу под деревом в лесу, а на коленях у меня калачиком свернулся мой Кузя. Мяч лежал у моих ног. Все это было очень странно, но мы уже привыкли к странностям в этой странной стране. Наверное, я бы не удивился, если бы даже сам превратился в слона, а Кузя в дерево. Или наоборот.

— Объясни мне, пожалуйста, — попросил кот, — как ты вспомнил то, чего не знал?

— Когда папе поставили на работе новый телефон, мама никак не могла его запомнить, и папа сказал ей: «Но ведь это так просто! Первые три цифры такие же, как у нашего домашнего телефона, а последние четыре — год Отечественной войны — тысяча восемьсот двенадцатый». Когда ты просил меня позвонить папе, я вспомнил это. Ясно? Теперь я это твердо запомню, а вернусь домой — обязательно прочту и выучу все про Ивана Грозного. Подробно разузнаю про всех его сыновей, особенно про Федю. А вообще это здорово, Кузя, что я смог сам себе помочь. Знаешь, как приятно самому правильно решить задачу? Это все равно, что забить гол.

— Или поймать мышь, — вздохнул Кузя.

Мяч шевельнулся и тихо покатился по траве. Мы с Кузей пошли за ним. Путешествие наше продолжалось.

— А все-таки здесь очень интересно, — сказал я. — Каждую минуту нас ожидает какое-нибудь приключение.

— И всегда или неприятное, или опасное, — проворчал Кузя. — Что касается меня, я сыт по горло.

— Но зато как много необыкновенного мы здесь повидали! Все ребята будут мне завидовать, когда я им расскажу про эту Страну невыученных уроков. Зоя Филипповна вызовет меня к доске. В классе будет стоять тишина, только девочки будут ахать и охать. Может быть, Зоя Филипповна пригласит даже директора послушать мой рассказ.

— Неужели ты думаешь, что тебе кто-нибудь поверит? — спросил Кузя. — Да тебя просто засмеют!

— Почему?

— Разве люди верят в то, чего они не видели собственными глазами? И потом, твоих слов никто не может подтвердить.

— А ты? Я возьму тебя с собой в класс. Уже одно то, что умеешь говорить по-человечьи…

— Медведь! — крикнул Кузя.

Прямо на нас из лесу выскочил разъяренный белый медведь. Пар валил от него. Пасть была оскалена, и огромные зубы выставлены напоказ. Это был конец… Но Кузя, мой дорогой Кузя!..

— Прощай, хозяин! — закричал Кузя. — Я убегаю от тебя на север!

И кот бросился бежать, а медведь с ревом устремился за ним. Кузина военная хитрость удалась. Он спас меня.

Но сам…

Я побрел за мячом. Без Кузи было очень грустно. Может, медведь догнал и растерзал его в клочья? Лучше бы Кузя не ходил со мной в эту страну.

Чтобы мне не было уж так одиноко и тоскливо, я пел:

Идешь по стране ты безлюдной

И сам себе песню поешь.

Дорога не кажется трудной,

Когда вместе с другом идешь.

И то, что он друг, ты не знаешь,

И с ним ты не хочешь дружить.

Но только его потеряешь —

Как грустно становится жить.

Я очень тосковал по Кузе. Что бы там кот ни говорил — глупое или смешное, он всегда желал мне добра и был верным другом.

Мяч остановился. Я огляделся. Справа от меня громоздилась гора, покрытая снегом и льдом. На вершине ее, под заснеженной елью, сидели, дрожа от холода и прижавшись друг к другу, негритенок и обезьяна. На них падал крупными хлопьями снег.

Посмотрел налево. И там была гора, но снег здесь не падал. Наоборот, жаркое солнце сияло над горой. На ней росли пальмы, высокая трава, яркие цветы. Под пальмой сидели чукча и мой знакомый белый медведь. Неужели я никогда от него не избавлюсь? Я подошел к подножию Холодной горы и сразу замерз. Потом побежал к подножию Жаркой горы, и мне стало так душно, что захотелось стащить с себя майку. Тогда я выбежал на середину дороги. Тут было хорошо. Ни холодно, ни жарко. Нормально.

С гор слышались стоны и крики.

— Я весь трясусь, — жаловался негритенок. — Холодные белые мухи больно жалят меня! Дайте мне солнце! Прогоните белых мух!

— Я скоро растаю, как тюлений жир, — плакал маленький чукча. — Дайте хоть немного снега, хоть кусочек льда!

Белый медведь ревел так, что заглушал всех:

— Дайте же мне наконец север! Я сварюсь в собственной шкуре!

Негритенок заметил меня и сказал:

— Белый мальчик, у тебя доброе лицо. Спаси нас!

— Пожалей! — взмолился маленький чукча.

— Кто вас туда загнал? — крикнул я им снизу.

— Виктор Перестукин! — хором ответили мальчишки, медведь и обезьянка. — Он перепутал географические пояса. Спаси нас! Спаси!

— Не могу! Мне надо сперва отыскать своего кота. Потом, если у меня останется время…

— Спаси нас, — пискнула обезьянка. — Спаси, и мы отдадим тебе твоего кота.

— А разве Кузя у вас?

— Не веришь? Смотри! — рявкнул медведь.

И тотчас на Жаркой горе появился мой кот.

— Кузя! Ксс, ксс, ксс, — звал я кота. Я прыгал от радости.

— Я умираю от жары, спаси! — прохрипел Кузя и исчез.

— Держись! Иду к тебе!

Я стал взбираться на гору. На меня пахнуло жаром, как из огромной духовки.

— Хозяин! Услышал я голос Кузи совсем с другой стороны.

Я оглянулся и увидел кота уже на Холодной горе, рядом с обезьянкой. Кузя дрожал от холода.

— Я замерз. Спаси!

— Держись, Кузя! Я бегу к тебе!

Быстро сбежав с Жаркой горы, я стал карабкаться по льду на другую гору. Меня охватило холодом.

— Хозяин! — снова раздался Кузин голос.

Кот уже стоял на Жаркой горе с медведем. Я скатился по льду на середину дороги. Мне стало ясно, что они не отдадут мне Кузю.

— Отдайте мне моего кота!

— А ты скажи: в каких поясах мы должны жить?

— Не знаю. Когда учительница рассказывала о географических поясах, я читал книжку про шпионов.

Звери, услышав мой ответ, заревели, а мальчики заплакали. Медведь грозил меня растерзать, а обезьянка обещала выцарапать глаза. Кузя хрипел и задыхался. Мне было страшно жаль их всех, но что я мог сделать? Я обещал им выучить все моря и океаны, материки, острова и полуострова. Но они требовали одного: я должен был вспомнить географические пояса.

— Не могу! Не могу! — закричал я отчаянно и заткнул пальцами уши.

Сразу стало тихо. Когда я вытащил пальцы, то услышал голос Кузи:

— Я умираю… Прощай, хозяин…

Не мог я дать Кузе умереть. И я крикнул:

— Дорогая География, помогите!

— Здравствуй, Витя! — сказал кто-то возле меня.

Я оглянулся. Передо мной стоял мой учебник географии.

— Ты не можешь вспомнить географические пояса? Какая чепуха! Ты же это знаешь. Ну, в каком поясе живет обезьяна?

— В тропическом, — ответил я так уверенно, как будто и раньше знал об этом.

— А белый медведь?

— За Полярным кругом.

— Отлично, Витя. Теперь взгляни направо, потом налево.

Я так и сделал. Теперь на Жаркой горе сидел негритенок, ел банан и улыбался. Обезьянка взобралась на пальму и корчила смешные рожицы. Потом я взглянул на Холодную гору. Там развалился на льду белый медведь. Наконец-то его перестала мучить жара. Маленький чукча махал мне меховой рукавичкой.

— Где же мой Кузя?

— Я здесь.

Кот смирно сидел у моих ног, обернув хвостом свои лапы. География спросила меня, что же я желаю: продолжать путешествие или вернуться домой?

— Домой, домой, — замурлыкал Кузя и прищурил свои зеленые глаза.

— Ну а ты, Витя?

Я тоже хотел домой. Но как туда попасть? Мой мяч куда-то исчез.

— Теперь, когда я с вами. — Спокойно сказал учебник географии, — никакой мяч не нужен. Я знаю все дороги в мире.

География взмахнула ручкой, и мы с Кузей поднялись в воздух. Поднялись и тут же опустились у порога нашего дома. Я вбежал в свою комнату. Как я соскучился по дому!

Здравствуйте, стол и стулья! Привет вам, стены и потолок!

А вот и мой милый стол с разбросанными учебниками и гвоздями.

— Как хорошо, Кузя, что мы уже дома!

Кузя зевнул, отвернулся и прыгнул на подоконник.

— Завтра же ты пойдешь со мной в школу и подтвердишь мой рассказ о Стране невыученных уроков. Ладно?

Кузя разлегся на подоконнике и стал размахивать хвостом. Потом вскочил на ноги и стал смотреть в окно. Я тоже выглянул. По двору важно шла Топси — кошка Люси Карандашкиной.

— Слушай меня, — строго сказал я Кузе. — Завтра же ты… Почему ты не отвечаешь? Кузя!

Кот упорно молчал. Я потянул его за хвост. Он мяукнул и спрыгнул с подоконника. Все! Я понял, что больше не услышу от него ни одного слова.

Учебник географии, наверно, стоял за дверью. Я выбежал, чтобы пригласить его в дом.

— Входите, дорогая География!

Но за дверью никого не было. На пороге валялась книга. Это был мой учебник географии.

Из кухни послышался мамин голос.

Как я мог забыть о ней! Как посмел, не спросясь, улететь в Страну невыученных уроков! Бедная мамочка! Она ведь страшно беспокоилась.

Мама вошла в комнату. Моя дорогая, самая лучшая, самая красивая, самая добрая мама на свете. Но она ничуть не казалась взволнованной.

— Ты беспокоилась обо мне, мамочка?

Она удивленно и внимательно на меня посмотрела. Это, наверно, потому, что я редко называю ее мамочкой.

— Я всегда беспокоюсь о тебе, — ответила мама. — Скоро экзамены, а ты так плохо готовишься. Горе ты мое!

— Мамочка, мамочка моя дорогая! Я больше не буду горе твое!

Она нагнулась и поцеловала меня. Она тоже редко это делала. Наверно, потому что я… Да ладно уж! И так понятно.

Мама еще раз поцеловала меня, вздохнула и пошла на кухню. От нее остался вкусный запах жареной курицы. Уходя, она включила радио, и я услышал: «В передаче принимали участие учительница школы номер двенадцать Зоя Филипповна Краснова и ученица этой школы Пятеркина Катя. Передача для детей окончена».

Что такое? Нет, это не может быть! Неужели за то время, пока шла радиопередача, я успел побывать… Так вот почему мама ничего не заметила!

Я взял дневник и снова прочел, какие уроки были заданы на завтра. Исправил задачу о землекопах, правильно решил задачу о портном.

Явилась Люська Карандашкина с распущенной косичкой. Я не хотел ей рассказывать о своем путешествии… но не удержался. Рассказал. Конечно, она не поверила. Я очень рассердился на нее.

На другой день после уроков у нас было классное собрание. Зоя Филипповна попросила неуспевающих ребят рассказать, что им мешает хорошо учиться. Каждый что-нибудь да выдумывал. А когда дошла очередь до меня, я прямо сказал, что мне никто не мешает.

Вернее, мешает один человек. И этот человек — я сам. Но я буду с собой бороться. Все ребята удивились, потому что я раньше никогда не давал обещания бороться с собой. Зоя Филипповна спросила, почему и как я додумался до этого.

Я молчал. А Люська закричала во весь голос:

— Я знаю! Знаю! Он побывал в Стране невыученных уроков.

Ребята зашумели, стали просить, чтобы я рассказал об этом путешествии. Я отказывался. Все равно они мне не поверят. Но ребята обещали поверить, если будет интересно. Я еще немножко поломался, а потом попросил тех, кто хочет есть, уйти и не мешать, потому что я буду рассказывать очень долго. Конечно, есть хотелось всем, но никто не ушел. И я начал рассказывать все с самого начала, с того дня, когда я схлопотал пять двоек. Ребята сидели очень тихо и слушали.

Я рассказывал и все поглядывал на Зою Филипповну. Мне казалось, что вот-вот она остановит меня и скажет: «Хватит тебе, Перестукин, выдумывать, лучше бы уроки учил как человек». Но учительница молчала и внимательно слушала. Ребята не спускали с меня глаз, иногда потихоньку смеялись, особенно когда я рассказывал о Кузиных историях, иногда волновались и хмурили брови, иногда удивленно переглядывались. Они слушали бы еще и еще. Но я уже кончил свой рассказ, а они все еще молчали и смотрели мне в рот.

— Ну, вот и все! Молчите? Так я и знал, что вы мне не поверите.

Ребята загалдели. Все сразу, наперебой, они говорили, что если я даже и придумал, то придумал так здорово, так интересно, что можно поверить.

— А вы, Зоя Филипповна, верите? — спросил я учительницу и посмотрел ей прямо в глаза. Если бы я все это придумал, посмел бы я вот так спросить ее?

Зоя Филипповна улыбнулась и погладила меня по голове. Это было совсем удивительно.

— Верю. Я верю, что ты, Витя, будешь хорошо учиться.

И, правда. Я теперь стал лучше учиться. Даже правильная Катя сказала, что я улучшаюсь. Женьчик это подтвердил. А вот Люська по-прежнему хватает двойки и ходит с распущенной косой.

Экзамены я выдержал и в пятый класс перешел. Правда, иногда мне очень хочется поговорить с Кузей, вспомнить о том, что было с нами во время путешествия в Страну невыученных уроков. Но он молчит. Я даже стал любить его чуть-чуть меньше. Недавно я даже сказал ему: «Ну, Кузя, понравится тебе или нет, но я все-таки заведу собаку. Овчарку!»

Кузя фыркнул и отвернулся.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ЧУДЕСНЫЙ ПОРОШОК

ОДИНОКИЙ СТОЛЯР

Где-то в глубине необъятного североамериканского материка, окруженная обширной пустыней и кольцом неприступных гор, лежала Волшебная страна. Там жили добрые и злые феи, там разговаривали животные и птицы, там круглый год было лето, и под вечно жарким солнцем росли на деревьях невиданные плоды.

Юго-запад Волшебной страны населяли жевуны – робкие и милые человечки, у которых взрослый мужчина ростом не превышал восьмилетнего мальчика из тех краев, где люди не знают чудес.

Повелительницей Голубой страны жевунов была Гингема, злая волшебница, обитавшая в глубокой темной пещере, к которой жевуны боялись приближаться. Но ко всеобщему удивлению, нашелся человек, построивший себе дом неподалеку от жилища колдуньи. Это был некий Урфин Джюс.

От своих добрых мягкосердечных соплеменников Урфин еще в детстве отличался сварливым характером. Он редко играл с ребятами, а если вступал в игру то требовал, чтобы все ему подчинялись. И обычно игра с его участием оканчивалась дракой.

Родители Урфина умерли рано, и мальчика взял в ученики столяр, живший в деревеньке Когида. Подрастая, Урфин становился все неуживчивее, и, когда изучил столярное ремесло, то без сожаления покинул своего воспитателя, даже не поблагодарив его за заботу. Однако добрый ремесленник дал ему инструменты и все необходимое для начала работы.

Урфин стал искусным столяром, он мастерил столы, скамейки, сельскохозяйственные орудия и многое другое. Но как это ни странно, злобный и сварливый характер мастера передавался его изделиям. Сделанные им вилы старались боднуть своего владельца в бок, лопаты колотили его по лбу, грабли норовили зацепить за ноги и опрокинуть. Урфин Джюс лишился покупателей.

Он стал делать игрушки. Но у вырезанных им зайцев, медведей и оленей были такие свирепые морды, что дети, взглянув на них, пугались и потом плакали всю ночь. Игрушки пылились в чулане Урфина, никто их не покупал.

Урфин Джюс очень разозлился, забросил ремесло и перестал показываться в деревне. Он стал жить плодами своего огорода

Одинокий столяр так ненавидел сородичей, что ни в чем старался не походить на них. Жевуны жили в круглых домиках голубого цвета с остроконечными крышами и с хрустальными шариками наверху. Урфин Джюс построил себе четырехугольный дом, выкрасил его в коричневый цвет, а на крышу дома посадил чучело орла.

Жевуны носили голубые кафтаны и голубые ботфорты, а кафтан и ботфорты Урфина были зеленого цвета. У жевунов шляпы были остроконечными, с широкими полями, а под полями болтались серебряные бубенчики. Урфин Джюс терпеть не мог бубенчиков и ходил в шляпе без полей. Мягкосердечные жевуны плакали при всяком случае, а в мрачных глазах Урфина никто никогда не подал слезинки.

Прошло несколько лет. Однажды Урфин Джюс явился к Гингеме и попросил старую колдунью взять его в услужение. Злая волшебница очень обрадовалась – на протяжение столетий ни один жевун не вызывался добровольно служить Гингеме, и все ее приказания исполнялись только под угрозой кары. Теперь у колдуньи появился помощник, с охотой исполнявший всевозможные поручения. И чем неприятнее были для жевунов распоряжения Гингемы, тем с большим усердием передавал их Урфин жевунам.

Угрюмому столяру особенно нравилось ходить к деревушкам Голубой страны и налагать на жителей дань – столько-то и столько змей, мышей, лягушек, пиявок и пауков.

Жевуны ужасно боялись змей, пауков и пиявок. Получив приказ собирать их, маленькие робкие человечки начинали рыдать. При этом они снимали шляпы и ставили их на землю, чтобы бубенчики своим звоном не мешали им плакать. А Урфин смотрел на слезы своих сородичей и злобно хохотал. Потом в назначенный день являлся с большими корзинами, собирал дань и отвозил ее в пещеру Гингемы. Там это добро либо шло в пищу колдунье, либо употреблялось на злые волшебства..

Однажды злая Гингема, ненавидевшая весь род людской, задумала его уничтожить. Для этого она наколдовала чудовищный ураган и отправила его за горы, за пустыню, чтобы он разрушил все города, все села и под их обломками похоронил людей

Но этого не случилось. На северо-западе Волшебной страны жила добрая волшебница Виллина. Она узнала о коварном замысле Гингемы и обезвредила его. Виллина позволила урагану захватить в канзасской степи только один маленький домик-фургон, снятый с колес и поставленный наземь. По приказу Виллины вихрь принес домик в страну жевунов, сбросил его на голову Гингемы и злая волшебница погибла.

К удивлению Виллины, которая явилась поглядеть, как подействовало ее колдовство, в домике оказалась маленькая девочка Элли. Она вбежала за своим любимым песиком Тотошкой, в домик как раз перед тем, как вихрь подхватил и понес его.

Виллина не могла вернуть девочку домой и посоветовала ей идти за помощью в Изумрудный город – центр Волшебной страны. О повелителе Изумрудного города Гудвине великом и ужасном, ходили самые разные слухи. Молва утверждала, что Гудвину ничего не стоит ниспослать на поля огненный дождь или наводить все дома крысами и жабами. А потому о Гудвине разговаривали шепотом и с оглядкой, вдруг волшебник оскорбится каким нибудь неосторожным словом.

Элли послушалась добрую фею и отправилась к Гудвину в надежде, что волшебник не так уж страшен как о нем толкуют, и он поможет ей вернуться в Канзас. Девочке не пришлось встретиться с угрюмым столяром Урфином Джюсом.

В тот день, когда домик Элли раздавил Гингему, Урфина не было возле колдуньи: он ушел по ее делам в отдаленную часть Голубой страны. Известие о гибели волшебницы вызвало у Джюса и огорчение, и радость. Он жалел, что потерял могущественную покровительницу, но рассчитывал воспользоваться теперь богатством и властью волшебницы.

В окрестностях пещеры было безлюдно. Элли с Тотошкой ушли в Изумрудный город.

У Джюса появилась мысль поселиться в пещере и объявить себя преемником Гингемы и повелителем Голубой страны.

– Ведь робкие жевуны не сумеют этому воспротивиться.

Но задымленная пещера со связками копченых мышей на гвоздиках, с чучелом крокодила под потолком и прочими принадлежностями волшебного ремесла выглядела такой сырой и мрачной, что Урфин содрогнулся.

– Брр!.. – пробормотал он. – Жить в этой могиле? Нет уж, благодарю покорно!

Урфин начал разыскивать серебряные башмачки колдуньи, так как он знал, что Гингема дорожила ими больше всего.

Но напрасно он обшаривал пещеру, башмачков не было.

– Ух-ух-ух! – насмешливо раздалось с высокого намоста, и Урфин вздрогнул.

Сверху на него смотрели глаза филина, светившиеся желтым светом во мраке пещеры.

– Это ты, Гуам?

– Не Гуам, а Гуамоколатокинт, – сварливо возразил филин.

– А где другие филины?

– Улетели.

– Почему ты остался?

– А что мне делать в лесу? Ловить птиц, как простые филины и совы? Фи!.. Я слишком стар и мудр для такого хлопотливого занятия.

У Джюса мелькнула хитрая мысль.

– Послушай, Гуам.. – Филин молчал. – Гуамоко. – Молчание. – Гуамоколатокинт!

– Слушаю тебя, – отозвался филин.

– Хочешь жить у меня? Я буду кормить тебя мышами и нежными птенчиками.

– Не даром, конечно? – буркнула мудрая птица.

– Люди, увидев, что ты мне служишь, посчитают меня волшебником.

– Неплохо придумано, – сказал филин. – И для начала моей службы скажу, что ты напрасно ищешь серебряные башмачки, их унес маленький зверек неизвестной мне породы.

Зорко оглядев Урфина, филин спросил:

– А когда ты начнешь есть лягушек и пиявок?

– Что? – удивился Урфин. – Есть пиявок? Зачем?

– Затем, что эта пища положена злым волшебникам по закону – помнишь, как добросовестно Гингема ела мышей и закусывала пиявками?

Урфин вспомнил и содрогнулся, еда старой волшебницы всегда вызывала у него отвращение, и во время завтраков и обедов Гингемы он под каким-нибудь предлогом уходил из пещеры.

– Послушай, Гуамоко… Гуамоколатокнит? – заискивающе сказал он, – а нельзя ли обойтись без этого?

– Я тебе сказал, а дальше твое дело, – сухо закончил филин.

Урфин со вздохом собрал кое-какое имущество колдуньи, посадил филина на плечо и отправился домой.

Встреченные жевуны, завидев мрачного Урфина испуганно шарахнулись в сторону.

Вернувшись к себе, Урфин зажил в своем доме с филином, не встречаясь с людьми, никого не любя, никем не любимый.

НЕОБЫКНОВЕННОЕ РАСТЕНИЕ

Однажды вечером разразилась сильная буря. Думая, что эту бурю вызвал злой Урфин Джюс, жевуны ежились от страха и ждали, что их домики вот-вот рухнут.

Но ничего такого не случилось. Зато, встав утром и осматривая огород, Урфин Джюс увидел на грядке несколько ярко-зеленых росточков необычного вида. Очевидно, семена их были занесены в огород ураганом. Но из какой части страны они прилетели, навсегда осталось тайной.

– Давно ли я полол грядки, – проворчал Урфин Джюс. – И вот опять лезут эти сорняки. Ну, погодите, вечером я с вами расправлюсь.

Урфин отправился в лес, где у него были расставлены силки и провел там целый день. Тайком от Гуама он захватил с собой сковородку и масло, зажарил жирного кролика и с наслаждением съел его.

Вернувшись домой, Джюс ахнул от удивления. На салатной грядке поднимались в рост человека мощные ярко-зеленые растения с продолговатыми мясистыми листьями.

– Вот так штука! – вскричал Урфин. – Эти сорняки даром времени не теряли.

Он подошел к грядке и дернул одно из растений, чтобы вытащить его с корнем. Но не тут-то было. Растение даже не под далось, а Урфин Джюс занозил обе руки мелкими острыми колючками, покрывавшими ствол и листья.

Урфин рассердился, вытащил из ладоней колючки, надел кожаные рукавицы и вновь принялся тянуть растение из грядки. Но у него не хватило силы. Тогда Джюс вооружился топором и принялся рубить растения под корень.

«Хряк, хряк, хряк», – врубался топор в сочные стебли и растения падали на землю.

– Так, так, так! – торжествовал Урфин Джюс. Он воевал с сорняками, как с живыми врагами.

Когда расправа была закончена, наступила ночь и утомленный Урфин отправился спать.

На следующее утро он вышел на крыльцо и волосы у него на голове стали дыбом от изумления.

И на салатной грядке, где оставались корни неизвестных сорняков, и на гладко утоптанной дорожке, куда столяр оттащил срубленные ветки – везде плотной стеной стояли высокие растения с ярко-зелеными мясистыми листьями.

– Ах, вы так! – злобно взревел Урфин и ринулся в бой.

Срубленные стебли и выкорчеванные корни столяр рубил на мелкие кусочки на чурбаке, который служил для колки дров. В конце огорода, за деревьями, был пустырь. Туда Урфин Джюс таскал изрубленные в кашу растения и в гневе расшвыривал во все стороны.

Работа продолжалась целый день, но, наконец, огород был очищен от растительных захватчиков и усталый Урфин Джюс пошел отдыхать. Спал он плохо: его мучили кошмары, ему чудилось, что неизвестные растения окружают его и стараются поранить колючками.

Встав на рассвете, столяр первым делом отправился на пустырь посмотреть, что там творится. Отворив калитку, он тихо охнул и бессильно опустился на землю, потрясенный тем, что увидел. Жизненная сила незнакомых растений оказалась необычайной. Неплодородная земля пустыря была сплошь покрыта молодой зеленой порослью.

Когда Урфин накануне в ярости разбрасывал зеленое крошево по сторонам, его брызги попадали на столбы забора, на стволы деревьев: эти брызги пустили там корни и оттуда выглядывали молодые растеньица.

Пораженный внезапной догадкой, Урфин сбросил с себя сапоги. На их подошвах густо зеленели крошечные ростки. Росточки выглядывали из швов одежды. Чурбак для колки дров весь ощетинился побегами. Джюс бросился в чулан: рукоятка топора тоже была покрыта молодой порослью.

Урфин сел на крыльцо и задумался. Что делать? Уйти отсюда и поселиться в другом месте? Но жалко покидать удобный вместительный дом и ухоженный огород.

Урфин пошел к филину. Тот сидел на насесте, прищурив от дневного света глаза. Джюс рассказал о своей беде. Филин покачиваясь на жердочке, долго раздумывал.

– Попробуй изжарить их на солнышке, – через некоторое время посоветовал он.

Урфин Джюс мелко изрубил несколько молодых побегов, сложил их на железный лист с загнутыми краями и отнес на открытую площадку под жаркие солнечные лучи.

– Посмотрим, прорастете ли вы здесь! – зло пробормотал он себе под нос. – Если прорастете, я уйду из этих мест.

Растения не проросли. У корней не хватило силы пройти через лист железа. Через несколько часов жаркое солнце Волшебной страны обратило зеленую массу в бурый порошок.

– Все-таки не напрасно я кормлю Гуама, – сказал довольный Урфин. – Мудрая птица…

Захватив тачку, Джюс отправился в Когиду собирать у хозяек железные противни, на которых пекут пироги. Он вернулся с тачкой, доверху наполненной противнями.

Урфин погрозил кулаком своим растительным недругам:

– Теперь-то я с вами разделаюсь! – прошипел он сквозь стиснутые зубы.

Началась прямо каторжная работа. Урфин Джюс не покладал рук от зари до зари, только днем делая краткий перерыв.

Он действовал очень аккуратно. Наметив небольшую площадку он тщательно очищал ее от растений, не оставляя ни малейшей частички. Выкопанные с корнями растения он измельчал в железном тазу и раскладывал сушить на противни, расставленные ровными рядами на солнечном месте. Бурый порошок Урфин ссыпал в железные ведра и закрывал железными крышками. Упорство и настойчивость делали свое дело. Столяр не давал врагу ни малейшей лазейки.

Участок, занятый ярко-зелеными колючими сорняками, уменьшался с каждым днем. И вот настал момент, когда последний куст обратился в бурый порошок.

За неделю работы Джюс так измотался, что еле стоял на ногах. Переступая через порог, Урфин споткнулся, ведро накренилось и часть бурого порошка просыпалась на медвежью шкуру, лежавшую у порога вместо ковра.

Столяр не видел этого, он убрал последнее ведро, закрыл его как обычно, доплелся до кровати и уснул мертвым сном.

Проснулся он от того, что кто-то настойчиво теребил его за руку, свесившуюся с кровати. Открыв глаза, Урфин оцепенел от ужаса: у кровати стоял медведь и держал в зубах рукав его кафтана.

«Я погиб, – подумал столяр. – Он меня загрызет… Но откуда в доме взялся медведь? Дверь-то была закрыта…»

Минуты шли, медведь не проявлял враждебных намерений, а только тащил Урфина за рукав и вдруг послышался хриплый басистый голос:

– Хозяин! Пора вставать, слишком долго спишь!

Урфин Джюс был так изумлен, что кубарем скатился с кровати: медвежья шкура, раньше лежавшая у порога, стояла на четырех лапах у постели столяра и мотала головой.

«Это ожила шкура моего ручного медведя. Она ходит, разговаривает… Но отчего это? Неужели просыпанный порошок?..»

Чтобы проверить свою догадку, Урфин обратился к филину:

– Гуам… Гуамоко!..

Филин молчал.

– Послушай, ты, наглая птица! – свирепо заорал столяр. – Довольно я ломал язык, полностью выговаривая твое проклятое имя! Если не хочешь отвечать, убирайся в лес и сам добывай себе пищу!

Филин ответил примирительно:

– Ладно, не кипятись! Гуамоко, так Гуамоко, но на меньшее я не согласен. О чем ты хотел меня спросить?

– Правда ли, что жизненная сила неизвестного растения так велика, что даже его порошок оживил шкуру?

– Правда. Об этом растении я слыхал от мудрейшего из филинов, моего прадеда Каритофилакси…

– Хватит! – рявкнул Урфин. – Замолчи! А ты, шкура, убирайся на место, не мешай мне думать!

Шкура послушно отошла к порогу и улеглась на привычном месте.

– Вот так штука! – бормотал Урфин Джюс, усевшись у стола и подперев лохматую голову руками. – Вопрос теперь в том: полезная для меня эта штука или нет?

После долгих размышлений честолюбивый столяр решил, что эта штука для него полезная, так как дает ему большую власть над вещами.

Но надо было еще проверить, как велика сила живительного порошка. На столе стояло сделанное Урфином чучело попугая с синими, красными и зелеными перьями. Столяр достал щепотку бурого порошка и посыпал голову и спину чучела.

Произошла удивительная вещь. Порошок с легким шипением задымился и начал исчезать. Его бурые крапинки словно таяли, всасываясь в кожу попугая между перьями. Чучело задвигалось, подняло голову, осмотрелось… Оживший попугай взмахнул крыльями и с резким криком вылетел в окно.

– Действует! – в восторге заорал Урфин Джюс. – Действует! На на чем бы еще попробовать?

К стене в виде украшения были прибиты огромные оленьи рога и Урфин щедро посыпал их живительным порошком.

– Посмотрим, что из этого будет, – ухмыльнулся столяр.

Результата пришлось ждать не очень долго. Опять легкий дымок над рогами, исчезновение крупинок… Затрещали выдираемые из стены гвозди, рога свалились на пол и с дикой яростью бросились на Урфина Джюса.

– Караул! – завопил испуганный столяр, удирая от рогов.

Но те с неожиданной ловкостью преследовали его повсюду: на кровати, на столе и под столом. Медвежья шкура в страхе сжалась у закрытой двери.

– Хозяин! – закричала она. – Открой дверь!..

Увертываясь от ударов, Урфин отодвинул засов и вылетел на крыльцо. За ним с ревом неслась медвежья шкура, а дальше дико подпрыгивали рога. Все это смешалось на крыльце в вопящую и кувыркающуюся кучу, покатилось по ступенькам. А из дома неслось насмешливое уханье филина. Рога вышибли калитку и огромными скачками понеслись к лесу. Урфин Джюс, помятый и ушибленный, поднялся с земли.

– Черт побери! – простонал он, ощупывая бока. – Это уж чересчур!

Шкура с укором молвила:

– Разве ты не знаешь, хозяин, что сейчас самая пора, когда олени страшно драчливы. Еще хорошо, что ты остался жив… Ну, теперь и достанется оленям в лесу от этих рогов! – И медвежья шкура хрипло захохотала.

Из этого Урфин заключил, что с порошком надо обращаться осторожно и не оживлять что попало. В комнате был полнейший разгром: все было поломано, опрокинуто, посуда перебита, а в воздухе кружился пух из распоротой подушки.

Джюс сердито сказал филину:

– Почему ты не предупредил меня, что опасно оживлять оленьи рога?

Злопамятная птица ответила:

– Гуамоколатокинт предупредил бы, а у Гуамоко не хватило для этого проницательности.

Решив рассчитаться с филином за его коварство позднее, Урфин начал наводить в комнате порядок. Он поднял с пола сделанного им когда-то деревянного клоуна. У клоуна было свирепое лицо и рот с оскаленными острыми зубами и потому никто его не купил.

– Ну, я думаю, ты не натворишь столько бед, как рога, – сказал Урфин и посыпал клоуна порошком.

Сделав это, он поставил игрушку на стол, а сам сел рядом на табуретку и замечтался. Опомнился он от острой боли: ожившая игрушка впилась зубами ему в палец.

– И ты туда же, дрянь! – рассвирепел Урфин Джюс и с размаху швырнул клоуна на пол.

Тот заковылял в дальний угол, спрятался за сундук и остался сидеть там, мотая для собственного удовольствия руками, ногами и головой.

ЧЕСТОЛЮБИВЫЕ ПЛАНЫ УРФИНА ДЖЮСА

Однажды Урфин сидел на крыльце и слушал, как в доме переругивались медвежья шкура и Гуамоко.

– Ты, филин, не любишь хозяина, – ворчала шкура. – Нарочно молчал, когда он оживлял рога, а ведь знал, что это опасно. И все-то ты хитришь, филин, все хитришь. Насмотрелся я на вашего брата, когда жил в лесу. Вот погоди, доберусь я до тебя, тогда увидишь…

– Ух-ух-ух! – издевался филин с высокого насеста. – Ну и напугала, пустая болтушка!

– Что я пустая, это верно, – сокрушенно призналась шкура. – Попрошу хозяина набить меня опилками, а то уж очень легка я на ходу, никакой устойчивости, любой ветерок свалит с ног…

«А это хорошо придумано, – заметил про себя Джюс. – Надо будет так и сделать.»

Голоса в доме становились все громче и Урфин гневно прикрикнул:

– Ну, вы там, разгалделись! Замолчать!

Спорщики продолжали браниться шепотом.

Урфин Джюс строил планы на будущее. Конечно, он должен теперь занять более высокое положение в Голубой стране. Урфин знал, что жевуны после смерти Гингемы выбрали в правители уважаемого старика Према Кокуса. Под управлением доброго Кокуса жевунам жилось легко и свободно.

Вернувшись в дом, Урфин заходил по комнате. Филин и медвежья шкура умолкли. Джюс рассуждал вслух:

– Почему жевунами правит Прем Кокус? Разве он умнее меня? Разве он такой искусный мастер, как я? Разве же у него такая же величавая осанка? – Урфин Джюс гордо выпрямился, выпятил грудь, надул щеки. – Нет, Прему Кокусу далеко до меня!

Медвежья шкура угодливо подтвердила:

– Верно, хозяин, у тебя очень внушительный вид!

– Тебя не спрашивают, – рявкнул Урфин и продолжал: – Прем Кокус гораздо богаче меня, это правда: у него большие поля, где работает много людей. Но теперь, когда у меня есть живительный порошок, я могу наделать себе сколько угодно работников, они расчистят лес и у меня тоже будут поля… стой!

А что, если не работников, а солдат?.. Да-да-да! Я наделаю себе свирепых, сильных солдат и пусть тогда жевуны осмелятся не признать меня своим правителем!

Урфин в волнении забегал по комнате.

«Даже дрянной маленький клоун укусил меня так, что до сих пор больно, – думал он. – А если сделать деревянных людей в человеческий рост, научить их владеть оружием. Да ведь тогда я смогу помериться силами с самим Гудвином…»

Но столяр тут же боязливо зажал себе рот: ему показалось, что он сказал эти дерзкие слова вслух. А вдруг услышал их великий и ужасный? Урфин вжал голову в плечи и ожидал, что вот-вот его поразит удар невидимой руки. Но все было спокойно и у Джюса отлегло на душе.

«Все-таки надо быть поосторожнее, – подумал он. – На первое время с меня достаточно Голубой страны. А там… а там…»

Но он даже и мысленно не решился простирать свои мечты дальше.

Урфин Джюс знал красоту и богатство Изумрудного города. В молодости ему довелось побывать там и пленительные воспоминания не покидали его до сих пор.

Урфин видел там удивительные дома: у них верхние этажи нависали над нижними и кровли противостоящих домов почти сходились над улицами. На мостовой всегда было сумрачно и прохладно, туда не проникали яркие лучи солнца. И в этом сумраке, где неторопливо прогуливались обитатели города, все в зеленых очках, таинственным светом сияли изумруды, вкрапленные не только в стены домов, но и между камнями мостовых.

Столько сокровищ! Для их охраны волшебник не содержал многочисленную армию – все войско Гудвина состояло из одного единственного солдата, которого звали Дин Гиор. Впрочем, зачем нужна была Гудвину армия, если одним своим взглядом он мог испепелить полчища врагов?

У Дина Гиора была одна забота – ухаживать за своей бородой. Ну, уж это была и борода! Она тянулась до самой земли и солдат расчесывал ее с утра до вечера хрустальным гребешком, а иногда заплетал ее, как косу.

По случаю дворцового праздника Дин Гиор показывал на площади солдатские приемы на потеху собравшимся зевакам. Он так ловко управлялся с мечом, копьем и щитом, что привел в восторг зрителей.

Когда парад кончился, Урфин подошел к Дину Гиору и спросил его:

– Достопочтенный Дин Гиор, не могу не высказать вам свое восхищение. Скажите, где вы изучали все эти премудрости?

Польщенный солдат ответил:

– В старое время в нашей стране часто бывали войны, об этом я прочитал в летописях. Я разыскал старинные военные рукописи, где рассказано, как начальники учили солдат, каковы были воинские приемы, как отдавались приказы. Я усердно изучил все это, применил на деле… и вот результаты!..

Чтобы вспомнить военные приемы солдата, Урфин решил заняться с деревянным клоуном.

– Эй, клоун! – закричал он. – Где ты?

– Я здесь, хозяин, – отозвался пискливый голос из-за сундука. – Ты опять будешь драться?

– Вылезай, не бойся, я не сержусь на тебя.

Клоун выбрался из своего убежища.

– Сейчас я посмотрю, на что ты способен, – сказал Урфин. – Маршировать умеешь?

– А что это такое, хозяин?

– Зови меня не хозяином, а повелителем! Я это и тебе говорю, шкура!

– Слушаюсь, повелитель! – в один голос ответили клоун и медвежья шкура.

– Маршировать – это значит ходить, отбивая шаг, поворачивать по приказу направо, налево или кругом.

Клоун оказался довольно сообразительным и перенимал солдатскую науку быстро, но он не мог взять деревянную саблю, выстроганную Джюсом. У клоуна не было пальцев, а кисти просто заканчивались кулаками.

– Придется моим будущим солдатам делать гибкие пальцы, – решил Урфин Джюс.

Ученье продолжалось до самого вечера. Урфин устал командовать, но деревянный клоун был все время свеж и бодр, он не показывал никаких признаков утомления. Конечно, этого и следовало ожидать: разве может уставать дерево?

Во время урока медвежья шкура с восхищением глядела на своего повелителя и шепотом повторяла все его приказы. А Гуамоко презрительно щурил желтые глаза.

Урфин был в восхищении. Но теперь им овладела тревожная мысль: вдруг у него украдут живительный порошок? Он закрыл дверь на три засова, заколотил чулан, где стояли ведра с порошком и все же спал тревожно, просыпаясь при каждом шорохе или стуке.

Можно было раздать жевунам взятые у них железные противни и тазики, которые теперь не нужны были столяру. Джюс решил свое новое появление в Когиде обставить торжественно. Тачку он переделал в тележку, чтобы впрягать в нее медвежью шкуру. И тут он вспомнил подслушанный разговор шкуры с филином:

– Послушай, шкура! – сказал он. – Я заметил, что ты слишком легка и неустойчива на ходу и потому решил набить тебя опилками и стружками.

– О, повелитель, как ты мудр! – в восхищении воскликнула простодушная шкура.

В сарае Урфина опилок накопились груды и набивка прошла быстро. Закончив ее, Джюс задумался:

– Вот что, шкура, – сказал он. – Я дам тебе имя.

– О, повелитель! – радостно вскричала медвежья шкура. – И это имя будет таким же длинным, как у филина?

– Нет, – сухо ответил Джюс. – Наоборот, оно будет коротким. Ты будешь называться Топотун, медведь Топотун.

Добродушному медведю новое имя очень понравилось.

– Как здорово! – воскликнул он. – У меня будет самое звучное имя в Голубой стране. То-по-тун! Пусть-ка теперь филин попробует задирать нос передо мной!

Топотун грузно затопал из сарая, радостно ворча:

– Вот теперь, по крайней мере, чувствуешь себя настоящим медведем!

Урфин запряг Топотуна в тележку, взял с собой Гуамоко и клоуна и с большим шиком въехал в Когиду. Железные противни грохотали, когда тележка подпрыгивала на кочках и пораженные жевуны сбегались толпами.

– Урфин Джюс – могучий волшебник, – перешептывались они. – Он оживил ручного медведя, издохшего в прошлом году…

Джюс слушал обрывки этих разговоров и сердце его переполнялось гордостью. Он приказал хозяйкам разобрать противни и те, боязливо косясь на медведя и филина, быстро очистили тележку.

– Понимаете теперь, кто господин в Когиде? – сурово спросил Урфин.

– Понимаем, – смиренно ответили жевуны и заплакали.

Дома, поразмыслив, Урфин Джюс решил, что станет расходовать порошок крайне экономно. Он приказал жестянщику сделать несколько фляг с плотно завинчивающимися крышками, пересыпал в них порошок и закопал фляги под деревом в саду. В надежность чулана он уже не верил.

РОЖДЕНИЕ ДЕРЕВЯННОЙ АРМИИ

Урфин Джюс понимал, что если он один будет трудиться над созданием деревянной армии, даже и немногочисленной, то работа затянется надолго.

В Когиде появился медведь и заревел трубным голосом. Сбежались перепуганные жевуны.

– Наш повелитель, Урфин Джюс, – объявил Топотун, – приказал, чтобы к нему каждый день приходили по шесть мужчин заготовлять бревна в лесу. Они должны являться со своими топорами и пилами.

Жевуны горько поплакали… и согласились.

В лесу Урфин Джюс пометил деревья, которые нужно было свалить и указал, как их надо распиливать.

Заготовленные кряжи из леса на двор Урфина перевозил Топотун. Там столяр расставлял их сушить, но не на солнце, а в тени, чтобы они не потрескались.

Через несколько недель, когда бревна высохли, Урфин Джюс принялся за работу. Он начерно обтесывал туловища, делал заготовки для рук и ног. Урфин задумал на первое время ограничится пятью взводами солдат, по десять в каждом взводе: он считал, что этого вполне достаточно, чтобы захватить власть над Голубой страной.

Во главе каждого десятка солдат станет капрал, а командовать всеми будет генерал – предводитель деревянной армии.

Солдатские туловища Урфин хотел делать из сосны, так как ее легче обрабатывать, но головы к ним столяр решил приделать дубовые на тот случай, если солдатам придется драться головами. Да и вообще, солдатам, которые не должны рассуждать, дубовые головы подойдут больше всего.

Для капралов Урфин заготовил красное дерево, а для генерала с большим трудом разыскал в лесу драгоценный палисандр. Сосновые солдаты с дубовыми головами будут почитать капралов из красного дерева, а эти, в свою очередь, станут благоговеть перед красивым палисандровым генералом.

Изготовление деревянных фигур в полный человеческий рост было для Урфина делом новым и для начала он соорудил пробного солдата. Конечно, у этого солдата было свирепое лицо, а глазами послужили стеклянные пуговицы. Оживляя солдата, Урфин посыпал голову и грудь чудесным порошком, несколько замешкался и вдруг деревянная рука, разогнувшись, нанесла ему такой сильный удар, что он отлетел на пять шагов. Разозлившись, Урфин схватил топор и хотел было изрубить лежавшую на полу фигуру, но тут же опомнился.

«Себе работы наделаю, – подумал он. – Однако и силища же у него… С такими солдатами я буду непобедим!»

Сделав второго солдата, Урфин Джюс задумался: много месяцев уйдет на создание его деревянной армии. А ему не терпелось отправиться в поход. И он решил обратить в подмастерьев двух первых солдат.

Обучить деревянных людей столярному ремеслу оказалось нелегко. Дело продвигалось так туго, что даже настойчивый Джюс терял терпение и осыпал своих деревянных учеников неистовой руганью:

– Ну и бестолочь! Что за дуболомы!..

И вот однажды на сердитый вопрос учителя: «Ну кто же ты после этого?» Ученик, гулко хлопнул себя по деревянной груди деревянным кулаком, ответил: «Я – дуболом!»

Урфин разразился громким хохотом.

– Ладно! Так и называйтесь дуболомами, это самое подходящее для вас имя.

Когда дуболомы научились немного столярничать, они стали помогать мастеру в работе: вытесывали туловища, руки и ноги, выстругивали пальцы для будущих солдат.

Но дело не обошлось без смешных случаев. Однажды Урфину понадобилось отлучиться. Он дал подмастерьям пилы и приказал распилить десяток бревен на куски. Возвратившись и увидев, что натворили его подручные, Урфин рассвирепел. Работники быстро распилили бревна и, так как дела больше не оказалось, они принялись пилить все, что попадалось под руку: верстаки, забор, ворота… На дворе валялись груды обломков, годные только на дрова. Однако и этого не хватило деревянным пильщикам, пока хозяин на свою беду задержался: четверо дуболомов с бессмысленным усердием пилили друг другу ноги.

В другой раз дуболом раскалывал клиньями толстый чурбан. Выбивая клинья топором, который он держал правой рукой, неопытный подмастерье засунул в щель пальцы другой руки. Клинья вылетели и пальцы оказались намертво защемленными. Дуболом понапрасну дергал их, а потом, чтобы освободиться, обрубил себе пальцы левой руки.

С тех пор Урфин старался не оставлять своих помощников без надзора.

Наладив изготовление солдат, Урфин стал делать капралов из красного дерева.

Капралы вышли на славу: ростом они были выше солдат, с еще более мощными руками и ногами, со злыми красными лицами, способными напугать кого угодно.

Солдаты не должны были знать, что их командиров вытесали из дерева, как и их самих, поэтому Урфин делал капралов в другом помещении.

Воспитанию капралов Урфин Джюс посвятил очень много времени. Капралы должны были понять, что в сравнении со своим повелителем они – ничтожество и любой приказ для них – закон но для солдат они, капралы – требовательные и суровые начальники, их подчиненные обязаны почитать их и повиноваться им. Как знак власти, Урфин вручил капралам дубинки из железного дерева и сказал, что не будет взыскивать, если они поломают дубинки о спины своих подчиненных.

Чтобы возвысить капралов над рядовыми, Урфин дал им собственные имена – Арум, Бефар, Ватис, Гитон, Дарук. Когда обучение капралов было закончено, они с важным видом появились перед солдатами и сразу же поколотили их за недостаточное усердие. Солдаты не чувствовали боли. Но они с огорчением рассматривали следы ударов на своих гладко выструганных телах.

Отобрав нужные материалы и инструменты, Урфин Джюс заперся в доме, поручил Топотуну надзор за деревянным воинством, а сам приступил к работе над палисандровым генералом. Урфин старательно отделывал будущего военачальника, который поведет в бой его деревянных солдат.

Две недели ушло на выделку генерала, а простой солдат получался за три дня. Генерал вышел роскошный: по всему туловищу, по рукам и ногам, по голове и лицу шли красивые разноцветные узоры, все тело было отполировано и блестело. Урфин назвал генерала Ланом Пиротом.

У Лана Пирота с его свирепой физиономией оказался необычайно злой и сварливый характер. Он даже попробовал взять власть над мастером, но Урфин Джюс живо сбил с него спесь и показал, кто из них хозяин. Впрочем, Лан Пирот утешился, когда узнал, что у него в подчинении будут пять капралов и пятьдесят рядовых дуболомов, а впоследствии еще больше.

Пока Лан Пирот под руководством Урфина Джюса учился военной науке, овладевал оружием и усваивал генеральские манеры, работа в мастерской шла днем и ночью, благо деревянные подмастерья никогда не уставали.

И вот на дворе появился Урфин Джюс и внушительный генерал Лан Пирот. Дуболомы сразу прониклись благоговением перед таким внушительным начальником. Генерал устроил армии смотр и разнес ее за недостаточно бравый вид.

– Я вобью в вас воинский дух! – рычал полководец хриплым, начальственным басом. – Вы у меня поймете, что такое воинская служба!

При этом он потрясал генеральской булавой, которая втрое была тяжелей капральских жезлов: одним ударом этой булавы можно было разбить любую дубовую голову.

С этого дня Лан Пирот устраивал своей армии многочасовые учения, а Урфин Джюс пополнял ее новыми солдатами.

За упорство, с каким Урфин создавал деревянную армию, хитрый филин Гуамоко начал уважать его. Филин понял, что его услуги не так уж нужны Джюсу, а житье у нового волшебника было сытое и беззаботное. Гуамоко прекратил свои насмешки над Урфином и стал чаще называть его повелителем. Это нравилось Джюсу и между ним и филином установились хорошие дружеские отношения.

А медведь Топотун был вне себя от восторга, видя, какие чудеса совершает его владыка. И он потребовал, чтобы все дуболомы выказывали повелителю величайший почет.

Однажды Лан Пирот не очень быстро встал при появлении Урфина Джюса и недостаточно низко ему поклонился. За это медведь отвесил генералу такую затрещину своей могучей лапой, что тот покатился кубарем. К счастью, этого не видели солдаты и авторитет генерала не пострадал, чего нельзя сказать о его полированных боках. Но с тех пор Лан Пирот стал необычайно почтителен не только к своему повелителю, но и к его верному медведю.

Наконец дуболомная армия в составе генерала, пяти капралов и пятидесяти рядовых дуболомов была обучена строю и обращению с оружием. У солдат не было сабель, но Урфин вооружил их дубинками. Для начала этого было достаточно: дуболомов нельзя было застрелить из луков или проткнуть копьем.

ПОХОД ДУБОЛОМОВ

В одно злосчастное для них утро жители Когиды всполошились от сильного топота: это маршировала по улице деревянная армия Урфина Джюса. Впереди важно шагал палисандровый генерал с огромной булавой в руке, за ним шло войско с капралами перед каждым взводом.

– Ать, два, ать, два! – командовали капралы и солдаты все дружно отбивали шаг деревянными ступнями.

Сбоку ехал на медведе Урфин Джюс и любовался своим деревянным воинством.

– Ар-р-мия, стой! – оглушительно рявкнул Лан Пирот, деревянные ноги стукнули одна об другую и армия остановилась.

Испуганные обитатели деревни высыпались из своих домов, стояли на крылечках и у ворот.

– Слушайте меня, жители Когиды! – громко провозгласил Урфин Джюс. – Я объявляю себя правителем Голубой страны! Сотни лет жевуны служили волшебнице Гингеме. Гингема погибла, но не исчезло ее волшебное искусство, оно перешло ко мне. Вы видите этих деревянных людей: я сделал и оживил их. Достаточно мне сказать слово и моя неуязвимая деревянная армия перебьет вас всех и разрушит ваши дома. Признаете ли вы меня своим повелителем?

– Признаем! – ответили жевуны и отчаянно зарыдали.

Головы жевунов тряслись от неудержимого плача, а бубенчики под шляпами подняли радостный перезвон. Этот трезвон так не подходил к мрачному настроению жевунов, что они сдернули свои шляпы и повесили их на специально врытые у крылечек столбики.

Урфин приказал всем расходиться по домам, но задержал кузнецов. Кузнецам он велел выковать сабли для капралов и генерала и остро отточить их.

Что бы никто из жителей Когиды не предупредил Према Кокуса и чтобы тот не смог приготовится к обороне, Урфин Джюс приказал дуболомам окружить деревушку и никого из нее не выпускать. Урфин Джюс выгнал всех из дома старосты и лег спать поставив у дверей на караул медведя.

Спал Урфин долго, проснулся только к вечеру и отправился проверять караулы.

Его удивило неожиданное зрелище. Генерал, капралы и солдаты были на своих постах, но все они прикрывались большими зелеными листьями и ветками.

– В чем дело? – резко спросил Урфин Джюс. – Что с вами со всеми случилось?

– Нам стыдно, – смущенно ответил Лан Пирот. – Мы – голые.

– Вот еще новости! – сердито закричал Урфин. – Вы – деревянные!

– Но мы же люди, повелитель, вы сами говорили об этом, – возразил Лан Пирот. – Люди носят одежду… и они нас дразнят.

– Не было печали! Дам я вам одежду!

Деревянное воинство так обрадовалось, что трижды прокричало «ура» в честь Урфина Джюса.

Отпустив свою армию, Урфин призадумался: легко было обещать одежду пятидесяти шести деревянным воинам, но где ее взять? В деревушке, конечно, не найдется столько материи для мундиров, кожи для сапог и ремней, да и мастеров нет, чтобы выполнить такую большую работу.

Урфин рассказал о своем затруднении филину. Гуамоко поводил по сторонам большими желтыми глазами и бросил одно лишь слово.

– Краска!

Это слово все осветило Урфину. В самом деле: зачем одевать деревянные тела, которые не нуждаются в защите от холода, когда можно их просто раскрасить?

Урфин Джюс призвал к себе старосту и потребовал принести ему краски всех цветов, какие есть в деревне.

Расставив вокруг себя банки с красками и разложив кисти, Урфин принялся за дело. Он решил выкрасить на пробу одного солдата и посмотреть, что из этого получится. Намалевал на деревянном туловище желтый мундир с белыми пуговицами и ремнем, на ногах – штаны и сапоги.

Когда повелитель показал свою работу деревянным солдатам, те пришли в большой восторг и пожелали, чтобы их привели в такой же вид.

Одному Урфину трудно было управиться с работой, поэтому он привлек к ней всех местных маляров.

Дело закипело. Через два дня армия блистала свежей краской и от нее за милю несло скипидаром и краской.

Первый взвод выкрасили в желтый цвет, второй – в голубой, третий – в зеленый, четвертый – в оранжевый и пятый – в фиолетовый.

Капралам для отличия от солдат были пририсованы ленты через плечо, соответствующего цвета, которыми капралы очень гордились. Плохо только то, что у солдат не хватило ума дождаться когда краска высохнет. Восхищаясь друг другом, они тыкали пальцем один другого в живот, в грудь, в плечи. Получались пятна и от этого дуболомы стали немного похожи на леопардов.

Генералу Джюс сумел доказать, что его прекрасные разноцветные узоры лучше всякой одежды.

Раскрашенная армия была в восторге, но тут возникло новое неожиданное затруднение. Дуболомы лицом походили один на другого, как две капли воды, и если командиры раньше различали их по расположению сучков, то теперь сучки были закрашены и такая возможность исчезла.

Урфин Джюс, впрочем, не растерялся. Он нарисовал на спине и груди каждого солдата порядковый номер. Эти опознавательные знаки и стали именами солдат.

Прежде приходилось вызывать солдат так:

– Эй ты, с сучком на брюхе, шаг вперед! Стой, стой, а ты куда? У тебя тоже сучок на брюхе? Ну, мне нужен не ты, а вон тот, у которого еще два маленьких сучка на левом плече…

Теперь дело обстояло куда проще:

– Зеленый номер один, два шага вперед! Как стоишь в строю? Как стоишь в строю, я тебя спрашиваю? Вот тебе, вот, вот!..

Раздавались глухие удары дубинки и наказанный возвращался в строй.

Поход ничто больше не задерживало: сабли выкованы и отточены, нарисованные мундиры и штаны высохли. Урфин сделал себе седло, чтобы удобней было ехать на медвежьей спине. К луке седла он приторочил вместительные сумки, а в них спрятал фляги с живительным порошком – своей величайшей драгоценностью. Всей армии – вплоть до генерала – было строго запрещено дотрагиваться до сумок.

Некоторые дуболомы несли инструменты из мастерской Урфина пилы, топоры, рубанки, сверла, а также запас деревянных голов, рук и ног.

Урфин Джюс запер дом старосты на большие замки и приказал жителям Когиды не приближаться к нему. Деревянного клоуна он посадил за пазуху, предупредив, чтобы тот не вздумал кусаться. Филин пристроился на плече Урфина.

– Ать, два, ать, два! Левой, правой!

Армия выступила в поход на поместье Према Кокуса ранним утром. Она бодро отбивала ногу, а Урфин Джюс ехал сзади на медведе и радовался, что нарисовал опознавательные знаки не только на груди у каждого солдата, но и на спине. Если кто-нибудь из них струсит в бою и побежит, то виновника сразу можно будет узнать и распилить на дрова.

ВЗГЛЯД В ПРОШЛОЕ

Пока деревянная армия Урфина Джюса маршировала по дороге в поместье Према Кокуса, мы вернемся назад, к тому времени, когда домик Элли задавил Гингему и девочка отправилась в Изумрудный город.

Немало приключений и смешных и страшных пережила Элли в Волшебной стране. Здесь она нашла себе трех верных друзей.

Первым другом оказался забавный соломенный человек Страшила, сидевшем на колу на пшеничном поле и пугавшим птиц. От болтливой вороны Кагги-Карр Страшила узнал, что ему недостает только мозгов, чтобы стать таким же, как все люди. Элли сняла Страшилу с кола и он отправился вместе с ней в Изумрудный город – просить у Гудвина мозги.

Вторым другом стал Дровосек, весь сделанный из железа. Элли спасла его от гибели, когда он одиноко стоял, заржавленный, в дремучем лесу. Железный Дровосек мечтал получить любящее сердце и думал, что Гудвин может ему в этом помочь. Он присоединился к Элли, Тотошке и Страшиле и они все вместе продолжали путь.

Потом им встретился лев, большой трус от природы. Ему очень нужна была смелость, чтобы стать царем зверей не только по названию, но и на самом деле. Подружившись с Элли, Железным Дровосеком и Страшилой, Лев вступил в их компанию и тоже пошел к Гудвину за смелостью.

Гудвин поставил Элли и ее друзьям условие. Их желания будут исполнены, если они освободят мигунов, жителей Фиолетовой страны, от власти злой волшебницы Бастинды. Борьба со злой колдунье Бастиндой была нелегка и все же колдунья погибла: она растаяла, когда Элли облила ее ведром воды.

Элли и ее друзья возвратились в Изумрудный город с победой и хотя Гудвин оказался всего-навсего обманщиком, морочившим людям головы мнимыми чудесами, он все же сумел исполнить желания Страшилы, Железного Дровосека и Льва.

Гудвин, перед тем как улететь из Волшебной страны на воздушном шаре, оставил правителем Изумрудного города Страшилу, дав ему почетное прозвище мудрого, так как тот получил очень острые мозги. И хотя они состояли просто из отрубей, смешанных с иголками и булавками, они хорошо служили своему владельцу.

Железному Дровосеку Гудвин вставил сердце, сшитое из лоскутков красной материи и набитое опилками. Это сердце стучало о железную грудную клетку Дровосека при каждом его шаге и простодушный богатырь радовался как ребенок. Он отправился в Фиолетовую страну к мигунам, которые избрали его своим правителем после гибели Бастинды.

Лев, выпив большую порцию «смелости» (это был шипучий напиток с примесью валерьянки), ушел в лес и там звери признали его своим царем.

А Элли с Тотошкой вернулись на родину, в канзасскую степь. Туда их перенесли волшебные башмачки Гингемы, секрет которых раскрыла девочке повелительница Розовой страны Стелла, добрая фея, знавшая тайну вечной юности.

НОВЫЙ ЗАМЫСЕЛ

Завоевание Голубой страны досталось Джюсу очень легко. Прем Кокус и его работники были захвачены врасплох. Они даже пытались сопротивляться свирепым дуболомам и сразу признали себя побежденными.

Государственный переворот совершился: Урфин Джюс стал повелителем обширной страны жевунов.

За два года до этого в Волшебной стране случилось землетрясение. Дорогу в Изумрудный город пересекли два глубоких оврага и сообщение между ним и страной жевунов было прервано во время путешествия в Изумрудный город Элли и ее друзья перебрались через овраги, но это стоило им больших трудов. Робким жевунам такой подвиг был не под силу, они предпочитали сидеть дома и довольствоваться теми новостями, которые переносили из края в край птицы.

Подслушивая птичьи разговоры (самыми осведомленными оказывались сороки), жевуны узнали о том, что Гудвин несколько месяцев тому назад покинул Волшебную страну, оставив своим преемником Страшилу мудрого. Стало им известно и то, что фея убивающего домика, которую жевуны полюбили за то, что она освободила их от Гингемы, тоже вернулась к себе на родину.

Узнал обо всем этом и Урфин Джюс. Новости пришли к нему от Гуамоко, а тому поведали об этом лесные совы и филины.

Когда до Урфина дошли эти важные известия, бывший столяр, а ныне правитель Голубой страны жевунов задумался. Ему показалось, что пришел подходящий момент осуществить свою мечту и захватить власть над Изумрудным городом. Таинственная личность Гудвина и его удивительные способности превращаться в различных зверей и птиц пугали Урфина Джюса, но теперешний правитель Страшила не внушал ему такого страха. Правда, Урфина смущало прозвище мудрый, которое дал Страшиле Гудвин.

Но Урфин говорил филину так:

– Предположим, что у Страшилы есть мудрость. Зато у меня сила. Что он сделает со своей мудростью, когда у меня мощная армия, а у него всего-навсего один длиннобородый солдат? Есть у него надежный союзник – Железный Дровосек, но он не успеет прийти на помощь… Решено – отправляюсь завоевывать Изумрудный город!

Гуамоко одобрил план повелителя.

Армия Урфина Джюса выступила в поход.

Через несколько дней деревянное воинство подошло к первому оврагу, который перерезал дорогу, вымощенную желтым кирпичом. Здесь с дуболомами произошло приключение.

Деревянные солдаты привыкли ходить по ровному месту и овраг не показался им чем-либо опасным. Первая шеренга дуболомов во главе с капралом Арумом занесла правые ноги в воздух, одно мгновение колебалась над оврагом, а потом дружно ухнула вниз. Через несколько секунд грохот возвестил, что храбрые воины достигли цели. Других дуболомов это ничему не научило. Вторая шеренга двинулась вслед за первой и Урфин с перекошенным от ужаса лицом заорал:

– Генерал, остановите войско!

Лан Пирот скомандовал:

– Армия, стой!

Гибель деревянных солдат была предотвращена и осталось только выудить пострадавших из оврага и отремонтировать. Эта работа, а затем постройка надежного деревянного моста через овраг потребовала остановки на пять дней.

Но вот первый овраг остался позади и дуболомы вступили в лес. Этот лес пользовался дурной славой в стране: в нем обитали огромные тигры необычайной силы и свирепости. У них острые длинные клыки высовывались из пасти наружу как сабли и поэтому этих зверей прозвали саблезубыми тиграми. Среди жевунов немало ходило рассказов о страшных происшествиях, случившихся в тигровом лесу.

Урфин боязливо оглядывался по сторонам.

Торжественно-тревожно было вокруг. Огромные деревья, покрывшиеся свесившимися гирляндами седого мха, своими вершинами смыкались вверху и под темно-зелеными сводами было темно и сыро. Дорогу из желтого кирпича густо устилали опавшие листья и тяжелые шаги дуболомов звучали приглушенно.

Сначала все шло благополучно, но вдруг к Урфину подскочил Лан Пирот:

– Повелитель! – крикнул он. – Из леса выглядывают звериные морды. Глаза у них желтые, а изо рта торчат белые сабли…

– Это саблезубые тигры! – сказал испуганный Урфин.

Присмотревшись, он увидел в зарослях десятки огоньков: это светились глаза хищников.

– Генерал, привести армию в боевую готовность!

– Слушаюсь, повелитель!

Урфина окружило кольцо деревянных солдат с дубинками и саблями в руках.

Саблезубые тигры нетерпеливо возились и пыхтели в чаще, но еще не осмеливались напасть: необычный вид добычи смущал их. И кроме того, они не чуяли запаха человека, а человек являлся их излюбленным лакомством. Вдруг ветерок донес до леса запах Урфина Джюса и два тигра, самые голодные и нетерпеливые из всей компании, решились. Они выскочили из зарослей и высоко взвились над дорогой. Но когда тигры уже готовы были опуститься в центр защищенного круга, сабли капралов по приказу Лана Пирота мгновенно взметнулись вверх и звери, завывая, повисли на остриях. Заработали солдатские дубинки и капральские сабли, круша головы и ребра тигров. С хищниками было покончено в один момент и дуболомы отшвырнули их истерзанные тела к обочине дороги. Урфин Джюс пришел в неистовый восторг. Он тут же объявил армии благодарность.

Устрашенные тигры больше не посмели нападать на таких опасных врагов. Они еще полежали, посверкали глазами, для приличия порычали и пристыженные уползли в лесную чащу.

Урфину Джюсу пришла в голову мысль оживить шкуры убитых тигров – у него будут слуги, сильнее которых нет в Волшебной стране. Он уже было распорядился снять с тигров шкуры, но вдруг, передумав, отменил приказ. Ведь если шкуры саблезубых тигров, известных своим свирепым нравом, восстанут против него, Урфина, то с ними невозможно будет справиться.

У второго оврага дуболомы сами остановились.

Перейдя овраг по наведенному через него мосту, армия вышла в поле. И тут Урфина ждала новая неприятность, о которой он не думал и не гадал.

Дуболомы слишком мало видели за свою короткую жизнь и встретив что-нибудь новое, терялись и не знали что делать. Попадись им на дороге третий овраг, солдаты бы были осторожны. Но, на беду, им встретилась большая река, через которую надо было переправляться по пути из страны жевунов в Изумрудный город. А до этого дуболомы видели только маленькие ручьи, через которые они перешагивали, даже не замочив ног. Поэтому, обширная гладь реки показалась Лану Пироту каким-то новым видом дороги, очень удобным для ходьбы.

Урфин Джюс не успел моргнуть глазом, как деревянный генерал рявкнул:

– За мной, моя храбрая армия!

С этими словами он сбежал с откоса в реку, а послушные дуболомы посыпались за ним.

Вода у берега была глубокая и текла быстро. Она подхватила генерала, капралов, солдат и повлекла их, кувыркая и стал кивая друг с другом. Напрасно Урфин Джюс в отчаяньи метался по берегу и орал во все горло:

– Стойте, дуболомы! Стойте!

Солдаты исполняли приказы только своего генерала, вдобавок они не понимали, что происходит и взвод за взводом шагал в воду. Две-три минуты и завоеватель оказался без армии – всю ее унесла река!

Урфин рвал на себе волосы от злости и отчаянья.

Филин пробормотал:

– Не расстраивайся, повелитель! В молодости я бывал в этих краях и мне помнится, что на несколько миль ниже река заросла камышом: наши воины должны там задержаться…

Слова филина немного успокоили Урфина. Нагрузив уцелевший столярный инструмент на Топотуна, Джюс отправился по берегу.

После полутора часов быстрой ходьбы он увидел, что река стала шире и мельче, что на ней появились камышовые острова и возле них шевелились разноцветные пятна. Урфин Джюс вздохнул с облегчением: дело можно было исправить.

Рассмотрев среди солдат Лана Пирота, Урфин закричал:

– Эй, генерал, прикажите дуболомам плыть к берегу!

– А что значит плыть? – отозвался Лан Пирот.

– Но тогда бредите, если мелко!

– А как это бредут?

Урфин Джюс сердито плюнул и принялся строить плот. Спасение армии отняло у него больше суток. Деревянное воинство имело жалкий вид: краска на туловищах облупилась, разбухшие от воды руки и ноги двигались с трудом.

Пришлось устроить длительную стоянку. Солдаты лежали на бережку целыми взводами во главе с капралами и сохли, а Урфин сколачивал большой прочный плот.

Дорога из желтого кирпича шла на север и видно было, что за ней давно не ухаживали. Она заросла кустарником и только по середине осталась узенькая тропинка.

Дуболомы растянулись в колону по одному. Первым шел капрал Бефар, длинную цепочку замыкал генерал Лан Пирот. Далее на Топотуне ехал Урфин Джюс.

Один лишь человек из этой странной армии мог чувствовать усталость и голод и это был ее создатель и повелитель Урфин Джюс.

Подошел обеденный час, пора было устраивать привал, но капрал Бефар все топал и топал вперед и за ним отбивали шаг неутомимые дуболомы. Урфин, наконец, не выдержал и сказал Лану Пироту:

– Генерал, передайте вперед, чтобы армия остановилась.

Лан Пирот легонько ткнул булавой в спину последнего солдата и начал:

– Передай…

Дуболом не стал дослушивать. Он понял, что по какой-то причине, известной одному начальству, и до которому ему, желтому номер десять, нет никакого дела, надо передать вперед полученный удар. И со словами «передай!», он сунул дубинкой в спину желтого девятого. Но удар получился немного сильнее.

– Передай! – крикнул девятый желтый и так стукнул желтого восьмого, что тот пошатнулся.

– Передай, передай, передай! – раздавалось по цепи и удары становились все чаще и сильнее.

Дуболомы пришли в азарт. Дубинки колотили по крашеным телам, некоторые солдаты падали…

Много времени прошло, прежде чем Урфину удалось навести порядок и потрепанное деревянное войско выбралось на поляну посреди кустов, где был устроен привал.

После отдыха Урфин Джюс повел армию дальше на север.

Скоро по краям дороги появились богатые фермы жителей Изумрудной страны. Здесь все было зеленое: и дома, и изгороди, и одежда жителей, и их остроконечные широкополые шляпы, где под полями не было серебряных бубенчиков.

Жители Изумрудной страны убегали с полей при приближении дуболомов, громко топавших по кирпичной дороге. Они прятались за зелеными изгородями и испугом рассматривали незванных свирепых гостей, но никто не осмеливался подойти к ним и спросить, кто они такие и зачем пожаловали сюда.

ИСТОРИЯ ВОРОНЫ КАГГИ-КАРР

Мысль добыть мозги подсказала Страшиле ворона Кагги-Карр, немножко болтливая и сварливая, но в общем добродушная птица и хороший товарищ. Здесь необходимо рассказать, что с ней произошло после того, как Элли сняла Страшилу с шеста в пшеничном поле и увела с собой в Изумрудный город.

Ворона не последовала за Элли и Страшилой. Она сочла пшеничное поле своей законной добычей и осталась на нем жить в многочисленной компании ворон, галок и сорок. Они управлялись так хорошо, что когда фермер явился убирать урожай, он нашел там одну солому.

– Вот и чучело не помогло. – Горестно вздохнул фермер и не интересуясь судьбой исчезнувшего Страшилы, ни с чем отправился домой.

А через некоторое время до Кагги-Карр по птичьей эстафете дошли вещи, что какое-то чучело после отъезда великого Гудвина сделалось правителем Изумрудного города. Так как вряд ли в Волшебной стране нашлось бы другое волшебное живое чучело, то Кагги-Карр справедливо решила, что это и есть то самое, которому она посоветовала искать мозги.

За такую прекрасную идею следовало потребовать награду, и ворона, не теряя времени, полетела в Изумрудный город. Добиться приема у Страшилы Мудрого оказалось не так-то легко: Дин Гиор не хотел пропускать к нему простую ворону, как он сказал.

Кагги-Карр страшно возмутилась.

– Простая ворона! – воскликнула она. – Да знаешь ли ты, длинная борода, что я самая старинная приятельница правителя и что я, можно сказать, его воспитательница и наставница, и без меня он никогда не достиг бы своего выдающегося поста! И если ты немедленно не доложишь Страшиле Мудрому, то тебе несдобровать.

Длиннобородый солдат доложил о вороне правителю и к своему великому изумлению получил приказ немедленно ввести ее и оказать ей придворные почести.

Признательный Страшила навсегда запомнил ворону, оказавшую ему такую услугу. Он принял Кагги-Карр в присутствии придворных с огромной радостью. Правитель спустился с трона и прошел на своих мягких слабых ногах три шага навстречу дорогой гостье. В летописях его двора это было записано, как величайший почет, когда-либо кому-либо оказанный.

По приказу Страшилы Мудрого, Кагги-Карр была занесена в число придворных с чином первого отведывателя блюд дворцовой кухни. Сам Страшила не нуждался в пище, но держал открытый стол для своих придворных. Так как при Гудвине такого обычая не водилось, то придворные громко расхваливали нового правителя за щедрость.

Тогда же Кагги-Карр было отведено во владение превосходное пшеничное поле неподалеку от стен города.

ОСАДА ИЗУМРУДНОГО ГОРОДА

Во время нашествия деревянной армии Урфина Джюса Кагги-Карр угощала на своем поле многочисленную птичью компанию. Увидев громко топавших по кирпичам дороги разноцветных деревянных людей со свирепыми лицами, ворона сразу догадалась, что это враги. Она приказала своим друзьям задержать их движение, а сама полетела к воротам города.

Должность стража ворот в Изумрудном городе занимал Фарамант. Главной его обязанностью было хранить зеленые очки, которых у него имелось великое множество и всякого размера. Еще Гудвином был установлен такой порядок, что каждый приходящий в город должен был надевать зеленые очки, а чтобы их нельзя было снять, они запирались сзади замочком. Из уважения к законам Гудвина этот порядок сохранил и Страшила Мудрый.

Крикнув на ходу Фараманту о нашествии врагов, Кагги-Карр понеслась во дворец.

Тем времен огромная стая галок, сорок и воробьев налетела на деревянное войско Урфина Джюса. Птицы метались перед лицами солдат, царапали когтями спины, садились на головы, стараясь выдрать стеклянные глаза. Одна бойкая сорока сорвала шляпу с генерала Лана Пирота и полетела с ней прочь от дороги.

Дуболомы напрасно размахивали саблями и дубинками, птицы ловко уклонялись и удары попадали не туда куда следует. Голубой солдат тяпнул по руке зеленого и тот, разыгравшись, накинулся на него. А когда капрал Гитон бросился их разнимать, оранжевый дуболом, целясь в галку, отсек капралу деревянное ухо.

Завязалась всеобщая свалка. Урфин Джюс кричал и топал ногами. Генерал Лан Пирот не знал, то ли ему бежать за похитительницей его шляпы, то ли наводить порядок в армии. Все-таки военная дисциплина одержала верх. Генерал простился со своей прекрасной шляпой (из нее впоследствии вышло превосходное сорочье гнездо) и под ударами его тяжелой булавы затрещали дубовые солдатские головы…

Наконец порядок был кое как восстановлен, птицы отогнаны и армия нестройно двинулась к воротам. Но со всей этой суматохой было потеряно очень много времени и Кагги-Карр успела сообщить о нападении врагов.

Дин Гиор бросился на защиту ворот. Он закинул за плечи свою длинную бороду и понесся по улице большими шагами.

– На помощь! На помощь! – кричал он. – На город наступают враги!!!

Но жители Изумрудного города предпочли спрятаться в своих домах.

Дин Гиор прибежал к воротам, которые Фарамант запер на крепкие засовы. Считая, что этого недостаточно, защитники принялись выламывать камни и хрусталь из мостовой и громоздить их у ворот.

Когда ворота были засыпаны до половины, послышались громкие удары.

– Откройте, откройте! – раздались снаружи крики.

– Кто там? – спросил Фарамант.

– Это я – могущественный Урфин Джюс, правитель Голубой страны жевунов.

– Что вам нужно?

– Я хочу, чтобы Изумрудный город сдался и признал меня своим повелителем.

– Этого не будет! – храбро ответил Дин Гиор.

– Мы возьмем ваш город приступом!

– Попробуйте! – возразил длиннобородый солдат.

Взяв несколько больших камней и кусков хрусталя, Дин Гиор и Фарамант поднялись на городскую стену и притаились за выступом.

Поколотив в ворота кулаками, ногами и даже дубовыми лбами солдаты отправились в ближайший лес и вырубили там толстое сухое дерево. Выстроившись в два ряда под предводительством краснолицых капралов, они размахнулись столбом, как тараном, и ударили в ворота. Ворота затрещали.

В этот момент Дин Гиор бросил большой кусок хрусталя. Он попал в плечо Урфину Джюсу и опрокинул его на землю. Второй камень угодил прямо в голову генерала. На палисандровой голове Лана Пирота образовалась вмятина, а от нее побежали во все стороны трещины.

Урфин Джюс вскочил и пустился прочь от ворот, за ним по пятам следовал палисандровый генерал. Этого оказалось достаточно. Видя, что предводители бегут, дуболомы немедленно повернули и побежали за ними.

Вперемежку, натыкаясь друг на друга, сбивая один другого с ног, перескакивая через упавших и бросая на бегу дубинки и сабли, неслись капралы, рядовые, сзади с ревом скакал испуганный Топотун. Их сопровождал оглушительный хохот длиннобородого солдата.

Войско остановилось вдали от стен города. Урфин Джюс тер плечо и сердито бранил генерала за трусость, а тот оправдывался тяжелой раной, щупая разбитую палисандровую голову.

– Вы ведь тоже отступили, повелитель! – говорил Лан Пирот.

– Вот дерево, – возмутился Урфин Джюс. – Вашу голову я заделаю, отполирую и она станет как новенькая, а если мне голову пробьют, это смерть.

– А что такое смерть?

– Тьфу!

Урфин не стал разговаривать больше с генералом. Дело кончилось тем, что во всем обвинили солдат и на них посыпались удары дубинок.

На следующий штурм армия не решилась и был разбит лагерь вдалеке от ворот.

Началась осада города. Два или три раза деревянные солдаты приближались к воротам города и всякий раз отступали, когда на них летели со стены камни.

Казалось осаду можно было выдерживать до бесконечности. Но в защите города были слабые места. Во-первых, прекратился подвоз продовольствия, жители продержаться со своими запасами еще несколько дней, но как только они начнут голодать, они могут возмутиться и потребуют сдать город. Во-вторых, Дина Гиора и Фараманта, единственных защитников ворот, в конце концов одолеет усталость, враги воспользуются этим и неожиданно овладеют городом.

Все это сообразил Страшила своими мудрыми мозгами. И он принял меры. Так как среди придворных и горожан не нашлось верных людей, он сам переселился в будку Фараманта. Это принесло пользу в первую же ночь.

Страшила уложил уставших Фараманта и Дина Гиора отдыхать, а сам сидел на стене и смотрел в поле своими бессонными, нарисованными глазами. И он увидел, как в лагере Урфина началась подготовка к штурму.

Не слыша за стеной никакого движения, враги стали незаметно подкрадываться к воротам. Они несли ломы и топоры, захваченные на ближайших фермах. Страшила разбудил Дина Гиора и Фараманта, на головы нападающих посыпались камни и армия Джюса снова бежала.

Страшила, обняв своими мягкими руками помощников, рассуждал:

– Если бы я был на месте Урфина Джюса, я приказал бы своим солдатам защищать головы от камней деревянными щитами. И я уверен, что они так и сделают. Под прикрытием щитов они смогут смело ломать ворота.

– Но как же тогда быть, правитель? – спросил Дин Гиор.

– Эти деревянные люди должны бояться того же, чего боюсь и я, – задумчиво произнес Страшила, – огня. А поэтому надо заготовить на стене побольше соломы и пакли и держать под рукой спички.

Догадки Страшилы мудрого оказались совершенно верными. Через некоторое время, в самый глухой час ночи, начался новый приступ. Солдаты Урфина Джюса подкрадывались к стене, держа над головами половинки от ворот, снятых на фермах. И тут на них полетели охапки горящей соломы и пакля. Деревянные солдаты уже потерпели бедствие от воды, так как не знали что это такое. Они и об огне не имели понятия: пока Урфин Джюс их делал, он очень боялся пожара и даже не топил в доме печь. Теперь эта осторожность обернулась против него.

Горящая солома падала на землю, на щиты, которыми прикрывались дуболомы. А те с любопытством глядели на невиданное зрелище. Языки пламени в ночной темноте казались им удивительными яркими цветами, выраставшими с необычайной быстротой. Дуболомы даже и не думали защищаться от огня. Наоборот, некоторые совали в пламя руки и не чувствуя боли, с глупым видом наблюдали, как на кончиках их пальцев расцветают яркие красные цветы. И уже несколько деревянных людей пылали, распространяя удушливый запах горелой краски…

Урфин Джюс видел, что его деревянной армии грозит нечто более ужасное, чем приключение на реке. Но что делать? Воды поблизости не было.

Выход подсказал Гуамоко.

– Забрасывать землей! – крикнул растерявшемуся Урфину.

Первым за дело принялся Топотун. Сбив с ног капрала, у которого горела голова. Медведь стал рыть землю мощными лапами и заваливать пламя. Потом и сами дуболомы поняли опасность и начали отбегать от горевшей соломы.

Армия отступила от ворот города с большим уроном. У нескольких дуболомов головы обгорели до того, что их надо было заменять новыми. У иных вывалились глаза, обгорели уши, а многие лишились пальцев…

– Эх, дуболомы, дуболомы! – вздыхал завоеватель. – Всем вы хороши: сильны, храбры, неутомимы… Вот только ума бы вам побольше! Но чего нет, того нет!

Урфину Джюсу стало ясно, что Изумрудный город можно взять только измором. Это же было ясно и Страшиле. Он устроил военный совет, в котором участвовала и Кагги-Карр.

Были высказаны различные мнения. Дин Гиор и Фарамант предлагали еще раз обратиться к жителям города и попытаться уговорить их встать на защиту своей свободы. Кагги-Карр считала что ничего из этого не получится, но как выйти из трудного положения, не знала.

Страшила думал так напряженно, что у него из головы полезли иголки и булавки и голова стала похожа на ежа с железной щетиной. Наконец он заговорил:

– Урфин Джюс привел с собой много солдат, но они все деревянные. Мой друг Дровосек, правитель страны мигунов, один, но он железный. Железо не рубят деревом, а дерево рубят железом. Значит, железо крепче дерева и если Железный Дровосек вовремя подоспеет к нам на помощь, он разобьет деревянную армию Джюса.

– Пр-р-равильно! – согласилась ворона.

Так как только Кагги-Карр могла быстро и безопасно совершить путешествие по воздуху в Фиолетовую страну, то ее и отправили за подмогой. Она пустилась в путь, обещая нигде не задерживаться и поскорее вернуться с Железным Дровосеком.

ИЗМЕНА

Прошел день, другой. Защитники бдительно охраняли ворота и Урфин Джюс начал терять терпение. И тогда ему в голову пришел коварный план, которого не предвидел даже мудрый Страшила.

Ночной порой, отойдя в сторону от ворот, Урфин перебросил через городскую стену своего любимца, зубастого деревянного клоуна. Он дал клоуну такое наставление:

– Во что бы то ни стало найди среди горожан изменника, который открыл бы нам ворота. Пообещай ему в награду, что я сделаю его своим главным распорядителем, что я подарю ему целую груду золота, что я… Одним словом, обещай что угодно, а насчет расплаты посмотрим.

Деревянный клоун, перелетев через стену, удачно упал на клумбу цветов. Выбравшись из нее, он, как крыса, зашнырял по темным улицам.

В первом доме, куда ему удалось пробраться сквозь полуотворенную дверь, клоун нашел только дряхлого старика со старухой. Это не подходило, разведчик пустился дальше.

В другом доме было открыто окно. Доносились обрывки разговора:

– Стыдно… надо было… на помощь… если бы было оружие…

Клоун понял, что и здесь ему делать нечего.

Много домов миновал он, и наконец, из дома, побольше и побогаче других, вышли два человека и остановились на крыльце.

Первый сказал:

– Так ты, почтенный Руф Билан, все еще злишься на Страшилу?

Второй, низенький, толстый человек с красным лицом, сердито ответил:

– Как я могу помириться с соломенным чучелом, которое без всяких прав завладело троном правителя нашего города? И добро бы этот самозваный правитель дал мне такой высокий пост, на который я имею полное право по уму и заслугам. Так и этого не случилось! Мне, Руфу Билану, оставаться в ничтожном звании смотрителя дворцовой умывальни? Позор!!!

Когда первый откланялся и ушел, хозяин уже хотел было закрыть дверь, но в это время снизу какой-то голос пропищал:

– Погоди, почтенный Руф Билан! Мне надо с тобой серьезно поговорить об очень важном деле.

Изумленный толстяк впустил клоуна в дом. Тот вскочил на стол и зашептал хозяину в ухо, озираясь по сторонам:

– Я пришел от могучего волшебника Урфина Джюса. О его искусстве можешь судить по мне. Ты видишь – он оживил меня, деревянную куклу, а этого не умели делать даже сестры-колдуньи Гингема и Бастинда!

– Что тебе нужно? – пролепетал пораженный Руф Билан.

– Ты должен перейти на службу к моему правителю. Он даст тебе власть, и богатство, и все, к чему ты стремишься…

Руф Билан пообещал исполнить любое приказание нового волшебника. Он перебросил клоуна обратно через стену и тот доложил Урфину, что его приказание исполнено.

А утром Руф Билан явился к Страшиле и заявил, что хочет принять участие в защите родного города. Целый день Руф стоял на стене, кидал камни и даже сбил с ног одного из неприятельских солдат. За отвагу и выносливость Руф Билан удостоился от Страшилы похвалы.

Поздно вечером пришел слуга Руфа и принес корзинку съестных припасов и бочонок вина. Руф Билан все это щедро разделил между соратниками. Дин Гиор и Фарамант пили вино, не замечая его странного вкуса, а потом заснули беспробудным сном: в вино был подмешан сонный порошок.

Руф Билан и его слуга связали Страшилу, разобрали баррикаду у ворот и деревянная армия вошла в Изумрудный город.

Утром жители Изумрудного города проснулись при звуке трубы, выглянули в окна и услышали, как глашатай, в котором они узнали слугу Руфа Билана, объявил, что отныне Изумрудным городом правит могущественный Урфин Джюс, которому все должны оказывать беспрекословное повиновение под страхом суровой и страшной кары.

Страшила мудрый сидел в это время в дворцовом подвале. Его не столько мучило сожаление об утрате дворцовой власти, сколько мысль о том, что Железный Дровосек, явившись к нему на выручку, попадет в беду. И не было никакой возможности предупредить друга! Фарамант и Дин Гиор, заключенные в том же подвале, напрасно старались утешить бывшего правителя.

ЖЕЛЕЗНЫЙ ДРОВОСЕК ПОПАДАЕТ В ПЛЕН

На следующий день по городским улицам снова прошел глашатай. Он объявил, что жители Изумрудного города, которые пожелают служить могущественному Урфину Джюсу, будут приняты им милостиво и получат должности при дворе.

Таких желающих оказалось немного. Кроме Руфа Билана, нашлось всего несколько человек такого же сорта – из самых неуважаемых людей города.

Руф Билан получил должность главного государственного распорядителя, но, когда он напомнил правителю обещание щедро наградить его золотом, Урфин Джюс очень удивился. Клоун, вероятно, что-то напутал, ничего такого ему не поручали говорить.

Остальные, переметнувшиеся на сторону Урфина Джюса, тоже получили должности распорядителей и смотрителей… Но их было слишком мало, чтобы образовать пышный двор, о каком мечтал Урфин Джюс, напрасно он отправлял своих посланцев к бывшим придворным Страшилы. Те, хоть и привыкли торчать по целым дням во дворце, болтать всякий вздор и пересмеиваться, считая при этом, что заняты важными государственными делами, однако на приглашение Урфина Джюса не откликнулись.

Новых придворных все презирали. Но особенное презрение и даже ненависть заслужил Руф Билан, потому что стало известно о его измене.

С тех пор он осмеливался ходить по городу только в сопровождении двух дуболомов. Пришлось дать провожатых и другим советникам.

От Руфа Билана правитель узнал, что Страшила послал ворону за Железным Дровосеком. Высчитав, когда должен явиться Железный Дровосек, для него приготовили засаду.

Место Фараманта у ворот в будке занял Руф Билан, сменивший на этот случай пышное придворное одеяние на простой кафтан. Под аркой ворот притаился взвод деревянных солдат под командой капрала Арума. Они ждали Дровосека с веревками в руках…

Кагги-Карр быстро долетела до страны мигунов без всяких задержек. Она нашла правителя на дороге с большим кузнечным молотом в руках.

За несколько месяцев перед этим, когда мигуны просили Железного Дровосека править их страной, они говорили так:

– Такой правитель, как вы, будет для нас очень удобен: вы не едите, не пьете и значит не будете обременять нас налогами…

Мигуны получили больше, чем ожидали. Железный Дровосек не только не собирал налоги со своих подчиненных, но, наоборот, сам работал на них. Скучая по Элли, Страшиле и смелому Льву и не привыкнув жить в безделье, Дровосек с утра отправлялся в поле, дробил там большие камни и мостил ими дороги. Мигуны получали сразу две выгоды: их поля очищались от камней и во все концы страны пролегали прекрасные, прочные пути сообщения с другими провинциями.

Узнав от Кагги-Карр, что Страшиле грозит опасность, Железный Дровосек не мешкал ни минуты. Он отшвырнул в сторону молот, сбегал во дворец за топором и отправился в путь. Ворона примостилась у него на плече и подробно рассказывала невеселые новости.

Мигуны терли глаза и грустно мигали, провожая своего любимого правителя.

Железный Дровосек подходил к Изумрудному городу. Все вокруг было спокойно, лагерь Урфина Джюса исчез, ворота заперты как обычно.

Дровосек заколотил в калитку, в маленьком окошке появилось багровое лицо Руфа Билана.

– А где Фарамант? – удивился Дровосек.

– Он болен, я его заменяю.

– Что у вас тут происходит?

– Да так, ничего особенного. Подходили неприятели, но мы их отбили с большим уроном и они ушли.

– Как Страшила?

– Бодр и весел, ждет встречи с вами, уважаемый господин Дровосек! Прошу вас, входите!

Руф Билан приоткрыл калитку. И лишь только Железный Дровосек вступил в темноту арки, как из его рук был вырван топор, а туловище опутали веревки. После недолгой ожесточенной борьбы Железный Дровосек был повален на землю и связан. Кагги-Карр с резким криком «измена!» сумела увернуться от дуболомов и взлетела на стену.

Кагги-Карр видела, как обезоруженного Дровосека со связанными руками повели во дворец. Горожане сквозь приоткрытые окна смотрели на него с сочувствием и жалостью.

Ворона издали следовала за печальным шествием и пристроилась на карнизе дворца у раскрытого окна тронной залы. Отсюда она видела и слышала все, что здесь происходило.

Урфин Джюс в роскошной мантии сидел на троне, украшенном Изумрудами, его мрачные глаза под сросшимися черными бровями блестели торжеством. Немногочисленная кучка придворных терлась возле трона. По сторонам залы, как статуи, стояли желтые и зеленые деревянные солдаты, сверкая свежими заплатами

Ввели Железного Дровосека. Он шел спокойно и узорчатый паркет сотрясался под его тяжелыми шагами. Сзади два солдата тащили огромный сверкающий топор.

Урфин Джюс содрогнулся от мысли о том, что мог бы сделать с его армией этот богатырь, если бы его не захватили обманом. Железный Дровосек бесстрашно встретил испытывающий взгляд диктатора, а тот сделал знак Руфу Билану и предатель рысцой выбежал из залы.

Через несколько минут ввели Страшилу, Железный Дровосек взглянул на его разорванное платье из которого торчали куски соломы, на его бессильно опущенные руки и ему стало невыносимо жаль друга, недавнего правителя Изумрудного города, гордившегося полученным от Гудвина замечательными мозгами.

Из глаз Железного Дровосека потекли слезы.

– Осторожнее, ведь при тебе нет масленки! – в испуге закричал Страшила. – Ты заржавеешь!

– Прости, друг! – сказал Железный Дровосек. – Я попал в подлую ловушку и не смог выручить тебя.

– Нет, это ты прости меня за то, что я так необдуманно послал за тобой, – возразил Страшила.

– Довольно нежностей! – грубо вскричал Урфин Джюс. – Сейчас речь не о том, кто из вас перед кем виноват, а о вашей судьбе. Согласны ли вы служить мне? Я дам вам высокие должности, сделаю вас своими наместниками и вы по прежнему станете управлять странами, но только под моим верховным владычеством.

Страшила и Железный Дровосек переглянулись и в один голос ответили:

– Нет!

– Вы еще не опомнились от своего поражения и не соображаете, что говорите, – злобно сказал Урфин Джюс. – Подумайте о том, что я могу вас уничтожить и ответьте мне снова!

– Нет! – повторили Дровосек и Страшила.

– Я дам вам время одуматься, поразмыслить над своим положением. Завтра, в это же время, вы снова предстанете передо мной. Эй, стража, отвести их в подвал!

Солдаты под предводительством краснолицего капрала повели пленников, а Кагги-Карр полетела на свое пшеничное поле подкрепиться. Увы! Это поле перестало быть ее собственностью.

Ворона увидела, что два десятка мужчин и женщин снимают с него урожай под надзором фиолетовых солдат.

Рассерженная Кагги-Карр полетела в лес и там кое-как утолила голод. На следующее утро она ждала на карнизе дворца, когда пленников приведут в тронную залу.

Железный Дровосек и Страшила снова ответили Урфину Джюсу решительным отказом.

И на третий день пленники опять появились перед разъяренным диктатором.

– Нет, нет и нет! – было их окончательное решение.

– Пр… р… авильно! Ур… р… рфин др… р… янб! – донесся от окна ликующий возглас.

Кагги-Карр не могла не высказать свое мнение. По приказу Урфина придворные бросились ловить ворону. Но напрасно. Кагги-Карр взлетела на верхний карниз окна с насмешливым карканьем.

– Вот мое решение! – сказал Урфин Джюс и в зале наступила полная тишина. – Страшилу я мог бы сжечь, а Железного Дровосека перековать на гвозди, но я оставляю им жизнь…

Придворные начали громко восхвалять великодушие правителя.

Урфин продолжал:

– Да, дерзкие упрямцы, я оставляю вас жить, но только на полгода. Если по истечении шести месяцев вы не покоритесь моей воле, вас ждет гибель! А пока вы будете находиться в заключении и не в подвале, а на высокой башне, где каждый вас может увидеть и увидев, убедиться в могуществе Урфина Джюса. Убрать их! – обратился повелитель к страже.

Громко топая ногами, дуболомы увели пленников.

Невдалеке от Изумрудного города стояла старинная башня, воздвигнутая давным-давно каким-то королем или волшебником.

Когда Гудвин построил тут город, он пользовался башней, как наблюдательным постом. На башне всегда стояли часовые и смотрели, не приближается ли к городу какая-нибудь злая волшебница. Но с тех пор как злых волшебниц истребила Элли и Гудвин покинул страну, башня утратила свое назначение и стояла одинокая и угрюмая, хотя еще прочная.

Внизу башни была дверь, от нее узкая и пыльная винтовая лестница вела на верхнюю площадку. По приказу правителя площадку сверху накрыли черепичным колпаком. Урфин Джюс не хотел, чтобы Дровосек заржавел от дождя, а Страшила лишился лица – ведь это помешает им пойти на службу к новому правителю Изумрудного города.

Дуболомы отвели на башню Страшилу и Железного Дровосека, у которого руки были по прежнему связаны. Тюремщики, зная про его силу, боялись Дровосека даже безоружного.

Оставшись одни, друзья огляделись. На юге были видны зеленые домики фермеров, окруженные садами и полями, между ними вилась и кончалась у ворот города свидетельница многих историй и приключений – дорога, вымощенная желтым кирпичом.

На севере раскинулся Изумрудный город. Так как стена его уступала по высоте тюремной башне, то можно было различить дома, почти сходившиеся кровлями над узкими улицами, главную площадь, где прежде били фонтаны, украшенные огромными изумрудами.

Страшила и Дровосек разглядели, что фонтаны уже не работали, а по шпилям ползали какие-то фигурки, подбираясь к изумрудам.

– Любуетесь? – раздался резкий голос.

Страшила и Железный Дровосек обернулись. Перед ними была Кагги-Карр.

– Что там такое делается? – спросил Страшила.

– Простая вещь, – насмешливо ответила ворона. – По приказу нового правителя все изумруды с башен и стен будут сняты и поступят в личную казну Урфина Джюса. Наш Изумрудный город перестает быть изумрудным. Вот что там делается!

– Проклятие! – воскликнул Железный Дровосек. – Хотел бы я оказаться лицом к лицу с этим Урфином Джюсом и его деревяшками и чтобы в моей руке был мой топор! Уж я бы позабыл для такого случая, что у меня мягкое сердце.

– Для этого надо действовать, а не сидеть со связанными руками! – ехидно сказала ворона.

– Я пробовал развязать Дровосеку руки, да у меня не хватило силы, – смущенно признался Страшила.

– Эх, ты! Смотри, вот как надо!

Кагги-Карр заработала своим крепким клювом и через несколько минут веревки свалились с Дровосека.

– Как хорошо! – Дровосек с наслаждением потянулся. – Я был все равно как заржавленный… Теперь спустимся вниз? Я уверен, что смогу взломать дверь.

– Бесполезно, – сказала ворона. – Там стоят на карауле деревянные солдаты с дубинками. Надо придумать что-то другое.

– Насчет выдумок – это дело Страшилы! – молвил Железный Дровосек.

– Ага, я тебе всегда говорил, что мозги лучше сердца! – воскликнул польщенный Страшила.

– Но и сердце – тоже стоящая вещь, – возразил Дровосек. – Без сердца я был бы никуда не годным человеком и не смог бы любить свою невесту, оставленную в Голубой стране.

– А мозги… – снова начал Страшила.

– Мозги, сердце, сердце, мозги! – сердито оборвала их ворона. – Только одно это от вас и слышишь! Тут не спорить надо а действовать!

Кагги-Карр была несколько ворчливая птица, но превосходный товарищ. Чувствуя ее правоту, друзья не обиделись и Страшила начал думать.

Думал он долго, часа три. Иголки и булавки от напряжения далеко высунулись из его головы и Дровосек с тревогой думал, что, быть может, это вредно его другу.

– Нашел! – крикнул наконец Страшила и хлопнул себя по лбу с такой силой, что в ладонь вонзилось с десяток иголок и булавок.

Ворона, тем временем сладко дремавшая, проснулась и сказала:

– Говори!

– Надо послать письмо в Канзас, к Элли. Она очень сообразительная девочка, обязательно, что-нибудь придумает!

– Хорошая мысль, – насмешливо протянула Кагги-Карр. – Интересно только, кто понесет письмо?

– Кто? Да ты, конечно! – ответил Страшила.

– Я? – изумилась Кагги-Карр. – Мне лететь через горы и пустыню в незнакомую страну, где птицы лишены дара речи? Хорошая выдумка!

– Если ты не согласна, – сказал Страшила. – Мы не будем настаивать. Мы пошлем в Канзас другую ворону, помоложе тебя!

Кагги-Карр возмутилась.

– Другую? Помоложе?! Если мне исполнилось всего сто два года, вы уже готовы назвать меня старухой? Так знайте, что у нас, ворон, такой возраст считается совсем юным. И что сделает другая ворона? Во-первых, она заблудится и не доберется до Канзаса. Во-вторых, она не найдет в Канзасе Элли, потому что не видела ее. В-третьих… словом, письмо понесу я.

Железный Дровосек сказал:

– Для письма нужен мягкий, но прочный древесный лист, который можно будет обвязать вокруг твоей ноги. И, кроме того, потребуется иголка.

– Иголку я могу выдернуть из своей головы, – сказал Страшила. – У меня их там достаточно.

Ворона улетела и вскоре вернулась с большим, гладким листом. Страшила протянул лист и иголку Железному Дровосеку:

– Пиши!

Тот изумился:

– Но я думал, что писать будешь ты. Ведь ты же придумал отправить письмо!

– Когда я придумывал это, я рассчитывал на тебя. Сам-то я еще не научился писать.

– И я не удосужился за государственными делами, – признался Дровосек. – Как же теперь быть?

– Мы не напишем письмо, а нарисуем! – догадался Страшила.

– Я не понимаю, как это можно нарисовать письмо, – сказал Железный Дровосек.

– Нужно нарисовать тебя и меня за решеткой. Элли умная девочка, она сразу поймет, что мы в беде и просим помощи.

– Правильно, – обрадовался Дровосек. – Рисуй!

Но у Страшилы ничего не вышло. Игла выскальзывала из его мягких пальцев и он не смог провести даже самой простой черты. За дело взялся Железный Дровосек. Он сам не ожидал, что у него получится так хорошо: видно, он имел прирожденный талант к рисованию.

Страшила выдернул из полы своего кафтана длинную нитку, лист обмотали вокруг ноги Кагги-Карр, крепко привязали, ворона попрощалась с друзьями, проскользнула сквозь прутья решетки, взмахнула крыльями и скоро исчезла в голубой дали.

НОВЫЙ ПРАВИТЕЛЬ ИЗУМРУДНОЙ СТРАНЫ

Овладев Изумрудным городом, Урфин Джюс долго думал над тем как ему именоваться и в конце концов остановился на титуле, который выглядел так: Урфин Первый, могущественный король Изумрудного города и сопредельных стран, владыка, сапоги которого попирают Вселенную.

Первыми услышали новый титул Топотун и Гуамоко. Добродушный медведь громко восхищался звонкими словами королевского именования, но филин загадочно прищурил желтые глаза и коротко сказал:

– Сначала пусть этот титул научатся произносить все ваши придворные.

Джюс решил последовать его совету. Он позвал в тронный зал Руфа Билана и еще нескольких придворных высших чинов и трепеща от гордости, дважды произнес титул. Затем он приказал Билану:

– Повторите, господин главный государственный распорядитель!

Коротенький и толстый Руф Билан побагровел от страха перед суровым взглядом повелителя и забормотал:

– Урфин Первый, могучий король Изумрудного города и самодельных стран, владетель, сапоги которого упираются во Вселенную…

– Плохо, очень плохо! – сурово сказал Урфин Джюс и обратился к следующему: – Теперь вы, смотритель лавок городских купцов и лотков уличных торговок!

Тот, заикаясь, заговорил:

– Вас следует называть Урфин Первый, преимущественный король Изумрудного города и бездельных стран, которого сапогами попирают из Вселенной…

Послышался хриплый, удушливый кашель. Это филин Гуамоко старался скрыть овладевший им безудержный смех.

Весь красный от гнева, Урфин выгнал придворных.

Проведя в раздумье еще несколько часов, он сократил титул который отныне должен был звучать так:

«Урфин первый, могучий король Изумрудного города и всей Волшебной страны!»

Придворные снова были собраны в тронном зале и в этот раз испытание прошло благополучно. Новый титул был объявлен народу и искажение его стало приравниваться к государственной измене.

По случаю присвоения Урфину королевского титула было назначено грандиозное народное торжество. Зная, что никто из жителей города и окрестностей на него добровольно не явится, главный распорядитель и генерал Лан Пирот приняли свои меры. Накануне праздника, ночью, когда все спали, по домам пошли дуболомы. Они будили жителей и полусонных тащили на дворцовую площадь. Там они могли досыпать или бодрствовать по желанию, но уйти оттуда не могли.

И поэтому, когда Урфин в роскошной королевской мантии появился на балконе дворца, он увидел на площади огромную толпу народа. Раздались жиденькие крики «ура!» – это кричали приспешники Урфина и деревянные солдаты.

Грянул оркестр. Но это был не тот оркестр, искусная игра которого славилась в стране. Несмотря на угрозы, музыканты отказались играть и инструменты были переданы придворным и деревянным солдатам. Дуболомы получили ударные инструменты: барабаны, тарелки, треугольники, литавры. А придворным дали духовые трубы, флейты, кларнеты.

И как играл этот созданный по приказу оркестр!

Трубы хрипели, кларнеты визжали, флейты завывали, как разъяренные коты, барабаны и литавры били не в лад. Впрочем, дуболомы так усердно лупили палками по барабанам, что кожа на них лопнула и барабаны скоро замолчали. А медные тарелки сразу треснули и начали дико дребезжать. И тогда народом, собранным на площади, овладело необузданное веселье. Люди корчились от смеха, зажимали себе рты ладонями, но неистовый хохот прорывался наружу. Иные падали на землю и валялись в изнеможении.

Придворный летописец записал в книгу, что это народное веселье было признаком радости от восхождения на престол могущественного короля Урфина первого.

Церемониал закончился приглашением всех желающих на пир, который состоится во дворце короля.

Гингема с удовольствием ела мышей и пиявок, эту обычную пищу волшебников. Но Урфин, несмотря на все настояния филина Гуамоко, никак не мог решиться проглотить хотя бы одну пиявку или съесть мышь. И он задумал ловкий обман.

Накануне пира повар Балуоль был вызван к Урфину и имел с ним долгий разговор наедине. Уходя от правителя, толстяк корчил страшные гримасы, силясь подавить распиравший его смех. Повар дорого бы дал за возможность раскрыть кому-нибудь тайну, связавшую его с Урфином. Но увы! Это было запрещено ему под страхом смерти. Балуоль выгнал из кухни поварят, закрыл дверь и принялся за стряпню.

Пир подходил к концу. Придворные осушили немало бокалов за здоровье императора.

Урфин помещался во главе стола, на троне Гудвина, который нарочно перенесли сюда из тронной залы, чтобы всегда напоминать о величии завоевателя. Изумруды были вынуты отовсюду, кроме трона и когда на нем восседал Урфин Джюс, сияние драгоценных камней делало выражение мрачного сухого лица диктатора еще более неприятным.

На спинке трона сидел филин Гуамоко, сонно прикрыв желтые глаза. А сбоку стоял медведь Топотун, зорко присматриваясь к пирующим, чтобы наказать любого, кто не окажет должного почтения повелителю.

Дверь раскрылась, вошел толстый повар, неся на золотом подносе два блюда.

– Любимые кушанья вашего величества готовы! – громко провозгласил он и поставил блюда перед королем.

Придворных затрясло, когда они увидели, что принес повар. На одном блюде возвышалась горка копченых мышей с хвостиками винтом, на другом лежали черные скользкие пиявки.

Урфин сказал:

– У нас, волшебников, свой вкус и он, быть может, покажется несколько странным вам, обыкновенным людям.

Медведь Топотун проворчал:

– Хотел бы я посмотреть на того, кому покажется странным вкус повелителя!

При гробовом молчании присутствующих Урфин съел несколько копченых мышей, а потом поднес к губам пиявку и она стала извиваться в его пальцах.

Придворные потупили взоры и только главный распорядитель Руф Билан преданно смотрел в рот повелителю.

Но как были бы удивлены зрители этой необычной картины, если бы узнали тайну, известную лишь королю и повару. Волшебная пища была искусной подделкой. Мыши были сделаны из нежного кроличьего мяса. Пиявок Балуоль испек из сладкого шоколадного теста, а извиваться их заставили ловкие пальцы Урфина Джюса.

Своим фокусом Урфин рассчитывал убить сразу двух зайцев: убедить филина, что он стал настоящим волшебником и удивить и испугать своих подданных.

Первой цели он добился. Гуамоко, не слишком хорошо видевший при свечах, вдался в обман и одобрительно закачал головой. Второе желание Урфина тоже было удовлетворено полностью.

Вернувшись с пира, распорядители и советники рассказали своим домашним о том, что видели и конечно не обошлось без преувеличений.

По стране прошла молва, что волшебник Урфин на пиру глотал живых ящериц и змей. Эта весть наполнила сердца людей ужасом и отвращением.

Через три дня после пира придворный летописец представил обширный доклад, где с неопровержимой ясностью выводил род Урфина от древних королей, когда-то правивших всей Волшебной страной.

Из этого летописец сделал два важных вывода. Во-первых, Урфин вступил на престол по законному праву, как наследник древних владык. Во-вторых, волшебницы Стелла и Виллина без всякого на то права и основания присвоили земли Урфина и на этих наглых захватчиц надо пойти войной и лишить их незаконных владений.

В награду за свой труд летописец получил серебряный подстаканник, отобранный у одного купца и еще не попавший в дворцовые кладовые.

Для того чтобы следить за людьми и вылавливать недовольных, Урфин Джюс решил создать полицию. Солдаты были для этого слишком неповоротливыми.

Джюс изготовил для образца первого полицейского, поручил работу своим подмастерьям и полиция в короткое время наводнила город и окрестности.

Полицейские были тоньше и слабее солдат, но длинные ноги делали их необычайно прыткими, а огромные уши позволяли подслушивать любые разговоры. Для скорости подмастерья приделывали полицейским разветвленные древесные корневища вместо рук, обрубая отростки, служившие пальцами, если они оказывались чрезмерно длинными. У иного полицейского насчитывалось по семь и по десять пальцев на каждой руке, но Урфин полагал что от этого руки будут только цепче. Правитель вооружил полицию рогатками и она, благодаря большой практике, пользовалась этим оружием чрезвычайно ловко.

У начальника полиции были самые длинные ноги, самые большие уши, больше пальцев на руках, чем у любого из его подчиненных и наравне с главным государственным распорядителем он имел право в любое время входить к Урфину Джюсу для доклада.

В подвале дворца день и ночь неутомимо работали бывшие солдаты, а ныне ефрейторы, зеленый и голубой, превратившиеся в искусных столяров. Они выпускали одного за другим безголовых дуболомов и складывали их штабелями в углу мастерской. Отдельными кучками, как деревянные шары, лежали головы. Для каждого взвода изготовлялся капрал из красного дерева.

Урфин Джюс вечером запирался в особой комнате и там вырезал головам лица, а потом приделывал красные, зеленые, фиолетовые стеклянные пуговицы вместо глаз.

Он прикреплял головы к безголовым телам и посыпал солдат живительным порошком. Призванное к жизни пополнение дуболомной армии раскрашивалось и после просушки отводилось на задний двор, где поступало в обучение к капралам и палисандровому генералу Лану Пироту, пробоину на голове которого Урфин заделал и отполировал.

Взвод за взводом выходил чинным маршем из ворот дворца под командой капралов…

Армия Урфина Джюса подходила числом к ста двадцати солдатам. По городу и окрестностям постоянно ходили дозоры. Взводы солдат были посланы в Голубую страну к жевунам и в Фиолетовую страну к мигунам, чтобы назначенные туда наместники могли держать народ в повиновении.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

НА ПОМОЩЬ К ДРУЗЬЯМ

СТРАННОЕ ПИСЬМО

Прошло около года с тех пор, как Элли вернулась в Канзас из Волшебной страны, отрезанной от мира цепью огромных гор и великой пустыней. В Канзасе все оставалось по прежнему: и обширная степь кругом, и пшеничные поля, и пыльные дороги, пересекавшие равнину. Только на месте домика-фургона, в котором ураган унес Элли и Тотошку в страну Гудвина, фермер Джон построил домик. В нем теперь и жила семья – сам джон, его жена Анна и дочка Элли.

Однажды летним вечером к ферме Джона подошел усталый путник с рюкзаком за плечами. Был он средних лет, широкоплеч и крепок, с длинными мускулистыми руками, а вместо левой ноги у него была прикреплена к колену деревяшка, оставляющая в дорожной пыли круглые следы. Шел он походкой моряка, раскачиваясь на ходу, точно ступая по зыбкой палубе. Смелые, широко расставленные серые глаза на загорелом обветренном лице смотрели так, будто вглядывались в даль океана.

Тотошка с лаем набросился на незнакомца и попытался укусить его деревянную ногу. На звонкий лай обернулась Анна, кормившая кур. Она бросилась к путнику и обняла его, заливаясь слезами.

– Братец Чарли! – всхлипывала Анна. – Ты вернулся, ты жив!

– Конечно жив, коли вернулся, – хладнокровно согласился Чарли Блек, обнимая сестру.

– Но ведь твой капитан написал нам пять лет назад, что ты попал в плен к людоедам на острове Куру-Кусу!

Элли, стоявшая на крылечке, вздрогнула от страха, она-то ведь знала, что такое людоеды. Но почему мама никогда не рассказывала ей про дядю Чарли, который плавал на корабле и попал на людоедский остров?

Впрочем, эта загадка вскоре разрешилась.

– Элли, – сказала Анна. – Поздоровайся с дядей Чарли!

Элли шагнула вперед и протянула руку, но Чарли приподнял девочку и поцеловал.

– Ты помнишь меня, малышка? – спросил он. – Хотя вряд ли, тебе было всего три года, когда я был у вас в последний раз. Но мама, наверное, рассказывала тебе про меня?

Элли взглянула на мать, не зная, как ответить на этот вопрос дядюшки.

– Прости, братец, когда к нам пришло письмо про тебя, Элли было всего пять лет. Мы с мужем решили не огорчать девочку такой ужасной вестью и ничего ей не сказали. Время шло. Элли все реже вспоминала, что у нее есть дядя Чарли, а потом и совсем позабыла про тебя.

Анна виновато опустила голову.

Чарли не рассердился.

– Ну, что ж, в конце концов вы оказались правы: я жив! Ну а теперь, Элли, я думаю, что мы станем друзьями?

– О, да, дядя Чарли! – восхищенно ответила Элли. – Но как же тебя не съели людоеды? Ты дрался с ними и победил их?

– Нет, девочка, это было не так, – рассмеялся Чарли. – Победить людоедов я не смог, их были тысячи, а я один. Но знаешь они оказались славными ребятами, эти людоеды. Когда я доказал, что живой принесу больше пользы, чем изжаренный на костре, обитатели Куру-Кусу охотно оставили меня в живых.

– Ты умеешь разговаривать по-людоедски? – удивилась Элли.

– Ну, милая моя, – улыбнулся Чарли. – Было бы желание, а сговориться всегда можно. Меня приняли в племя Куру-Кусу, а я научил островитян пяти новым способам готовить рыбу и нашел на острове девять новых сортов съедобных растений… Когда я прожил у них четыре года, островитяне дали мне лодку, нагрузили ее припасами и бочонками с водой и вывели далеко в море, призывая на мою голову благословения всех богов. А богов у них не мало и видно поэтому, после сорока двух дней плавания я встретил корабль и вот я у вас, а кстати, сюда скачет Джон!

Джон, узнавший от соседей, что на ферму прошел незнакомый путник, примчался с поля верхом на лошади и очень обрадовался, узнав в госте своего шурина Чарли Блека.

Мужчины сердечно поприветствовали друг друга.

– А я к тебе по делу, брат Джон! – заявил Чарли, когда кончились рукопожатия.

– Просто в гости не мог приехать? – упрекнул моряка Джон.

– Да знаешь, у такого всесветного бродяги, как я, везде найдутся дела! – оправдался Чарли. – Есть у меня мечта – купить суденышко и навестить моих друзей на Куру-Кусу. Мне всего то не хватает тысчонки монет…

Фермер давно знал, что Чарли любит затевать неожиданные предприятия и предложение не удивило его.

– Ладно, – сказал он. – Поговорим о деле завтра, а теперь пошли ужинать.

Хозяева и гость сели за стол. Расспросы о приключениях Чарли продолжались далеко за полночь, когда усталая Элли уже давно спала крепким сном.

– А я вижу, вы разбогатели, – заметил Чарли, когда хозяйка стала готовить ему постель. – У вас новый домик, а раньше вы жили в фургоне, снятом с колес и поставленном наземь.

И только тут родители Элли, увлеченные беседой с гостем, вспомнили, что их девочка пережила еще большие удивительные приключения. Но когда Анна начала рассказ о том, как ураган небывалой силы подхватил фургон с Элли и Тотошкой и унес по воздуху, моряк ударил кулаком по столу.

– Стоп! Отдать якоря! – воскликнул он. – Не обижайся, сестра, но мне интересно узнать чудесную историю из первых рук, от племянницы. И хоть меня гложет нетерпение, я все-таки хочу, чтобы Элли сама отрапортовала мне о своих приключениях.

Утром одноногий моряк и Элли уселись на крылечке и девочка стала рассказывать о своих приключениях.

– Ох, дядя Чарли, – заговорила Элли, – как мы с Тотошкой перепугались, когда ураган закружил домик и понес высоко-высоко над землей. Но я струсила бы еще больше, если бы знала тогда, что ураган был не простой, а волшебный.

– Как волшебный? – изумился моряк Чарли.

– Ну, самый обыкновенный волшебный ураган, который посылают злые феи, – пояснила Элли.

– Чем же ты провинилась перед волшебницей, что она наслала на тебя целый ураган? И ведь это же так же нелепо, как стрелять из пушки по воробьям!

– Да нет, дядя Чарли, ты не понимаешь, – терпеливо возразила Элли. – Гингема хотела истребить весь человеческий род, но ей помешала это сделать добрая фея Виллина…

Девочка поведала своему удивленному слушателю, как их домик залетел в Волшебную страну, как она, Элли, нашла там трех верных друзей, в компании которых добралась к Гудвину, а потом еще совершила еще более удивительное путешествие в страну злой Бастинды.

Когда Элли закончила свою необычную повесть на том, как серебряные башмачки перенесли ее и Тотошку домой, в Канзас, пораженный моряк долго не мог опомниться.

– Ну, девчушка, клянусь всеми черепахами Куру-Кусу, твой вахтенный журнал заполнен необычайными вещами!

– А что такое вахтенный журнал?

– Это – книга, куда капитан ежедневно записывает все, что случается на судне или вокруг него. И потопи меня первый же шторм, если я теперь буду верить этим скучным умникам, которые утверждают, будто на свете нет волшебников и чудес! – в восторге вскричал Чарли. – Я отдал бы десять лет жизни, чтобы побывать в этой чудесной стране!

Смелый моряк очень жалел о чудесных башмачках: ведь они могли открыть дорогу в Волшебную страну, где на вечнозеленых деревьях в любое время года растут плоды необычайного вида и вкуса, где разговаривают животные и птицы, где живут милые и смешные племена жевунов, мигунов и болтунов, у которых самый рослый мужчина чуть-чуть повыше Элли.

Рассказ о Волшебной стране и связанные с нею воспоминания расстроили Элли. Она призналась дяде Чарли, что скучает по своим верным друзьям Страшиле, Железному Дровосеку и смелому Льву и ей грустно оттого, что никогда-никогда она с ними не увидится.

Чарли и его маленькая племянница крепко подружились. Они по целым вечерам разговаривали, делились своими историями. Моряку Чарли тоже было о чем рассказать. Он плавал по морям с десятилетнего возраста, когда впервые ступил юнгой на палубу корабля. Но хотя Чарли сражался с белыми медведями в полярных льдах и охотился на носорогов в девственных лесах Куру-Кусу, он признался, что никогда даже не слыхал об ужасных саблезубых тигров, от которых Элли спасла только находчивость и преданность верных друзей. Чарли не знал и то, что существуют на свете летучие обезьяны – могучие звери с сильными крыльями…

Дядя Чарли был на редкость интересный человек. Он был мастером на все руки. Элли была в восторге от удивительного содержания его карманов. Казалось, любой инструмент имел пристанище в карманах куртки Чарли и его широких шаровар. Огромный складной нож моряка мог выдвинуть из себя лезвия различной формы и назначения, шило, сверло, отвертку, ножницы и еще многое другое.

В нужное время из карманов дяди Чарли извлекались мотки тонкой и прочной бечевки, шурупы и винты, стамески и долота напильники, зубила… Порой Элли казалось, что дядя Чарли сам немножко волшебник, что он просто заставляет появиться в кармане ту вещь, которая ему нужна.

А чего только не делал дядя Чарли для девочки в часы досуга. Из кусочков доски, из обрезков фанеры и жести он мог построить водяную или ветряную мельницу, флюгер, тележку, движимую самодельной пружиной… Чтобы сделать приятное своей сестре, он поставил на ее огороде для защиты от птиц механическое чучело, дрыгавшее во все стороны руками и ногами и дико завывавшее во время ветра.

Впрочем через два дня Анна попросила моряка отнять у пугала голос.

– Пусть будет меньше огурцов, – сказала она. – Да больше покою мне.

И в самом деле, чудище своим оглушительным ревом никому не давало спать. Все на ферме облегченно вздохнули, когда оно замолчало.

Под вечер, когда прекращалась домашняя суета и Элли кончала готовить уроки, Чарли отправлялся с девочкой гулять по степи. Пыль, которую поднимали днем телеги, ложилась на землю, даль становилась прозрачной, солнце опускалось за горизонт, отбрасывая от пешеходов длинные тени. Элли и дядюшка Чарли в сопровождении Тотошки неторопливо шагали по мягкой мураве сбоку дороги и разговаривали.

И вот как-то во время одной из вечерних прогулок случилось странное событие, с которого началось новое удивительное приключения наших друзей.

Солнце село, но было еще светло, когда девочка увидела большую растрепанную ворону, которая, то взлетала с земли, то снова опускалась на нее, явно направляясь к Элли, резко и сердито каркая. Следом за птицей гнался Джимми, рыжий и лохматый мальчишка с соседней фермы, ярый истребитель воробьев, галок и кроликов. Джимми на бегу швырял в ворону комьями земли, но не попадал.

Тотошка попытался схватить птицу, но ворона сделала послед нее усилие, взлетела и бросилась в руки Элли. Девочка подхватила трепещущую от боли и страха птицу и сердито крикнула Джимми:

– Уходи, гадкий мальчишка!

– Отдай ворону! – захныкал Джимми. – Это моя добыча, видишь, как я ловко подшиб ей крыло!

– Уходи, если не хочешь получить как следует!

Джимми повернул домой, поддавая ногой камешки и бормоча себе под нос какие-то угрозы. Связываться с Элли в присутствии дяди Чарли он не решился.

– Бедненькая, – с сожалением сказала Элли, приглаживая взъерошенные перья птицы. – Тебе больно, да?

– Кагги-Карр! – хрипло каркнула птица, но крик ее был уже спокойнее.

– Конечно, я не отдам тебя этому скверному мальчишке, – продолжала Элли. – Я вылечу твое крылышко и ты опять будешь летать на свободе.

Ощупывая ворону, Элли почувствовала, что правая нога птицы чем-то обернута. Оказалось, что вокруг ноги был обмотан древесный лист, привязанный ниткой. Элли проворно размотала нитку, развернула лист и ее охватило смутное и тревожное предчувствие.

– Дядя Чарли, на этом листе что-нибудь должно быть! – воскликнула девочка.

Моряк и Элли стали рассматривать лист и при угасающем свете зари увидела нацарапанный чем-то острым странный рисунок. На нем изображены были две головы: одна в широкополой остроконечной шляпе, круглая, с круглыми глазами, с четырехугольным носом в виде заплатки, а другая – с длинным носом в шапке, похожей на воронку. Рисунок был сделан немногими штрихами, но очень выразительно.

При первом взгляде на эти головы Элли чуть не лишилась чувств от изумления.

– Дядя Чарли, – воскликнула она. – Да это же… это же… Страшила и Железный Дровосек!

Снова рассматривая лист, моряк и Элли обнаружили, что рисунок пересекали частые ровные линии, сходившиеся под прямым углом.

– Что бы это значило, дядя Чарли? – спросила девочка.

Опытный путешественник сразу догадался.

– Клянусь якорем! – воскликнул он. – Твои друзья за решеткой! С ними что-то стряслось и они просят тебя о помощи!

– Кагги-Карр, Кагги-Карр, – прокаркала ворона и Чарли Блек готов был сейчас поклясться даже перед судом, что в переводе на человеческий язык это означало: – Да, да, да!

– Мачты и паруса! – взревел моряк. – Если бы эта ворона могла говорить по нашему, она рассказала бы много интересного про этот рисунок!

Но птицы не разговаривают в Канзасе и Элли очень нескоро узнала, что случилось со Страшилой и Железным Дровосеком и как они попали в беду.

ЧЕРЕЗ ПУСТЫНЮ

В эту ночь в доме фермера Джона почти не спали. Элли умоляла отца и мать отпустить ее в Волшебную страну. Чарли Блек вызвался сопровождать ее. Он страстно любил всякие опасности и приключения, а тут предстояло такое путешествие, по сравнению с которым поездка к островитянам Куру-Кусу была легкой прогулкой. Моряку очень хотелось увидеть своими глазами чудеса Волшебной страны, маленьких человечков жевунов и мигунов, соломенного Страшилу, получившего от Гудвина умные мозги из отрубей, булавок и иголок, Железного Дровосека с его шелковым сердцем, говорящих зверей и птиц, город, украшенный изумрудами…

Уговорить фермера и его жену оказалось делом нелегким – Джон и Анна ни за что не хотели расставаться с дочерью. Но в конце концов слезы Элли и красноречие Чарли Блека победили.

После того, как родители Элли согласились отпустить ее, сборы потребовали немного времени. Чарли Блек и Элли съездили в соседний городок к Джеймсу Гудвину, который держал там бакалейную лавочку.

Бывший волшебник встретил Элли с большой радостью и очень любезно приветствовал моряка Чарли, когда узнал, что он приходится ей родным дядей.

Элли рассказала Гудвину об удивительном послании из Волшебной страны и показала ему рисунок.

Гудвин, растолстевший за время спокойного сидения в лавочке, долго и внимательно рассматривал рисунок, а потом с гордостью сказал:

– Уверен, что этот лист додумались послать умные мозги Страшилы. А кто ему их дал? Сознайся, Элли, что я был не таким уж плохим волшебником?

– Да, да, конечно, – охотно согласилась Элли и спросила: – А вы отправитесь с нами в Волшебную страну выручать Железного Дровосека и Страшилу?

Вопрос застал Гудвина врасплох и он надолго задумался. А потом решительно сказал:

– Нет, не поеду! Хватит с меня волшебников, волшебниц и всяких волшебных дел!

Чарли Блек шепнул племяннице, что от такого трусливого помощника мало будет пользы в их рискованном путешествии и Элли кивнула в знак согласия.

Ранним ясным утром Чарли Блек, Элли, Тотошка и ворона отправились на северо-восток, в том направлении, куда ураган унес домик-фургон с Элли и Тотошкой больше года тому назад. Шли пешком, ночевали в поле, в палатке, которую Чарли сам сшил из непромокаемой шелковой ткани. Палатка имела двойные стенки, ее можно было надувать воздухом и тогда она превращалась в плот. На этом плоту путешественники переплывали реки, встречавшиеся на пути.

И вот, после многих дней пути, почувствовалось близость великой пустыни. Знойное дыхание ветра опаляло загорелые лица путешественников. Колодцы и источники стали очень редкими и моряк Чарли после каждой стоянки запасался водой. Начали попадаться песчаные дюны, поросшие редкой травой, в них прятались огромные ящерицы, высовывая из нор безобразные головы и длинные языки. Они были так страшны, что даже отважный Тотошка не осмеливался на них нападать. Дни были невыносимо жаркими, а ночи холодными.

Наконец путешественники вошли в последний лес, который рос на пути в Волшебную страну. Дальше, за лесом, начиналась великая пустыня – необъятное море песка. Пытаться идти пешком по пустыне было бессмысленным.

Здесь, в лесу, Чарли Блек нашел подходящие материалы для постройки сухопутного корабля. А инструментов он имел предостаточно.

Когда сухопутный корабль с длинной мачтой, с палубой, огражденной невысокими бортами, на широких колесах был готов, моряк и Элли выкатили его на опушку леса. Великая пустыня раскинулась перед ними без конца, без края, грозная и торжественная в своем безмолвии, чуть волнистая и мелкие желтые песчинки с легким шорохом катились по ней, подгоняемые ветерком…

Моряк снял шапку.

– Она напоминает мне океан… – тихо сказал он.

Элли смотрела на великую пустыню расширенными от страха глазами. Однажды девочка пересекла ее в домике, летящем среди облаков, но тогда путешествие совершилось помимо ее воли, большую часть его она проспала и проснулась уже в стране жевунов. Как-то встретит ее пустыня теперь?

– Ну что же, пустыня, – весело воскликнул Чарли. – Я боролся с океаном, поборюсь и с тобой, тем более, что вы схожи, как брат и сестра!

Оставалось ждать только попутного ветра. Попутный ветер был необходим, потому что деревянная тележка под парусом не могла лавировать так свободно, как корабль в море. Чарли Блек поставил на открытом месте флюгер и Элли, просыпаясь по утрам, первым долгом бежала к нему узнать направление ветра.

Терпение путешественников испытывалось недолго. Через три дня рано утром подул северо-восточный ветер, быстро усиливающийся.

Чарли Блек и Элли каждый вечер складывали поклажу на палубу своего корабля, кроме вещей, необходимых для ночлега. Так было и теперь: бочонок, наполненный свежей водой из соседнего родника, уже стоял на месте, провизия и прочее тоже были погружены. Моряк натянул веревку и на мачте поднялся парус, сделанный все из того же шелкового полотнища.

– Дядя Чарли, это полотнище у тебя всепревращальное! – в изумлении вскричала Элли, взбираясь на палубу.

– Как ты сказала?

– Всепревращальное полотнище: ведь оно может превращаться во что угодно.

– Очень хорошее слово, – сказал моряк. – Так и назовем его.

Ветер наполнил парус и тележка мягко покатилась по песку с развевающимся флагом – клетчатым платочком Элли на мачте. Сухопутный корабль быстро несся в нужном направлении. Тучи мелкого песка кружились вокруг корабля. Но моряк Чарли предвидел это неудобство: он пошарил в одном из своих многочисленных карманов и достал оттуда очки для себя и для Элли. Стекла очков были окружены плотными сетками, прилегавшими к лицу: это не позволяло песку залеплять глаза. Смотреть было хорошо, но разговаривать все равно было нельзя – стоило открыть рот, как туда сразу врывалась пыль.

– А ты не разговаривай, – посоветовал Чарли девочке и все свое внимание обратил на управление парусом.

Тележка стремительно мчалась по толстому слою песка, ее широкие колеса не вязли в нем. Перекидывая парус вправо или влево, капитан сухопутного корабля слегка изменял курс и объезжал холмы и впадины.

Время перевалило за полдень, когда на горизонте блеснуло что-то похожее на серебристую гряду облаков. Но зоркий глаз Чарли не обманулся.

– Горы! – радостно воскликнул моряк. – Вижу горы!

Элли от восторга захлопала в ладоши.

С каждой минутой горы становились все ближе, виднее и уже можно было различить голые черные вершины и ослепительно сияющие снега на склонах.

– Еще час-другой и мы будем у подножья хребта, – сказал Чарли. – Лишь бы только не утих ветер…

Но ветер не стихал, тележка неслась все также быстро и у моряка было весело на душе.

Однако скоро его стало одолевать беспокойство: сухопутный корабль почему-то начал сбиваться с курса, упорно уклоняясь на север.

Капитан не мог понять, в чем дело. Судя по компасу, ветер не изменился, рулевое управление действовало исправно и все-таки Чарли Блеку никак не удавалось выдерживать ранее взятое направление. Капитан озабоченно вглядывался вперед.

Внезапно за песчаным холмом показался камень величиной с дом. Он лежал на пути корабля и Чарли Блек налег на руль, чтобы объехать каменную громадину.

Но что это? Корабль потерял управление и помчался прямо на препятствие. Капитан поворачивал руль, потом изо всей силы налег на тормоз – все напрасно. Чарли даже спустил парус, но тележка, словно взбесившаяся лошадь, неслась все быстрее и быстрее. Катастрофа стала неминуемой.

Моряк едва успел крикнуть: «Элли, держись за мачту!», как тр-рах! – корабль с треском ударился о скалу. Пассажиры и вещи, смешавшись в кучу, полетели в перед.

Сила толчка оторвала Элли от мачты, девочка стукнулась о палубу лбом и набила себе шишку. Чарли Блек упал на спину, но, к счастью, удачно. Тотошка визжал, придавленный бочонком и вытащив песика, Элли убедилась, что он цел и невредим. Ворона не пострадала, защищенная прочной клеткой, она только громко каркала.

Поднявшись на ноги, Чарли осмотрелся. Судно стояло, накренившись на один бок, как настоящий корабль, потерпевший кораБлекрушение. Свесившись через борт, капитан убедился, что передняя ось тележки разлетелась пополам.

– Эх я, старая копченая селедка! – обругал сам себя моряк. – Не сумел справиться с рулем… И что это случилось с судном? Я готов поклясться, что чертов камень притягивал его, как магнит железо…

Проклиная и себя, и корабль, и скалу, Чарли принялся разыскивать инструменты, чтобы начать ремонт тележки. Тем временем Элли, наведя порядок на палубе, спрыгнула на песок и пошла вокруг камня, надеясь укрыться за ним от ветра.

Девочка скользила взором по бокам скалы, изрытым трещинами и… странная вещь! Элли показалось, что причудливый узор трещин складывается в буквы. Она подошла вплотную к скале – ничего не разобрать в беспорядочном переплетении линий. Девочка догадалась отойти подальше и теперь совершенно ясно различила огромные кривые буквы Г… и… н…

– Гингема! – воскликнула Элли.

– Чего ты там кричишь? – раздался голос Чарли.

– Дядя Чарли, иди скорее сюда! Смотри, что тут такое!

Моряк подошел и всмотрелся.

– Как будто буквы… Впрочем, нет, это только кажется…

– И вовсе не кажется! – сердилась Элли. – Там написано имя Гингема! Видишь буквы?

Чарли вдруг схватился за голову.

– А ведь и в самом деле… Теперь все понятно! Камень не простой, а волшебный и он действительно притянул наш корабль к себе. Ах, проклятая колдунья, ты и после смерти вредишь нам! – Чарли погрозил в пространство кулаком.

Чарли Блек вскарабкался на верхушку скалы. Направо в нескольких милях отсюда, среди желтых песков пустыни выделялось черное пятно. Моряк достал из кармана подзорную трубу, раздвинул ее, навел, всмотрелся. Рука его дрогнула. Там стоял точно такой же громадный черный камень. Моряку все стало ясно: Гингема расставила камни далеко один от другого, но наделила их такой волшебной силой, что через этот заслон пробиться было невозможно…

– Но нет, мы еще поборемся с тобой, старая ведьма! – сказал Чарли, слез со скалы и не рассказывая девочке о том, что увидел, принялся за дело. Он раскинул палатку, где Элли, Тотошка и ворона нашли убежище от зноя и песчаной бури, а сам приступил к ремонту тележки.

В ПЛЕНУ У ЧЕРНОГО КАМНЯ

Когда Чарли закончил работу, была уже ночь, над пустыней зажглись яркие звезды. В эту ночь Чарли Блек не мог спать так беззаботно, как всегда. Он ворочался с боку на бок, придумывая способ обезвредить последнее волшебство старой Гингемы.

Моряк ничего не мог придумать, задремал на рассвете и проснулся, когда Элли разбудила его завтракать.

После завтрака моряк сказал:

– Ну что же, если нашему кораблю так понравилась эта гавань, что он не хочет покидать ее, мы отправимся пешком.

– Мы оставляем корабль? – испуганно спросила Элли.

– Приходится его бросить. Но ты не бойся, девочка! До гор осталось не более двадцати миль и мы пройдем их за полтора-два дня.

Чарли Блек сложил в рюкзак запас провизии и запас воды, взял палатку и самые необходимые инструменты. Остальное бросили на палубе корабля. Оглянувшись в последний раз на корабль, путники бодро зашагали прочь от коварного камня. Шагов сто они прошли легко и свободно, но затем какая-то таинственная сила начала сковывать их движения, мешая им идти. Каждый последующий шаг давался все с большим трудом. Похоже было, что невидимая упруга нить, растянувшись до предела, тащила пешеходов назад. И наконец они без сил свалились на песок…

– Делать нечего, пойдем назад. – Со вздохом сказал моряк.

И… чудо! Достаточно было повернуть к камню, как ноги сами понесли их, шаг их все ускорялся и к месту стоянки путники прибежали так быстро, что едва смогли остановиться.

– Похоже, что камень не отпустит нас от себя. – Помрачневшим голосом сказал Чарли Блек.

Элли вздрогнула.

– Все-таки не надо падать духом, – продолжал Чарли. – Будем думать и быть может, нам удастся пересилить чары Гингемы…

Весь день прошел в мучительных попытках. Не раз пробовали путешественники уйти от камня: то пятясь, то ползком… напрасно! Сила волшебства была неодолима и утомленные неравной борьбой моряк и девочка возвращались в лагерь. В обед и ужин порции пищи и воды были уменьшены вдвое.

– Чем дольше мы здесь продержимся, – говорил Чарли. – Тем больше возможностей, что нас выручит какая-нибудь счастливая случайность. А потому подтянем потуже пояса.

Следующее утро не принесло ничего нового. Опять бесплодная попытка перехитрить камень и унылое возвращение… Но Элли удивило поведение вороны. Птица билась в клетке и кричала так выразительно, точно хотела выговорить: «Отпустите меня на волю!»

Девочка сказала:

– Дядя Чарли, давай выпустим ворону, зачем бедняжка мучается с нами!

– Бедняжка! – проворчал моряк. – Эта бедняжка завела нас в беду, а сама хочет улепетнуть!

– Ну, дядя Чарли, не притворяйся таким жестоким, ведь ты же добряк!

Чарли открыл клетку и подбросил ворону вверх.

– Улетай, коварное созданье, если колдовской камень тебя не удержит.

Ворона села на плечо и что-то каркнула ей в ухо. Потом легко взмыла вверх и исчезла вдали. Моряк удивленно молвил:

– Клянусь колдуньями и ведьмами, она легко пошла по курсу! Но как же получилось, что камень ее отпустил?

Подумав, Элли сказала:

– А зачем ее удерживать, коли она жительница Волшебной страны?

Чарли невольно улыбнулся, а девочка продолжала:

– И, по-моему, ворона посоветовала нам не терять надежды.

– Поживем-увидим, – грустно сказал моряк.

Съестные припасы и особенно вода убывали быстро. В сухом воздухе пустыни жажда одолевала людей неимоверно. Чарли старался ограничить дневные порции, но Элли просила пить так жалобно, что сердце старого моряка не выдерживало и он давал девочке несколько глотков воды. А когда она с великим наслаждением ее выпивала, Тотошка становился перед моряком на задние лапки, смотрел на него и слабо шевелил хвостиком. Приходилось давать воды и ему.

Увеличивая порции воды для Элли и Тотошки, одноногий моряк сокращал свою. Он похудел и высох, кожа на его лице обвисла складками.

СПАСЕНИЕ

На седьмой день бочонок опустел. К обеденному часу не осталось ни капли воды. Элли впала в забытье, закаленный моряк еще держался.

В один из моментов, когда Чарли силой воли стряхнул с себя оцепенение, он удивленно встрепенулся, протер глаза. Ему показалось, что вдали движется черное пятнышко… Но что могло двигаться в этой страшной мертвой пустыне? И однако пятнышко росло, приближалось.

– Ворона! Клянусь рифами Куру-Кусу, это возвращается ворона! – заорал Чарли с неведомо откуда взявшейся силой.

Какая им будет польза от этого возвращения, старый моряк не знал, но сердцем чуял, что птица возвращается неспроста. Вот она уже недалеко, моряк видел, что она летит с трудом, сильно и резко взмахивая крыльями, чтобы удержаться в воздухе. Что-то клонило птицу к земле. Что? Зоркие глаза моряка разглядели, что это была огромная кисть винограда, которую ворона тащила в клюве.

– Виноград! – неистово взревел Чарли. – Элли, девочка моя, очнись! Мы спасены!

Элли не слышала, не понимала.

Ворона опустилась на песок возле тележки. Чарли схватил виноградную кисть, оторвал несколько ягод, вложил в полуоткрытые губы Элли, нажал. Прохладный сок пролился в горло девочки и она пришла в себя.

– Дядя Чарли… что это? Вода?

– Лучше! Это виноград! И знаешь, кто принес его нам? Ворона!

– Кагги-Карр! – отозвалась ворона, услышав, что говорят о ней.

Проглотив несколько виноградин, Элли поднялась на локте, взор ее упал на бесчувственного Тотошку.

– Тотошенька, миленький! И ты умираешь от жажды…

Три ягоды сразу оживили песика, он открыл глаза, пошевелил хвостиком.

Убедившись, что его команда спасена, капитан позволил и себе освежиться виноградом. Крупные желтоватые ягоды так и таяли во рту, утоляя жажду и голод.

– Ну и виноград! – бормотал моряк. – Я такого не ел даже на Куру-Кусу!

Моряк взял на руки ворону, погладил ее черные взъерошенные перья.

– Умница ты наша! А я то, старая копченая селедка, еще сердился что ты улетела. Вот если бы ты еще научила нас, как справиться с колдовской силой силой камня, я бы сказал, что ты мудрейшая птица в мире.

Вместо ответа ворона клюнула ягодку винограда и лукаво скосила на моряка черный глаз.

«Она намекает на виноград, – подумал Чарли. – Но чем он нам поможет? Только продлит наши муки у этого проклятого камня.»

Ворона поскакала по песку, все время оглядываясь на Чарли и как бы призывая его следовать за собой.

Моряк встал и быстро пошел к горам. И удивительное дело! Немного он съел виноградин, а ноги его шагали так же легко и свободно, точно он не голодал целую неделю, точно не лежал бессильно на песке.

Вот и роковой рубеж, где всегда падали они с Элли без сил и без воли. И что же? Чарли продолжал шагать так же свободно и легко!

– Ура, ура! – завопил Чарли. – Элли, сюда! Мы спасены!

Недоумевающая Элли прибежала к дяде и только тогда поняла смысл его слов.

– Дядечка Чарли, скорей, скорей отсюда!

– Да, ты права! Кто знает, сколько времени продолжается волшебное действие винограда? Надо спешить!

Наскоро побросав кое-какие припасы в рюкзаки, захватив палатку и не заботясь об оставшемся имуществе, путники покинули страшное место. Тотошка весело прыгал, а ворона летела перед ними, указывая путь.

Когда было пройдено около трех миль и заколдованного камня не стало видно, путники остановились. Они съели еще несколько ягод винограда и с новыми силами зашагали вперед. В этот день прошли половину расстояния до гор.

Утром путники заметили, что вороны нет. Но им недолго пришлось гадать, куда она подевалась. Птица прилетела с новой кистью винограда в клюве.

– Черт побери! – бормотал Чарли, оделяя свою команду сочными ягодами. – Никогда в жизни не думал, что у меня будет такой странный поставщик!

ДОЛИНА ЧУДЕСНОГО ВИНОГРАДА

Долина между двумя выдававшимися горными отрогами имела веселый приветливый вид: посередине протекала быстрая речка, начинавшаяся высоко в горах, в области вечных снегов. По берегам ее росли фруктовые деревья. Бросившись к речке, путники вдоволь напились вкусной холодной воды, а потом ступили на зеленый луг, пестревший незнакомыми яркими цветами. И тут начались неожиданные вещи.

Ворона церемонно склонила голову на бок и каким-то особым очень ясным голосом сказала:

– Кагги-Карр!

– Слышали мы уж это! – не особенно любезно отозвался Тотошка.

– Слышали, да не понимали! – огрызнулась ворона. – Это мое имя. Имею честь представиться: Кагги-Карр, первый отведыватель блюд дворцовой кухни при дворе правителя Изумрудного города Страшилы Мудрого!

– Ах, простите! Очень приятно познакомиться! Меня зовут Тото! – Песик вежливо поклонился.

Моряк Чарли, сидя на земле и слушая этот разговор, совершенно остолбенел, а Элли до слез хохотала над его изумленным видом.

– Дядя Чарли! Да опомнись же ты! – тормошила она моряка за рукав. – Ведь я тебе сто раз говорила, что в Волшебной стране разговаривают животные и птицы!

– Чужие рассказы – одно дело, а услышать собственными ушами – совсем другое, – возразил моряк. – Ну, значит, мы, действительно, попали в Волшебную страну. Однако, как же это получается, а?

Чарли еще не мог прийти в себя от удивления. Он широко открытыми глазами смотрел то на ворону, то на Тотошку.

– Все это очень просто, – сказала ворона. – Нечему тут удивляться. Сразу видно, что вы явились из страны, где не знают волшебства.

– Ну, уж раз ты заговорила, Кагги-Карр, то расскажи нам, что означает загадочное послание, которое отправило нас в это трудное путешествие.

– Да-да, Кагги-Карр, – подхватила Элли, – открой нам тайну письма.

– Моя повесть будет очень долгой, – ответила ворона. – И я предпочла бы отложить ее до завтра. Но чтобы успокоить вас, скажу, что Железный Дровосек и Страшила были живы и здоровы, когда я полетела к вам в Канзас. Они просто-напросто сидят в заточении на верхушке высокой башни…

– Просто-напросто! – со слезами на глазах воскликнула Элли. – Тебе, видно, их совсем не жалко!

Кагги-Карр обиделась. Она долго молчала, потом заговорила с горечью:

– Конечно, мне их ни чуточки не жаль! Я равнодушно оставила их в беде, я не взяла их письмо, не полетела с ним за тридевять земель, подвергаясь многочисленным опасностям…

Элли стало стыдно.

– Милая, добрая Кагги-Карр, прости меня! Как я могла сказать такое!

Ворона сменила гнев на милость.

– Ладно уж, другой раз думай над своими словами. Так вот, я сказала, что они сидят в башне, но недоговорила главного: враг, который их заточил, грозит уничтожить наших друзей, если они не покорятся его воле…

Элли вскочила

– Так что же мы сидим! Надо немедленно спешить на выручку Страшилы и Дровосека!!!

– Опять ты не дала мне докончить, – с укором молвила ворона. – Им дано на раздумье шесть месяцев, а из этого срока прошло не больше половины. Значит, времени у нас вполне достаточно для их спасения.

– Но, понятно, мы не должны мешкать, – закончил разговор Чарли Блек. – Завтра же отправимся в дальнейший путь, а сегодня надо отдохнуть как следует. На ужин надо раздобыть что-ни будь существенное. В этой речке есть рыба?

– Есть, дядя Чарли, и превкусная! – откликнулась ворона. – Что касается меня, то я очень люблю сырую рыбу.

– А я – жареную! – сказала Элли.

– А я – вареную! – сказал Тотошка.

Чарли Блек принялся готовить рыболовную снасть. Из-за подкладки матроской шапки он достал леску с крючком, одним из клинков своего ножа срезал длинный прут для удилища, поплавок сделал из камышинки.

– Нужна приманка! – сказал он.

Меж деревьев летали жуки необычайно яркой и нарядной раскраски: изумрудно-зеленые с красными и золотыми пятнами. Но они были так увертливы, что моряк не смог поймать ни одного. Элли тоже напрасно гонялась за жуками. На помощь пришла Кагги-Карр. Своим крепким клювом она стукнула на лету одного жука, другого, третьего… Элли не успевала их подбирать.

Вблизи от лагеря путников речка разлилась широким прудком поросшим водяными лилиями. Там, на берегу, и уселся с удочкой моряк Чарли, поручив Элли насобирать сухих веток для костра.

Клева не пришлось ждать. Поплавок сразу пошел в сторону.

Чарли подсек, и на леске заходило что-то сильное, упористое. Уверенной рукой моряк вытащил добычу и на берегу затрепыхалась большая рыба, похожая на линя, но с чешуей лазурного цвета.

– Эту рыбу у нас зовут крокс, – объяснила Кагги-Карр, с интересом наблюдавшая за ловлей.

За полчаса Чарли добыл десяток кроксов, а из лагеря уже виднелся дымок: Элли развела костер.

Зажаренные в собственном соку кроксы были съедены с большим удовольствием. На сладкое были кисти чудесного винограда и крупные орехи с тонкой скорлупой, внутри которых находилась нежная, ароматная мякоть.

Покончив с ужином, путники блаженно развалились на мягкой траве.

– Кагги-Карр, – сказал моряк. – Расскажи-ка нам, где ты добыла волшебный виноград, который спас нас от гибели?

Ворона приосанилась и важно начала.

– Вы, люди, чрезвычайно недогадливы. Когда вас захватил в плен заколдованный камень Гингемы, я признаться, ужасно сердилась, что вам не приходило в голову выпустить меня из клетки. И только Элли сообразила, что камень не имеет власти надо мной, жительницей Волшебной страны…

Элли покраснела от незаслуженной похвалы и сказала:

– Об этом я догадалась потом, а свободу тебе дала, чтобы ты не погибла вместе с нами.

– Это делает честь твоему доброму сердцу. Освободившись, я полетела к горам и все думала, как вам помочь. Но что могла сделать я, простая ворона, против колдовства могущественной волшебницы? И тут мне пришла мысль обратиться за помощью к Виллине. «Виллина сильнее Гингемы, – думала я. – Это она обезвредила ураган, это она бросила домик на злую колдунью. Наверно, Виллина сумеет разбить чары камня…», – и я полетела в Желтую страну. Целых шесть суток я летела туда. Местные вороны указывали мне путь к желтому дворцу Виллины. Слуги немедленно провели меня к доброй волшебнице. Взволнованно выслушав мой рассказ, Виллина спросила:

«Элли? Та девочка, которая была здесь в прошлом году и разоблачила Гудвина?»

«Да, – ответила я. – Элли явилась на выручку своих друзей Страшилы и Железного Дровосека.»

«Надо помочь Элли, – сказала волшебница. – Она добрая и смелая девочка.»

Виллина вытащила из складок своей мантии крошечную книжку, подула на нее и…

– И та превратилась в огромный том! – докончила Элли.

– Верно, – согласилась ворона. – Виллина стала перелистывать волшебную книгу. Она бормотала:

«А… ананасы, армия, аргус… Б… баллон, бананы, башмаки… В… вазы, вафли, великодушие… Нашла: виноград! Слушай, Кагги-Карр: бамбара, чуфара, скорики, морики, турабо, фурабо, лорики, ерики… На краю великой пустыни в долине кругосветных гор растет чудесный виноград. Только он может лишить силы колдовские камни, расставленные Гингемой на дороге к ее владениям…»

Книга сжалась и исчезла в складках одежды волшебницы. Виллина спросила:

«Много ли воды осталось у твоих друзей, когда ты улетала?»

«Четверть бочонка», – ответила я.

«Тогда на исходе этого дня друзья твои погибнут, – сказала волшебница. – Пустыня убьет их».

Страшное горе охватило меня.

«Неужели нет средства спасти их?» – в отчаяньи воскликнула я.

«Не убивайся, такое средство есть», – спокойно молвила волшебница.

Она поднялась на кровлю своего дворца, спрятала меня под свою мантию, громко прочитала заклинание, которого я не запомнила, и когда она вынула меня из-под мантии, мы были уже в этой самой долине, у лозы, с которой свешивались кисти чудесного винограда.

Виллина предложила мне подкрепиться, я съела десяток ягод и почувствовала необычайный прилив сил. Волшебница сорвала большую кисть и подала мне.

«Теперь лети и не мешкай», – приказала она.

«А почему бы вам, сударыня, не перенестись к моим погибающим друзьям в одно мгновение ока? – спросила я. – Довершите доброе дело, которое вы так хорошо начали».

«Ты глупая птица, – возразила волшебница. – Мои заклинания не могут перенести меня за границу Волшебной страны, а если я пойду пешком, это отнимет слишком много времени».

Я все поняла, сердечно поблагодарила волшебницу и полетела к вам. Остальное вы знаете, – скромно закончила ворона.

Пораженные рассказом Кагги-Карр, люди долго молчали. Наконец моряк произнес:

– Да, Кагги-Карр, ты настоящий друг и я прошу у тебя прощения за злые мысли, которые приходили мне в голову насчет тебя. И клянусь компасом, если бы ты служила на моем корабле, я сделал бы тебя боцманом!

В устах моряка это была высшая похвала.

ДОРОГА В ГОРАХ

Кагги-Карр с утра приступила к рассказу о приключениях Страшилы и Железного Дровосека. Ворона не знала в подробностях историю Урфина Джюса и не могла объяснить, как ожили созданные им деревянные солдаты.

По словам Кагги-Карр выходило, что Урфин Джюс – могучий волшебник и борьба с ним представлялась слушателям очень трудной… Но они от всей души возненавидели завистливого и жестокого диктатора.

О подлой измене Руфа Билана все узнали с величайшим презрением.

Зато отважное поведение Страшилы и Железного Дровосека вызвало у Элли слезы восхищения, а моряк сказал, что таких храбрых ребят он взял бы в любое опасное плаванье. Преданность и смелость Дина Гиора и Фараманта заслужили у Чарли Блека и Элли полное одобрение.

– Вот это как случилось у нас, – закончила рассказ Кагги-Карр.

Элли спросила:

– А что же стало с длиннобородым солдатом и стражем ворот, Фарамантом?

– Я их не видела после того, как они попали в плен при взятии города. Но знакомый городской воробей говорил мне, что их держат в подвале и кормят довольно сносно. Видно, Урфин Джюс надеется переманить их к себе на службу.

– Вот уж этого никогда не случится! – убежденно воскликнула Элли.

– Я тоже так думаю, – согласилась ворона.

– Да, серьезный противник этот Урфин Джюс с его деревянным войском, – задумчиво сказал одноногий моряк.

– Мы с ним справимся, дядя Чарли? – спросила Элли.

– Ты забыла про мудрое правило: сначала одна забота, потом другая. Вот перейдем горы, вот тогда и будем думать о борьбе с Урфином Джюсом.

– Кагги-Карр, а как тебе удалось разыскать меня? – спросила Элли.

– Ну могу сказать, это была нелегкая задача, – сказала ворона, раздуваясь от гордости. – Я перелетела через пустыню с попутным ветром и тут начались главные трудности. Вы понимаете, я же не могла спросить у первого встречного: «Где здесь дорога в Канзас?» Мне приходилось подкрадываться к людям, подслушивать их разговоры, узнавать названия мест… В скитаниях прошло несколько недель. Судите же сами, какова была моя радость, когда я, наконец, услышала знакомое слово «Канзас». С тех пор я с каждым днем приближалась к цели. И вот я заметила и издали узнала тебя, Элли, хоть и видела только раз, когда ты снимала Страшилу с кола. От восторга я потеряла обычную осторожность и подпустила к себе этого противного мальчишку с камнями…

– Кагги-Карр, ты совершила необычайный подвиг! – горячо воскликнула Элли. – Недаром именно тебя послали Страшила и Железный Дровосек.

– Может и так, – с притворным равнодушием согласилась ворона и добавила: – Теперь вы отдыхайте, а я полечу искать дорогу через горы.

Она поднялась и улетела. Чарли Блек велел Элли набираться сил, а сам начал готовиться к трудному переходу.

Одноногий моряк изловил два десятка кроксов. Вычистил их и повесил вялиться на жарком солнышке. На другую бечевку он нанизал сочные спелые кисти винограда, чтобы они превратились в сладкий изюм.

Затем он принялся за обувь, свой сапог и башмаки Элли он подбил шипами, чтобы они не скользили на скалах и на льду, а в деревяшку вбил крепкий гвоздь острием вниз. Для Тотошки моряк сделал прочные башмачки из мягкой древесной коры: лапки песика не будут зябнуть, когда он пойдет по леднику.

Все эти заботы и хлопоты отняли у моряка целый день. Кагги-Карр вернулась поздно вечером, совершенно измученная.

– Ну и горы, – устало прохрипела ворона, опустившись на траву. – Недаром говорят, что через них никогда не переходил человек! Но они от меня не увернутся, нет! Сегодня я летала на запад от лагеря, завтра отправлюсь на восток!

Путники заснули под шум водопада, низвергавшегося с гор.

Элли всю ночь снились солдаты Урфина Джюса, гулко стучавшие по кирпичам желтой дороги.

На следующий день ворона опять исчезла в горах.

Бродя по долине, Чарли нашел дикие тыквы, по форме похожие на большие груши. Моряк очень обрадовался находке. Он срезал у нескольких спелых плодов верхушки, выскреб из них мякоть и семена, подсушил плоды на солнышке и из них получились прекрасные фляги для воды, легкие и прочные. Чарли выстрогал пробки из коры пробкового дуба и теперь фляги с водой можно было класть в рюкзаки.

Кагги-Карр вернулась, когда солнце стояло еще высоко над горизонтом. Вид у нее был торжествующий.

– Нашла, нашла! – еще издали кричала она. – Напрасно горы хитрили со мной, я оказалась хитрее!

С жадность глотая большие куски крокса, ворона рассказывала о своей разведке:

– Тропинка, конечно, не из самых лучших, но пробраться по ней можно. И хорошо то, что она проходит через перевал, который намного ниже цели. Скажу, не хвастаясь, дядя Чарли, не всякая птица нашла бы этот перевал среди нагромождения вершин и хребтов…

– Клянусь всеми воронами мира, я с первого взгляда на тебя, Кагги-Карр, понял, что ты необыкновенная птица. – Сказал Чарли Блек.

Элли добавила:

– Ведь недаром именно ты подала Страшиле мысль добывать мозги!

Кагги-Карр осталась очень довольна похвалами и сказала:

– Завтра в путь, едва рассветет, потому что дорога дальняя и трудная.

У Чарли не было специального снаряжения для восхождения на горы: крючьев, чтобы вбивать в скалы, веревочных лестниц и тому подобного, но и это и не понадобилось. Под предводительством вороны они огибали склоны, не взбираясь на них, миновали осыпи, обходили бездны, на дне которых глухо шумели горные потоки.

В опасных местах Блек и Элли связывались веревкой и девочка брала на руки Тотошку. Была пройдена значительная часть пути, когда встретилось неожиданное препятствие: глубокая щель в скале. Ширина щели была такова, что ее не смогли бы перепрыгнуть ни Элли, не говоря уже о Чарли с его деревянной ногой.

Смущенные путники остановились. Кагги-Карр расстроилась больше всех: ведь это она была виновата – пролетая над горами, она не обратила внимания на эту щель, которая сверху казалась тоненькой ниточкой. Что делать?

– Посмотрю, нельзя ли обойти кругом, – сказала ворона и полетела на разведку.

Через полчаса она вернулась разочарованная.

– Кругом такие завалы и пропасти, что невозможно пробраться, – доложила она.

Элли молвила с грустной улыбкой:

– Мой друг Страшила сказал бы: «Вот глубокая яма, через которую не перепрыгнешь. Ямы переходят по мостам. Значит надо строить мост».

Моряк Чарли вскочил с просветленным лицом.

– Элли, ты подала мне превосходную идею. Мы построим через эту яму мост!

– Дядя Чарли, здесь нет ни одного дерева! Неужели ты хочешь вернуться в долину чудесного винограда?

– Ты забыла, что у меня в рюкзаке всепревращальное полотнище? Сегодня оно у нас превратится в мост!

Чарли достал моток прочной бечевки, отделил длинный конец и сложив вдвое, перекинул через щель, стараясь зацепить за выступ скалы. Когда это ему удалось, он туго натянул оба конца бечевки и закрепил на своей стороне. Операция была повторена несколько раз и через пропасть пролегли сильно натянутые шнуры.

Элли смотрела с недоумением.

– Дядя Чарли, по такому шнурку пройдет только воробей!

– Не спеши, девочка, это только у нас опора для моста, а сам мост – вот он!

Моряк достал всепревращальное полотнище, туго надул его и огромная туго надутая подушка легла на шнуры, образовав надежный переход. Элли даже запрыгала от восхищения.

Чарли осторожно переполз через мост, помог перебраться Элли и Тотошке. Воздух из полотнища был выпущен, оно убралось в рюкзак, моряк потянул шнур, хитро рассчитанные узлы развязались и Чарли смотал бечевку.

Компания двинулась дальше.

Скоро они перешли перевал, местность сделалась более приветливой, склоны не были такими скалистыми и крутыми, и на них даже начали появляться деревья. Здесь путники устроили ночлег.

На следующее утро они спустились к подножию гор. Перед ними расстилалась Голубая страна. Элли с первого взгляда узнала прекрасную страну жевунов.

Да, это были ее зеленые лужайки, окаймленные деревьями со спелыми, сочными плодами и покрытые клумбами красивых белых, голубых и фиолетовых цветов. С деревьев Элли приветствовали высокими странными голосами золотисто-лазурные красногрудые попугаи. В прозрачных потоках резвились серебристые рыбки.

Пейзаж необыкновенной красоты был знаком Элли и Тотошке, но моряк Чарли пришел в неописуемое восхищение. Много стран посетил он, много видел прекрасных мест, но такого великолепия нигде не встречал.

И, как и в прошлый раз, из-за деревьев показались самые забавные и милые человечки, каких только можно изобразить. Элли узнала жевунов, одетых в голубые бархатные кафтаны, узкие панталоны и ботфорты. На головах жевунов были остроконечные шляпы с хрустальными шариками на макушке и нежно звеневшими бубенчиками под широкими полями.

Жевуны дружелюбно улыбнулись Элли, поставили на землю шляпы, чтобы бубенчики своим звоном не мешали им разговаривать и старший из них сказал:

– Приветствуем тебя и твоего спутника в нашей стране, фея убивающего домика! Мы рады, что ты снова посетила нас. Но на чем же ты прилетела на этот раз?

– Я перешла пешком через горы и очень рада видеть вас снова, мои милые друзья!

Один из жевунов недоверчиво спросил:

– Разве феи ходят пешком?

Элли рассмеялась.

– Но я же вам тогда еще говорила, что я самая обыкновенная девочка!

Старший жевун убежденно возразил:

– Обыкновенные девочки не прилетают в убивающем домике, и не садятся – крак! крак! – на голову злым волшебницам. Обыкновенные девочки не улетают в неизвестный нам Канзас на чудесных серебряных башмачках!

– Я вижу, вам хорошо известны все мои приключения, – удивилась Элли. – Ну, ладно, вас не убедишь, пусть я буду фея. А вот это мой дядюшка Чарли. У него нет левой ноги, но он все равно самый лучший, самый милый дядюшка на свете!

Жевуны, уже успевшие надеть шляпы, низко поклонились моряку и бубенчики мелодично зазвенели.

Маленькие человечки смотрели на Чарли Блека с некоторым страхом: в сравнении с ними моряк казался настоящим великаном, а ведь он был нормального среднего роста.

Чарли теперь только понял, почему этих человечков называли жевунами. Нижние челюсти их все время двигались, как будто что-то пережевывая. В таком же движении были их губы и щеки. Впрочем, Чарли Блек скоро привык к этой особенности гостеприимных человечков и перестал ее замечать.

– Как вы живете, милые друзья? – спросила Элли.

– Плохо! – ответили жевуны и горько зарыдали.

А чтобы бубенчики своим звоном не мешали им плакать, они снова сняли шляпы и поставили их на землю.

– Ты освободила нас от коварной Гингемы, но на смену ей явился злой волшебник Урфин Джюс, – сказал старший жевун. – Он оживил медвежью шкуру и ужасных деревянных солдат. Урфин Джюс свергнул избранного нами правителя Према Кокуса и даже захватил власть над Изумрудным городом.

– Но ведь он далеко от вас, почему же вам плохо? – спросила Элли.

– Урфин Джюс прислал в нашу страну наместника Кабра Гвина с десятком деревянных солдат. Кабр Гвин очень плохой и жадный человек. Он ходит с дуболомами по нашим домам и отбирает у нас все, что ему понравится.

– Я знаю этого Кабра Гвина, – сказала Кагги-Карр. – Он из тех предателей, которые пошли на службу к Урфину Джюсу.

– Берегитесь, милостивая госпожа фея, чтобы Кабр Гвин не узнал о вашем прибытии в страну, а то вам придется плохо, – сказал старший жевун.

– Нет, клянусь пиратами южных морей, пусть он сам бережется! – с гневом воскликнул моряк Чарли. – Это ему придется от нас плохо!

Вид разгневанного великана показался маленьким жевунам таким страшным, что они задрожали от испуга.

– Мы прибыли к вам освободить Волшебную страну от Урфина Джюса и его деревянных солдат, – сказала Элли.

Жевуны пришли в восторг и захохотали; бубенчики на шляпах которые они взяли в руки, весело и громко зазвенели.

У подножья гор не было людских жилищ и Кабр Гвин не заглядывал сюда со своей охраной. Поэтому Чарли Блек решил устроить лагерь на первое время здесь. Он раскинул палатку в прекрасной плодовой роще.

Жевуны никогда не видели палаток и страшно удивились, когда под деревьями в несколько минут появился домик. Оставив друзей устраиваться на ночлег, жевуны ушли.

Утром они снова явились и принесли столько провизии, что большую часть Чарли попросил отнести обратно. Старший жевун сказал, что радостная весть о возвращении феи убивающего домика уже разнеслась по всей стране и что среди жевунов не найдется ни одного предателя, который выдал бы эту новость Кабру Гвину.

Отправив жевунов по домам, Чарли, Элли, Кагги-Карр и Тотошка устроили военный совет. На этом совете все пришли к тому, что силы их пока слишком слабы для далекого и опасного путешествия в Изумрудный город. Но у них есть сильный союзник и верный друг – смелый Лев.

Живя в своем отдаленном лесу, Лев едва ли знает, какая беда постигла его друзей. Было решено, что Кагги-Карр отправится к нему и призовет его в страну жевунов. Под защитой смелого Льва путешествовать будет легче и безопаснее.

Вороне был дан строгий наказ, никому, кроме Льва, не открывать тайну прибытия Элли и ее спутников в Волшебную страну и для чего.

Ворона пообещала хранить тайну и улетела.

НАКАЗ НЕ ВЫПОЛНЕН

В лес, где царствовал смелый Лев, ворона долетела без приключений. Узнав печальные вести о пленении Страшилы и Железного Дровосека, Лев очень расстроился и даже всплакнул, утирая слезы кисточкой хвоста. Но сообщение о прибытии Элли его утешило. Оставив своим заместителем на царстве тигра, смелый Лев отправился в путь. Так как Кагги-Карр могла передвигаться гораздо быстрее, она решила остановиться по пути на несколько дней в Изумрудном городе.

Прежде всего ворона направилась на тюремную башню к Страшиле и Железному Дровосеку. Появление давно исчезнувшей вестницы привело друзей в дикий восторг: ее не было так долго, что они считали Кагги-Карр погибшей и готовились к самому худшему.

И тут Кагги-Карр поступила крайне неблагоразумно. Она забыла, что ей был дан строгий наказ хранить в тайне прибытие Элли в Волшебную страну. Свидевшись со старыми друзьями после долгой разлуки, Кагги-Карр потеряла голову и на радостях выболтала то, о чем нельзя было говорить.

Не могла же ворона похвастаться тем, что блестяще выполнила данное ей поручение и привела на помощь не только Элли, но и ее дядю Чарли Блека, бывалого путешественника и необычайного искусника на разные выдумки.

От восхищения друзья чуть не задушили Кагги-Карр в своих объятиях и лишь после этого она спохватилась, что сделала страшную глупость, но было уже поздно. Чтобы хоть несколько поправить дело, ворона взяла с друзей слово, что великая тайна останется между ними и никто больше ее не узнает.

Страшила важно ответил:

– Положись на мои мудрые мозги: они знают, что такое тайны и как их хранить. И знаешь, Кагги-Карр, у меня тоже есть важная новость: Дровосек выучил меня считать и делать в уме все арифметические действия с числами до тысячи. Это не давало нам скучать, а мне очень пригодится, когда я снова вступлю на трон Изумрудного города.

Ворона рассеянно поздравила Страшилу с таким достижением и с тяжелым сердцем отправилась в город. Печальный у города был вид! Он уже не сиял издали чудесным зеленоватым светом изумрудов.

Изумруды были выковыряны из ворот города, где они поражали глаз впервые подошедшего путника и с верхушек башен и с дворцовых шпилей. Даже из стен домов и из мостовых, где были не изумруды, а просто куски хрусталя, все украшения были вынуты. Город выглядел скучно и хмуро, фонтаны в парке не били разноцветными струями, пышные клумбы цветов засохли, парковая зелень увяла.

На дворцовой стене, где когда-то красовался в блестящих латах Дин Гиор с роскошной бородой, которой гордился не только он сам, но и все жители города, теперь торчала нелепая фигура оранжевого деревянного солдата с облупившейся краской на груди и на спине.

Кагги-Карр была очень голодна после долгого перелета в этот день и потому прежде всего отправилась во дворец. Она надеялась найти там своего друга повара, который когда-то служил еще Гудвину, а потом щедро угощал Кагги-Карр во времена владычества Страшилы Мудрого. Она не ошиблась в расчетах: повар Балуоль не нашел в себе силы расстаться с великолепной дворцовой кухней и ее вкусными яствами и скрепя сердцем остался на службе у тирана.

Толстяк Балуоль радостно встретил свою старую знакомую и выставил кучу остатков от обеда. Пока Кагги-Карр насыщалась, повар, соскучившийся в одиночестве, выкладывал ей новости.

Скверно шли дела в Изумрудном городе с тех пор, как Урфин Джюс захватил власть. Жители Изумрудного города прежде были самым беспечным и веселым народом на свете. А сейчас они жестоко раскаивались, что не оказали отпора врагу, из их сердец исчезла радость, отравленная злыми и мелочными проделками нового правителя.

Но, по словам Балуоля, Урфин и сам немного получил радости, став повелителем Изумрудного города. Подавая блюда, повар наблюдал, как диктатор сидел во главе стола, угрюмо слушал льстивые речи придворных и чувствовалось, что он не менее одинок, чем тогда, когда был простым столяром в стране жевунов. Наверно, тогда он мог легче привлечь к себе сердца людей, чем теперь, когда все они ненавидели его или угождали ему только из выгоды.

Наевшись до отвала, ворона поблагодарила Балуоля и распрощавшись с ним до следующего дня, улетела. На этот раз она благоразумно держала язык за зубами и ни словом не обмолвилась о цели своего появления в Изумрудном городе.

Ворона принялась шнырять по городу, усаживалась на подоконники или пороги открытых дверей и подслушивала разговоры горожан. Она убедилась, что жители Изумрудного города осудили свое равнодушие к призывам Страшилы, когда враги осаждали город. Они полюбили утерянную свободу и готовы были пожертвовать всем, чтобы ее вернуть.

Кагги-Карр стало ясно и то, что, заточив Страшилу и Дровосека на высокой башне так, чтобы они были видны повсюду из города, Урфин Джюс ошибся в расчетах. Он полагал, что при виде их горожане станут восхвалять его силу и великодушие. Получилось как раз наоборот. Они проклинали его коварство, а Железный Дровосек и Страшила стали для них героями.

Когда Кагги-Карр рассказала об этом Страшиле, она совершила новый неосторожный поступок.

Страшила ужасно возгордился своим собственным мужеством. Воинственный дух переполнил его до такой степени, что он не смог сдержать его в соломенной груди. Завидев внизу кучку людей, он просунул голову между прутьями решетки и крикнул, чтобы они собрали побольше народу: он хочет сказать речь.

Весть об этом быстро разнеслась по городским улицам и окрестным фермам. Под башней собралась большая толпа, что изумило бы стражей, если бы в их дубовые головы могло проникнуть изумление.

Страшила произнес пылкую речь. Напомнив жителям Изумрудной страны их постыдное поведение во время нашествия неприятеля, он призвал их теперь проявить мужество и всячески сопротивляться захватчикам. Вдобавок, забыв про данное слово, он объявил, что скоро его и Железного Дровосека выручит из неволи Элли, которая уже находится в стране жевунов!

Напрасно старались удержать его Дровосек и Кагги-Карр. Страшила продолжал яростно выкрикивать обидные слова и угрозы по адресу Урфина Джюса.

Дуболомы ничего не поняли, но на беду появился внизу Руф Билан. Услыхав похвальбу Страшилы, главный распорядитель сразу понял, какое важное известие он может сообщить диктатору. Приказав деревянным солдатам разогнать толпу, Руф Билан рысцой побежал в город.

Явившись к Урфину Джюсу, Билан доложил, что Страшила произнес с башни зажигательную речь и в ней объявил о прибытии в Волшебную страну девочки Элли, той самой Элли, которая год назад уничтожила злых волшебниц Гингему и Бастинду!

Лицо Урфина Джюса посерело от страха, но он притворился спокойным и распорядился:

– Этого бунтовщика Страшилу запереть на три дня в подземный карцер, а девчонку Элли поймать и доставить в Изумрудный город, здесь я с ней расправлюсь!

После того как солдаты отогнали толпу от башни дубинками, Кагги-Карр укоризненно сказала:

– Недолго же твои мудрые мозги хранили тайну, Страшила!

Страшила угрюмо молчал. Впрочем, ворона не стала его бранить: она понимала, что виновата во всем сама. Теперь надо было думать о том, как исправить положение. Но в этот момент когда друзья начали обмениваться мыслями, по лестнице затопали тяжелые шаги: это поднималась деревянная стража взять Страшилу.

Первые два солдата полетели с площадки вниз, сброшенные могучими руками Железного Дровосека. Нелегко оказалось одолеть его и пришлось вызвать подкрепление. Когда дуболомы заполнили верхний пролет лестницы и вылезавшим вверх некуда было падать, враги задавили Железного Дровосека своей массой и связали ему руки.

Страшилу отнесли в карцер и там подвесили к гвоздю, вбитому в стену. Страшила презрительно ухмыльнулся и начал делать в уме арифметические действия.

Кагги-Карр освободила руки Дровосека своим крепким клювом и посоветовала ему не бунтовать до ее возвращения с Элли.

– А то так и будешь сидеть связанный! Я же отправляюсь в страну жевунов. Как жаль…

Чего было жаль вороне, она не договорила, но Дровосек ее понял. Она жалела, что распустила язык и ввела в соблазн несдержанного Страшилу.

ВСТРЕЧА СО СМЕЛЫМ ЛЬВОМ

Через три недели ожидания в дальней роще послышался громовой рев: это смелый Лев спешил к Элли.

Девочка бросилась к нему навстречу. Она охватила руками его мощную шею, на которой красовался золотой ошейник, подарок мигунов, перебирала пышную гриву, целовала жесткие усы и огромные желтые глаза. А смелый Лев растянулся на траве, скреб передними лапами землю и мурлыкал от счастья, как гигантский котенок.

– Ах, Элли, Элли, Элли! – без конца повторял Лев. – Как я счастлив, что снова с тобой! Я даже забываю, что в дальней дороге стер лапы до мяса…

Элли взглянула на лапы Льва и вскрикнула от жалости: они действительно были в ужасном состоянии.

– Мы вылечим их, милый Лев! Дядя Чарли приготовит чудесное масло из мякоти орехов, оно поможет тебе…

Моряк Чарли вежливо поприветствовал Льва и тот сразу принял его в число своих друзей.

Из лесу выбежал Тотошка, пугавший на деревьях птиц.

Встреча Льва и Тотошки была самой сердечной. Они важно подали друг другу лапы, а потом огромный зверь притворился, будто хочет проглотить песика, как это было несколько месяцев назад. Тотошка сначала сделал вид, что страшно испугался а потом стал прыгать вокруг Льва, стараясь ухватить его за кисточку хвоста. И теперь Лев представился испуганным, поджимал хвост и вертелся вокруг себя.

Глядя на проделки друзей, Элли хохотала до слез.

– Клянусь моей деревянной ногой! – воскликнул Чарли Блек. – Это самое уморительное зрелище, какое я когда-либо видел!

– А где же Кагги-Карр? – спохватилась, наконец, Элли. – Разве она не с тобой?

– Нет, я путешествовал один, – ответил Лев. – Передав мне твое поручение, ворона сказала, что ей обязательно надо побывать в Изумрудном городе.

Моряк мрачно покачал головой.

– Зачем ее туда понесло? Ох, натворит она там что-нибудь.

– Ну, что ты, дядя Чарли, – вступилась Элли. – Кагги-Карр умная птица.

– Ума у нее достаточно, – проворчал моряк. – Но не меньше и хвастовства.

Чарли смазал израненные лапы смелого Льва ореховым маслом и забинтовал полосками мягкой коры. Лев сразу почувствовал облегчение и растянулся на траве, а Элли сидела рядом и играла кисточкой его хвоста.

– А как ты добрался до нас, мой старый друг? – спросила девочка.

– Дорогой у меня были две маленькие неприятности и одна большая, – сказал Лев, поглаживая лапой свой золотой ошейник на шее. – Маленькие неприятности: мне дважды пришлось переплывать реку. Ты знаешь, Элли, где это было: где нас застигло наводнение, и там, где мы чуть не потеряли Страшилу. Но я эти неприятности перенес легко. Но третья… ах, третья…

Лев сморщил морду и застонал.

– Да говори же! – нетерпеливо воскликнула Элли.

– Ну, от кого же могла быть третья неприятность, как не от этих проклятых саблезубых тигров! С тех пор как Гудвин дал мне выпить смелости из золотого блюда, я этих чудовищ совсем не боюсь, но ведь надо же было пройти через их лес невредимым. Что толку, если бы я геройски погиб в бою, а ты, Элли ждала бы меня здесь недели и месяцы? И вот я решил пробраться через тигровый лес втихомолку. Я бесшумно скользил по дороге, вымощенной желтым кирпичом и мечтал только о том, чтобы благополучно миновать опасное место, ты знаешь – то, между оврагами. И вдруг я услышал справа от дороги, немного впереди меня, тяжелое сопение. Повернув голову, я увидел в зарослях ярко горящие глаза. И в этот миг шорох и возня донеслись до меня и слева: там тоже был враг! Тут я позабыл о своих избитых лапах и сделал такой великолепный скачек, какого, думаю, не совершал еще ни один лев на свете. И в это самое мгновение два огромнейших тигра прыгнули на дорогу, рассчитывая схватить меня. Они промахнулись самую чуточку и сшиблись грудь с грудью. Посмотрели бы вы, какая у них началась грызня! Наверно, каждый из них винил другого за то, что от него ушла добыча… От их рева дрожал весь лес, а клочья шерсти летели выше самых высоких деревьев. Но мне некогда было любоваться этим восхитительным зрелищем, я улепетывал изо всех сил, пока не оставил позади тигровый лес. Вот какая была третья и самая крупная неприятность, – закончил Лев.

Кагги-Карр явилась на следующий день. Вид у нее был настолько сконфуженный, что моряк понял: оправдались его худшие опасения.

– Говори! – сурово сказал он вороне.

Та не решилась скрыть правду и рассказала все, как было. Узнав, что Урфину Джюсу стало известно о прибытии Элли в страну жевунов, все очень огорчились. Глядя на расстроенное лицо девочки, ворона быстро проговорила:

– Да, я виновата! Но простите, милые друзья! Я проведу вас к Изумрудному городу так, что об этом не узнают шпионы Урфина…

Моряк и Элли вспомнили, как Кагги-Карр спасла их в пустыне от верной смерти и простили свою легкомысленную подругу.

Ворона сразу повеселела и стала рассказывать обо всем, что видела и слышала в Изумрудном городе.

ОСВОБОЖДЕНИЕ ЖЕВУНОВ

Лев лежал на траве кверху брюхом, раскинув лапы, а Элли смазывала их целебным маслом. Моряк Чарли наводил порядок в своем рюкзаке, раскладывая по карманам инструменты, гвозди, мотки бечевок…

Из его руки выскользнула плоская круглая коробка и упала на землю возле Элли. Девочка, потянувшись за флаконом с маслом, наступила на коробку, нажалась какая-то кнопка, и вдруг из коробки вырвалась блестящая лента и с жужжанием ринулась на Льва!

Лев, быстрый, как все лесные звери, сделал, извернувшись, огромный прыжок и через две секунды можно было видеть только его испуганную морду, выглядывавшую из ближней чащи.

– Что с тобой? – спросила Элли.

– Змея!.. Там змея… – пробормотал Лев, со страхом глядя на светлую ленту, которая теперь лежала неподвижно.

Элли расхохоталась.

– Милый Лев, да это же рулетка дяди Чарли, – объяснила она когда смогла говорить. – Ну понимаешь, это стальная лента с делениями, ею измеряют расстояния.

– А она… она не живая?

– Да что ты!

Элли взяла конец рулетки и поднесла ко Льву. Тому пришлось собрать всю свою силу воли, чтобы не удрать.

– А почему она жужжала?

Элли смотала ленту и снова та вылетела из коробки с жужжанием. Лев задрожал всем телом, но храбро выстоял на месте: недаром же он получил от Гудвина смелость!

Прошло несколько дней. Теперь можно было отправляться в путь, так как лапы Льва уже зажили. Но всем, а особенно моряку Чарли не хотелось оставлять страну жевунов под властью жадного Кабра Гвина и его деревянных солдат.

– Клянусь попутным ветром! – говорил Чарли. – Надо освободить славных жевунов! А кроме того, военная наука, с которой я познакомился на море, говорит, что нельзя оставлять неприятеля в тылу: он может напасть на тебя сзади.

Главная трудность была в том, что Чарли не мог сражаться со всеми деревянными солдатами сразу, а мог расправляться с ними только поодиночке. Но как подстеречь их по одному, когда они ходили всегда целым взводом под командованием краснолицего капрала?

После недолгих размышлений, посоветовавшись с жевунами, моряк придумал хороший план. Он очень кстати вспомнил, что когда-то неплохо владел лассо – не хуже бывалого ковбоя.

Под вечер, когда солнце склонилось к закату, в поместье Према Кокуса, где жил наместник Урфина Кабр Гвин, явился запыхавшийся жевун и попросил свидания наедине.

– Достопочтенный господин наместник, – тихо заговорил жевун, – никто не подслушает тайну, которую я сейчас намерен вам открыть?

– Говори!

– Мне удалось узнать, что у одного богатого купца скрыт в доме мешок золота…

Глаза Кабра Гвина загорелись жадным блеском.

– Где живет этот купец?

– Достопочтенный господин, доносчику полагается десятая часть…

– Ты ее получишь, – рявкнул Кабр Гвин. – Завтра отведешь нас в этот дом.

– Достопочтенный господин, сегодня ночью купец намерен зарыть сокровище в лесу и тогда его никому не найти…

– Идем сейчас!

Шествие направилось в таком порядке: впереди капрал вел проводника, крепко держа его за руку, сзади шагал взвод, а позади всех шел наместник.

После получаса ходьбы свернули с проезжей дороги на тропинку, где дуболомы могли идти только по одному. Тропинка привела к речке, через которую было перекинуто бревно. Капрал пропустил проводника вперед. За речкой тропинка сразу поворачивала вправо и круто спускалась на полянку, обрамленную деревьями.

Бревно было скользкое, краснолицый капрал осторожно переступал по нему деревянными ступнями, а жевун перебежал быстро и ловко. Выйдя на лужайку, капрал раскрыл рот, чтобы позвать исчезнувшего проводника, но в этот момент из кустов вылетело со свистом лассо, петля охватила шею капрала и потащила его вниз.

Капрал, кувыркаясь, выпустил саблю, покатился под откос и в тот же миг из-за деревьев выскочили несколько жевунов и в миг утащили его в лес. Чтобы звон бубенчиков не выдал их деятельность, жевуны сняли шляпы, отправляясь на такое опасное предприятие. Все было проделано так быстро и ловко, что капрал даже не успел открыть рот.

А у моряка Чарли был в руках уже другой аркан. Зеленый дуболом появился на лужайке – новый взмах лассо, новый пленник у новой группы жевунов…

В десять минут все было кончено, Кабр Гвин лишился своих защитников. Когда он, еще ничего не подозревая, перебрался по бревну, к нему, прихрамывая, подошел моряк Чарли и с насмешливой улыбкой посмотрел на него с высоты своего роста.

– Ваша песенка спета, господин бывший наместник, – хладнокровно сказал Чарли. – Отдайте ваш кинжал, а то, неровен час, еще порежетесь!

Кабр Гвин, выкатив глаза, бешено заорал:

– Дуболомы! На помощь!

– Не трудитесь звать солдат, они в плену.

Убедившись, что сопротивление бесполезно, Кабр Гвин сдался на милость победителя.

На следующее утро в поместье Према Кокуса, восстановленного в должности правителя, состоялся суд над Кабром Гвином.

На обширном дворе собрались сотни мужчин и женщин.

Наиболее ожесточенные жевуны предлагали казнить предателя, другие стояли за вечное заточение, третьи считали, что следует послать бывшего наместника в горы, в рудники, добывать железную руду.

Слова попросил моряк Чарли.

– А я полагаю, – спокойно начал он, – что надо Кабра Гвина отпустить в Изумрудный город, к его повелителю Урфину Джюсу. Мы его отпустим без солдат и пусть он один отправляется в Изумрудный город по дороге, вымощенной желтым кирпичом…

Кабр Гвин понял и его глаза побелели от страха. Он закричал безумным голосом:

– Идти одному через тигровый лес? Нет, нет, нет! Лучше отправьте меня в рудники, я буду стараться изо всех сил!

Развеселившиеся жевуны кричали:

– Но мы же тебя отпускаем!

– На съедение саблезубым тиграм?.. Хочу в рудники!

Обезоруженных и связанных дуболомов сложили поленницей во дворе Према Кокуса до того времени, когда придумают, как их использовать.

Элли и ее спутники двинулись в путь. Снова, как и год назад, башмачки Элли застучали по желтым кирпичам твердой дороги, но не волшебные серебряные башмачки, а обыкновенные, козловые, на прочных кожаных подошвах.

И снова шел рядом с Элли огромный Лев и бежал веселый Тотошка, но Страшилу и Железного Дровосека заменяли одноногий моряк Чарли и сидевшая на его плече ворона Кагги-Карр. И были с ними несколько сильных молодых жевунов, которые несли провизию и вещи путников.

КАК БЫЛИ ПРОГНАНЫ САБЛЕЗУБЫЕ ТИГРЫ

Жевуны проводили Элли и всех ее спутников до границы своей страны. Когда остались позади последние фермы и вдоль дороги потянулся угрюмый лес, жевуны сложили поклажу на дорог и низко склонились перед Элли.

– Прощай, милостивая госпожа, фея убивающего домика! Не сердись за то, что мы не решаемся идти дальше. Но там там жутко, и пустынно, и одиноко…

Жевуны горько заплакали и поставили свои шляпы на дорогу чтобы бубенчики своим звоном не мешали им рыдать.

– Прощайте, милые друзья, – ответила Элли. – И перестаньте, пожалуйста, плакать, ведь вы теперь свободны, надеюсь, навсегда!!!

– Правда, правда, а мы ведь и забыли об этом!

И жевуны разразились дружным смехом. Эти простосердечные маленькие люди удивительно быстро переходили от одного настроения к другому.

Когда фигурки жевунов исчезли за поворотом дороги и смолк мелодичный звон их бубенчиков, путники пошли своей дорогой.

В стороне от дороги на лесной просеке показалась небольшая хижина. Элли сразу узнала ее.

– Это же хижина Железного Дровосека! – радостно закричала она. – Здесь мы ночевали со Страшилой, а утром увидели самого Дровосека. Бедняжка стоял под деревом, неподвижно, как статуя и только мог стонать. Помнишь, Тотошка?

– Помню, – мрачно ответил песик. – Я тогда сломал зуб, когда укусил его за ногу. Признаюсь, это было моей ошибкой, потому что Дровосек оказался славным человеком. Но ведь не знал же я, что он сделан из железа, а моим долгом было защищать Элли.

Уже спускалась ночь и путники решили переночевать в хижине Дровосека, что избавило от необходимости разбивать палатку. Правда, для моряка хижина оказалась короткой и его ноги торчали из раскрытой двери.

Под вечер следующего дня Лев сказал:

– Скоро мы дойдем до моего родного леса, где я впервые встретился с Элли. Там мы переночуем на чудесном мягком мху, под чудными развесистыми деревьями, у чудного глубокого пруда, где живут чудные лягушки, у которых самые громкие голоса в Волшебной стране.

– Удивляюсь, – насмешливо сказал Тотошка. – Как это ты решился покинуть такое чудное место и поселиться в чужом лесу?

– Что же поделаешь, государственные обязанности, – вздохнул Лев, потрогав лапой золотой ошейник. – Уж коли меня там выбрали царем…

Через два дня дорога вымощенная желтым кирпичом, уперлась в лес, где жили саблезубые тигры. Послышалось отдаленное низ кое рычание, похожее на отзвуки дальнего грома и у путников стало нехорошо на душе.

Чарли Блек скомандовал остановку.

– Надо готовиться к переходу через тигровый лес, – сказал он спутникам.

– Что ты думаешь делать, дядя Чарли у тебя есть какое-нибудь средство? – с любопытством спросила Элли.

– Разве ты опять забыла, что мы несем с собой всепревращальное полотнище? – ответил моряк.

– Не знаю, как оно может нам помочь!

– О, оно способно на всякие чудеса!

Моряк достал из рюкзака полотнище и слегка надул его. Потом разостлал на краю дороги, порылся в одном из бесчисленных клапанов рюкзака, извлек оттуда флакончик с краской, кисточку и принялся за дело.

Он нарисовал на полотнище страшную звериную морду с огромной гривой, огромными глазами, огромной разинутой пастью, в которой торчали огромные острые зубы…

Когда рисунок высох, Чарли перевернул полотнище и повторил изображение на другой стороне. Тут его фантазия разыгралась и он добавил зверю огромные изогнутые рога.

Затем Чарли срубил два тонких деревца, очистил от веток и привязал между ними полотнище так, что можно было нести его держа за шесты.

Нижние концы шестов моряк заострил. Когда он воткнул их в мягкую землю возле дороги, с высоко поднятого полотнища глянул чудовищный зверь. Полотнище было натянуто не очень туго, ветер шевелил его и казалось, что чудовище щурит глаза и оскаливает страшные зубы.

Спутники Чарли почувствовали себя не очень уютно. Даже смелому Льву стало не по себе, Тотошка с визгом полез под львиное брюхо, а Кагги-Карр зажмурила глаза.

– Подождите, – ухмыльнулся моряк. – То ли еще будет, клянусь всеми колдунами и ведьмами!

Вечерело. Мрак быстро спустился на землю и вдруг нарисованная морда чудовища начала светиться и чем становилось темнее вокруг, тем она светилась ярче. Казалось, глаза зверя мечут искры, пасть извергает потоки пламени, по гриве и рогам перебегает огонь.

– Дядя Чарли, что это? – в испуге спросила Элли, прячась за спину моряка.

– Не бойся, Элли. Все очень просто. Краска содержит фосфор, а он светится в темноте.

Элли успокоилась, но Лев, Тотошка и Кагги-Карр ничего не поняли и голова зверя по прежнему казалась им таинственной и страшной.

– Я думаю, эта картинка защитит нас от саблезубых тигров, – сказал Чарли. – Однако пора и в путь.

Моряк достал из рюкзака две трубы из гибкой коры и протянул одну из них Элли.

– Когда войдем в тигровый лес – дуй изо всех сил.

Чарли Блек шел впереди, Элли – сзади, они держали шесты правыми руками и полотнище двигалось так, что одна звериная морда смотрела направо, другая – налево. Трубы в левых руках Чарли и Элли пронзительно дудели. Рев их напоминал и вой шакала, и хохот гиены, и мычание носорога, и голоса всяких других лесных зверей. К этим устрашающим звукам Лев присоединил свой могучий рык, а ворона пронзительно каркала. Тотошка тоже громко визжал.

Маленькая компания производила такой дьявольский шум, а огромные звериные морды, словно испускавшие искры, выглядели так зловеще, что саблезубые тигры, лежавшие в зарослях по краям дороги в ожидании добычи, задрожали от ужаса и поджав хвосты, убрались подальше в лесную чащу.

Ночной поход окончился благополучно и утром все вышли на берег большой и быстрой реки, где когда-то застрял на шесте Страшила. Здесь утомленные путники наскоро поели и даже не разбивая палатки, улеглись спать.

НОВЫЕ ТРЕВОГИ

Компания спала очень долго и проснулась только после полудня. Надо было переправляться. Так как Лев весил намного больше, чем Чарли, Элли и Тотошка вместе взятые, то моряк окружил надувной плот четырьмя толстыми сухими бревнами и переправа завершилась благополучно.

Пока Чарли Блек разбирал плот и просушивал полотнище, девочка осматривалась по сторонам.

Знакомые места!

Внизу по берегу краснело коварное маковое поле, едва не усыпившее насмерть ее, Льва и Тотошку. Песика и девочку вынесли тогда на руках Страшила и Дровосек. Но Лев для них был слишком тяжел и его пришлось вывозить на тележке, которую тянули тысячи мышей, созванных королевой мышью, избавленной Железным Дровосеком от дикого кота.

Элли улыбнулась, когда вспомнила, как старались мыши, и дотронулась до свистка, висевшего у нее на груди. Этот свисток подарила ей королева-мышь Рамина год назад на этом самом месте и сказала, что стоит в него свистнуть, как она, королева, появится перед Элли. Девочка однажды воспользовалась свистком, когда заблудилась, возвращаясь в Изумрудный город после победы над Бастиндой. Тогда Рамина, сама принадлежавшая к семейству фей, действительно, появилась перед Элли и помогла ей. А в Канзасе девочка не раз свистела в свисток, но от этого не было никакого толку. Да это и не удивительно, ведь в Канзасе нет места чудесам!

«Интересно, сохранил ли свисток свою силу и вызовет ли снова королеву-мышь?» – думала Элли.

Переправа через реку совершилась после обеда, и путники долго совещались, стоит ли сразу идти вперед или остаться здесь до ночи. В конце концов решили дождаться вечера, потому что, хотя деревянные солдаты видят в темноте так же хорошо, как и п и свете, все же благоразумнее пробираться по ночам и не по большой дороге, а стороной. Пока остальные отдыхали в густой роще на берегу реки, Кагги-Карр отправилась на разведку. Она летала долго, вернулась усталая, но довольная. На десять миль вперед ни на дороге, ни на фермах она не увидела ни одного деревянного солдата, значит, эту ночь можно будет идти спокойно по дороге, вымощенной желтым кирпичом.

Моряк, знакомый с военными хитростями полагал, что коварный Урфин Джюс, оставив страну без надзора днем, может выслать дозоры как раз ночью. Поэтому, когда путники, собрав свои немногочисленные пожитки, тронулись в путь, Чарли отправил вперед Льва. Ведь Лев был ночным зверем и прекрасно видел в темноте.

Лев бесшумно крался на своих бархатных лапах, втянув когти в подушечки и зорко глядел вперед и по сторонам. За ним семенил Тотошка, чутко принюхиваясь к лесным запахам.

Кагги-Карр сидела на плече у моряка, и скоро ее охватил неодолимый сон. Элли пришлось взять ворону на руки. Скоро и девочке захотелось спать, но она крепилась и шагала, держась за руку дядюшки Чарли.

Так прошли несколько миль, и вдруг Лев остановился, а Тотошка присел на задние лапки и повернул мордочку назад.

– Я чую запах краски и дерева, – сказал он.

Сон у Элли мгновенно прошел и она испуганно прижалась к дяде Чарли.

Надо было выяснить, много ли деревянных солдат впереди. Если их не больше двух-трех, можно драться, а если целый взвод – надо отступать.

Тотошка, прижимаясь к земле и почти сливаясь с ней своей черной шерсткой, пополз вперед. Он вернулся через несколько минут.

– Там двое солдат, – сказал он. – И еще какой-то третий, и похожий и не похожий на них. Он тоже деревянный, только тоньше, ноги у него тонкие и кривые, а руки похожи на паучьи лапы…

– Фу! – с отвращением прошептала Элли.

Тотошка продолжал свой рассказ.

– Глаза у него зеленые, а уши громадные, с раструбами. Слышит, я думаю, лучше кошки. На что я тихо двигался, и то он сразу насторожился. Потом он отвернулся, а я ползком-ползком, да назад!

Кагги-Карр сказала, что это мог быть только полицейский.

Чарли задумался.

– Плохо дело, – сказал он. – С дураками-солдатами ничего не стоит справиться, но полицейского нам не поймать. Он убежит, поднимет тревогу и тогда нам несдобровать.

К счастью, поблизости были заросли невысокого, но очень густого колючего кустарника. Изрядно поцарапавшись, оставив на острых колючках клочки одежды и шерсти, компания пробралась внутрь. Чарли пилкой срезал несколько кустиков, освободил место для палатки и скоро моряк и Элли крепко спали под охраной Льва и Тотошки.

ПРИКЛЮЧЕНИЯ В ПЕЩЕРЕ

На следующее утро Кагги-Карр полетела на разведку. Вернувшись в полдень, она сказала:

– Ничего не получится. Полицейские стоят на всех дорогах.

– Неужели все пропало? – в испуге всплеснула руками Элли. – И мы не сможем помочь нашим друзьям?

Кагги-Карр сказала:

– Еще в детстве я слыхала от дедушки, старого ворона, что в башню ведет подземный ход. Правда, дедушка говорил, что ход давным-давно заброшен, потому что в нем завелись всякие чудовища…

– Я боюсь только полицейских, – призналась Элли. – Уж если мы прогнали саблезубых тигров, то с подземными чудовищами как нибудь справимся.

– Но как узнать, где начинается ход? – спросил моряк.

– Пусть Элли воспользуется волшебным свисточком Рамины, – предложила ворона. – Мыши везде шныряют, наверно, они знают и про подземелье.

– А вдруг свисточек не действует? – усомнилась Элли.

– Попробовать-то можно, – сказал Тотошка.

Элли с замиранием сердца дунула в серебряный свисток.

В траве затопотали крошечные лапки и перед обрадованной Элли появилась Рамина с крохотной золотой короной на голове.

Свисточек вновь получил свою силу в Волшебной стране! И как всегда неугомонный Тотошка с лаем кинулся на мышку, но Элли успела подхватить его на руки.

Королева-мышь сказала:

– Здравствуйте, милая фея! Этот маленький черный зверек все так же не любит наше племя?

– О, ваше величество! – воскликнула Элли. – Простите меня, я потревожила вас… Ваше величество, где-то в окрестностях есть вход в подземный коридор, ведущий в тюремную башню. Помогите нам найти его.

– Это легче сделать, чем вывезти Льва с макового поля, – ответила Рамина.

Она хлопнула передними лапками и к ней подбежало несколько фрейлин.

– Соберите моих подданных, живущих в этой местности! – приказала королева.

– Будет исполнено, ваше величество.

Фрейлины исчезли, и вскоре возле королевы начали собираться маленькие мыши, средние мыши, большие старые мыши. Одну древнюю старушку мышь три правнучки привезли на листе фикуса. Она лежала на спине и беспомощно болтала лапками в воздухе.

Услышав приказ королевы, мыши разбежались во все стороны, только старушку попросили остаться на месте.

– Вам, бабушка, нужен покой, – сказала ей королева. – Ты много поработала на своем веку.

– Да, я много и славно потрудилась, – прошамкала старушка беззубым ртом. – Сколько я изгрызла больших вкусных сыров и толстых жирных колбас! Сколько кошек я одурачила за всю свою жизнь, сколько мышат вывела в уютной норке…

Старая мышь закрыла глаза и погрузилась в блаженную дремоту.

– Милая сестра, – сказала девочке королева мышей. – Вы правильно решили воспользоваться подземным ходом, но и там можете столкнуться с большой опасностью.

– С чудовищами, которые там завелись? – спросила Элли.

– Насчет чудовищ я ничего не знаю, но в этих краях под землей лежит Страна рудокопов.

– Подземная Страна рудокопов? – Глаза Элли стали круглыми от изумления. – Возможно ли это?

– В Волшебной стране все возможно, – спокойно сказала Рамина.

– Они злые? – дрожащим голосом спросила Элли.

– Как сказать… Подземные рудокопы никого не трогают, но они не терпят, чтобы кто-нибудь вмешивался в их дела. Даже с теми, кто пытается подсмотреть, как они живут, они обращаются очень сурово. И если вам придется повстречаться с подземными рудокопами, будьте осторожны и постарайтесь не разгневать их.

– А почему их называют рудокопами?

– Видите ли, они там у себя добывают разные руды и выплавляют из них металлы. И не только металлами богата их страна, там множество изумрудов.

– У них тоже есть Изумрудный город?

– Нет. Изумруды и металлы они обменивают у верхних жителей на зерно, на фрукты и плоды и на другие съестные припасы это у них Гудвин приобрел изумруды, они стоили ему недешево, но он не считался с расходами, когда строил великолепный Изумрудный город.

– Значит, рудокопы иногда выходят на поверхность?

– Их глаза не выносят дневного света и мена происходит ночной порой вблизи от входа в их страну.

Элли хотела еще спросить у Рамины о жизни рудокопов, но в это время начали возвращаться посланные на разведку мыши. Они приходили сконфуженные и когда собрались все, выяснилось что ни одна из них не обнаружила никаких признаков подземного хода.

– Мне стыдно за вас, мыши! – с негодованием сказала королева. – Неужели ваша повелительница сама должна идти на розыски?

– О, нет, нет! – хором запищали мыши. – Мы снова пустимся в разведку и тогда…

– Подождите, детки, – сказала старая мышь. – Когда я была молодая, я видела на востоке отсюда в пятнадцати тысячах шагов, в стене заросшего оврага, какое-то отверстие. Не это ли вы все ищете?

– О, наверно, это самое! – в восторге вскричала Элли. – Спасибо, бабушка.

К королеве-мыши вернулось достоинство и она сказала:

– Идите в том направлении, милая сестра. Но если это не тот вход, позовите меня и я снова явлюсь перед вами.

Все мыши мгновенно исчезли, к великому разочарованию Тотошки, который мечтал, что ринется в эту огромную стаю и наделает в ней переполоху.

Песик сбегал на разведку, убедился, что поблизости нет врагов и компания двинулась на восток.

Когда было пройдено, по расчетам, пятнадцать тысяч мышиных шагов, показался овраг и в нем путники нашли полуобвалившееся отверстие, из которого тянуло сыростью и гнилью.

– Конечно, это то самое! – закричала Элли.

Тотошка принюхался и сказал с тревогой:

– Не нравятся мне запахи, которые идут оттуда.

Лев принялся работать своими мощными лапами, расчищая проход. Тем временем одноногий моряк срубил смолистую сосенку и наколол два десятка факелов.

Путники осторожно вошли в подземную галерею. Первым шел Лев (ворона сидела у него на голове), за ним Элли с Тотошкой на руках. Шествие замыкал моряк Чарли, держа над головой зажженный факел.

В сыром и мрачном подземном ходе никто, по-видимому, не бывал уже десятки лет. Толстые крепи, поддерживающие потолок и стены, позеленели от времени и поросли мхом. В углублениях земляного пола стояли лужи воды, в которых копошились отвратительные слизняки. Элли переезжала через лужи на спине Льва. Воздух становился все тяжелее и удушливее: ход спускался все ниже и ниже.

Потом он начал снижаться настолько круто, что в полу были вырублены ступеньки и он превратился в лестницу.

Вдруг перед путниками открылась огромная пещера с каменными стенами и потолком. Она была так велика, что дальний край ее терялся во мраке. Элли в испуге прижалась ко Льву.

– Как здесь пусто и страшно! – прошептала она.

Чарли Блек зажег второй факел и подал его Элли. Он стал первым и медленно продвигался, ощупывая дорогу палкой.

Путники прошли около тысячи шагов, миновав входы в несколько боковых гротов, когда навстречу им метнулась Кагги-Карр с воплем:

– Здесь страшное чудовище!

При свете факелов стало видно, что из темного отверстия в стене пещеры вылезает какой-то огромный неведомый зверь. У него было толстое круглое туловище, покрытое густой белой шерстью и шесть коротких толстых лап с длинными когтями. Голова чудища, круглая и толстая, сидела на короткой шее и в широко раскрытой пасти виднелось множество коротких и острых зубов.

– Ой, шестилапый! – в страхе воскликнула Элли, отступая.

Самым странным в наружности шестилапого были его огромные круглые белые глаза, в которых отражался багровый свет факелов. По-видимому, глаза эти, привычные к темноте, были ослеплены внезапным светом и зверю приходилось руководствоваться чутьем. Он стоял на своих массивных лапах и принюхивался, расширяя большие круглые ноздри. Незнакомый запах живых существ раздражал его, потому что он испустил низкое хриплое рычание. На это рычание смелый Лев ответил громовым ревом, эхо которого прокатилось под сводами пещеры.

– Пропустите меня! – рявкнул Лев. – Я ему пооборву лишние лапы!

Он прыгнул вперед и со страшной силой ударил шестилапого грудью в бок. Намерение Льва было сбить противника с ног и перервать ему когтями горло. Но зверь на своих шести низких толстых лапах стоял непоколебимо, как скала. Лев покатился по земле, ударившись о чудовище, а шестилапый с неожиданным для его массивной туши проворством цапнул Льва зубами за плечо. Лев понял, что имеет дело с очень опасным противником и изменил свое поведение. Он закружился вокруг шестилапого, стараясь зайти сзади, но тот, руководимый не то чутьем, не то острым слухом, все время держался головой к врагу.

Чарли мучительно соображал, чем можно помочь Льву. Он вспомнил про лассо, висевшее у него на рюкзаке и сунул свой факел Элли.

– Хорошенько свети, девочка!

Удивительная вещь! До этого Элли дрожала от страха, но как только ей поручили ответственное дело, страх сразу исчез и девочка думала лишь о том, как бы у нее не погасли факелы. Если бы это случилось, все преимущества оказались бы на стороне шестилапого, привыкшего к подземной тьме.

Моряк Чарли размахнулся и петля обвила шею зверя, Чарли потянул аркан и с проклятьем отпустил его: сдвинуть с места шестилапого было все равно, что опрокинуть дом.

Все описанные события произошли очень быстро. Лев еще кружился вокруг шестилапого, стараясь зайти ему в тыл, когда в борьбу вмешалась Кагги-Карр. Она опустилась на голову зверя и начала долбить его по голове своим острым клювом. Страшная боль заставила шестилапого позабыть осторожность и он отчаянно замотал круглой башкой, безуспешно пытаясь сбросить маленького, но дерзкого врага.

Воспользовавшись этим, Лев вскочил на спину противнику и принялся рвать ее когтями. Но шкура зверя оказалась такой крепкой, что в воздух летели только клочья белой шерсти, залепляя глаза Льву.

Шестилапый, раздраженный тем, что на его спине хозяйничает враг, вдруг покатился по земле. Он раздавил бы Льва, но тот оказался проворнее и успел спрыгнуть.

Хрипло дыша, шестилапый перекатился через себя и встал на ноги. Все приходилось начинать сначала, но зверь казался неуязвимым. А обойти его и продолжать путь представлялось опасным: шестилапый наверняка пустится в погоню.

В этот момент случилось то, чего никто не ждал. Воспользовавшись тем, что шестилапый все время держался головой к смелому Льву, Элли подскочила к чудовищу сзади и с пронзительным визгом ткнула горящими факелами в его бока. Загорелась густая свалявшаяся шерсть, в воздухе противно запахло паленым рогом и шестилапый с воем, похожим на раскаты отдаленного грома, помчался в темноту, сбив по дороге Льва.

Нестерпимая боль гнала зверя вперед, он мчался, как-то нелепо выбрасывая толстые ноги, а наши путники побежали в противоположную сторону. Но как ни быстро они пустились в бегство, моряк успел подхватить аркан, свалившийся с шеи шестилапого: аркан мог еще понадобиться.

СТРАНА ПОДЗЕМНЫХ РУДОКОПОВ

Путники спешили оставить место боя. Скоро пещера начала суживаться и перешла в скалистый коридор, круто поднимавшийся вверх.

Чарли Блек боялся только одного: не встретиться бы с другим чудовищем, битва бы здесь была бы безнадежной. Но ворона спокойно летела впереди, Тотошка не выказывал тревоги, и моряк перестал опасаться.

Коридор расширился и перешел в широкую ровную площадку.

– Я устала, дядя Чарли, давай отдохнем! – заявила Элли.

Лев растянулся на полу, девочка удобно расположилась на его широком мягком боку и уже начала дремать, но в этот момент Тотошка, шнырявший по площадке, сердито заворчал.

В Волшебной стране Тотошка ворчал очень редко, предпочитая разговаривать по человечески и его рычание обозначало, что случилось что-то важное.

Элли вскочила.

– Тотоша, что с тобой?

Песик стоял у стены, в которой на высоте фута на три над полом виднелось отверстие, похожее на круглое окно. Тотошка, подняв морду к отверстию, злобно рычал и шерсть на нем взъерошилась. Девочка давно уже не видела собаку такой сердитой: как видно, за окном была опасность.

Элли подбежала к окошку, взглянула в него и увидела поразительное зрелище: перед ней раскинулась целая страна. Впечатление было такое, будто Элли стояла на верхушке огромной горы и смотрела вниз. И там, внизу, на неизмеримой глубине, виднелись луга, за ними город на берегу большого озера, а дальше – поросшие лесом гряды холмов, терявшиеся в золотистом тумане…

У Элли закружилась голова, девочке показалось, что она падает со страшной высоты и она с криком отпрянула назад.

– Дядя Чарли, за стеной страна подземных рудокопов!

– Что?! – Моряк поднялся, прихрамывая подошел к отверстию взглянул и свистнул от изумления. – Да, оказывается, королева мышей говорила правду!

Все было забыто: и усталость, и только что происшедший в переходе бой, и Страшила с Дровосеком, ожидавшие помощи на тюремной башне…

Чарли вытащил подзорную трубу, раздвинул ее, наладил по глазам…

– Клянусь айсбергами полярный морей! – воскликнул он. – А ведь это необыкновенно!!!

Труба, в которую поочередно смотрели моряк и девочка, все время открывала новые подробности в представившейся их взорам чудесной картине.

Колоссальная пещера раскинулась на десятки миль в глубину и на много миль в стороны. Дно ее было глубоко внизу, а свод скрывался в клубившихся в высоте золотистых облаках. По-видимому, они и освещали все пространство мягким светом, похожим на тот, какой бывает во время захода солнца.

Пейзаж был красив, но навевал грусть, подобную той, какую испытывает человек поздней осенью при виде увядающей природы зеленый цвет здесь совсем отсутствовал в окраске рощ и лугов его заменяли бледно-желтые, розовые, багряные тона.

Внимание моряка и Элли привлек город, расположенный на берегу озера. Его окружала высокая крепостная стена с башенками по углам и над воротами. В центре города возвышался огромный круглый дворец с крышей, раскрашенный всеми цветами радуги.

– Странная крыша! – воскликнул моряк. – А у крепостной стены я вижу завод! И там в озере, близ берега, вертится громадное колесо, которое, по-видимому, накачивает воду внутрь заводского здания. Должно быть, эта вода дает им двигательную силу для станков… но как они вращают колесо? Понять не могу… посмотри-ка ты, у тебя глаза поострее моих.

Девочка направила трубу и вдруг ее охватил безудержный смех.

– Ой, дядя Чарли… Они там заперли шестилапого, ха-ха-ха он кружится, как белка в колесе!..

Моряк выхватил трубу и к смеху девочки присоединился его басистый хохот.

– Вот это ловко, хо-хо-хо!.. Смотри, смотри, он взбирается на ступеньки, чтобы убежать от воды, а вода все время догоняет его! Ну и дела!!!

Остроумное использование силы шестилапого и тяжести его массивного тела до такой степени восхитило моряка, что он долго не мог оторваться от потешного зрелища.

– Интересно, чем они кормят такую зверюгу?

– Может, рыбой? – предположила девочка.

Моряк и Элли начали гадать, каким образом, подземным рудокопам удалось укротить такого страшного зверя, а сами наводили трубу то на луга с красивыми красными и желтыми травами, то на дальние коричневые холмы…

Но остальные друзья взбунтовались и пришлось уступить им место у окна. На Льва зрелище не произвело большого впечатления, а Тотошка долго ворчал и взлаивал, весь дрожа от возбуждения. Кагги-Карр выразила желание слетать на разведку в таинственную страну, чтобы потом рассказать друзьям, что она там узнает. Но увидев под облаками темное движущееся пятно подозрительного вида, она благоразумно отказалась от своего намерения. И очень хорошо сделала.

Когда, сменив Кагги-Карр, Элли посмотрела в отверстие, она вскрикнула от ужаса. Даже без трубы девочка увидела, что прямо на нее летит крылатое чудовище, похожее на ящерицу, увеличенную в тысячи раз.

Летающий ящер быстро приближался. Он взмахивал громадными кожистыми крыльями, широкая пасть его была разинута и в ней среди длинных и острых зубов трепетал красный язык, желтые глаза величиной с тарелку были наполовину прикрыты непрозрачной оболочкой. Вид чудовища с черной спиной, с грязно-желтым чешуйчатым брюхом, под которым болтались сильные когтистые лапы, был страшен и отвратителен. Но самым поразительным было то, что на спине этого чудища сидел человек.

– Клянусь водопадами! – прошептал моряк, вместе с Элли следивший за полетом дракона. – Эти подземные рудокопы – лихие ребята! Подумать только, они сумели приручить шестилапого и эту миленькую птичку!..

Летевший на ящере человек в коричневом платье, в синем колпачке на голове, имел воинственный вид. У него было длинное бледное лицо с крючковатым носом, крепко сжатые губы, огромные, широко расставленные черные глаза… и эти глаза с неумолимой злобой смотрели на Элли!

Девочка вспомнила предупреждение Рамины о том, что подземные рудокопы не любят, когда за их жизнью подсматривают.

Воздушный страж потянул из-за спины длинный лук.

– Дядя, спасайся! – взвизгнула девочка и бросилась на каменный пол, потянув за собой моряка.

Это было сделано вовремя. Стрела прожужжала над их головами и, ударившись в противоположную стену коридора, разлетелась на куски. Тотошка принес в зубах наконечник стрелы. Он был из закаленного железа и острие его не притупилось даже от удара об камень.

– Рифы и отмели! – воскликнул моряк. – С этими подземными жителями опасно связываться. Плохо придется жевунам и мигунам, если команда этого подземного корабля вздумает выбраться наверх. Однако не будем терять времени, пошли дальше!

– Дядя Чарли, мы же еще не все рассмотрели! Да и рудокоп наверное улетел…

– Улетел? Гм… Посмотрим.

Одноногий моряк надел шапку на дорожную трость, сунул в отверстие… И шапка слетела, пробитая меткой стрелой.

– Видела? Как бы он не подобрался к окну вплотную!..

Не разговаривая и почти не дыша, путники оставили опасную площадку. И лишь после этого заговорили, перебивая друг друга, делясь впечатлениями от необычайного приключения.

– Да, это действительно страна чудес! – воскликнул Чарли Блек. – И чудеса ее неисчерпаемы!

Моряк зашагал вперед, остальные последовали за ним.

Через несколько сот шагов компания очутилась перед толстой, плотно закрытой дверью.

ВСТРЕЧА СО СТРАШИЛОЙ И ЖЕЛЕЗНЫМ ДРОВОСЕКОМ

– Мы не даром перетерпели столько страху, – радостно молвил Чарли Блек. – Ход, действительно, привел в тюремную башню к Страшиле и Железному Дровосеку.

– Руби дверь, дядя Чарли! – сказала Элли.

– Нельзя, – возразил моряк. – Нас услышат.

Снаружи доносилась басистая речь деревянного капрала и визгливые голоса полицейских. Проделать проход надо было бесшумно. У Чарли нужные инструменты были всегда под рукой. Он просверлил рядом несколько отверстий, расширил дырку клинком ножа и заработал пилкой. Через полчаса было выпилено квадратное отверстие, через которое мог пройти человек.

– Элли, сказал моряк. – Осторожно поднимись на площадку и они спускаются так, что бы не увидела стража.

– А как же Дин Гиор и Фарамант? – спросила девочка. – Ведь весь гнев Урфина Джюса обрушится на них, если Страшила и Железный Дровосек скроются.

Моряк Чарли сконфуженно почесал в затылке.

– В самом деле, я об этом не подумал. Что ты предлагаешь, Элли?

– Мне кажется, Страшила и Дровосек должны еще потерпеть на постылой башне, пока мы не найдем способа выручить из неволи наших верных товарищей. Но как это сделать – я не знаю. Может быть Страшила что-нибудь сообразит?

– Ты права, девочка! И хотя мне трудно подниматься по лестницам, придется устроить общий совет.

Элли медленно взбиралась по крутым ступенькам, а за ней в темноте ковылял Чарли Блек, постукивая деревяшкой по ступенькам. Льва пришлось оставить внизу: дыра в двери была слишком мала для его огромного тела.

Вот и люк, ведущий на площадку. Девочка осторожно высунула голову, приложив палец к губам: она боялась, как бы друзья, увидев ее, не закричали от радости.

Ее опасения были напрасны. Железный Дровосек умел владеть собой, а Страшиле сидение в карцере досталось дорого. От сырости подземелья краски полиняли на его лице и он плохо видел и слышал, а разговаривать мог только шепотом. В данном положении это, впрочем, было кстати.

Увидев Элли, Дровосек и Страшила ринулись было к ней, но, заметив позади моряка, остановились. Они знали Чарли Блека по рассказам вороны и все же ими овладело смущение.

Чарли дружески поприветствовал новых знакомых. В ответ Страшила шаркнул соломенной ножкой, а Железный Дровосек снял с головы воронку и очень вежливо раскланялся.

Черные глазки Кагги-Карр так и сияли от гордости: ведь она, ворона, выполнила такое поручение, с которым вряд ли справился бы кто-нибудь другой.

После горячих приветствий Элли заговорила о судьбе Дина Гиора и Фараманта.

– Вы сейчас сможете уйти с нами через подземный ход, но им тогда не @сдобровать, – разъяснила девочка.

Дровосек сказал:

– Если они из-за нас погибнут, мое сердце разорвется от горя…

Он заплакал, слезы скатились на челюсти и челюсти сразу заржавели. Дровосек отчаянно замотал головой, не в силах вымолвить слово. К счастью, масленка была у его пояса. Страшила хотел смазать челюсти, но сослепу попал Дровосеку в ухо. Нескоро удалось сделать ему все как следует и тогда Дровосек заговорил:

– Страшила, пусти в ход свои мудрые мозги, придумай что-нибудь!

Страшила грустно прошептал:

– С моими мудрыми мозгами что-то неладно. Они отсырели, пока я висел в карцере…

В разговор вмешалась Кагги-Карр:

– Фарамант и Дин Гиор сидят в подвале на заднем дворе. К их окну есть ход из каморки повара.

– Так это же превосходно! – воскликнул Чарли Блек и испуганно прикрыл себе рот рукой. – У меня есть вещь, которая принесет узникам освобождение. Весь вопрос в том, как ее передать им…

Он порылся в рюкзаке и вытащил маленькую стальную пилку.

– Да, но как ее доставить туда? – прошептал Страшила. – Ах если бы не испортились мои мудрые мозги… А сейчас мне ничего не идет в голову и от этого мне очень плохо…

Элли бросилась к Страшиле, начала гладить его полустертое лицо.

– Мой славный, не надо огорчаться, за тебя буду думать я!

Наступило томительное молчание. Чтобы попасть во дворец и увидеть узников хотя бы через решетку окна, надо было выйти из тюремной башни. Но дверь, ведущая наружу, охранялась дуболомами, а другой ход шел через подземную пещеру, где бродил шестилапый.

Кто решится пройти там один?

Положение казалось безвыходным. Неужели придется бросить Фараманта и дина Гиора на расправу жестокому Урфину?

Кагги-Карр встрепенулась.

– Я снесу узникам пилу! – воскликнула она. – Меня не удержат ни стены, ни решетки.

Предложение вороны показалось всем очень хорошим, но увы! Кагги-Карр не смогла удержать в клюве пилу. Инструмент был слишком тяжел. Он перетягивал голову вороны вниз, а потом выскальзывал из клюва. Все опять призадумались.

Вдруг Элли подняла палец, призывая всех к вниманию.

– Я придумала, – сказала она и все радостно встрепенулись.

– Дядя Чарли, ты спустишь меня отсюда на веревке.

– С ума ты сошла, девочка? – проворчал моряк. – Сразу попасться в лапы охраны?

– Да нет же, дядя Чарли, – возразила Элли. – Дуболомы сторожат только ту сторону, где дверь, а на другую не обращают никакого внимания. Посмотри сам!

– Но почему именно ты? – спросил он. – Разве не может отправиться кто-нибудь другой из нас?

– А кто? Не ты же, не Страшила и не Железный Дровосек. Да вам и не пролезть между прутьями решетки! – торжествующе закончила девочка.

В рюкзаке Элли хранилось платье, подаренное ей доброй женой Према Кокуса. Элли была ростом со взрослых женщин Волшебной страны, и платье как раз приходилось ей впору. Оно было не голубое, а зеленое, потому что жена Кокуса была родом из Изумрудной страны и не потеряла любви к зеленому цвету.

Элли переоделась. Чарли Блек достал из своего универсального рюкзака кисточку и черную тушь, провел морщинки по ее лбу, щекам, подбородку и через три минуты перед ними стояла пожилая фермерша Изумрудной страны.

– Клянусь пальмами Куру-Кусу! – воскликнул Чарли. – Тебя теперь не узнает ни один шпион в мире… но подожди! Тебе же нужен предлог, чтобы идти в город.

– А я уже придумала предлог, не беспокойся!

Моряк опоясал Элли под мышками широкой лямкой, а к лямке привязал хорошую бечевку. Элли взяла корзинку и протиснулась между прутьями, поддерживавшими кровлю.

Дровосек караулил противоположную сторону: никто из дуболомов не собирался отправиться обходом вокруг башни.

Моряк медленно спускал Элли, а та упиралась руками в изрытый непогодами и временем бок башни. Наконец она коснулась ногами земли.

Смелая девочка сбросила лямку, которую моряк тотчас втянул наверх, послала дяде воздушный поцелуй и неторопливо пошла по дороге.

Чарли Блек следил за ней с бьющимся сердцем и успокоился лишь тогда, когда Элли достигла дороги, вымощенной желтым и помахала ему рукой.

Элли не сразу пошла в город. Свернув на полянку, она набрала в корзинку прекрасных душистых ягод, а драгоценную пилку спрятала на самое дно. После этого она двинулась в путь и смело постучала в городские ворота. Корзинка с ягодами, собранными будто бы для Урфина Джюса, послужили ей пропуском.

Элли шла по улицам, когда-то блиставшим изумрудами и переполненными нарядной толпой. Как теперь было здесь пусто, и угрюмо, и скучно.

Во дворце ей показали, как пройти на кухню. Толстяк Балуоль не узнал Элли в ее новом наряде, а узнав, страшно обрадовался.

Элли просидела в его каморке до ночи, а потом повар провел ее к окну камеры, где были заключены Дин Гиор и Фарамант окно, к счастью, оказалось незастекленным. Элли начала звать спящих. Добудиться их оказалось не так-то легко, потому что люди с крепкой совестью спят крепко даже на тюремной койке. Первым проснулся Фарамант, он растолкал Дина Гиора.

Друзья страшно обрадовались, узнав, что свобода явилась к ним в виде Элли со стальной пилкой. Тюремщик находился в коридоре за стальной дверью, мешать было некому, вставая поочередно один другому на спину, заработали пилкой. Через десять минут прутья решетки были перепилены.

Первым вылез Дин Гиор, опираясь на спину Фараманта. Но выбраться стражу ворот, в камере не было ни стола, ни стула, а железные кровати были крепко привинчены к полу и на них не было ни простынь ни одеял?

– Как же быть? – шептал Дин Гиор, наклонясь к окну. – Никакой веревки…

– Никакой веревки! – насмешливо повторил Фарамант. – Эх ты, борода! Про свою бороду забыл!

– А ведь и вправду я про бороду забыл! – обрадованно согласился Дин Гиор.

Он опустил свою пышную бороду в окно и страж ворот, вцепившись в ее пряди и упираясь ногами в стену, полез наверх. Дин Гиор заскрипел зубами от напряжения, но выдержал. И оба друга бросились обнимать свою спасительницу Элли.

Повар вывел компанию через заднюю калитку в ограде дворца и все трое оказались на улице. Выйти обычным путем из города было невозможно, так как ворота зорко охранялись дуболомами и полицией. Пришлось перебраться через городскую стену. Зайдя на одну из окрестных ферм, Фарамант пошептался с хозяином @ногих сыновей на северо-запад, а сам пошел к соседу.

Встреча всех друзей была назначена в овраге, где начинался подземный ход. Туда и повела Элли освобожденных ею из неволи пленников.

Когда Элли и ее спутники поравнялись с башней, Фарамант трижды крикнул совой, а Элли помахала корзинкой. Это был сигнал, что предприятие удалось и оставшиеся на площадке башни друзья могут покинуть ее. В ответ донесся крик кукушки: сигнал услышан и понят!

Элли, Дин Гиор и Фарамант явились к месту свидания первыми, счастливо избежав встречи с дуболомами и полицейскими.

Утром Руфу Билану стало известно об исчезновении из тюрьмы сразу четырех пленников. По его приказу свора полицейских бросилась на поиски. Они рыскали по фермам вблизи города и допрашивали людей. Сверх ожиданий те оказались словоохотливыми и рассказали поимщикам, что беглецы рано утром прошли на северо-запад, очевидно рассчитывая найти убежище в Желтой стране.

Два взвода дуболомов, да три десятка полицейских отправились в указанном направлении. Солдаты мчались по твердой дороге, громыхая ногами, налетая друг на друга, падая. Полицейские стреляли камнями из рогаток в придорожные кусты, едва замечали там малейшее движение.

Время от времени начальник полиции, который сам возглавлял погоню, забегал в придорожные домики и расспрашивал про беглецов. Заранее подученные гонцами Фараманта обитатели домиков отвечали:

– Они все прошли здесь три часа назад… два часа назад… час назад…

Рвение преследователей возрастало, им казалось, что добыча уже близко. Но они пробегали миля за милей, а дорога впереди по-прежнему оставалась пустынной.

Полицейские и дуболомы окончательно рассвирепели, впереди них со свистом неслась туча камней, выпущенных из рогаток.

А потом случилось вот что: начальник полиции вырвался далеко вперед и ошалелые подчиненные, приняв своего начальника за беглеца, осыпали его таким увесистым градом из осколков кирпича, что переломали ему руки-ноги и отбили голову.

Подбежав к упавшему с криками торжества, полицейские и дуболомы вдруг остановились. Что делать дальше? Они не знали, а приказывать было некому.

Собрав обломки своего командира, отряд вернулся в столицу и один из полицейских доложил главному государственному распорядителю о том, что произошло. Руф Билан побледнел от ужаса. До того он еще надеялся, что беглецов поймают и тогда происшествие можно будет скрыть от короля. Теперь приходилось сознаваться, что пленники, которыми так дорожил Урфин Джюс, вырвались на свободу. Больше того: погиб начальник полиции, которого правитель ценил за усердие и ловкость.

Выслушав доклад, Урфин угрюмо промолвил:

– Не сомневаюсь, что это штучки проклятой девчонки, маленькой феи Элли. И беглецы скрылись?

– Бесследно, могущественный король Изумрудного…

– Короче! – рявкнул обозленный Джюс.

– Слушаюсь! Хуже всего то, что преследователей, как видно направили по ложному пути. Это был целый заговор.

Начальника полиции Урфин восстанавливать не стал, и повар Балуоль бросил его останки в плиту: они горели очень жарко.

Удостоверившись, что Элли освободила Дина Гиора и Фараманта, Чарли Блек повел порученную ему компанию вниз. Все старались как можно меньше шуметь. Железный Дровосек с трудом протиснулся сквозь узкую дыру в двери, а ослабевшего Страшилу протащили, окончательно помяв его кафтан. Лев встретил своих друзей после долгой разлуки с восторгом. Вид Страшилы, слабого, почти ослепшего и оглохшего, растрогал Льва до слез, но тратить время на излияния нежных чувств не приходилось – надо было спешить. Дровосек на всякий случай вооружился креп кой железной полосой, которую выломал из лестничных перил.

Приближаясь к окну в царство подземных рудокопов, Чарли Блек предупредил спутников об осторожности. Кто знает, может быть, страж, летающий на драконе, дожидается появления дерзких соглядатаев, чтобы пустить в них меткую стрелу. Но войдя на площадку, откуда он и Элли еще вчера увидели картину чужой и странной жизни, моряк ахнул от изумления: окно было наглухо заделано. Рудокопы так плотно вбили в него круглый кусок скалы, что не оставалось ни единой щелки.

Шестилапого в пещере не оказалось: то ли он отлеживался в лабиринте скалистых коридоров после вчерашнего боя, то ли здесь успели побывать железные рудокопы и поймали зверя.

А сколько еще других шестилапых могло таиться во мраке обширного подземелья?

Но теперь моряк не боялся встречи со зверем: Железный Дровосек живо расправился бы с ним. Чарли Блек опасался другого: не устроили бы рудокопы засады на их пути. Он только тогда вздохнул свободно, когда в рассвете раннего утра увидел Элли, Дина Гиора и Фараманта.

Прежде предпринимать что бы то ни было, следовало заняться Страшилой. С ним дело обстояло очень плохо. Одежда свергнутого правителя порвалась, из дырок лезла сопревшая, свалявшаяся солома. Черты лица почти изгладились и скверно было с мозгами: сырость подвала оказала на них вредное действие.

Элли принялась за дело. Она сняла со Страшилы голову и повесила сушить ее на высокой ветке, где обдувало ветерком и грело жарким солнышком. Она заштопала одежду Страшилы, выстирала в ручейке и развесила по кустам.

Когда все было готово, Элли набила кафтан, штаны и сапоги свежей соломой, которую Фарамант принес с соседнего поля, прикрепила голову с просохшими мозгами. Затем достала краски и кисточку, и принялась рисовать глаза. Глаза тотчас замигали и заулыбались…

– Все испортишь! – сердито закричала Элли.

– …иго, – прошептал Страшила. – …ай …рее …от!

Это означало: «Ничего, давай скорее рот!»

Наконец рот тоже был готов. Радостный Страшила пустился в пляс.

– Эй-гей-гей-го! Элли опять спасла меня! Я снова-снова с Элли! Эй-гей-гей-го! Я снова-снова…

Тут вдруг Страшила спохватился, что он теряет свое достоинство правителя, танцуя в присутствии подданных и боязливо взглянул на Дина Гиора и Фараманта. Но те деликатно отвернулись и сделали вид, что поглощены серьезным разговором. Страшила вздохнул с облегчением.

Общее веселье еще больше увеличилось, когда моряк Чарли преподнес Страшиле превосходную трость из красного дерева. Он успел сделать ее, пока Элли «лечила» Страшилу. Страшила оперся на трость, выпятил соломенную грудь и нежно заговорил

– Друзья мои! Страшила мудр по-прежнему, и вот вам доказательство: у меня в голове появились великие мысли! Для нашей борьбы с Урфином у нас нет оружия и сделать его могут только мигуны. Но мигуны живут в Фиолетовой стране, а Фиолетовая страна – не Изумрудная. И я полагаю так, что когда ты находишься в одной стране, в другой тебя в это время нет. Какой же из этого вывод? Мы должны отправиться в Фиолетовую страну!

Дружные аплодисменты были ответом на замечательную речь Страшилы. Лев одобрительно зарычал, а Тотошка громко залаял.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ПОБЕДА

НА ВОСТОК!

Энкин Флед, наместник страны мигунов, был толстый человечек, с рыжими жесткими волосами, торчавшими во все стороны, как мочалка. Он явился в страну со взводом фиолетовых солдат и капралом Эльведом и легко подчинил ее, потому что, хотя и мигуны славились как искусные кузнецы и слесаря, но воинственного духа у них было еще меньше, чем у жевунов.

Заняв Фиолетовый дворец, Энкин Флед тотчас выгнал из него всю прислугу, обитавшую там еще со времен Бастинды и оставил только кухарку Фрегозу. Она хорошо готовила, а наместник любил поесть.

В стране мигунов у Фледа обнаружилось непреодолимое пристрастие к оружию. Он не мог равнодушно пройти мимо какого-нибудь кинжала или шпаги. Поселившись в Фиолетовом дворце, наместник приказал населению сдать все мечи, кинжалы и ножи, вплоть до кухонных. Такой приказ Энкин Флед отдал еще и потому, что боялся восстания и хотел обезоружить народ.

Мечей у мигунов не оказалось, но среди сданного железного хлама наместник увидел два старинных кинжала чудесной работы блеск стали и удивительно тонкая резьба на рукоятках очаровали Энкина Фледа и он велел привести к себе мастеров.

– Откуда это? – спросил Флед, показывая кинжалы.

– Сохранились с давних времен, когда еще в нашей стране велись войны, – ответил старший из мастеров.

– А вы можете сделать такие кинжалы?

– Делали работы и потруднее, – сказал мастер. – Мы починяли нашего правителя, господина Дровосека, а у него очень сложный механизм. Только зачем вам кинжалы, мясо удобнее резать обыкновенным ножом.

Энкин Флед не терпел противоречий.

– Не рассуждать! – закричал он и затопал ногами и мигуны от испуга замигали быстрее обычного. – Сделать пять, нет, десять таких кинжалов и чтобы у всех резьба была разная. Сроку неделя. Если не успеете, ну, тогда узнаете, что значит иметь дело с Энкином Фледом!

Мастера забросили всякую работу и сделали кинжалы. Флед развесил их на стене большой дворцовой залы, на фоне ковра и зрелище ему очень понравилось. Но наместник решил, что оно будет более внушительным, если число кинжалов увеличить.

С тех пор мастерам не было покоя. Им пришлось делать кинжалы, мечи, сабли, шпаги… Наместник целые дни проводил в зале, размещая коллекцию оружия то так, то этак. Взяв в руки меч или кинжал, толстый коротконогий Флед фехтовал, воображая, что сражается с волшебником или страшным чудовищем. В действительности, он побоялся бы напасть даже на овцу и чувствовал себя в безопасности только под защитой свирепых дуболомов.

Элли и ее друзья направлялись на восток. Путь их пролегал по тем самым местам, где они в прошлом году совершали поход на Бастинду. Теперь они шли на нового врага, на Энкина Фледа с его дуболомами.

Армия освободителей пока состояла всего из двух бойцов: Железного Дровосека и смелого Льва. Но никто не посмел бы отрицать, что эти двое стоили многих и многих обыкновенных солдат, не наделенных такой храбростью и силой.

Итак, армия бодро продвигалась на восток, преодолевая каменистое плоскогорье, отделявшее Изумрудную страну от страны мигунов.

Железный Дровосек с удовольствием прислушивался, как у него в груди бьется при каждом шаге сердце, а Страшила решал в уме арифметические задачи, которые, по его просьбе, задавала ему Элли.

Наконец они пришли к тому месту, где кончалась дорога, пролагавшаяся Железным Дровосеком к Изумрудному городу. Здесь несколько месяцев назад нашла Дровосека Кагги-Карр, явившаяся вестницей от Страшилы и здесь валялся молот, брошенный Дровосеком, когда он поспешил на помощь к другу. Молот никому не был нужен, да его и не смог бы никто поднять, кроме Железного Дровосека.

Дровосек схватил молот, описал им круг над головой и со свистом рассек воздух.

Все ахнули и присели.

– Силенка еще есть, – добродушно молвил Дровосек.

– Пусть поберегутся дуболомы! – сердито сказал Страшила.

УЛЬТИМАТУМ

Здесь, где начиналась хорошая дорога к Фиолетовому дворцу, армия решила остановиться перед началом боевых действий.

Кагги-Карр хотела было послать в разведку хилого воробья, клевавшего поблизости зрелые зернышки травы, но не решилась доверить ему такое ответственное дело.

– Полечу сама, – сказала она. – Лично выясню, сколько войска прислал сюда Урфин Джюс.

Она собралась лететь, но произведенный Страшилой в фельдмаршалы Дин Гиор, задержал ее.

– Надо направить врагам вызов, – сказал он, расчесывая гребешком свою длинную бороду.

– Лучше напасть внезапно, – возразила Кагги-Карр. – Внезапность часто решает исход боя.

– Фельдмаршал прав, – вмешался Страшила. – Лучше вызвать неприятеля в поле, иначе он может запереться во дворце, а осада – не такое простое дело, я это знаю по опыту.

– А если Энкин Флед не выйдет сражаться в поле? – спросил начальник штаба Чарли Блек.

– Мы напишем такое письмо, что он выйдет, – заверил фельдмаршал. – Я знаю этого Фледа, он страшно самолюбивый человек.

И вот главнокомандующий и его помощники принялись составлять вызов. Они долго рассуждали и спорили, наконец письмо было написано на бумаге, которая нашлась у Чарли Блека и Кагги-Карр полетела с письмом в клюве.

Энкин Флед в сотый раз переустраивал свою коллекцию оружия, когда к нему вошла кухарка Фрегоза.

– Господин наместник, – сказала она. – Там к вам прела… парле… перлатурман!

– Кто? – заорал потревоженный Флед.

– Ну, я не знаю, – попятилась Фрегоза. – В общем, вас хотят видеть…

– Впустить! – приказал наместник и на всякий случай вооружился острым кинжалом.

Дверь открылась и в залу важно вошла ворона. Энкина Фледа одолел смех.

– Это ты и есть… тот перал… мантур?

– Прошу прощения, – строго ответила Кагги-Карр, взлетев на стол и опуская возле себя письмо. – Я к вам парламентером от главнокомандующего дина Гиора!

Слушая связную и ясную речь вороны, Энкин Флед остолбенел он так изумился, что начал даже обращаться к вороне на вы!

– Но вы… Послушайте, я ничего не понимаю! Какой главнокомандующий дин Гиор? Я знаю только армию моего повелителя, могущественного короля Урфина первого, а ею командует генерал Лан Пирот!

– Прочитайте этот ультиматум и вы все поймете! – холодно возразила Кагги-Карр и взлетела на шкаф, на всякий случай подальше от наместника.

Энкин Флед развернул бумагу, начал читать и побагровел. Бумага гласила:
УЛЬТИМАТУМ

главнокомандующий освободительной армией фельдмаршал Дин Гиор, настоящим предлагаем вам, Энкину Фледу, наместнику так называемого короля Урфина первого, разоружить ваших солдат и сдать без боя Фиолетовый дворец. В этом случае ваше наказание за измену родине ограничится лишь тем, что вы в течение десяти лет будете дробить камень и мостить дороги в стране мигунов.

Если вы не примете крайне выгодное для вас предложение, выходите сражаться в поле. И хотя мы можем выставить против ваших сил одного-единственного бойца, мы все же уверены в победе, так как боремся за свободу против вашего самозваного повелителя, так называемого короля Урфина.

За Страшилу мудрого и фельдмаршала Дина Гиора подписал Чарли Блек».

Прочитав послание, Энкин Флед долго и насмешливо хохотал.

– Армия! Из одного бойца! Один солдат и куча начальников! И они еще думают победить меня, наместника его величества, могущественного короля Урфина первого! Они имеют нахальство предлагать мне, Энкину Фледу, сдаться и пойти мостить дороги в стране мигунов! Ха-ха-ха! Эй вы, ламантерпер! Скажите пославшим вас, что я выйду сражаться в открытом поле и разобью их и возьму в плен и самих заставлю дробить камень!!!

Кагги-Карр только того и надо было. Она моментально покинула дворец, а наместник вызвал капрала Эльведа и приказал ему построить взвод к бою.

Железный Дровосек ждал врагов на обширной площадке в миле расстояния от Фиолетового дворца. Он стоял один, в свободной позе, опустив молот к ноге и казался не очень грозным противником. Элли с Тотошкой, Страшила, Чарли Блек, Дин Гиор и Фарамант стояли поодаль, мирной безоружной группой, только у моряка было наготове лассо.

Смелый Лев спрятался за камнем, его шерсть сливалась с желтым песком и его нельзя было разглядеть. Он был в засаде на случай какого-либо коварства со стороны Энкина Фледа.

Послышались звуки шагов.

«Топ-топ-топ!» – грохотали по твердой земле деревянные ноги дуболомов.

Солдаты увидели одинокого противника и их свирепые рожи загорелись торжеством, а глаза из пурпурового стекла кровожадно блестели. Перед взводом шагал рослый краснолицый капрал Эльвед, а сзади всех шел Энкин Флед, наместник, с мечем в одной руке и кинжалом в другой.

ОДИН ПРОТИВ ОДИННАДЦАТИ

Кухарка Фрегоза подслушивала разговор наместника с вороной и весть о том, что дуболомы Урфина Джюса будут сражаться с бойцом освободительной армии, мгновенно разнеслась по окрестностям. За громадными камнями, окружавшими площадку, попрятались мигуны и мигуньи, отовсюду выглядывали часто мигавшие глаза, с любовью глядевшие на Дровосека, их бывшего правителя.

Энкин Флед тоже узнал Железного Дровосека и по спине наместника пробежал холодок. Он знал силу Дровосека, но все-таки рассчитывал на победу. Во-первых, у Дровосека не было его топора, во-вторых, он был один против одиннадцати.

Противники сошлись. Эльвед приказал своим солдатам окружить Дровосека и поражать его дубинками, а сам остался позади. Началась ожесточенная битва. Дубинки ударяли о железное тело Дровосека и от них получались вмятины на спине, груди, руках. Но эти удары, хотя и опасные, не были смертельными для Дровосека. Зато удары его страшного молота дробили дубовые головы его противников, разбивали на куски их сосновые туловища. Только десять точных ударов нанес врагам Железный Дровосек и на месте взвода дуболомов лежала груда деревянного лома, годного только в печку варить суп.

Но последний солдат перед тем, как рухнуть на землю, нанес дубиной в грудь Дровосека такой сильный удар, что у него отлетела заплатка, сделанная Гудвином, когда тот вставлял Дровосеку сердце. Дровосек зашатался и видно было, как болтается внутри красное шелковое сердце. Прежде чем Железный Дровосек опомнился, к нему подкрался сзади капрал Эльвед, который уцелел, так как еще не вступил в битву. Краснолицый капрал подхватил с земли дубину и нанес ужасный удар в спину Дровосеку. Сердце сорвалось и вылетело на песок, спина Дровосека надломилась, он рухнул, успев только прошептать:

– Сердце, мое сердце!

Капрал Эльвед испустил торжествующий крик, которому вторили злобные вопли Энкина Фледа.

– Бей его! – кричал Флед. – Расправься со Страшилой! Убей фельдмаршала! Хватай девчонку, она – фея, она у них самая главная!

Страшила, Чарли Блек и остальные выступили вперед, защищая своими телами девочку. Из засады выскочил Лев, но он был слишком далеко от места боя. Кагги-Карр заметалась перед лицом краснолицего капрала, пытаясь остановить его – напрасно. Он несся, свирепый и страшный, размахивая тяжелой дубиной.

И в этот момент из-за большого камня стрелой вылетел маленький человек, лучший мастер страны мигунов и бросился под ноги Эльведу. Тот с разбегу шлепнулся и покатился по земле, но быстро вскочил и уже готов был опустить дубинку на голову самоотверженного мастера. Однако в этот момент свистнуло лассо, петля охватила руки Эльведа. Чарли Блек, Фарамант и Дин Гиор дернули аркан и краснолицый капрал тяжело свалился на песок. И тут из-за камней посыпались десятки мигунов и мигуний, до того лишь взволнованных свидетелей битвы. Они грудой навалились на капрала, отобрали оружие, связали его арканом. Другие набросились на Энкина Фледа, вырвали у него меч и кинжал, которыми он, впрочем и не пытался воспользоваться.

С владычеством Урфина Джюса в стране мигунов было покончено навсегда.

Над головами наместника и капрала поднялись тяжелые камни

– Не надо, – сказал Страшила. – Мы будем судить их.

А Энкин Флед, дрожащий, упал на колени.

– Там… в этом вашем ультиматуме… сказано… – запинаясь, бормотал он. – Если сдамся… десять лет… мостить дороги… Я сдаюсь… Сдаюсь!

– Презренный предатель! – сказал Дин Гиор. – Ты дважды изменник! Первый раз ты изменил своему народу, когда пошел на службу к тирану. А второй раз сегодня – когда после честной битвы замыслил подлое убийство безоружных людей. Я думаю, ты не отделаешься мощением дорог. Увести пленников.

И их увели.

Тем временем Элли со слезами на глазах хлопотала около безжизненного Дровосека. Она, впрочем, не впала в отчаянье, так как знала, что мигуны, искусные мастера, восстановили ее друга, когда он был еще в худшем состоянии. Она подобрала шелковое сердце, бережно сдула с него песок и спрятала до того момента, когда оно понадобится.

Чарли Блек склонился над Дровосеком.

– Клянусь людоедами Куру-Кусу и всеми их тремя тысячами триста тридцатью тремя богами, этот парень сражался как герой! Неужели с ним все покончено?

– Нет, что вы! – ответил Лестар, тот мастер, который бросился под ноги капралу. – Мы уже имеем опыт в починке господина правителя. Три дня работы и он будет как новенький.. Конечно, если не затеряны какие-нибудь части, – добавил он. Тогда ремонт потребует большего времени.

Ликующая толпа мигунов проводила до дворца свою фею спасительной воды. Дорогой они мигали так отчаянно, что из глаз у них покатились крупные слезы и они почти ничего не стал видеть. И при этом они похвалялись, что данную в честь феи клятву умываться трижды в день они соблюдают с величайшей добросовестностью, даже в тяжелые дни правления Энкина Фледа. Наверное это и помогло им избавиться от врагов!

ВОССТАНОВЛЕНИЕ ЖЕЛЕЗНОГО ДРОВОСЕКА

Добрая Фрегоза по-матерински приласкала Элли. Во дворце она повела ее в ванную комнату и вымыла в огромной ванне которой никогда не пользовалась ни Бастинда, смертельно боявшаяся воды, ни Железный Дровосек – по той же причине. Фрегоза выстирала запыленное платье девочки и ленточку бантика.

Тотошка тоже вымытый кухаркой, с расчесанной шелковистой шерсткой, пил из блюдца молоко, которого не пробовал после ухода из страны жевунов.

Элли рассказывала доброй женщине про свои приключения и Фрегоза слушала ее, удивляясь в душе тому, что фея спасительной воды походит на обыкновенную маленькую девочку и любит ласку, как все маленькие девочки.

– Вы, мигуны, добрый народ, вы очень дружно живете.

– Да, мы живем дружно, – согласилась Фрегоза. – Тем, кого выгнал наместник, люди даже хотели построить дома, но теперь они, конечно, вернутся сюда, где привыкли жить и снова станут ухаживать за нашим правителем. Хотя, – вздохнула кухарка, – господин правитель совсем не нуждается в уходе. Он не ест и не пьет, ему не надо стирать белье и он разве в кои-то веков попросит масла для масленки.

Следующие дни прошли в нетерпеливом ожидании, когда будет исправлен Железный Дровосек.

И вот настал счастливый момент, когда сияющий Железный Дровосек вновь предстал перед друзьями. Он действительно сиял, потому что мигуны опять отполировали его до невыносимого блеска. Дровосек опирался на огромный топор с золотым топорищем и у его пояса висела золотая масленка с лучшим очищенным маслом.

Мастера сделали ему новый золотой топор и золотую масленку по образцу старых. Больше того: они приготовили для Страшилы великолепную трость с золотым набалдашником, еще более роскошную, чем прошлогодняя, которую Страшила утопил во время наводнения, путешествуя к волшебнице Стелле. Страшиле было очень жаль расставаться с тростью из красного дерева, подарком Чарли Блека и он решил ходить, опираясь сразу на две трости. Но это было очень неудобно. Страшила то и дело спотыкался а иногда даже падал.

Выход подсказала Элли. Она посоветовала Страшиле ходить с тростями поочередно, один день с подарком моряка, другой – с подарком мигунов.

– Как я сам не додумался до такой простой вещи, – огорчился Страшила.

– У тебя просто не было времени, – утешила его Элли.

Тотошке мигуны выковали новый золотой ошейник.

Самые удивительные подарки получила Элли. Это были серебряные башмачки и золотая шапка, точь-в-точь такие же, какие были у девочки год назад, с той лишь маленькой разницей, что эти вещи были не волшебные. Но тут уж ничего нельзя было поделать – ведь мигуны не умели колдовать.

Элли была страшно рада этим подаркам и тотчас же надела и башмачки и шапку.

Известно, что добрые мигуны питали большое пристрастие к красивым и блестящим вещам. Они не позабыли одарить и своих новых знакомцев. Чарли Блеку они сделали золотую искусственную ногу вместо его уже изношенной деревяшки, Дину Гиору – золотую расческу для бороды и фельдмаршальский жезл с золотыми украшениями, а Фараманту преподнесли карандаш в золотой оправе и книжечку в золотом переплете для записей по снабжению армии. Кагги-Карр получила изящные золотые колечки на лапки.

Моряк отказался от золотой ноги: уж слишком тяжело было таскать ее, да и она быстро бы истерлась об камни: ведь золото мягкий металл. Взамен Чарли попросил сделать деревянную только покрепче. И тогда мастера выточили ему ногу из железного дерева, о которой сказали, что ей износа не будет.

Дин Гиор и Фарамант своими подарками остались очень довольны. Дин Гиор сказал, что ему для дополнения к высокому чину фельдмаршала только и не хватало жезла, а борода у него уже есть и при том такая, какой не отращивал ни один фельдмаршал на свете.

Страшила весело приплясывал вокруг воскрешенного Дровосека и пел:

– Эй-гей-гей-го! Железный Дровосек снова-снова-снова с нами! Эй-гей-гей-го!

Он не боялся уронить свой авторитет правителя, потому что мигуны были не его подданные.

Элли гладила блестящие плечи Дровосека.

Глядя на эту трогательную сцену, Лев прослезился и вытирая слезы кисточкой хвоста, промочил ее. Ему пришлось бежать на задний двор и сушить кисточку на солнышке.

Через несколько дней Элли, Чарли Блек и их друзья собрались на совет. Пригласили и нескольких мигунов. Надо было подумать, как быть дальше, как разгромить деревянную армию Урфина Джюса.

Мигуны, которые сняли со стены коллекцию Энкина Фледа, предлагали использовать холодное оружие – мечи, кинжалы, пики, сабли…

– Я думаю, эти вещи нам очень пригодятся, когда мы пойдем войной на Урфина! – сказал Дин Гиор, расчесывая бороду золотым гребешком.

– Да позволено мне будет высказать свое мнение, – скромно начал Лестар. – Мечи и кинжалы пригодны, когда между собой воюют настоящие люди. Какой прок, от того, что вы ткнете мечом в сосновое полено? Мне кажется, наиболее пригодным вооружением против армии Джюса будут топоры на длинных рукоятках и колотушки, которые я предложил бы сделать в виде железных шаров с шипами, насаженных на прочные древки. Для дубовых голов такое оружие будет очень опасным.

– Браво, браво!

Все члены совета выразили свое одобрение.

Страшила напряг свою умную голову и сказал:

– Дерево горит в огне. У Урфина Джюса солдаты деревянные. Значит, их можно сжигать.

Все были поражены мудростью Страшилы. Лестару поручили придумать приспособление, с помощью которого можно будет забрасывать огнем деревянных солдат. Это должна быть большая пушка, стреляющая огнем. Но как стрелять огнем – этого пока никто не знал.

ПОСЛЕДНИЕ СОЛДАТЫ УРФИНА ДЖЮСА

Пока Дин Гиор и Чарли Блек готовили мигунов к походу на самозваного короля Урфина первого, в Изумрудной стране тоже назревало восстание против него. Здесь, в городе и окрестностях беспрестанно патрулировали деревянные солдаты и полицейские, невозможно было открыто организовывать освободительную армию. Дело велось в тайне, собирались по ночам, где-нибудь в поле или в роще.

Узнав о том, что в стране появилась Элли, Урфин Джюс всю свою энергию употребил на выпуск новых деревянных солдат, более рослых и сильных, более свирепых чем прежние. Еще несколько солдат из прежних выпусков под руководством ефрейторов сделались столярами и работа в мастерской кипела круглые сутки.

Урфин Джюс теперь не гнался за внешней отделкой своих воинов. Он следил лишь за гибкостью сочленений, за тем, чтобы руки и ноги хорошо вращались на шарнирах и пальцы цепко держали оружие, а туловище могло представлять грубо отесанный чурбан, который даже не окрашивали за недостатком времени.

За собой Урфин оставил отделку лица, потому что его столяры при всем своем желании не могли придать им такого свирепого выражения, какое требовал король. А так как ежедневно выпускалось три-четыре солдата, не считая капралов, требовавших более тонкой работы, то Урфин Джюс изнемогал.

Ему удавалось спать ежедневно всего два-три часа, часто он засыпал у верстака и резец падал из его рук. Урфин почернел и высох, щеки ввалились и стали похожи на темные провалы глаза еще глубже ушли в орбиты под черными сросшимися бровями. Вид диктатора был и страшен и жалок и советники боязливо сторонились его, когда он ненадолго показывался и торопливо проходил по дворцовым залам.

Число деревянных солдат подходило к двумстам, когда случилась неожиданная и страшная вещь.

Перед Урфином Джюсом на полу его секретной мастерской лежал ровным строем новый деревянный взвод с капралом красного дерева на правом фланге. Привычным жестом Урфин засунул руку во флягу с живительным порошком… И внутри его все похолодело. На дне пустой фляги он нащупал лишь тонкий слой оставшегося порошка!

Вне себя от страха Урфин Джюс опрокинул флягу над верстаком: из фляги высыпалась порция, достаточная для оживления одного солдата, а фляга была последняя. Как безумный, Джюс колотил по дну фляги, стараясь выбить оттуда то, чего там не было. Он бросился к другим флягам, вытрясал их, но оттуда падали жалкие крупинки.

Все кончено! Урфин Джюс истратил волшебное вещество, дававшее ему власть над вещами и людьми и отныне в его распоряжении лишь та сила, которую он успел создать…

Увлеченный изготовлением все новых и новых взводов деревянных солдат, он черпал порошок горсть за горстью, и фляги безотказно снабжали его волшебным снадобьем. Урфину Джюсу стало представляться, что его запасы неисчерпаемы.

И вот пришла расплата за это заблуждение.

Но прошлого не воротишь. Урфин решил попробовать остатками порошка оживить десять солдат и капрала, последнее пополнение своей деревянной армии. Он аккуратно разделил снадобье на одиннадцать частей и посыпал им лежавшие фигуры.

Как и обычно, порошок с легким шипением задымился и всосался в дерево. Урфин ждал. Но прошло десять минут, пятнадцать… Дуболомы слабо зашевелились, слегка заворочали стеклянными глазами. Еще через десять минут капрал, которому, по обычаю, досталось немного больше порошка, попытался встать и не смог. Урфин помог ему, капрал с трудом поднялся и стоял, качаясь на ногах.

Маленькие порции порошка оказались бессильными вдохнуть достаточно жизни в рослые деревянные фигуры.

Через пятнадцать минут кое-как поднялись и солдаты. Урфин выстроил их; они стали неровным качающимся строем, хватаясь один за другого.

К двери мастерской солдаты шли полтора часа. Чтобы перейти дворцовый двор, им, наверное, пришлось бы потратить целые сутки.

Урфин Джюс не стал этого проверять. Вызвав ефрейтора, король распорядился, указывая на еле шевелившихся дуболомов:

– В печку!

Таков был конец последнего взвода деревянной армии Урфина Джюса!

ПОБЕДА

После бегства пленников прошло несколько недель. Быстроногие полицейские, посланные на разведку в Фиолетовую страну вернулись с тревожными известиями. Прокрадываясь по ночам, затаиваясь за камнями и в оврагах, подслушивая разговоры, они узнали, что на Урфина Джюса скоро выступит войско из нескольких сот мигунов под предводительством Страшилы, Железного Дровосека, длиннобородого солдата Дина Гиора и загадочного великана деревянная нога. Подготовка к походу идет вовсю. Готовится какое-то особенное оружие, мигуны учатся военному строю под руководством дина Гиора.

Урфин Джюс был настолько измучен беспокойством, что ему показалось невозможным откладывать решение своей судьбы. Он призвал к себе главного государственного распорядителя Руфа Билана и генерала Лана Пирота.

– Я решил повести мою армию в поход! – заявил он. – Пора показать этим мятежникам, кто правитель Волшебной страны!

Главный государственный распорядитель побледнел. Он первым расспрашивал разведчиков и знал о положении дел намного больше того, что счел нужным сообщить королю. Руф Билан понимал, что выступать навстречу неприятелю было очень опасно и осторожно начал:

– Могущественный король, повелитель.

– Без титулов.

– Слушаюсь! Противник очень силен и не лучше ли нам будет запереться стенах города…

– Жалкий трус! – взревел Лан Пирот, свирепо вращая глазами. – Моя храбрая армия разгромит любого врага!

– Молодец! – одобрил Урфин. – Учитесь храбрости у генерала, Руф Билан.

– Но я узнал, что у Дина Гиора…

– Ма-ал-чать! Как вы ко мне обращаетесь? Где мои титулы? Или я уж больше не король?!

Окончательно сбитый с толку, Руф Билан замолчал и выступление было решено.

Дуболомов наскоро почистили щетками от пыли, генерал сказал им краткое воинственное слово и армия в составе ста шестидесяти трех солдат, семнадцати капралов и палисандрового генерала тронулась на восток. Солдаты громко топали деревянными ногами по кирпичам дороги, размахивали дубинками и корчили свирепые гримасы. Урфин Джюс ехал сбоку колонны на спине верного медведя Топотуна.

Переночевали в поле. Солдаты и капралы простояли всю ночь в строю, тараща в темноту бессонные глаза. Урфин Джюс провел ночь очень плохо и проснулся совершенно разбитый. Его одолевали недобрые предчувствия, но отступать было уже поздно.

Встреча произошла на обширном поле Изумрудной страны, ограниченном с запада несколькими фермами. Еще издали Урфин Джюс увидал фиолетовую полосу, которая все росла и ширилась. Это было войско мигунов. Впереди шел, ковыляя, великан-деревянная нога, за ним девчонка, пугало, Железный Дровосек, маленький черный зверек и Лев, который свирепо бил себя по бокам хвостом с кисточкой на конце. Рядом с мигунами шагали длиннобородый солдат и страж ворот.

Урфину Джюсу стало не по себе. Ему захотелось, что-бы все что произошло с ним с той ночи, когда ураган принес в его огород семена неизвестного растения, оказалось дурным сном и чтобы он проснулся в своем мирном домике, с крыльца которого виднелись величавые снежные гор ы…

– Генерал, командуйте отступление! – закричал Урфин Джюс. – Мы запремся в Изумрудном городе, там с нашими силами можно долго выдерживать осаду!

– Направо, кругом! – скомандовал Лан Пирот и его команду повторили капралы.

Деревянное войско повернулось и… Урфина Джюса затрясла лихорадка. Из-за зеленых домиков и изгородей, сливаясь с зеленью трав и кустарников, выходили толпами восставшие жители Изумрудной страны.

Горожане и фермеры, вооруженные заступами, вилами, косами и просто кольями и жердями, выдернутыми из изгородей, лавиной заполняли поле. Отступать было некуда!

В это время передняя цепь мигунов расступилась и вперед выкатили огромную пушку, которую высверлили из толстого бревна умельцы-оружейники Лестара.

Дуболомы замерли от неожиданности. Генерал Лан Пирот разинул рот, но ничего сказать не успел.

Пушка начала дрожать, потом затряслась все сильнее и сильнее и наконец выстрелила, испустив громадный столб дыма. На головы дуболомов медленно понеслись в воздухе горящие тряпки и всякий мусор.

Оружейники Лестара с криками повалились на землю. Порох, составленный по рецепту Чарли Блека, оказался слишком сильным, пушка треснула после первого же выстрела. Впрочем, одного выстрела оказалось достаточно. Армия Урфина Джюса в ужасе бросилась в рассыпную. Сам генерал мчался быстрее всех, не разбирая дороги и прикрывая руками свою полированную голову: ведь он теперь знал, что такое огонь!

Мигуны воспользовались паникой противника и кинулись ловить бросивших оружие дуболомов. Каждого дуболома мигуны аккуратно связывали по рукам и ногам и складывали в поленницу. Урфин Джюс решил спасаться бегством.

– Топотун! Быстрее назад, в Изумрудный город! – крикнул он, но в эту минуту Чарли Блек бросил лассо и петля прочно захлестнула туловище бывшего короля.

Джюс кубарем покатился по земле, а Топотун, сразу потеряв воинственный пыл, стал на задние лапы и смиренно ждал, пока к нему подойдут мигуны.

Чарли приблизился к Урфину.

– Эх, приятель, сколько добра ты мог сделать со своим порошком! – сказал Блек.

Урфин злобно смотрел на него и молчал.

Мигуны и жители Изумрудной страны обнимались, поздравляли друг друга с победой, плясали, пели песни.

Завидев Страшилу, горожане и фермеры бросились к нему, схватили, подняли на руках высоко над толпой. Загремели приветственные возгласы:

– Да здравствует наш правитель, Страшила Мудрый! Слава правителю Изумрудного города!

И Страшила Мудрый, крепко держа в руке трость, гордо раскланивался во все стороны.

Он был в новом костюме, мигуны сделали ему новую широкополую шляпу с золотыми бубенчиками и правитель Изумрудного города предстал перед своими подданными в полном параде.

Так же горячо, как и Страшилу, чествовали Железного Дровосека. Все знали, что он по первому зову явился на помощь к другу и мужественно переносил с ним тяготы тюремного заключения, что он, не жалея себя, дрался с солдатами Энкина Фледа и освободил страну мигунов. И наконец, он был такой неотразимо блестящий в сверкающей воронке, со сверкающей золотой масленкой у пояса, со сверкающим золотым топором… Его попробовали тоже поднять, но это оказалось не под силу и Дровосек шел, улыбаясь и кланяясь, среди шумных обитателей Изумрудной страны, старавшихся протиснуться к нему поближе и хоть пальцем дотронуться до его блестящего тела.

Особенно восторженные толпы теснились вокруг Элли, сидевшей на спине Льва. Все знали, что эта девочка из-за высоких гор и великой пустыни – фея, которая во второй раз явилась в их страну и не одна, а с дядей Чарли, моряком. Жители Волшебной страны не знали кто такие моряки, потому что у них не было морей, но они составили о моряках лучшее мнение по тому единственному их представителю, который так самоотверженно боролся против коварного Урфина Джюса.

Людям все нравилось в Чарли Блеке: и его огромный рост, и загорелое лицо со смелыми, широко расставленными глазами, и добрая улыбка, и даже деревянная нога, вид которой привел их впрочем, к ошибочному убеждению, что моряки – это люди с одной деревянной ногой.

Элли и Чарли Блека, шедшего рядом с ней, забрасывали цветами, им жали руки, женщины обнимали и целовали Элли, ничуть не боясь смелого Льва.

Смелому Льву тоже досталась своя доля поздравлений и приветствий. Всем было известно, что он бросил свое лесное царство и по зову Элли совершил длинное путешествие в страну жевунов, а по дороге чудом спасся от страшных саблезубых тигров и он наравне с Элли и Чарли Блеком принимал большое участие в освобождении Страшилы и Железного Дровосека из тюремной башни. Крохотные девочки шли рядом со смелым Львом, вынимали из своих косичек ленточки и вплетали их в большую львиную гриву, так что она в свою очередь превратилась в тысячу косичек.

Народ чествовал Дина Гиора, Фараманта, Лестара. Вспоминали как Дин Гиор и Фарамант храбро защищали ворота Изумрудного города против дуболомов Урфина Джюса, как маленький Лестар бросился под ноги свирепому капралу Эльведу, спасая от смерти Элли и ее друзей…

Но едва ли не самые большие похвалы пришлось выслушать Кагги-Карр. Ведь это она в прошлом году подала Страшиле мысль добыть мозги, без чего Изумрудный город не имел бы такого удивительного единственного в мире правителя, набитого соломой. Это Кагги-Карр с великими опасностями совершила путешествие через горы и пустыню в никому неведомый Канзас за Элли и ее дядей, которые одни лишь могли сокрушить злодея Урфина Джюса.

Чествовали и Тотошку, потому что он совершил… Нет, он не совершил никаких подвигов, но он так любил свою маленькую хозяйку, так беззаветно готов был идти за нее на любые опасности, что, конечно, заслужил свою долю ласки и похвал. Его передавали из рук в руки, им восхищались, гладили его мягкую шерстку и умные черные глаза Тотошки горели торжеством.

Он ворчал про себя:

– Посмотрел бы на меня сейчас хвастунишка Гектор… Ручаюсь, ему никогда не дожить до таких почестей!

До вечера продолжалось народное гулянье, песни, пляски, игры. А вечером мигуны отправились на родину. Железный Дровосек не пошел с мигунами. Он решил провести с Элли то время которая она еще пробудет в Волшебной стране.

Горожане и фермеры Изумрудной страны переночевали на поле и утром веселой толпой двинулись обратно. Они вели обезоруженных деревянных солдат и полицейских.

Урфин Джюс шел один, его не окружала стража, наоборот, люди сторонились его и в этом кольце угрюмых лиц и ненавидящих взоров бывший диктатор чувствовал себя хуже, чем если бы его посадили в темницу.

Урфину не связали рук, ноги его были свободны, но куда он мог убежать в стране, где его ненавидел, казалось, каждый куст и каждый камень.

СНОВА ЗЕЛЕНЫЕ ОЧКИ

Подходя к Изумрудному городу, Чарли Блек, благодаря своему высокому росту, первым увидел у его ворот небольшую кучку людей в странных позах. Подойдя поближе, разглядели, что эти люди стоят на коленях, а потом узнали в них распорядителей и советников бывшего короля. Прослышав еще накануне о разгроме армии Урфина Джюса, они решили добровольной сдачей и покаянием облегчить свою участь.

Теперь предатели стояли на коленях, в старых разодранных одеждах, низко склонив непокрытые головы, посыпанные пылью. Но среди них не было самого подлого предателя, Руфа Билана, который первым изменил родному городу, впустив в него врага. Из расспросов выяснилось, что Руф Билан исчез еще вечером. Мальчики, игравшие у ворот, видели, как Билан пробежал по направлению к тюремной башне. Очевидно, он укрылся там.

Железный Дровосек, моряк Чарли и Лестар отправились туда в сопровождении толпы любопытных. На площадке и внутри башни бывшего королевского распорядителя не нашли. Но по клочкам одежды, зацепившимся за отверстие двери, стало ясно, что изменник протиснулся в дыру и скрылся подземным ходом, который стал ему известен после того, как он расследовал дело о бегстве Страшилы и Дровосека.

– Я догоню его, – сказал Железный Дровосек, стукнув рукояткой топора о землю.

– Я с тобой! – сказал Чарли Блек.

– И я! – сказал Лестар.

Но Дровосек отказался от помощи. Он пошел знакомым ходом, которым они убегали из башни после освобождения.

Пройдя длинным коридором, Дровосек вступил в пещеру шестилапого. Его железные шаги гулко зазвучали под скалистым сводом. И он, видевший в темноте, как и при свете, заметил, что впереди метнулась маленькая толстая фигурка.

Слепой, безрассудный страх гнал вперед Руфа Билана.

Дровосек, догоняя его, кричал:

– Вернись, безумный человек! Ты погибнешь там!

Но беглец свернул куда-то в сторону и исчез в лабиринтах узких каменных проходов. Дровосек искал его долго и безуспешно. Он пошел назад и с тех пор судьба Руфа Билана надолго осталась неизвестной.

Вместе с главным распорядителем дворец покинул филин Гуамоко. Он не ждал от победителей ничего хорошего для себя. В городе считали, что Гуамоко помогал Урфину Джюсу в его злых волшебствах, хотя в действительности Урфин за последние месяцы не обращался к филину за советами.

Сидя на плече Руфа Билана, Гуамоко брюзжал:

– Я всегда считал, что из этого человека не получится дельного злого волшебника. Откуда в тебе возьмется зло, если ты не поедаешь ежедневно мышей, пауков, пиявок? Гингема в этом отношении была образцовая колдунья. А Урфин просто пустоцвет…

Последовать за Биланом в тюремную башню Гуамоко отказался он поднялся с его плеча и тяжело взмахивая крыльями, полетел в соседний лес.

Там он поселился в дупле огромного дуба и потребовал от местных филинов и сов, чтобы они платили ему дань, иначе он, ученик Гингемы, нашлет на них неслыханные беды. Испуганные птицы повиновались и стали исправно приносить Гуамоко мышей и птичек, а он в часы хорошего настроения, собирал вокруг себя большую стаю слушателей и делился с ними богатыми воспоминаниями из своего колдовского прошлого.

Когда Железный Дровосек и остальные возвратились к воротам, их встретил всем, кроме Чарли Блека, знакомый, но забытый блеск огромных изумрудов. Мастера-ювелиры, стоя на длинных лестницах и свешиваясь сверху в люльках, вставляли в ворота и стены драгоценные камни извлеченные из кладовых дворца. Изумрудный город снова становился изумрудным!

Под аркой вошедших встретил страж ворот с зеленой сумочкой на боку.

– Прошу надеть зеленые очки! – строго сказал Фарамант, раскрывая сумочку, наполненную очками. – Без зеленых очков вход в Изумрудный город запрещается – таков приказ Гудвина великого и ужасного! Улетая к своему другу, великому волшебнику Солнце, Гудвин предупредил нас, что жители города никогда не должны снимать зеленых очков и что нарушение этого закона повлечет за собой великие бедствия. Закон был нарушен и великие бедствия постигли нас!

Все безропотно надели очки. Надел их и Чарли Блек, и все перед его глазами заискрилось, заиграло волшебными переливами самых разнообразных оттенков зеленой краски.

– Клянусь зубами дракона! – воскликнул восхищенный моряк. – Теперь я верю Элли, которая рассказывала мне, что Изумрудный город – самый красивый город на свете.

Железный Дровосек и его друзья прошли по прохладным улицам, наполненным ликующим народом и вышли на дворцовую площадь, где уже били сверкающие фонтаны.

Ров, окружавший дворец, был, как и в прежние времена, наполнен водой и мост был поднят. И как в былые времена, на стене стоял Дин Гиор и расчесывал золотой гребенкой свою золотистую роскошную бороду.

– Дин Гиор! – закричал Лестар. – Открой ворота!

Никакого ответа. Дин Гиор самозабвенно смотрелся в зеркальце и любовно расправлял пряди бороды.

– Дин Гиор! – закричали все пришедшие, а Железный Дровосек изо всей мочи заколотил топорищем по перилам оградки.

Дин Гиор ничего не слышал. Привлеченная шумом, из окна выпорхнула Кагги-Карр и крикнула в ухо фельдмаршалу:

– Очнись! Там внизу друзья!

Опомнившийся Дин Гиор взглянул вниз.

– А, это вы? – сказал он. – Я, кажется, немного отвлекся.

Теперь, когда армия Урфина Джюса была разбита и Изумрудному городу больше не угрожала опасность, длиннобородый солдат снова стал прежним рассеянным чудаком.

Мост опустился, ворота раскрылись и Железный Дровосек со своими спутниками вошел в тронную залу дворца, где когда-то Гудвин великий и ужасный предстал перед ними в образе многорукого, многоглазого чудовища.

Сейчас на троне важно сидел Страшила, возле него стояла Элли в серебряных башмачках и золотой шапке, лежали смелый Лев и Тотошка в блестящих золотых ошейниках, на спинке трона сидела Кагги-Карр.

По сторонам зала, пересмеиваясь и шушукаясь, толпились придворные – те, которые не пошли на службу к Урфину Джюсу. Они теперь страшно гордились и выставляли на вид свою преданность Страшиле Мудрому и ждали за это наград.

Страшила сошел с трона и сделал навстречу гостям пять шагов, что было воспринято придворными, как знак величайшей милости с его стороны.

А потом в залу были внесены длинные столы, установленные всевозможными напитками и кушаньями. Начался пир, веселый и радостный и продолжался он до самого вечера.

Жители ходили в нарядных костюмах и время владычества Урфина Джюса казалось им тяжелым сном.

Через несколько дней состоялся суд над Урфином Джюсом. Жители Изумрудной страны предлагали отправить его в рудники.

– Друзья! – сказал Чарли Блек. – А не лучше ли оставить этого человека просто наедине с собой самим?

– Правильно, – сказала Элли. – Это будет самым тяжелым наказанием для него, пусть он поживет среди тех людей, которых хотел подчинить себе, пусть все напоминает ему о его ужасных намерениях и делах.

– Элли, ты здорово сказала! – воскликнул Страшила. – Я с тобой согласен!

– И я! – сказал Железный Дровосек.

– И я! – сказал смелый Лев.

– И я! – добавил Тотошка.

Кагги-Карр хотела что-то возразить, но в это время жители Изумрудной страны так громогласно закричали: «Ура! Да здравствует Элли и ее друзья!» – что ей пришлось промолчать.

А Урфин Джюс, освобожденный стражей, пошел куда глаза глядят под свист и улюлюканье горожан и фермеров.

Теперь надо было решить, что делать с деревянными солдатами и полицейскими Урфина Джюса.

– Сжечь! – каркнула Кагги-Карр.

Страшила приложил палец ко лбу и попросил не мешать ему думать. Наступила всеобщая тишина.

После долгого размышления Страшила Мудрый сказал:

– Жечь мы их не будем, это не по-хозяйски. Надо сделать из дуболомов хороших работников на общую пользу. А дела у нас в стране много. Раз дуболомы деревянные, то они понимают больше всего толк в дереве. Так пусть они будут садовниками и лесниками! Уж они-то лучше всех будут ухаживать за деревьями! Хорошо бы еще вставить им мозги, да жаль – у них не пустые головы.

Страшила сказал длинную речь и втайне был ею доволен.

Речь была выслушана с величайшим вниманием.

Железный Дровосек сказал:

– Надо поставить деревянным солдатам новые добрые сердца!

– Но ведь у них и сердец-то нет! – возразил Страшила.

– Тогда уж я и не знаю, как с ними быть, – огорчился Дровосек.

Страшила снова попросил время на размышление. На этот раз он думал больше часа и так напряженно, что голова его страшно ощетинилась иголками и булавками. Толпа глядела на правителя с благоговейным ужасом.

И вот Страшила ударил себя по лбу.

– Я придумал! – воскликнул он и площадь радостно ахнула. – Раз у деревянных солдат нет ни мозгов, ни сердца, значит, у них весь характер в лице. Урфин Джюс не зря вырезал им такие зверские рожи. Стоит сделать им веселые, улыбающиеся лица, и они будут вести себя по-другому.

Предложение Страшилы показалось дельным. Во всяком случае стоило попробовать.

Опыт решили произвести над палисандровым генералом Ланом Пиротом с его привели и поставили перед судейским столом.

– Послушайте, генерал, – спросил его Страшила. – Вы признаете себя виновным за все те проступки, которые вы совершили?

– Нет, не признаю! – браво отчеканил генерал. – Я их совершал по приказу моего короля.

– А если вас отпустят и дадут вам солдат, что вы станете делать?

Генерал скорчил такую свирепую гримасу, что дети, стоявшие в толпе, испугались и заплакали, а Тотошка оглушительно гавкнул.

– Что я буду делать? – хрипло пробасил полководец. – Буду воевать, буду грабить – в этом вся моя жизнь!

– Увести его! – распорядился Страшила.

Генерала отвели в мастерскую дворца, где его уже ждал самый искусный резчик Изумрудного города. Работа продолжалась долго, часа три, но ни один человек не ушел с площади, всем было интересно знать, чем закончится этот удивительный опыт.

И вот с моста спустился веселый, улыбающийся человек, в котором узнали Лана Пирота только по палисандровым узорам на его голове.

Лан Пирот, пританцовывая, прошел через расступившуюся толпу и остановился перед столом судейской коллегии.

– Вы, кажется, желали меня видеть? – звонким приятным голосом спросил он.

– Да, – сказал Страшила. – Кто вы такой?

– Кто я?.. Да, в самом деле, кто же я? Честное слово, не знаю…

Сменив лицо, Лан Пирот сменил и характер и начисто позабыл свое прошлое.

– Вас зовут Лан Пирот! – сказал Страшила.

– Ну конечно, конечно, меня зовут Лан Пирот, как же я мог это позабыть!

– И вы учитель танцев! – сказала Элли, которой очень понравились новые изящные манеры Лана Пирота.

– Да, да, я – учитель танцев! Где мои ученики? Где мои ученицы? О, как я тороплюсь дать им первый урок!

И Лан Пирот, напевая и приплясывая, устремился с площади, а за ним гурьбой побежали веселые мальчишки и девчонки.

Когда страсти немного улеглись, толпа единогласно вынесла решение присвоить Страшиле следующий титул:

– Страшила Трижды Премудрый правитель Изумрудного города!

Быль, рассказанная дьячком ***ской церкви

Так вы хотите, чтобы я вам еще рассказал про деда? Пожалуй, почему же не потешить прибауткой? Эх, старина, старина! Что за радость, что за разгулье падет на сердце, когда услышишь про то, что давно-давно, и года ему и месяца нет, деялось на свете! А как еще впутается какой-нибудь родич, дед или прадед, — ну, тогда и рукой махни: чтоб мне поперхнулось за акафистом великомученице Варваре, если не чудится, что вот-вот сам все это делаешь, как будто залез в прадедовскую душу или прадедовская душа шалит в тебе… Нет, мне пуще всего наши дивчата и молодицы; покажись только на глаза им: «Фома Григорьевич! Фома Григорьевич! а нуте яку-небусь страховинну казачку! а нуте, нуте!.. — тара-та-та, та-та-та, и пойдут, и пойдут… Рассказать-то, конечно, не жаль, да загляните-ка, что делается с ними в постеле. Ведь я знаю, что каждая дрожит под одеялом, как будто бьет ее лихорадка, и рада бы с головою влезть в тулуп свой. Царапни горшком крыса, сама как-нибудь задень ногою кочергу — и боже упаси! и душа в пятках. А на другой день ничего не бывало, навязывается сызнова: расскажи ей страшную сказку, да и только. Что ж бы такое рассказать вам? Вдруг не взбредет на ум… Да, расскажу я вам, как ведьмы играли с покойным дедом в дурня ¹. Только заране прошу вас, господа, не сбивайте с толку; а то такой кисель выйдет, что совестно будет и в рот взять. Покойный дед, надобно вам сказать, был не из простых в свое время козаков. Знал и твердо-он-то, и словотитлу поставить. В праздник отхватает апостола, бывало, так, что теперь и попович иной спрячется. Ну, сами знаете, что в тогдашние времена если собрать со всего Батурина грамотеев, то нечего и шапки подставлять, — в одну горсть можно было всех уложить. Стало быть, и дивиться нечего, когда всякий встречный кланялся ему мало не в пояс.

Один раз задумалось вельможному гетьману послать зачем-то к царице грамоту. Тогдашний полковой писарь, — вот нелегкая его возьми, и прозвища не вспомню… Вискряк не Вискряк, Мотузочка не Мотузочка, Голопуцек не Голопуцек… знаю только, что как-то чудно начинается мудреное прозвище, — позвал к себе деда и сказал ему, что, вот, наряжает его сам гетьман гонцом с грамотою к царице. Дед не любил долго собираться: грамоту зашил в шапку; вывел коня; чмокнул жену и двух своих, как сам он называл, поросенков, из которых один был родной отец хоть бы и нашего брата; и поднял такую за собою пыль, как будто бы пятнадцать хлопцев задумали посереди улицы играть в кашу. На другой день еще петух не кричал в четвертый раз, дед уже был в Конотопе. На ту пору была там ярмарка: народу высыпало по улицам столько, что в глазах рябело. Но так как было рано, то все еще дремало, протянувшись на земле. Возле коровы лежал гуляка парубок с покрасневшим, как снегирь, носом; подоле храпела, сидя, перекупка, с кремнями, синькою, дробью и бубликами; под телегою лежал цыган; на возу с рыбой — чумак; на самой дороге раскинул ноги бородач москаль с поясами и рукавицами… ну, всякого сброду, как водится по ярмаркам. Дед приостановился, чтобы разглядеть хорошенько. Между тем в ятках начало мало-помалу шевелиться: жидовки стали побрякивать фляжками; дым покатило то там, то сям кольцами, и запах горячих сластен понесся по всему табору. Деду вспало на ум, что у него нет ни огнива, ни табаку наготове: вот и пошел таскаться по ярмарке. Не успел пройти двадцати шагов — навстречу запорожец. Гуляка, и по лицу видно! Красные, как жар, шаровары, синий жупан, яркий цветной пояс, при боку сабля и люлька с медною цепочкою по самые пяты — запорожец, да и только! Эх, народец! станет, вытянется, поведет рукою молодецкие усы, брякнет подковами и — пустится! Да ведь как пустится: ноги отплясывают, словно веретено в бабьих руках; что вихорь, дернет рукою по всем струнам бандуры и тут же, подпершися в боки, несется вприсядку; зальется песней — душа гуляет!.. Нет, прошло времечко: не увидать больше запорожцев! Да, так встретились. Слово за слово, долго ли до знакомства? Пошли калякать, калякать так, что дед совсем уже было позабыл про путь свой. Попойка завелась, как на свадьбе перед постом великим. Только, видно, наконец прискучило бить горшки и швырять в народ деньгами, да и ярмарке не век же стоять! Вот сговорились новые приятели, чтоб не разлучаться и путь держать вместе. Было давно под вечер, когда выехали они в поле. Солнце убралось на отдых; где-где горели вместо него красноватые полосы; по полю пестрели нивы, что праздничные плахты чернобровых молодиц. Нашего запорожца раздобар взял страшный. Дед и еще другой приплевшийся к ним гуляка подумали уже, не бес ли засел в него. Откуда что набиралось. Истории и присказки такие диковинные, что дед несколько раз хватался за бока и чуть не надсадил своего живота со смеху. Но в поле становилось, чем далее, тем сумрачнее; и вместе с тем становилась несвязнее и молодецкая молвь. Наконец рассказчик наш притих совсем и вздрагивал при малейшем шорохе.

— Ге-ге, земляк! да ты не на шутку принялся считать сов. Уж думаешь, как бы домой да на печь!

— Перед вами нечего таиться, — сказал он, вдруг оборотившись и неподвижно уставив на них глаза свои. — Знаете ли, что душа моя давно продана нечистому.

— Экая невидальщина! Кто на веку своем не знался с нечистым? Тут-то и нужно гулять, как говорится, на прах.

— Эх, хлопцы! гулял бы, да в ночь эту срок молодцу! Эй, братцы! — сказал он, хлопнув по рукам их, — эй, не выдайте! не поспите одной ночи, век не забуду вашей дружбы!

Почему ж не пособить человеку в таком горе? Дед объявил напрямик, что скорее даст он отрезать оселедец с собственной головы, чем допустит черта понюхать собачьей мордой своей христианской души.

Козаки наши ехали бы, может, и далее, если бы не обволокло всего неба ночью, словно черным рядном, и в поле не стало так же темно, как под овчинным тулупом. Издали только мерещился огонек, и кони, чуя близкое стойло, торопились, насторожа уши и вковавши очи во мрак. Огонек, казалось, несся навстречу, и перед козаками показался шинок, повалившийся на одну сторону, словно баба на пути с веселых крестин. В те поры шинки были не то, что теперь. Доброму человеку не только развернуться, приударить горлицы или гопака, прилечь даже негде было, когда в голову заберется хмель и ноги начнут писать покой-он-по. Двор был уставлен весь чумацкими возами; под поветками, в яслях, в сенях, иной свернувшись, другой развернувшись, храпели, как коты. Шинкарь один перед каганцом нарезывал рубцами на палочке, сколько кварт и осьмух высушили чумацкие головы. Дед, спросивши треть ведра на троих, отправился в сарай. Все трое легли рядом. Только не успел он повернуться, как видит, что его земляки спят уже мертвецким сном. Разбудивши приставшего к ним третьего козака, дед напомнил ему про данное товарищу обещание. Тот привстал, протер глаза и снова уснул. Нечего делать, пришлось одному караулить. Чтобы чем-нибудь разогнать сон, обсмотрел он возы все, проведал коней, закурил люльку, пришел назад и сел опять около своих. Все было тихо, так что, кажись, ни одна муха не пролетела. Вот и чудится ему, что из-за соседнего воза что-то серое выказывает роги… Тут глаза его начали смыкаться так, что принужден он был ежеминутно протирать кулаком и промывать оставшеюся водкой. Но как скоро немного прояснились они, все пропадало. Наконец, мало погодя, опять показывается из-под воза чудище… Дед вытаращил глаза сколько мог; но проклятая дремота все туманила перед ним; руки его окостенели; голова скатилась, и крепкий сон схватил его так, что он повалился словно убитый. Долго спал дед, и как припекло порядочно уже солнце его выбритую макушу, тогда только схватился он на ноги. Потянувшись раза два и почесав спину, заметил он, что возов стояло уже не так много, как с вечера. Чумаки, видно, потянулись еще до света. К своим — козак спит, а запорожца нет. Выспрашивать — никто знать не знает; одна только верхняя свитка лежала на том месте. Страх и раздумье взяло деда. Пошел посмотреть коней — ни своего, ни запорожского! Что бы это значило? Положим, запорожца взяла нечистая сила; кто же коней? Сообразя все, дед заключил, что, верно, черт приходил пешком, а как до пекла не близко, то и стянул его коня. Больно ему было крепко, что не сдержал козацкого слова. «Ну, думает, нечего делать, пойду пешком: авось попадется на дороге какой-нибудь барышник, едущий с ярмарки, как-нибудь уже куплю коня». Только хватился за шапку — и шапки нет. Всплеснул руками покойный дед, как вспомнил, что вчера еще поменялись они на время с запорожцем. Кому больше утащить, как не нечистому. Вот тебе и гетьманский гонец! Вот тебе и привез грамоту к царице! Тут дед принялся угощать черта такими прозвищами, что, думаю, ему не один раз чихалось тогда в пекле. Но бранью мало пособишь: а затылка сколько ни чесал дед, никак не мог ничего придумать. Что делать? Кинулся достать чужого ума: собрал всех бывших тогда в шинке добрых людей, чумаков и просто заезжих, и рассказал, что так и так, такое-то приключилось горе. Чумаки долго думали, подперши батогами подбородки свои, крутили головами и сказали, что не слышали такого дива на крещеном свете, чтобы гетьманскую грамоту утащил черт. Другие же прибавили, что когда черт да москаль украдут что-нибудь, то поминай как и звали. Один только шинкарь сидел молча в углу. Дед и подступил к нему. Уж когда молчит человек. то, верно, зашиб много умом. Только шинкарь не так-то был щедр на слова; и если бы дед не полез в карман за пятью злотыми, то простоял бы перед ним даром.

— Я научу тебя, как найти грамоту, — сказал он, отводя его в сторону. У деда и на сердце отлегло. — Я вижу уже по глазам, что ты козак — не баба. Смотри же! близко шинка будет поворот направо в лес. Только станет в поле примеркать, чтобы ты был уже наготове. В лесу живут цыганы и выходят из нор своих ковать железо в такую ночь, в какую одни ведьмы ездят на кочергах своих. Чем они промышляют на самом деле, знать тебе нечего. Много будет стуку по лесу, только ты не иди в те стороны, откуда заслышишь стук; а будет перед тобою малая дорожка, мимо обожженного дерева, дорожкою этою иди, иди, иди… Станет тебя терновник царапать, густой орешник заслонять дорогу — ты все иди; и как придешь к небольшой речке, тогда только можешь остановиться. Там и увидишь кого нужно; да не позабудь набрать в карманы того, для чего и карманы сделаны… Ты понимаешь, это добро и дьяволы и люди любят. — Сказавши это, шинкарь ушел в свою конуру и не хотел больше говорить ни слова.

Покойный дед был человек не то чтобы из трусливого десятка; бывало, встретит волка, так и хватает прямо за хвост; пройдет с кулаками промеж козаками — все, как груши, повалятся на землю. Однако ж что-то подирало его по коже, когда вступил он в такую глухую ночь в лес. Хоть бы звездочка на небе. Темно и глухо, как в винном подвале; только слышно было, что далеко-далеко вверху, над головою, холодный ветер гулял по верхушкам дерев, и деревья, что охмелевшие козацкие головы, разгульно покачивались, шепоча листьями пьяную молвь. Как вот завеяло таким холодом, что дед вспомнил и про овчинный тулуп свой, и вдруг словно сто молотов застучало по лесу таким стуком, что у него зазвенело в голове. И, будто зарницею, осветило на минуту весь лес. Дед тотчас увидел дорожку, пробиравшуюся промеж мелкого кустарника. Вот и обожженное дерево, и кусты терновника! Так, все так, как было ему говорено; нет, не обманул шинкарь. Однако ж не совсем весело было продираться через колючие кусты; еще отроду не видывал он, чтобы проклятые шипы и сучья так больно царапались: почти на каждом шагу забирало его вскрикнуть. Мало-помалу выбрался он на просторное место, и, сколько мог заметить, деревья редели и становились, чем далее, такие широкие, какие дед не видывал и по ту сторону Польши. Глядь, между деревьями мелькнула и речка, черная, словно вороненая сталь. Долго стоял дед у берега, посматривая на все стороны. На другом берегу горит огонь и, кажется, вот-вот готовится погаснуть, и снова отсвечивается в речке, вздрагивавшей, как польский шляхтич в козачьих лапах. Вот и мостик! «Ну, тут одна только чертовская таратайка разве проедет». Дед, однако ж, ступил смело и, скорее, чем бы иной успел достать рожок понюхать табаку, был уже на другом берегу. Теперь только разглядел он, что возле огня сидели люди, и такие смазливые рожи, что в другое время бог знает чего бы не дал, лишь бы ускользнуть от этого знакомства. Но теперь, нечего делать, нужно было завязаться. Вот дед и отвесил им поклон мало не в пояс: «Помогай бог вам, добрые люди!» Хоть бы один кивнул головой; сидят да молчат, да что-то сыплют в огонь. Видя одно место незанятым, дед без всяких околичностей сел и сам. Смазливые рожи — ничего; ничего и дед. Долго сидели молча. Деду уже и прискучило; давай шарить в кармане, вынул люльку, посмотрел вокруг — ни один не глядит на него. «Уже, добродейство, будьте ласковы: как бы так, чтобы, примерно сказать, того… (дед живал в свете немало, знал уже, как подпускать турусы, и при случае, пожалуй, и пред царем не ударил бы лицом в грязь), чтобы, примерно сказать, и себя не забыть, да и вас не обидеть, — люлька-то у меня есть, да того, чем бы зажечь ее, черт-ма» ². И на эту речь хоть бы слово; только одна рожа сунула горячую головню прямехонько деду в лоб так, что если бы он немного не посторонился, то, статься может, распрощался бы навеки с одним глазом. Видя, наконец, что время даром проходит, решился — будет ли слушать нечистое племя или нет — рассказать дело. Рожи и уши наставили, и лапы протянули. Дед догадался: забрал в горсть все бывшие с ним деньги и кинул, словно собакам, им в середину. Как только кинул он деньги, все перед ним перемешалось, земля задрожала, и, как уже, — он и сам рассказать не умел, — попал чуть ли не в самое пекло. «Батюшки мои!» — ахнул дед, разглядевши хорошенько: что за чудища! рожи на роже, как говорится, не видно. Ведьм такая гибель, как случается иногда на рождество выпадет снегу: разряжены, размазаны, словно панночки на ярмарке. И все, сколько ни было их там, как хмельные, отплясывали какого-то чертовского тропака. Пыль подняли боже упаси какую! Дрожь бы проняла крещеного человека при одном виде, как высоко скакало бесовское племя. На деда, несмотря на весь страх, смех напал, когда увидел, как черти с собачьими мордами, на немецких ножках, вертя хвостами, увивались около ведьм, будто парни около красных девушек; а музыканты тузили себя в щеки кулаками, словно в бубны, и свистали носами, как в валторны. Только завидели деда — и турнули к нему ордою. Свиные, собачьи, козлиные, дрофиные, лошадиные рыла — все повытягивались и вот так и лезут целоваться. Плюнул дед, такая мерзость напала! Наконец схватили его и посадили за стол длиною, может, с дорогу от Конотопа до Батурина. «Ну, это еще не совсем худо, — подумал дед, завидевши на столе свинину, колбасы, крошеный с капустой лук и много всяких сластей, — видно, дьявольская сволочь не держит постов». Дед таки, не мешает вам знать, не упускал при случае перехватить того-сего на зубы. Едал, покойник, аппетитно; и потому, не пускаясь в рассказы, придвинул к себе миску с нарезанным салом и окорок ветчины, взял вилку, мало чем поменьше тех вил, которыми мужик берет сено, захватил ею самый увесистый кусок, подставил корку хлеба и — глядь, и отправил в чужой рот. Вот-вот, возле самых ушей, и слышно даже, как чья-то морда жует и щелкает зубами на весь стол. Дед ничего; схватил другой кусок и вот, кажись, и по губам зацепил, только опять не в свое горло. В третий раз — снова мимо. Взбеленился дед; позабыл и страх, и в чьих лапах находится он. Прискочил к ведьмам:

— Что вы, Иродово племя, задумали смеяться, что ли, надо мною? Если не отдадите сей же час моей козацкой шапки, то будь я католик, когда не переворочу свиных рыл ваших на затылок!

Не успел он докончить последних слов, как все чудища выскалили зубы и подняли такой смех, что у деда на душе захолонуло.

— Ладно! — провизжала одна из ведьм, которую дед почел за старшую над всеми потому, что личина у ней была чуть ли не красивее всех. — Шапку отдадим тебе, только не прежде, пока сыграешь с нами три раза в дурня!

Что прикажешь делать? Козаку сесть с бабами в дурня! Дед отпираться, отпираться, наконец сел. Принесли карты, замасленные, какими только у нас поповны гадают про женихов.

— Слушай же! — залаяла ведьма в другой раз, — если хоть раз выиграешь — твоя шапка; когда же все три раза останешься дурнем, то не прогневайся — не только шапки, может, и света более не увидишь!

— Сдавай, сдавай, хрычовка! что будет, то будет.

Вот и карты розданы. Взял дед свои в руки — смотреть не хочется, такая дрянь: хоть бы на смех один козырь. Из масти десятка самая старшая, пар даже нет; а ведьма все подваливает пятериками. Пришлось остаться дурнем! Только что дед успел остаться дурнем, как со всех сторон заржали, залаяли, захрюкали морды: «Дурень! Дурень! Дурень!»

— Чтоб вы перелопались, дьявольское племя! — закричал дед, затыкая пальцами себе уши.

«Ну, думает, ведьма подтасовала; теперь я сам буду сдавать». Сдал. Засветил козыря. Поглядел на карты: масть хоть куда, козыри есть. И сначала дело шло как нельзя лучше; только ведьма — пятерик с королями! У деда на руках одни козыри; не думая, не гадая долго, хвать королей по усам всех козырями.

— Ге-ге! да это не по-козацки! А чем ты кроешь, земляк?

— Как чем? козырями!

— Может быть, по-вашему, это и козыри, только, по-нашему, нет!

Глядь — в самом деле простая масть. Что за дьявольщина! Пришлось в другой раз быть дурнем, и чертанье пошло снова драть горло: «Дурень, дурень!» — так, что стол дрожал и карты прыгали по столу. Дед разгорячился; сдал в последний раз. Опять идет ладно. Ведьма опять пятерик; дед покрыл и набрал из колоды полную руку козырей.

— Козырь! — вскричал он, ударив по столу картою так, что ее свернуло коробом; та, не говоря ни слова, покрыла восьмеркою масти.

— А чем ты, старый дьявол, бьешь!

Ведьма подняла карту: под нею была простая шестерка.

— Вишь, бесовское обморачиванье! — сказал дед и с досады хватил кулаком что силы по столу.

К счастью еще, что у ведьмы была плохая масть; у деда, как нарочно, на ту пору пары. Стал набирать карты из колоды, только мочи нет: дрянь такая лезет, что дед и руки опустил. В колоде ни одной карты. Пошел уже так, не глядя, простою шестеркою; ведьма приняла. «Вот тебе на! это что? Э-э, верно, что-нибудь да не так!» Вот дед карты потихоньку под стол — и перекрестил: глядь — у него на руках туз, король, валет козырей; а он вместо шестерки спустил кралю.

— Ну, дурень же я был! Король козырей! Что! приняла? а? Кошачье отродье!.. А туза не хочешь? Туз! валет!..

Гром пошел по пеклу, на ведьму напали корчи, и откуда не возьмись шапка — бух деду прямехонько в лицо.

— Нет, этого мало! — закричал дед, прихрабрившись и надев шапку. — Если сейчас не станет передо мною молодецкий конь мой, то вот убей меня гром на этом самом нечистом месте, когда я не перекрещу святым крестом всех вас! — и уже было и руку поднял, как вдруг загремели перед ним конские кости.

— Вот тебе конь твой!

Заплакал бедняга, глядя на них, как дитя неразумное. Жаль старого товарища!

— Дайте ж мне какого-нибудь коня, выбраться из гнезда вашего!

Черт хлопнул арапником — конь, как огонь, взвился под ним, и дед, что птица, вынесся наверх

Страх, однако ж, напал на него посреди дороги, когда конь, не слушаясь ни крику, ни поводов, скакал через провалы и болота. В какие местах он не был, так дрожь забирала при одних рассказах. Глянул как-то себе под ноги — и пуще перепугался: пропасть! крутизна страшная! А сатанинскому животному и нужды нет: прямо через нее. Дед держаться: не тут-то было. Через пни, через кочки полетел стремглав в провал и так хватился на дне его о землю, что, кажись, и дух вышибло. По крайней мере, что деялось с ним в то время, ничего не помнил; и как очнулся немного и осмотрелся, то уже рассвело совсем; перед ним мелькали знакомые места, и он лежал на крыше своей же хаты.

Перекрестился дед, когда слез долой. Экая чертовщина! что за пропасть, какие с человеком чудеса делаются! Глядь на руки — все в крови; посмотрел в стоявшую торчмя бочку с водою — и лицо также. Обмывшись хорошенько, чтобы не испугать детей, входит он потихоньку в хату; смотрит: дети пятятся к нему задом и в испуге указывают ему пальцами, говоря: «Дывысь, дывысь, маты, мов дурна, скаче!» ³ И в самом деле, баба сидит, заснувши перед гребнем, держит в руках веретено и, сонная, подпрыгивает на лавке. Дед, взявши за руку потихоньку, разбудил ее: «Здравствуй, жена! здорова ли ты?» Та долго смотрела, выпуча глаза, и, наконец, уже узнала деда и рассказала, как ей снилось, что печь ездила по хате, выгоняя вон лопатою горшки, лоханки, и черт знает что еще такое. «Ну, — говорит дед, — тебе во сне, мне наяву. Нужно, вижу, будет освятить нашу хату; мне же теперь мешкать нечего». Сказавши это и отдохнувши немного, дед достал коня и уже не останавливался ни днем, ни ночью, пока не доехал до места и не отдал грамоты самой царице. Там нагляделся дед таких див, что стало ему надолго после того рассказывать: как повели его в палаты, такие высокие, что если бы хат десять поставить одну на другую, — и тогда, может быть, не достало бы. Как заглянул он в одну комнату — нет; в другую — нет; в третью — еще нет; в четвертой даже нет; да в пятой уже, глядь — сидит сама, в золотой короне, в серой новехонькой свитке, в красных сапогах, и золотые галушки ест. Как велела ему насыпать целую шапку синицами, как… всего и вспомнить нельзя. Об возне своей с чертями дед и думать позабыл, и если случалось, что кто-нибудь и напоминал об этом, то дед молчал, как будто не до него и дело шло, и великого стоило труда упросить его пересказать все, как было. И, видно, уже в наказание, что не спохватился тотчас после того освятить хату, бабе ровно через каждый год, и именно в то самое время, делалось такое диво, что танцуется, бывало, да и только. За что ни примется, ноги затевают свое, и вот так и дергает пуститься вприсядку.

Примечания:

¹ То есть в дурачки. (Прим. Н.В. Гоголя.)

² Не имеется. (Прим. Н.В. Гоголя.)

³ Смотри, смотри, мать, как сумасшедшая, скачет! (Прим. Н.В. Гоголя.)

Этого никогда не было, хотя могло бы и быть, но если бы это на самом деле было, то… Одним словом, по главной улице большого города шёл маленький мальчик, вернее, он не шёл, а его тянули и тащили за руку, а он упирался, топал ногами, падал на коленки, рыдал в три ручья и вопил не своим голосом:

— Хочу ещё мороженого!

— Больше не куплю! — спокойным голосом повторяла его мама, крепко держа Малыша за руку. — Больше не куплю!

А Малыш продолжал вопить на всю улицу:

— Хочу ещё! Хочу ещё!

Так они дошли до своего дома, поднялись на верхний этаж и вошли в квартиру. Здесь мама провела Малыша в маленькую комнату, поставила носом в угол и строго сказала:

— Будешь так стоять, пока я тебя не прощу!

— А что мне делать? — спросил Малыш, перестав реветь.

— Думать!

— А о чем?

— О том, что ты ужасный ребёнок! — ответила мама и вышла из комнаты, заперев дверь на ключ.

Ужасный ребёнок стал думать. Сначала он подумал о том, что шоколадное мороженое вкуснее фруктового, а потом он подумал и решил, что если сначала съесть фруктовое и сразу заесть его шоколадным, то во рту останется вкус шоколада, а в животе будут две порции мороженого… Собственно говоря, как раз из-за этого между ним и мамой разыгралась на улице такая безобразная сцена. Он понял, что сцена была безобразной, потому что сквозь слезы видел, как оборачивались прохожие, глядели им вслед, качали головами и тоже говорили:

— Какой ужасный ребёнок!..

И еще Малыш стал думать о том, как плохо быть маленьким и что надо обязательно постараться как можно скорее вырасти и стать большим, потому что большим всё можно, а маленьким ничего нельзя. Но не успел он об этом подумать, как услышал за своей спиной стук в оконное стекло.

Мальчик не сразу обернулся. Только тогда, когда стук повторился, он осторожно повернул голову. Честно говоря, он подумал, что это постучал клювом знакомый голубь, которого он иногда кормил хлебными крошками. Но каково же было сто удивление, когда он увидел за окном не голубя, а настоящего Бумажного Змея. Тот за что-то зацепился и теперь бился на ветру об оконную раму.

Мальчик подошёл к окну, распахнул его и помог Змею отцепиться. Это был необычайно большой и красивый Бумажный Змей. Он был собран из прочных деревянных планок и со всех своих четырёх боков обтянут плотной провощённой бумагой. У него были нарисованы круглые синие глаза с коричневыми ресницами, фиолетовый нос и оранжевый рот. Но главным его украшением был длиннющий хвост.

— Спасибо тебе, Малыш! — неожиданно произнёс Бумажный Змей, почувствовав себя на свободе. — Как тебя зовут?

— Меня зовут Ужасный ребёнок!

— А ты почему сидишь дома?

— Меня наказали.

— Что же ты натворил?

— Это долго рассказывать. А наказала меня мама.

— Вечная история! — сочувственно произнёс Бумажный Змей. — Я в своей жизни ещё не встречал маленьких детей, которых бы кто-нибудь не наказывал. Впрочем, я знаю одно место, где с этим покончено. Я как раз сегодня собрался было туда лететь, да случайно зацепился хвостом за эту противную водосточную трубу.

— Возьми меня с собой! — попросил Малыш.

— Почему бы тебя и не захватить? Вдвоём нам, пожалуй, будет веселей! Цепляйся за мой хвост, держись за него покрепче и постарайся не смотреть вниз, чтобы не закружилась голова!

Недолго думая, мальчик схватился обеими руками за хвост Бумажного Змея, оттолкнулся обеими ногами от подоконника и через мгновение уже летел над крышей своего дома, а потом над целым городом и над его, окраинами, а потом над полями и над лесами, реками и озёрами, — и с высоты он смело смотрел вниз, на землю, и у него, честное слово, совсем не кружилась голова…

* * *

Часы на городской башне пробили полночь.

Папа, мама, дедушка и бабушка стояли в комнате и молча смотрели на спящих близнецов — Репку и Турнепку. Сладко посапывая, они крепко спали в своих кроватках и улыбались во сне.

— Смотрите! — недовольным шёпотом сказал папа. — Они ещё улыбаются! Наверное, им снится та банка с вареньем, которую они без спроса съели на прошлой неделе…

— Или тюбик с ультрамарином, которым они выкрасили бедного кота! проворчал дедушка. Он был художником и очень не любил, когда дети трогали его краски.

— Пора! — решительно сказал папа. — Нас не будут ждать!

Мама подошла к кроваткам и наклонилась над Репкой, чтобы поцеловать его в лоб.

— Не надо! — тихо сказал папа. — Он может проснуться, и тогда нам никуда не уйти.

Бабушка подошла к кроватке внучки и поправила одеяло. При этом она незаметно смахнула слезинку, катившуюся по щеке.

— На этот раз мы должны проявить характер… — прошептал дедушка, взял в одну руку большую дорожную сумку, а в другую — ящик со своими кистями и красками и направился к двери.

— Пошли, пошли! — торопливо сказал папа и взвалил на плечи тяжёлый рюкзак, набитый всякой всячиной.

Мама набросила на руку два клетчатых пледа, бабушка взяла плетёную корзиночку с вязаньем, с которой она никогда не расставалась, и все четверо на цыпочках вышли из комнаты, плотно притворив за собой дверь.

… Город спал. Точнее говоря, в городе спали только дети. Раскинувшись или свернувшись калачиком на своих кроватях и кроватках, они спали глубоким сном младенцев — досыта набегавшиеся за день, наплакавшиеся от детских обид, наказанные родителями за капризы и непослушание, за плохие отметки в дневниках, за помятые клумбы и разбитые мячами оконные стёкла, за испорченные вещи и за прочие шалости, — веснушчатые стёпки-растрёпки, похожие на рыжих дьяволят, и белокурые алёнушки, напоминающие ангелят, — с царапинами и ссадинами на худых коленках, потерявшие в драке свой последний молочный зуб, прижимающие во сне к груди игрушечные пистолеты и кукол. Дети как дети… И во сне они смеялись и плакали, потому что одним снились добрые, весёлые цветные сны, а другим — сны тревожные и печальные, в зависимости от того, как они провели день. Но ни одному из них так и не приснилось, что в это позднее ночное время со всех концов города по широким улицам, по узким переулкам и кривым, бесфонарным переулочкам в сторону городской площади вереницей тянулись их папы и мамы, бабушки и дедушки…

На городской площади имени Отважного Путешественника к двенадцати часам ночи собралось всё взрослоенаселение города. Сюда пришли те, кто ещё вчера выпекал в булочных пышные крендели и сдобные булочки с маком и изюмом, кто продавал на улицах и в кондитерских разноцветные шарики мороженого, кто делал детям прививки, пломбировал зубы, испорченные сладостями, и лечил от постоянного насморка. Явились без опоздания строгие учителя, которые красными карандашами ставили ученикам в дневниках жирные двойки за подсказку на уроке, и душистые парикмахеры, которые стригли детей так, как им подсказывали мамы.

Пришли портные и сапожники, почтальоны и водопроводчики, водители всех видов городского транспорта, продавцы всех магазинов, все сторожа и все дворники. Пришли, оставив дома своих спящих детей.

Папа, мама, бабушка и дедушка Репки и Турнепки появились на площади в тот момент, когда самый многодетный отец города, худой, как палка, доктор Ухогорлонос, взобравшись на пьедестал исторического памятника и обхватив одной рукой бронзовую ногу Отважного Путешественника, обращался к собравшимся с речью. От волнения голос его прерывался, и он то и дело подносил к глазам носовой платок.

— Всем нам тяжело, но мы должны найти в себе силы и выполнить наше решение, раз уж мы его с вами приняли! — говорил доктор. — Пусть наши дорогие, но грубые и ленивые, капризные и упрямые дети проснутся без нас! У меня тринадцать детей, — продолжал он. — Я не вижу никакой благодарности, я только слышу от них: «Хочу!», «Не хочу!», «А я буду!», «А я не буду!» Я устал с ними бороться и воевать! Все мы находимся в одном положении — мы потеряли терпение. У нас есть только один выход: сдать город детям. Нашим ужасным детям! Не будем им мешать. Пусть живут как хотят и делают что хотят! А там посмотрим… Спасибо за внимание!

Глотая слезы и мужественно сдерживая рыдания, доктор слез с пьедестала и затерялся в толпе. Женщины всхлипывали. По лицам многих мужчин было заметно, что им тоже нелегко.

Часы на городской башне пробили два часа ночи, когда в городе не осталось ни одного взрослого человека…

* * *

Первым проснулся Репка. Он протёр глаза и увидел, что Турнепка ещё спит. Тогда он одним рывком сорвал с неё одеяло, потянул за голую ножку, ущипнул за пятку и показал ей язык.

— Нас никто не разбудил, я сам проснулся! — сказал Репка сестре. Вставай! А не то мы можем опоздать в школу.

— Разве сегодня не воскресенье? — спросила Турнепка и сладко зевнула.

— Воскресенье было вчера. Сегодня, к сожалению, обыкновенный понедельник.

— Вот если бы всегда было: воскресенье, воскресенье, воскресенье… Так нет, придумали: понедельник, вторник… — сказала Турнепка, грустно вздохнула, потянулась и стала лениво одеваться.

Ни папы, ни мамы, ни бабушки, ни дедушки дома не было. Сначала дети подумали, что папа ушёл уже на работу, а мама спустилась в булочную за хлебом. Но куда могли деться бабушка и дедушка? Они никогда так рано не вставали!

— И почему никто нас не разбудил? — встревожился Репка. «И почему нам не приготовили завтрак?» — подумала Турнепка.

И тут вдруг дети увидели на кухонном столике большой лист бумаги, на котором твёрдым папиным почеркомбыло написано:

Дети! Когда вы будете читать это письмо, мы будем уже далеко. Не ищите нас. Мы решили оставить вас одних. Больше вам никто не будет делать замечаний, от вас ничего не будут требовать. Мы устали от вашего непослушания.

Папа.

А ниже тоненьким маминым почерком было приписано:

Будьте осторожны с газом и водой — закрывайте краны! Не залезайте с ногами на подоконник. Еда в холодильнике.

Ваша мама.

А ещё ниже печатными буковками была сделана маленькая приписка от бабушки и дедушки:

ВСЕ-ТАКИ ПОЛИВАЙТЕ ЦВЕТЫ В НАШЕЙ КОМНАТЕ.

Репка прочитал записку вслух, почесал затылок и растерянно посмотрел на Турнепку. Турнепка присела на краешек стула и растерянно посмотрела на Репку.

— Помнишь, Репка, что мама нам говорила?

— А что она говорила?

— «Если вы не перестанете, мы уйдём и не вернёмся!» Вот они и ушли.

Подбородок у Турнепки задрожал, но она не заплакала.

— Они решили нас попугать! Вот увидишь, мы вернёмся из школы, а они уже опять все дома! — уверенно сказал Репка и открыл холодильник. В нём было полно всякой еды. Репка вытащил из целлофанового пакета кольцо варёной колбасы, разломил его пополам и протянул половину сестрёнке.

— Мы же ещё не умывались и не чистили зубы, — робко сказала Турнепка.

— А я чистый! — промычал Репка с полным ртом.

— Что, если они не вернутся? — с тревогой в голосе спросила Турнепка. Как мы будем без них жить?

— Никуда они не денутся! — махнув рукой, сказал Репка. — Бежим скорей в школу! У нас первый урок — рисование, и я хочу нарисовать синего кота.

Репка чуть не подавился от смеха. Турнепка тоже рассмеялась. Они вспомнили кота Пупсика, которого пришлось отнести в чистку после того, как он был покрашен в синий цвет.

— Ты помнишь, как называлась дедушкина краска?

— Помню, — сказала Турнепка. — Ультрамарин!..

* * *

Это был далеко не обыкновенный понедельник!

По бульварам и улицам, мимо витрин игрушечных, кондитерских и прочих магазинов, по узким переулкам и кривым, бесфонарным переулочкам с портфелями в руках и ранцами за плечами, как попало пересекая перекрёстки, бегом и вприпрыжку спешили в школу дети. Никто их не останавливал, когда они нарушали правила уличного движения, и не свистел им вслед: во всём городе, в домах и на улице, кроме них, никого не было! По пути они передавали друг другу потрясающую новость, но она сразу переставала быть новостью, потому что что, как нам уже известно, все дети в городе в это прекрасное утро обнаружили поголовное исчезновение своих родителей.

Репка и Турнепка, запыхавшись, с трудом протиснулись сквозь толпу галдящих учеников во дворе школы, горячо обсуждающих сверхудивительное событие, и вбежали в свой класс.

В классе стоял неописуемый шум и гам. Такого ещё никогда не было! Мальчишки скакали с парты на парту, гонялись друг за дружкой и старались хлопнуть один другого учебником по спине. Девчонки визжали от необъяснимого восторга. Аквариум был уже перевёрнут, и маленькие красные рыбки время от времени весело подпрыгивали в луже на полу. На классной доске мелом было написано: «ВСЕ УРОКИ ОТМЕНЯЮТСЯ!»

Во всех классах творилось то же самое. На всех классных досках было написано: «ВСЕ УРОКИ ОТМЕНЯЮТСЯ!»

Учительская комната была пуста. На дверях кабинета директора школы висел замок. В гардеробе никто не дежурил.

— Вот это да-а-а! — сказал Репка. — Теперь можно будет как следует отдохнуть!

— Выходит, они все против нас сговорились? Даже учителя… — пропищала Турнепка.

— Они решили нас проучить. Посмотрим, что из этого получится! самоуверенно ответил ей брат.

Репка и Турнепка приблизились к наскоро сооружённой из перевёрнутой бочки трибуне, с которой выступал мальчик по прозвищу Таракан.

— Наконец-то нами никто не будет командовать! — кричал Таракан, красный от возбуждения — Никто не будет нас заставлять делать то. что нам не нравится! Да здравствует Праздник Непослушания! Стойте на голове, ходите на четвереньках! Никто вам ничего не скажет!

— И не накажет! — раздался чей-то звонкий голос в толпе.

— И не накажет! — подтвердил Таракан и для большей убедительности постоял немного на голове, а потом спрыгнул с бочки и пошёл на четвереньках. Его друзья-одноклассники, которых называли Таракашками, дружно захлопали в ладоши, все, как один, встали на голову и тоже пошли на четвереньках. Они, как обезьянки, во всём подражали Таракану.

На бочку влез курносый, вихрастый мальчишка. Это был один из тринадцати детей доктора Ухогорлоноса. Его школьное прозвище было Пистолетик. Когда-то он смастерил себе самодельный пистолет, зарядил его настоящим порохом, прищурился, прицелился, выстрелил и чуть-чуть не остался без правого глаза.

— Послушайте, что я вам сейчас скажу! — обратился Пистолетик к обступившим его ребятам. — У меня шесть братьев и шесть сестёр, и теперь мы тоже остались одни! Нам всё время угрожали, что нас бросят, и вот наконец они нас бросили! Вот что они написали… — Пистолетик порылся в кармане своих выцветших джинсов, достал смятый клочок бумаги, разгладил его на коленке и начал читать вслух: — «Ужасные дети!.. »

Но его уже никто не слушал. Все куда-то заспешили…

— Пойдём отсюда! — сказал Репка Турнепке.

— А то нам ничего не достанется.

— Чего не достанется?

— Сама увидишь.

Репка взял сестрёнку за руку и потянул её за собой.

Под старый каштан посреди школьного двора летели в кучу и глухо шлёпались друг на друга школьные ранцы, портфели и портфельчики. Пробегая мимо дерева, Репка и Турнепка последовали примеру других и, освободившись от лишнего груза, выбежали за ворота опустевшей школы…

* * *

В кондитерской «СЛАДКОЕЖКА» шёл небывалый пир — уничтожались все запасы мороженого!

Это было какое-то нашествие сладкоежек, которые за какие-нибудь четверть часа заняли в кондитерской все места за столиками и расположились не только на подоконниках, но и прямо на полу.

Трудно себе представить, сколько порций сливочного, шоколадного, ванильного, малинового, клубничного, ананасного, абрикосового или лимонного мороженого может съесть одна сладкоежка, если её вовремя не остановить!

Сладкоежки ели мороженое не маленькими ложечками из вазочек и не вылизывали его языком из вафельных стаканчиков, а черпали прямо столовыми ложками из глубоких тарелок. Они не держали его терпеливо во рту и не ждали, чтобы оно там растаяло, а торопились поскорей проглотить, отчего некоторые сразу охрипли, а Таракан и вовсе потерял голос. Проглотив всё, что было у них в тарелке, сладкоежки тотчас бежали и становились в очередь за новой порцией. Под ногами у них хрустели рассыпанные вафельные стаканчики, которые никто не подбирал.

Лет сорок тому назад в С.-Петербурге, на Васильевском острову, в Первой линии, жил-был содержатель мужского пансиона, который еще и до сих пор, вероятно, у многих остался в свежей памяти, хотя дом, где пансион тот помещался, давно уже уступил место другому, нисколько не похожему на прежний. В то время Петербург наш уже славился в целой Европе своею красотою, хотя и далеко еще не был таким, как теперь. Тогда на проспектах Васильевского острова не было веселых тенистых аллей: деревянные подмостки, часто из гнилых досок сколоченные, заступали место нынешних прекрасных тротуаров. Исакиевский мост — узкий в то время и неровный — совсем иной представлял вид, нежели как теперь; да и самая площадь Исакиевская вовсе не такова была. Тогда монумент Петра Великого от Исакиевской церкви отделен был канавою; Адмиралтейство не было обсажено деревьями; манеж Конногвардейский не украшал площади прекрасным нынешним фасадом; одним словом, Петербург тогдашний не то был, что теперешний. Города перед людьми имеют, между прочим, то преимущество, что они иногда с летами становятся красивее… впрочем, не о том теперь идет дело. В другой раз и при другом случае я, может быть, поговорю с вами пространнее о переменах, происшедших в Петербурге в течение моего века, — теперь же обратимся опять к пансиону, который, лет сорок тому назад, находился на Васильевском острову, в Первой линии.

Дом, которого теперь — как уже вам сказывал — вы не найдете, был о двух этажах, крытый голландскими черепицами. Крыльцо, по которому в него входили, было деревянное и выдавалось на улицу… Из сеней довольно крутая лестница вела в верхнее жилье, состоявшее из восьми или девяти комнат, в которых с одной стороны жил содержатель пансиона, а с другой были классы. Дортуары, или спальные комнаты детей, находились в нижнем этаже, по правую сторону сеней, а по левую жили две старушки, голландки, из которых каждой было более ста лет и которые собственными глазами видали Петра Великого и даже с ним говаривали. В нынешнее время вряд ли в целой России вы встретите человека, который бы видал Петра Великого: настанет время, когда и наши следы сотрутся с лица земного! Всё проходит, всё исчезает в бренном мире нашем… Но не о том теперь идет дело!

В числе тридцати или сорока детей, обучавшихся в том пансионе, находился один мальчик, по имени Алеша, которому тогда было не более девяти или десяти лет. Родители его, жившие далеко-далеко от Петербурга, года за два перед тем привезли его в столицу, отдали в пансион и возвратились домой, заплатив учителю условленную плату за несколько лет вперед. Алеша был мальчик умненькой, миленькой, учился хорошо, и все его любили и ласкали; однако, несмотря на то, ему часто скучно бывало в пансионе, а иногда даже и грустно. Особливо сначала он никак не мог приучиться к мысли, что он разлучен с родными своими; но потом, мало-помалу, он стал привыкать к своему положению, и бывали даже минуты, когда, играя с товарищами, он думал, что в пансионе гораздо веселее, нежели в родительском доме. Вообще дни учения для него проходили скоро и приятно; но когда наставала суббота и все товарищи его спешили домой к родным, тогда Алеша горько чувствовал свое одиночество. По воскресеньям и праздникам он весь день оставался один, и тогда единственным утешением его было чтение книг, которые учитель позволял ему брать из небольшой своей библиотеки. Учитель был родом немец, а в то время в немецкой литературе господствовала мода на рыцарские романы и на волшебные повести, — и библиотека, которою пользовался наш Алеша, большею частию состояла из книг сего рода.

Итак, Алеша, будучи еще в десятилетнем возрасте, знал уже наизусть деяния славнейших рыцарей, по крайней мере так, как они описаны были в романах. Любимое его занятие в длинные зимние вечера, по воскресеньям и другим праздничным дням, было мысленно переноситься в старинные, давно прошедшие веки… Особливо в вакантное время — как например об Рождестве или в Светлое Христово Воскресенье, — когда он бывал разлучен надолго со своими товарищами, когда часто целые дни просиживал в уединении, — юное воображение его бродило по рыцарским замкам, по страшным развалинам или по темным дремучим лесам.

Я забыл сказать вам, что к дому этому принадлежал довольно пространный двор, отделенный от переулка деревянным забором из барочных досок. Ворота и калитка, кои вели в переулок, всегда были заперты, и потому Алеше никогда не удавалось побывать в этом переулке, который сильно возбуждал его любопытство. Всякий раз, когда позволяли ему в часы отдохновения играть на дворе, первое движение его было — подбегать к забору. Тут он становился на цыпочки и пристально смотрел в круглые дырочки, которыми усеян был забор. Алеша не знал, что дырочки эти происходили от деревянных гвоздей, коими прежде сколочены были барки, и ему казалось, что какая-нибудь добрая волшебница нарочно для него провертела эти дырочки. Он всё ожидал, что когда-нибудь эта волшебница явится в переулке и сквозь дырочку подаст ему игрушку, или талисман, или письмецо от папеньки или маменьки, от которых не получал он давно уже никакого известия. Но, к крайнему его сожалению, не являлся никто даже похожий на волшебницу.

Другое занятие Алеши состояло в том, чтобы кормить курочек, которые жили около забора в нарочно для них выстроенном домике и целый день играли и бегали на дворе. Алеша очень коротко с ними познакомился, всех знал по имени, разнимал их драки, а забияк наказывал тем, что иногда несколько дней сряду не давал им ничего от крошек, которые всегда после обеда и ужина он собирал со скатерти. Между курами он особенно любил одну черную хохлатую, названную Чернушкою. Чернушка была к нему ласковее других; она даже иногда позволяла себя гладить, и потому Алеша лучшие кусочки приносил ей. Она была нрава тихого; редко прохаживалась с другими и, казалось, любила Алешу более, нежели подруг своих.

Однажды (это было во время вакаций между Новым годом и Крещеньем — день был прекрасный и необыкновенно теплый, не более трех или четырех градусов морозу) Алеше позволили поиграть на дворе. В тот день учитель и жена его в больших были хлопотах. Они давали обед директору училищ, и еще накануне, с утра до позднего вечера, везде в доме мыли полы, вытирали пыль и вощили красного дерева столы и комоды. Сам учитель ездил закупать провизию для стола: белую архангельскую телятину, огромный окорок и из Милютиных лавок киевское варенье. Алеша тоже, по мере сил, способствовал приготовлениям: его заставили из белой бумаги вырезывать красивую сетку на окорок и украшать бумажною резьбою нарочно купленные шесть восковых свечей. В назначенный день рано поутру явился парикмахер и показал свое искусство над буклями, тупеем и длинной косой учителя. Потом принялся за супругу его, напомадил и напудрил у ней локоны и шиньон и взгромоздил на ее голове целую оранжерею разных цветов, между которыми блистали искусным образом помещенные два бриллиантовые перстня, когда-то подаренные мужу ее родителями учеников. По окончании головного убора, накинула она на себя старый изношенный салоп и отправилась хлопотать по хозяйству, наблюдая притом строго, чтоб как-нибудь не испортилась прическа; и для того сама она не входила в кухню, а давала приказания свои кухарке, стоя в дверях. В необходимых же случаях посылала туда мужа своего, у которого прическа не так была высока.

В продолжение всех этих забот Алешу нашего совсем забыли, и он тем воспользовался, чтоб на просторе играть на дворе. По обыкновению своему, он подошел сначала к дощатому забору и долго смотрел в дырочку; но и в этот день никто почти не проходил по переулку, и он со вздохом обратился к любезным своим курочкам. Не успел он присесть на бревно и только что начал манить их к себе, как вдруг увидел подле себя кухарку с большим ножом. Алеше никогда не нравилась эта кухарка — сердитая и бранчивая чухонка; но с тех пор, как он заметил, что она-то была причиною, что от времени до времени уменьшалось число его курочек, он еще менее стал ее любить. Когда же однажды нечаянно увидел он в кухне одного хорошенького, очень любимого им петушка, повешенного за ноги с перерезанным горлом, — то возымел он к ней ужас и отвращение. Увидев ее теперь с ножом, он тотчас догадался, что это значит, — и, чувствуя с горестию, что он не в силах помочь своим друзьям, вскочил и побежал далеко прочь.

— Алеша, Алеша! Помоги мне поймать курицу! — кричала кухарка.

Но Алеша принялся бежать еще пуще, спрятался у забора за курятником и сам не замечал, как слезки одна за другою выкатывались из его глаз и упадали на землю.

Довольно долго стоял он у курятника, и сердце в нем сильно билось, между тем как кухарка бегала по двору — то манила курочек: «Цып, цып, цып!», то бранила их по-чухонски.

Вдруг сердце у Алеши еще сильнее забилось… ему послышался голос любимой его Чернушки!

Она кудахтала самым отчаянным образом, и ему показалось, что она кричит:

Кудах, кудах, кудуху,

Алеша, спаси Чернуху!

Кудуху, кудуху,

Чернуху, Чернуху!

Алеша никак не мог долее оставаться на своем месте… он, громко всхлипывая, побежал к кухарке и бросился к ней на шею в ту самую минуту, как она поймала уже Чернушку за крыло.

— Любезная, милая Тринушка! — вскричал он, обливаясь слезами. — Пожалуйста, не тронь мою Чернуху!

Алеша так неожиданно бросился на шею к кухарке, что она упустила из рук Чернушку, которая, воспользовавшись этим, от страха взлетела на кровлю сарая и там продолжала кудахтать. Но Алеше теперь слышалось, будто она дразнит кухарку и кричит:

Кудах, кудах, кудуху,

Не поймала ты Чернуху!

Кудуху, кудуху,

Чернуху, Чернуху!

Между тем кухарка вне себя была от досады!

— Руммаль пойс! [Глупый мальчик! (финск.)] — кричала она. — Вотта я паду кассаину и пошалюсь. Шорна курис нада режить… Он леннива… он яишка не делать, он сыплатка не сижить.

Тут хотела она бежать к учителю, но Алеша не допустил ее. Он прицепился к полам ее платья и так умильно стал просить, что она остановилась.

— Душенька, Тринушка! — говорил он. — Ты такая хорошенькая, чистенькая, добренькая… Пожалуйста, оставь мою Чернушку! Вот посмотри, что я тебе подарю, если ты будешь добра!

Алеша вынул из кармана империал, составлявший всё его имение, который берег он пуще глаза своего, потому что это был подарок доброй его бабушки… Кухарка взглянула на золотую монету, окинула взором окошки дома, чтоб удостовериться, что никто их не видит, — и протянула руку за империалом… Алеше очень, очень жаль было империала, но он вспомнил о Чернушке — и с твердостию отдал чухонке драгоценный подарок.

Таким образом Чернушка спасена была от жестокой и неминуемой смерти.

Лишь только кухарка удалилась в дом, Чернушка слетела с кровли и подбежала к Алеше. Она как будто знала, что он ее избавитель: кружилась около него, хлопала крыльями и кудахтала веселым голосом. Всё утро она ходила за ним по двору, как собачка, и казалось, будто хочет что-то сказать ему, да не может. По крайней мере, он никак не мог разобрать ее кудахтанья.

Часа за два перед обедом начали собираться гости. Алешу позвали вверх, надели на него рубашку с круглым воротником и батистовыми манжетами с мелкими складками, белые шароварцы и широкий шелковый голубой кушак. Длинные русые волосы, висевшие у него почти до пояса, хорошенько расчесали, разделили на две ровные части и переложили наперед по обе стороны груди. Так наряжали тогда детей. Потом научили, каким образом он должен шаркнуть ногой, когда войдет в комнату директор, и что должен отвечать, если будут сделаны ему какие-нибудь вопросы. В другое время Алеша был бы очень рад приезду директора, коего давно хотелось ему видеть, потому что, судя по почтению, с каким отзывались о нем учитель и учительша, он воображал, что это должен быть какой-нибудь знаменитый рыцарь в блестящих латах и в шлеме с большими перьями. Но на тот раз любопытство это уступило место мысли, исключительно тогда его занимавшей, — о черной курице. Ему всё представлялось, как кухарка за нею бегала с ножом и как Чернушка кудахтала разными голосами. Притом ему очень досадно было, что не мог он разобрать, что она ему сказать хотела, — и его так и тянуло к курятнику… Но делать было нечего: надлежало дожидаться, пока кончится обед!

Наконец приехал директор. Приезд его возвестила учительша, давно уже сидевшая у окна, пристально смотря в ту сторону, откуда его ждали. Всё пришло в движение: учитель стремглав бросился из дверей, чтоб встретить его внизу у крыльца; гости встали с мест своих, и даже Алеша на минуту забыл о своей курочке и подошел к окну, чтоб посмотреть, как рыцарь будет слезать с ретивого коня. Но ему не удалось увидеть его, ибо он успел уже войти в дом; у крыльца же вместо ретивого коня стояли обыкновенные извозчичьи сани. Алеша очень этому удивился! «Если бы я был рыцарь, — подумал он, — то никогда бы не ездил на извозчике — а всегда верхом!»

Между тем отворили настежь все двери, и учительша начала приседать в ожидании столь почтенного гостя, который вскоре потом показался. Сперва нельзя было видеть его за толстою учительшею, стоявшею в самых дверях; но когда она, окончив длинное приветствие свое, присела ниже обыкновенного, Алеша, к крайнему удивлению, из-за нее увидел… не шлем пернатый, но просто маленькую лысую головку, набело распудренную, единственным украшением которой, как после заметил Алеша, был маленький пучок! Когда вошел он в гостиную, Алеша еще более удивился, увидев, что, несмотря на простой серый фрак, бывший на директоре вместо блестящих лат, все обращались с ним необыкновенно почтительно.

Сколь, однако ж, ни казалось всё это странным Алеше, сколь в другое время он бы ни был обрадован необыкновенным убранством стола, на котором также парадировал и украшенный им окорок, — но в этот день он не обращал большого на то внимания. У него в головке всё бродило утреннее происшествие с Чернушкою. Подали десерт: разного рода варенья, яблоки, бергамоты, финики, винные ягоды и грецкие орехи; но и тут он ни на одно мгновение не переставал помышлять о своей курочке, и только что встали из-за стола, как он с трепещущим от страха и надежды сердцем подошел к учителю и спросил, можно ли идти поиграть на дворе.

— Подите, — отвечал учитель, — только недолго там будьте; уж скоро сделается темно.

Алеша поспешно надел свою красную бекешь на беличьем меху и зеленую бархатную шапочку с собольим околышком и побежал к забору. Когда он туда прибыл, курочки начали уже собираться на ночлег и, сонные, не очень обрадовались принесенным крошкам. Одна Чернушка, казалось, не чувствовала охоты ко сну: она весело к нему подбежала, захлопала крыльями и опять начала кудахтать. Алеша долго с нею играл; наконец, когда сделалось темно и настала пора идти домой, он сам затворил курятник, удостоверившись наперед, что любезная его курочка уселась на шесте. Когда он выходил из курятника, ему показалось, что глаза у Чернушки светятся в темноте, как звездочки, и что она тихонько ему говорит:

— Алеша, Алеша! Останься со мною!

Алеша возвратился в дом и весь вечер просидел один в классных комнатах, между тем как на другой половине часу до одиннадцатого пробыли гости и на нескольких столах играли в вист. Прежде, нежели они разъехались, Алеша пошел в нижний этаж в спальню, разделся, лег в постель и потушил огонь. Долго не мог он заснуть; наконец сон его преодолел, и он только что успел во сне разговориться с Чернушкою, как, к сожалению, пробужден был шумом разъезжающихся гостей. Немного погодя, учитель, провожавший директора со свечкою, вошел к нему в комнату, посмотрел, всё ли в порядке, и вышел вон, замкнув дверь ключом.

Ночь была месячная, и сквозь ставни, неплотно затворявшиеся, упадал в комнату бледный луч луны. Алеша лежал с открытыми глазами и долго слушал, как в верхнем жилье, над его головою, ходили по комнатам и приводили в порядок стулья и столы. Наконец всё утихло…

Он взглянул на стоявшую подле него кровать, немного освещенную месячным сиянием, и заметил, что белая простыня, висящая почти до полу, легко шевелилась. Он пристальнее стал всматриваться… ему послышалось, как будто что-то под кроватью царапается, — и немного погодя показалось, что кто-то тихим голосом зовет его:

— Алеша, Алеша!

Алеша испугался!.. Он один был в комнате, и ему тотчас пришло на мысль, что под кроватью должен быть вор. Но потом, рассудив, что вор не называл бы его по имени, он несколько ободрился, хотя сердце в нем дрожало. Он немного приподнялся в постеле и еще яснее увидел, что простыня шевелится… еще внятнее услышал, что кто-то говорит:

— Алеша, Алеша!

Вдруг белая простыня приподнялась, и из-под нее вышла… черная курица!

— Ах! Это ты, Чернушка! — невольно вскричал Алеша. — Как ты зашла сюда?

Чернушка захлопала крыльями, взлетела к нему на кровать и сказала человеческим голосом:

— Это я, Алеша! Ты не боишься меня, не правда ли?

— Зачем я тебя буду бояться? — отвечал он. — Я тебя люблю; только для меня странно, что ты так хорошо говоришь: я совсем не знал, что ты говорить умеешь!

— Если ты меня не боишься, — продолжала курица, — так поди за мною; я тебе покажу что-нибудь хорошенькое. Одевайся скорее!

— Какая ты, Чернушка, смешная! — сказал Алеша. — Как мне можно одеться в темноте? Я платья своего теперь не сыщу; я и тебя насилу вижу!

— Постараюсь этому помочь, — сказала курочка.

Тут она закудахтала странным голосом, и вдруг откуда ни взялись маленькие свечки в серебряных шандалах, не больше как с Алешин маленький пальчик. Шандалы эти очутились на полу, на стульях, на окнах, даже на рукомойнике, и в комнате сделалось так светло, как будто днем. Алеша начал одеваться, а курочка подавала ему платье, и таким образом он вскоре совсем был одет.

Когда Алеша был готов, Чернушка опять закудахтала, и все свечки исчезли.

— Иди за мною, — сказала она ему, и он смело последовал за нею. Из глаз ее выходили как будто лучи, которые освещали всё вокруг них, хотя не так ярко, как маленькие свечки. Они прошли чрез переднюю…

— Дверь заперта ключом, — сказал Алеша; но курочка ему не отвечала: она хлопнула крыльями, и дверь сама собою отворилась…

Потом, прошедши чрез сени, обратились они к комнатам, где жили столетние старушки-голландки. Алеша никогда у них не бывал, но слыхал, что комнаты у них убраны по-старинному, что у одной из них большой серый попугай, а у другой серая кошка, очень умная, которая умеет прыгать чрез обруч и подавать лапку. Ему давно хотелось всё это видеть, и потому он очень обрадовался, когда курочка опять хлопнула крыльями и дверь в старушкины покои отворилась. Алеша в первой комнате увидел всякого рода странные мебели: резные стулья, кресла, столы и комоды. Большая лежанка была из голландских изразцов, на которых нарисованы были синей муравой люди и звери. Алеша хотел было остановиться, чтоб рассмотреть мебели, а особливо фигуры на лежанке, но Чернушка ему не позволила. Они вошли во вторую комнату — и тут-то Алеша обрадовался! В прекрасной золотой клетке сидел большой серый попугай с красным хвостом. Алеша тотчас хотел подбежать к нему. Чернушка опять его не допустила.

— Не трогай здесь ничего, — сказала она. — Берегись разбудить старушек!

Тут только Алеша заметил, что подле попугая стояла кровать с белыми кисейными занавесками, сквозь которые он мог различить старушку, лежащую с закрытыми глазами: она показалась ему как будто восковая. В другом углу стояла такая же точно кровать, где спала другая старушка, а подле нее сидела серая кошка и умывалась передними лапами. Проходя мимо нее, Алеша не мог утерпеть, чтоб не попросить у ней лапки… Вдруг она громко замяукала, попугай нахохлился и начал громко кричать: «Дурррак! Дурррак!» В то самое время видно было сквозь кисейные занавески, что старушки приподнялись в постеле… Чернушка поспешно удалилась, Алеша побежал за нею, дверь вслед за ними сильно захлопнулась… и еще долго слышно было, как попугай кричал: «Дурррак! Дурррак!»

— Как тебе не стыдно! — сказала Чернушка, когда они удалились от комнат старушек. — Ты, верно, разбудил рыцарей…

— Каких рыцарей? — спросил Алеша.

— Ты увидишь, — отвечала курочка. — Не бойся, однако ж, ничего, иди за мною смело.

Они спустились вниз по лестнице, как будто в погреб, и долго-долго шли по разным переходам и коридорам, которых прежде Алеша никогда не видывал. Иногда коридоры эти так были низки и узки, что Алеша принужден был нагибаться. Вдруг вошли они в залу, освещенную тремя большими хрустальными люстрами. Зала была без окошек, и по обеим сторонам висели на стенах рыцари в блестящих латах, с большими перьями на шлемах, с копьями и щитами в железных руках. Чернушка шла вперед на цыпочках и Алеше велела следовать за собою тихонько-тихонько… В конце залы была большая дверь из светлой желтой меди. Лишь только они подошли к ней, как соскочили со стен два рыцаря, ударили копьями об щиты и бросились на черную курицу. Чернушка подняла хохол, распустила крылья… Вдруг сделалась большая-большая, выше рыцарей, — и начала с ними сражаться! Рыцари сильно на нее наступали, а она защищалась крыльями и носом. Алеше сделалось страшно, сердце в нем сильно затрепетало — и он упал в обморок.

Когда пришел он опять в себя, солнце сквозь ставни освещало комнату, и он лежал в своей постеле: не видно было ни Чернушки, ни рыцарей. Алеша долго не мог опомниться. Он не понимал, что с ним было ночью: во сне ли всё то видел или в самом деле это происходило? Он оделся и пошел вверх, но у него не выходило из головы виденное им в прошлую ночь. С нетерпением ожидал он минуты, когда можно ему будет идти играть на двор, но весь тот день, как нарочно, шел сильный снег, и нельзя было и подумать, чтоб выйти из дому.

За обедом учительша между прочими разговорами объявила мужу, что черная курица непонятно куда спряталась.

— Впрочем, — прибавила она, — беда невелика, если бы она и пропала; она давно назначена была на кухню. Вообрази себе, душенька, что с тех пор как она у нас в доме, она не снесла ни одного яичка.

Алеша чуть-чуть не заплакал, хотя и пришло ему на мысль, что лучше, чтоб ее нигде не находили, нежели чтоб попала она на кухню.

После обеда Алеша остался опять один в классных комнатах. Он беспрестанно думал о том, что происходило в прошедшую ночь, и не мог никак утешиться о потере любезной Чернушки. Иногда ему казалось, что он непременно должен ее увидеть в следующую ночь, несмотря на то, что она пропала из курятника; но потом ему казалось, что это дело несбыточное, и он опять погружался в печаль.

Настало время ложиться спать, и Алеша с нетерпением разделся и лег в постель. Не успел он взглянуть на соседнюю кровать, опять освещенную тихим лунным сиянием, как зашевелилась белая простыня — точно так, как накануне… Опять послышался ему голос, его зовущий: «Алеша, Алеша!» — и немного погодя вышла из-под кровати Чернушка и взлетела к нему на постель.

— Ах! Здравствуй, Чернушка! — вскричал он вне себя от радости. — Я боялся, что никогда тебя не увижу; здорова ли ты?

— Здорова, — отвечала курочка, — но чуть было не занемогла по твоей милости.

— Как это, Чернушка? — спросил Алеша, испугавшись.

— Ты добрый мальчик, — продолжала курочка, — но притом ты ветрен и никогда не слушаешься с первого слова, а это нехорошо! Вчера я говорила тебе, чтоб ты ничего не трогал в комнатах старушек, — несмотря на то, ты не мог утерпеть, чтобы не попросить у кошки лапку. Кошка разбудила попугая, попугай старушек, старушки рыцарей — и я насилу с ними сладила!

— Виноват, любезная Чернушка, вперед не буду! Пожалуйста, поведи меня сегодня опять туда. Ты увидишь, что я буду послушен.

— Хорошо, — сказала курочка, — увидим!

Курочка закудахтала, как накануне, и те же маленькие свечки явились в тех же серебряных шандалах. Алеша опять оделся и пошел за курицею. Опять вошли они в покои старушек, но в этот раз он уже ни до чего не дотрагивался. Когда они проходили чрез первую комнату, то ему показалось, что люди и звери, нарисованные на лежанке, делают разные смешные гримасы и манят его к себе, но он нарочно от них отвернулся. Во второй комнате старушки-голландки, так же как накануне, лежали в постелях, будто восковые; попугай смотрел на Алешу и хлопал глазами; серая кошка опять умывалась лапками. На уборном столе перед зеркалом Алеша увидел две фарфоровые китайские куклы, которых вчера он не заметил. Они кивали ему головою, но он помнил приказание Чернушки и прошел не останавливаясь, однако не мог утерпеть, чтоб мимоходом им не поклониться. Куколки тотчас соскочили со стола и побежали за ним, всё кивая головою. Чуть-чуть он не остановился — так они показались ему забавными; но Чернушка оглянулась на него с сердитым видом, и он опомнился.

Куколки проводили их до дверей и, видя, что Алеша на них не смотрит, возвратились на свои места.

Опять спустились они с лестницы, ходили по переходам и коридорам и пришли в ту же залу, освещенную тремя хрустальными люстрами. Те же рыцари висели на стенах, и опять — когда приблизились они к двери из желтой меди — два рыцаря сошли со стены и заступили им дорогу. Казалось, однако, что они не так сердиты были, как накануне; они едва тащили ноги, как осенние мухи, и видно было, что они чрез силу держали свои копья… Чернушка сделалась большая и нахохлилась; но только что ударила их крыльями, как они рассыпались на части, — и Алеша увидел, что то были пустые латы! Медная дверь сама собою отворилась, и они пошли далее. Немного погодя вошли они в другую залу, пространную, но невысокую, так что Алеша мог достать рукою до потолка. Зала эта освещена была такими же маленькими свечками, какие он видел в своей комнате, но шандалы были не серебряные, а золотые. Тут Чернушка оставила Алешу.

— Побудь здесь немного, — сказала она ему, — я скоро приду назад. Сегодня был ты умен, хотя неосторожно поступил, поклонясь фарфоровым куколкам. Если б ты им не поклонился, то рыцари остались бы на стене. Впрочем, ты сегодня не разбудил старушек, и оттого рыцари не имели никакой силы. — После сего Чернушка вышла из залы.

Оставшись один, Алеша со вниманием стал рассматривать залу, которая очень богато была убрана. Ему показалось, что стены сделаны из Лабрадора, какой он видел в минеральном кабинете, имеющемся в пансионе; панели и двери были из чистого золота. В конце залы, под зеленым балдахином, на возвышенном месте, стояли кресла из золота.

Алеша очень любовался этим убранством, но странным показалось ему, что всё было в самом маленьком виде, как будто для небольших кукол.

Между тем как он с любопытством всё рассматривал, отворилась боковая дверь, прежде им не замеченная, и вошло множество маленьких людей, ростом не более как с пол-аршина, в нарядных разноцветных платьях. Вид их был важен: иные по одеянию казались военными, другие — гражданскими чиновниками. На всех были круглые с перьями шляпы, наподобие испанских. Они не замечали Алеши, прохаживались чинно по комнатам и громко между собою говорили, но он не мог понять, что они говорили. Долго смотрел он на них молча и только что хотел подойти к одному из них с вопросом, как отворилась большая дверь в конце залы… Все замолкли, стали к стенам в два ряда и сняли шляпы. В одно мгновение комната сделалась еще светлее; все маленькие свечки еще ярче загорели — и Алеша увидел двадцать маленьких рыцарей, в золотых латах, с пунцовыми на шлемах перьями, которые попарно входили тихим маршем. Потом в глубоком молчании стали они по обеим сторонам кресел. Немного погодя вошел в залу человек с величественною осанкою, на голове с венцом, блестящим драгоценными камнями. На нем была светло-зеленая мантия, подбитая мышьим мехом, с длинным шлейфом, который несли двадцать маленьких пажей в пунцовых платьях. Алеша тотчас догадался, что это должен быть король. Он низко ему поклонился. Король отвечал на поклон его весьма ласково и сел в золотые кресла. Потом что-то приказал одному из стоявших подле него рыцарей, который, подошел к Алеше, объявил ему, чтоб он приблизился к креслам. Алеша повиновался.

— Мне давно было известно, — сказал король, — что ты добрый мальчик; но третьего дня ты оказал великую услугу моему народу и за то заслуживаешь награду. Мой главный министр донес мне, что ты спас его от неизбежной и жестокой смерти.

— Когда? — спросил Алеша с удивлением.

— Третьего дня на дворе, — отвечал король. — Вот тот, который обязан тебе жизнию.

Алеша взглянул на того, на которого указывал король, и тут только заметил, что между придворными стоял маленький человек, одетый весь в черное. На голове у него была особенного рода шапка малинового цвета, наверху с зубчиками, надетая немного набок; а на шее был платок, очень накрахмаленный, отчего казался он немного синеватым. Он умильно улыбался, глядя на Алешу, которому лицо его показалось знакомым, хотя не мог он вспомнить, где его видал.

Сколь для Алеши ни было лестно, что приписывали ему такой благородный поступок, но он любил правду и потому, сделав низкий поклон, сказал:

— Господин король! Я не могу принять на свой счет того, чего никогда не делал. Третьего дня я имел счастие избавить от смерти не министра вашего, а черную нашу курицу, которую не любила кухарка за то, что не снесла она ни одного яйца…

— Что ты говоришь? — прервал его с гневом король. — Мой министр — не курица, а заслуженный чиновник!

Тут подошел министр ближе, и Алеша увидел, что в самом деле это была его любезная Чернушка. Он очень обрадовался и попросил у короля извинения, хотя никак не мог понять, что это значит.

— Скажи мне, чего ты желаешь? — продолжал король. — Если я в силах, то непременно исполню твое требование.

— Говори смело, Алеша! — шепнул ему на ухо министр.

Алеша задумался и не знал, чего пожелать. Если б дали ему более времени, то он, может быть, и придумал бы что-нибудь хорошенькое; но так как ему казалось неучтивым заставить дожидаться короля, то он поспешил с ответом.

— Я бы желал, — сказал он, — чтобы, не учившись, я всегда знал урок свой, какой бы мне ни задали.

— Не думал я, что ты такой ленивец, — отвечал король, покачав головою. — Но делать нечего: я должен исполнить свое обещание.

Он махнул рукою, и паж поднес золотое блюдо, на котором лежало одно конопляное семечко.

— Возьми это семечко, — сказал король. — Пока оно будет у тебя, ты всегда знать будешь урок свой, какой бы тебе ни задали, с тем, однако, условием, чтоб ты ни под каким предлогом никому не сказывал ни одного слова о том, что ты здесь видел или впредь увидишь. Малейшая нескромность лишит тебя навсегда наших милостей, а нам наделает множество хлопот и неприятностей.

Алеша взял конопляное зерно, завернул в бумажку и положил в карман, обещаясь быть молчаливым и скромным. Король после того встал с кресел и тем же порядком вышел из залы, приказав прежде министру угостить Алешу как можно лучше.

Лишь только король удалился, как окружили Алешу все придворные и начали его всячески ласкать, изъявляя признательность свою за то, что он избавил министра. Они все предлагали ему свои услуги: одни спрашивали, не хочет ли он погулять в саду или посмотреть королевский зверинец; другие приглашали его на охоту. Алеша не знал, на что решиться. Наконец министр объявил, что сам будет показывать подземные редкости дорогому гостю.

Сначала повел он его в сад, устроенный в английском вкусе. Дорожки усеяны были крупными разноцветными камышками, отражавшими свет от бесчисленных маленьких ламп, которыми увешаны были деревья. Этот блеск чрезвычайно понравился Алеше.

— Камни эти, — сказал министр, — у вас называются драгоценными. Это всё бриллианты, яхонты, изумруды и аметисты.

— Ах, когда бы у нас этим усыпаны были дорожки! — вскричал Алеша.

— Тогда и у вас бы они так же были малоценны, как здесь, — отвечал министр.

Деревья также показались Алеше отменно красивыми, хотя притом очень странными. Они были разного цвета: красные, зеленые, коричневые, белые, голубые и лиловые. Когда посмотрел он на них со вниманием, то увидел, что это не что иное, как разного рода мох, только выше и толще обыкновенного. Министр рассказал ему, что мох этот выписан королем за большие деньги из дальних стран и из самой глубины земного шара.

Из сада пошли они в зверинец. Там показали Алеше диких зверей, которые привязаны были на золотых цепях. Всматриваясь внимательнее, он, к удивлению своему, увидел, что дикие эти звери были не что иное, как большие крысы, кроты, хорьки и подобные им звери, живущие в земле и под полами. Ему это очень показалось смешно, но он из учтивости не сказал ни слова.

Возвратившись в комнаты после прогулки, Алеша в большой зале нашел накрытый стол, на котором расставлены были разного рода конфеты, пироги, паштеты и фрукты. Блюда все были из чистого золота, а бутылки и стаканы выточены из цельных бриллиантов, яхонтов и изумрудов.

— Кушай что угодно, — сказал министр, — с собою же брать ничего не позволяется.

Алеша в тот день очень хорошо поужинал, и потому ему вовсе не хотелось кушать.

— Вы обещались взять меня с собою на охоту, — сказал он.

— Очень хорошо, — отвечал министр. — Я думаю, что лошади уже оседланы.

Тут он свистнул, и вошли конюхи, ведущие в поводах — палочки, у которых набалдашники были резной работы и представляли лошадиные головы. Министр с большою ловкостью вскочил на свою лошадь; Алеше подвели палку гораздо более других.

— Берегись, — сказал министр, — чтоб лошадь тебя не сбросила: она не из самых смирных.

Алеша внутренно смеялся этому, но когда он взял палку между ног, то увидел, что совет министра был небесполезен. Палка начала под ним увертываться и манежиться, как настоящая лошадь, и он насилу мог усидеть.

Между тем затрубили в рога, и охотники пустились скакать во всю прыть по разным переходам и коридорам. Долго они так скакали, и Алеша от них не отставал, хотя с трудом мог сдерживать бешеную палку свою… Вдруг из одного бокового коридора выскочило несколько крыс, таких больших, каких Алеша никогда не видывал. Они хотели пробежать мимо, но когда министр приказал их окружить, то они остановились и начали защищаться храбро. Несмотря, однако, на то, они были побеждены мужеством и искусством охотников. Восемь крыс легли на месте, три обратились в бегство, а одну, довольно тяжело раненную, министр велел вылечить и отвесть в зверинец.

По окончании охоты Алеша так устал, что глазки его невольно закрывались… при всем том ему хотелось обо многом поговорить с Чернушкою, и он попросил позволения возвратиться в залу, из которой они выехали на охоту.

Министр на то согласился; большою рысью поехали они назад и по прибытии в залу отдали лошадей конюхам, раскланялись с придворными и охотниками и сели друг подле друга на принесенные им стулья.

— Скажи, пожалуйста, — начал Алеша, — зачем вы убили бедных крыс, которые вас не беспокоят и живут так далеко от вашего жилища?

— Если б мы их не истребляли, — сказал министр, — то они вскоре бы нас выгнали из комнат наших и истребили бы все наши съестные припасы. К тому же мышьи и крысьи меха у нас в высокой цене, по причине их легкости и мягкости. Одним знатным особам позволено их у нас употреблять.

— Да скажи мне пожалуй, кто вы таковы? — продолжал Алеша.

— Неужели ты никогда не слыхал, что под землею живет народ наш? — отвечал министр. — Правда, не многим удается нас видеть, однако бывали примеры, особливо в старину, что мы выходили на свет и показывались людям. Теперь это редко случается, потому что люди сделались очень нескромны. А у нас существует закон, что если тот, кому мы показались, не сохранит этого в тайне, то мы принуждены бываем немедленно оставить местопребывание наше и идти — далеко-далеко в другие страны. Ты легко представить себе можешь, что королю нашему невесело было бы оставить все здешние заведения и с целым народом переселиться в неизвестные земли. И потому убедительно тебя прошу быть как можно скромнее, ибо в противном случае ты нас всех сделаешь несчастными, а особливо меня. Из благодарности я упросил короля призвать тебя сюда; но он никогда мне не простит, если по твоей нескромности мы принуждены будем оставить этот край…

— Я даю тебе честное слово, что никогда не буду ни с кем об вас говорить, — прервал его Алеша. — Я теперь вспомнил, что читал в одной книжке о гномах, которые живут под землею. Пишут, что в некотором городе очень разбогател один сапожник в самое короткое время, так что никто не понимал, откуда взялось его богатство. Наконец как-то узнали, что он шил сапоги и башмаки на гномов, плативших ему за то очень дорого.

— Быть может, что это правда, — отвечал министр.

— Но, — сказал ему Алеша, — объясни мне, любезная Чернушка, отчего ты, будучи министром, являешься в свет в виде курицы и какую связь имеете вы с старушками-голландками?

Чернушка, желая удовлетворить его любопытству, начала было рассказывать ему подробно о многом; но при самом начале ее рассказа глаза Алешины закрылись и он крепко заснул. Проснувшись на другое утро, он лежал в своей постеле.

Долго не мог он опомниться и не знал, что ему думать… Чернушка и министр, король и рыцари, голландки и крысы — всё это смешалось в его голове, и он насилу мысленно привел в порядок всё, виденное им в прошлую ночь. Вспомнив, что король подарил ему конопляное зерно, он поспешно бросился к своему платью и действительно нашел в кармане бумажку, в которой завернуто было конопляное семечко. «Увидим, — подумал он, сдержит ли слово свое король! Завтра начнутся классы, а я еще не успел выучить всех своих уроков».

Исторический урок особенно его беспокоил: ему задано было выучить наизусть несколько страниц из Шрековой «Всемирной истории», и он не знал еще ни одного слова! Настал понедельник, съехались пансионеры, и начались классы. От десяти часов до двенадцати преподавал историю сам содержатель пансиона. У Алеши сильно билось сердце… Пока дошла до него очередь, он несколько раз ощупывал лежащую в кармане бумажку с конопляным зернышком… Наконец его вызвали. С трепетом подошел он к учителю, открыл рот, сам еще не зная, что сказать, и — безошибочно, не останавливаясь, проговорил заданное. Учитель очень его хвалил, однако Алеша не принимал его хвалу с тем удовольствием, которое прежде чувствовал он в подобных случаях. Внутренний голос ему говорил, что он не заслуживает этой похвалы, потому что урок этот не стоил ему никакого труда.

В продолжение нескольких недель учители не могли нахвалиться Алешею. Все уроки без исключения знал он совершенно, все переводы с одного языка на другой были без ошибок, так что не могли надивиться чрезвычайными его успехами. Алеша внутренно стыдился этих похвал: ему совестно было, что поставляли его в пример товарищам, тогда как он вовсе того не заслуживал.

В течение этого времени Чернушка к нему не являлась, несмотря на то что Алеша, особливо в первые недели после получения конопляного зернышка, не пропускал почти ни одного дня без того, чтобы ее не звать, когда ложился спать. Сначала он очень о том горевал, но потом успокоился мыслию, что она, вероятно, занята важными делами по своему званию. Впоследствии же похвалы, которыми все его осыпали, так его заняли, что он довольно редко о ней вспоминал.

Между тем слух о необыкновенных его способностях разнесся вскоре по целому Петербургу. Сам директор училищ приезжал несколько раз в пансион и любовался Алешею. Учитель носил его на руках, ибо чрез него пансион вошел в славу. Со всех концов города съезжались родители и приставали к нему, чтоб он детей их принял к себе, в надежде, что и они такие же будут ученые, как Алеша. Вскоре пансион так наполнился, что не было уже места для новых пансионеров, и учитель с учительшею начали помышлять о том, чтоб нанять дом, гораздо пространнейший того, в котором они жили.

Алеша, как сказал я уже выше, сначала стыдился похвал, чувствуя, что вовсе их не заслуживает, но мало-помалу он стал к ним привыкать, и наконец самолюбие его дошло до того, что он принимал, не краснеясь, похвалы, которыми его осыпали. Он много стал о себе думать, важничал перед другими мальчиками и вообразил себе, что он гораздо лучше и умнее всех их. Нрав Алешин от этого совсем испортился: из доброго, милого и скромного мальчика он сделался гордый и непослушный. Совесть часто его в том упрекала, и внутренний голос ему говорил: «Алеша, не гордись! Не приписывай самому себе того, что не тебе принадлежит; благодари судьбу за то, что она тебе доставила выгоды против других детей, но не думай, что ты лучше их. Если ты не исправишься, то никто тебя любить не будет, и тогда ты, при всей своей учености, будешь самое несчастное дитя!»

Иногда он и принимал намерение исправиться; но, к несчастию, самолюбие так в нем было сильно, что заглушало голос совести, и он день ото дня становился хуже, и день ото дня товарищи менее его любили.

Притом Алеша сделался страшный шалун. Не имея нужды твердить уроков, которые ему задавали, он в то время, когда другие дети готовились к классам, занимался шалостями, и эта праздность еще более портила его нрав. Наконец он так надоел всем дурным своим нравом, что учитель серьезно начал думать о средствах к исправлению такого дурного мальчика — и для того задавал ему уроки вдвое и втрое большие, нежели другим; но и это нисколько не помогало. Алеша вовсе не учился, а все-таки знал урок с начала до конца, без малейшей ошибки.

Однажды учитель, не зная, что с ним делать, задал ему выучить наизусть страниц двадцать к другому утру и надеялся, что он, по крайней мере, в этот день будет смирнее. Куды! Наш Алеша и не думал об уроке! В этот день он нарочно шалил более обыкновенного, и учитель тщетно грозил ему наказанием, если на другое утро не будет он знать урока. Алеша внутренно смеялся этим угрозам, будучи уверен, что конопляное зернышко поможет ему непременно. На следующий день, в назначенный час, учитель взял в руки книжку, из которой задан был урок Алеше, подозвал его к себе и велел проговорить заданное. Все дети с любопытством обратили на Алешу внимание, и сам учитель не знал, что подумать, когда Алеша, несмотря на то, что вовсе накануне не твердил урока, смело встал со скамейки и подошел к нему. Алеша нимало не сомневался в том, что и этот раз ему удастся показать свою необыкновенную способность: он разинул рот… и не мог выговорить ни слова!

— Что ж вы молчите? — сказал ему учитель. — Говорите урок.

Алеша покраснел, потом побледнел, опять покраснел, начал мять свои руки, слезы у него от страха навернулись на глазах… всё тщетно! Он не мог выговорить ни одного слова, потому что, надеясь на конопляное зерно, он даже и не заглядывал в книгу.

— Что это значит, Алеша? — закричал учитель. — Зачем вы не хотите говорить?

Алеша сам не знал, чему приписать такую странность, всунул руку в карман, чтоб ощупать семечко… но как описать его отчаяние, когда он его не нашел! Слезы градом полились из глаз его… он горько плакал и все-таки не мог сказать ни слова.

Между тем учитель терял терпение. Привыкнув к тому, что Алеша всегда отвечал безошибочно и не запинаясь, ему казалось невозможным, чтоб он не знал по крайней мере начала урока, и потому приписывал молчание его упрямству.

— Подите в спальню, — сказал он, — и оставайтесь там, пока совершенно будете знать урок.

Алешу отвели в нижний этаж, дали ему книгу и заперли дверь ключом.

Лишь только он остался один, как начал везде искать конопляное зернышко. Он долго шарил у себя в карманах, ползал по полу, смотрел под кроватью, перебирал одеяло, подушки, простыню — всё напрасно! Нигде не было и следов любезного зернышка! Он старался вспомнить, где он мог его потерять, и наконец уверился, что выронил его как-нибудь накануне, играя на дворе. Но каким образом найти его? Он заперт был в комнате, а если б и позволили выйти на двор, так и это, вероятно, ни к чему бы не послужило, ибо он знал, что курочки лакомы на коноплю, и зернышко его, верно, которая-нибудь из них успела склевать! Отчаявшись отыскать его, он вздумал призвать к себе на помощь Чернушку.

— Милая Чернушка! — говорил он. — Любезный министр! Пожалуйста, явись мне и дай другое зернышко! Я, право, вперед буду осторожнее…

Но никто не отвечал на его просьбы, и он наконец сел на стул и опять принялся горько плакать.

Между тем настала пора обедать; дверь отворилась, и вошел учитель.

— Знаете ли вы теперь урок? — спросил он у Алеши.

Алеша, громко всхлипывая, принужден был сказать, что не знает.

— Ну так оставайтесь здесь, пока выучите! — сказал учитель, велел подать ему стакан воды и кусок ржаного хлеба и оставил его опять одного.

Алеша стал твердить наизусть, но ничего не входило ему в голову. Он давно отвык от занятий, да и как вытвердить двадцать печатных страниц! Сколько он ни трудился, сколько ни напрягал свою память, но когда настал вечер, он не знал более двух или трех страниц, да и то плохо. Когда пришло время другим детям ложиться спать, все товарищи его разом нагрянули в комнату, и с ними пришел опять учитель.

— Алеша! Знаете ли вы урок? — спросил он.

И бедный Алеша сквозь слезы отвечал:

— Знаю только две страницы.

— Так видно и завтра придется вам просидеть здесь на хлебе и на воде, — сказал учитель, пожелал другим детям покойного сна и удалился.

Алеша остался с товарищами. Тогда, когда он был доброе и скромное дитя, все его любили, и если, бывало, подвергался он наказанию, то все о нем жалели, и это ему служило утешением; но теперь никто не обращал на него внимания: все с презрением на него смотрели и не говорили с ним ни слова. Он решился сам начать разговор с одним мальчиком, с которым в прежнее время был очень дружен, но тот от него отворотился, не отвечая. Алеша обратился к другому, но и тот говорить с ним не хотел и даже оттолкнул его от себя, когда он опять с ним заговорил. Тут несчастный Алеша почувствовал, что он заслуживает такое с ним обхождение товарищей. Обливаясь слезами, лег он в свою постель, но никак не мог заснуть.

Долго лежал он таким образом и с горестию вспоминал о минувших счастливых днях. Все дети уже наслаждались сладким сном, один только он заснуть не мог! «И Чернушка меня оставила», — подумал Алеша, и слезы вновь полились у него из глаз.

Вдруг… простыня у соседней кровати зашевелилась, подобно как в первый тот день, когда к нему явилась черная курица. Сердце в нем стало биться сильнее… он желал, чтоб Чернушка вышла опять из-под кровати; но не смел надеяться, что желание его исполнится.

— Чернушка, Чернушка! — сказал он наконец вполголоса… Простыня приподнялась, и к нему на постель взлетела черная курица.

— Ах, Чернушка! — сказал Алеша вне себя от радости. — Я не смел надеяться, что с тобою увижусь! Ты меня не забыла?

— Нет, — отвечала она, — я не могу забыть оказанной тобою услуги, хотя тот Алеша, который спас меня от смерти, вовсе не похож на того, которого теперь перед собою вижу. Ты тогда был добрый мальчик, скромный и учтивый, и все тебя любили, а теперь… я не узнаю тебя!

Алеша горько заплакал, а Чернушка продолжала давать ему наставления. Долго она с ним разговаривала и со слезами упрашивала его исправиться. Наконец, когда уже начинал показываться дневной свет, курочка ему сказала:

— Теперь я должна тебя оставить, Алеша! Вот конопляное зерно, которое выронил ты на дворе. Напрасно ты думал, что потерял его невозвратно. Король наш слишком великодушен, чтоб лишить тебя оного за твою неосторожность. Помни, однако, что ты дал честное слово сохранять в тайне всё, что тебе о нас известно… Алеша! К теперешним худым свойствам твоим не прибавь еще худшего — неблагодарности!

Алеша с восхищением взял любезное свое семечко из лапок курицы и обещался употребить все силы свои, чтоб исправиться!

— Ты увидишь, милая Чернушка, — сказал он, — что я сегодня же совсем другой буду…

— Не полагай, — отвечала Чернушка, — что так легко исправиться от пороков, когда они уже взяли над нами верх. Пороки обыкновенно входят в дверь, а выходят в щелочку, и потому, если хочешь исправиться, то должен беспрестанно и строго смотреть за собою. Но прощай!.. Пора нам расстаться!

Алеша, оставшись один, начал рассматривать свое зернышко и не мог им налюбоваться. Теперь-то он совершенно спокоен был насчет урока, и вчерашнее горе не оставило в нем никаких следов. Он с радостию думал о том, как будут все удивляться, когда он безошибочно проговорит двадцать страниц, — и мысль, что он опять возьмет верх над товарищами, которые не хотели с ним говорить, ласкала его самолюбие. Об исправлении самого себя он хотя и не забыл, но думал, что это не может быть так трудно, как говорила Чернушка. «Будто не от меня зависит исправиться! — мыслил он. — Стоит только захотеть, и все опять меня любить будут…»

Увы! Бедный Алеша не знал, что для исправления самого себя необходимо должно начать тем, чтоб откинуть самолюбие и излишнюю самонадеянность.

Когда поутру собрались дети в классы, Алешу позвали вверх. Он вошел с веселым и торжествующим видом.

— Знаете ли вы урок ваш? — спросил учитель, взглянув на него строго.

— Знаю, — отвечал Алеша смело.

Он начал говорить и проговорил все двадцать страниц без малейшей ошибки и остановки. Учитель вне себя был от удивления, а Алеша гордо посматривал на своих товарищей.

От глаз учителя не скрылся гордый вид Алешин.

— Вы знаете урок свой, — сказал он ему, — это правда, — но зачем вы вчера не хотели его сказать?

— Вчера я не знал его, — отвечал Алеша.

— Быть не может, — прервал его учитель. — Вчера ввечеру вы мне сказали, что знаете только две страницы, да и то плохо, а теперь без ошибки проговорили все двадцать! Когда же вы его выучили?

Алеша замолчал. Наконец дрожащим голосом сказал он:

— Я выучил его сегодня поутру!

Но тут вдруг все дети, огорченные его надменностию, закричали в один голос:

— Он неправду говорит; он и книги в руки не брал сегодня поутру!

Алеша вздрогнул, потупил глаза в землю и не сказал ни слова.

— Отвечайте же! — продолжал учитель, — когда выучили вы урок?

Но Алеша не прерывал молчания: он так поражен был сим неожиданным вопросом и недоброжелательством, которое оказывали ему все его товарищи, что не мог опомниться.

Между тем учитель, полагая, что он накануне не хотел сказывать урока из упрямства, счел за нужное строго наказать его.

— Чем более вы от природы имеете способностей и дарований, — сказал он Алеше, — тем скромнее и послушнее вы должны быть. Не для того Бог дал вам ум, чтоб вы во зло его употребляли. Вы заслуживаете наказание за вчерашнее упрямство, а сегодня вы еще увеличили вину вашу тем, что солгали. Господа! — продолжал учитель, обратясь к пансионерам. — Запрещаю всем вам говорить с Алешею до тех пор, пока он совершенно исправится. А так как, вероятно, для него это небольшое наказание, то велите подать розги.

Принесли розги… Алеша был в отчаянии! В первый еще раз с тех пор, как существовал пансион, наказывали розгами, и кого же — Алешу, который так много о себе думал, который считал себя лучше и умнее всех! Какой стыд!..

Он, рыдая, бросился к учителю и обещался совершенно исправиться…

— Надо было думать об этом прежде, — был ему ответ.

Слезы и раскаяние Алеши тронули товарищей, и они начали просить за него; а Алеша, чувствуя, что не заслужил их сострадания, еще горше стал плакать! Наконец учитель приведен был в жалость.

— Хорошо! — сказал он. — Я прощу вас ради просьбы товарищей ваших, но с тем, чтоб вы пред всеми признались в вашей вине и объявили, когда вы выучили заданный урок?

Алеша совершенно потерял голову… он забыл обещание, данное подземельному королю и его министру, и начал рассказывать о черной курице, о рыцарях, о маленьких людях…

Учитель не дал ему договорить…

— Как! — вскричал он с гневом. — Вместо того чтобы раскаяться в дурном поведении вашем, вы меня еще вздумали дурачить, рассказывая сказку о черной курице?.. Этого слишком уже много. Нет, дети! Вы видите сами, что его нельзя не наказать!

И бедного Алешу высекли!!

С поникшею головою, с растерзанным сердцем, Алеша пошел в нижний этаж, в спальные комнаты. Он был как убитый… стыд и раскаяние наполняли его душу! Когда чрез несколько часов он немного успокоился и положил руку в карман… конопляного зернышка в нем не было! Алеша горько заплакал, чувствуя, что потерял его невозвратно!

Ввечеру, когда другие дети пришли спать, он также лег в постель, но заснуть никак не мог! Как раскаивался он в дурном поведении своем! Он решительно принял намерение исправиться, хотя чувствовал, что конопляное зернышко возвратить невозможно!

Около полуночи пошевелилась опять простыня у соседней кровати… Алеша, который накануне этому радовался, теперь закрыл глаза… он боялся увидеть Чернушку! Совесть его мучила. Он вспомнил, что еще вчера ввечеру так уверительно говорил Чернушке, что непременно исправится, — и вместо того… Что он ей теперь скажет?

Несколько времени лежал он с закрытыми глазами. Ему слышался шорох от поднимающейся простыни…Кто-то подошел к его кровати — и голос, знакомый голос, назвал его по имени:

— Алеша, Алеша!

Но он стыдился открыть глаза, а между тем слезы из них выкатывались и текли по его щекам…

Вдруг кто-то дернул за одеяло… Алеша невольно проглянул, и перед ним стояла Чернушка — не в виде курицы, а в черном платье, в малиновой шапочке с зубчиками и в белом накрахмаленном шейном платке, точно как он видел ее в подземной зале.

— Алеша! — сказал министр. — Я вижу, что ты не спишь… Прощай! Я пришел с тобою проститься, более мы не увидимся!..

Алеша громко зарыдал.

— Прощай! — воскликнул он. — Прощай! И, если можешь, прости меня! Я знаю, что виноват перед тобою, но я жестоко за то наказан!

— Алеша! — сказал сквозь слезы министр. — Я тебя прощаю; не могу забыть, что ты спас жизнь мою, и всё тебя люблю, хотя ты сделал меня несчастным, может быть, навеки!.. Прощай! Мне позволено видеться с тобою на самое короткое время. Еще в течение нынешней ночи король с целым народом своим должен переселиться далеко-далеко от здешних мест! Все в отчаянии, все проливают слезы. Мы несколько столетий жили здесь так счастливо, так покойно!..

Алеша бросился целовать маленькие ручки министра. Схватив его за руку, он увидел на ней что-то блестящее, и в то же самое время какой-то необыкновенный звук поразил его слух…

— Что это такое? — спросил он с изумлением.

Министр поднял обе руки кверху, и Алеша увидел, что они были скованы золотою цепью… Он ужаснулся!..

— Твоя нескромность причиною, что я осужден носить эти цепи, — сказал министр с глубоким вздохом, — но не плачь, Алеша! Твои слезы помочь мне не могут. Одним только ты можешь меня утешить в моем несчастии: старайся исправиться и будь опять таким же добрым мальчиком, как был прежде. Прощай в последний раз!

Министр пожал Алеше руку и скрылся под соседнюю кровать.

— Чернушка, Чернушка! — кричал ему вслед Алеша, но Чернушка не отвечала.

Во всю ночь не мог он сомкнуть глаз ни на минуту. За час перед рассветом послышалось ему, что под полом что-то шумит. Он встал с постели, приложил к полу ухо и долго слышал стук маленьких колес и шум, как будто множество маленьких людей проходило. Между шумом этим слышен был также плач женщин и детей и голос министра Чернушки, который кричал ему:

— Прощай, Алеша! Прощай навеки!..

На другой день поутру дети, проснувшись, увидели Алешу, лежащего на полу без памяти. Его подняли, положили в постель и послали за доктором, который объявил, что у него сильная горячка.

Недель через шесть Алеша, с помощию Божиею, выздоровел, и всё происходившее с ним перед болезнию казалось ему тяжелым сном. Ни учитель, ни товарищи не напоминали ему ни слова ни о черной курице, ни о наказании, которому он подвергся. Алеша же сам стыдился об этом говорить и старался быть послушным, добрым, скромным и прилежным. Все его снова полюбили и стали ласкать, и он сделался примером для своих товарищей, хотя уже и не мог выучить наизусть двадцать печатных страниц вдруг — которых, впрочем, ему и не задавали.

1

Погода испортилась. Дождь моросил по-осеннему, астры на балконе сникли, из окна пахло не свежестью, как бывало при летнем дожде, а сыростью.

Настроение у Али тоже испортилось. До первого сентября оставалось еще целых два дня. Уже все готово к школе. Школьная форма висит на специальной детской вешалке, гладиолусы купили и поставили в воду с аспирином — чтоб не завяли. А тут еще два дня. И дождь, и мамы дома нет, и Антошка пока не вернулся с дачи. Ну, разве не тоска!

Аля протянула руку, взяла из стопки новеньких учебников тот, что лежал сверху. Оказалось — «Математика».

Да… Как оно будет с этой математикой? Буквы Аля знала, можно сказать, по именам. А вот цифры — другое дело. Во-первых, их трудно писать. А во-вторых, просто напишешь — не отделаешься. Считать надо! Прибавлять, отнимать…

Аля раскрыла учебник — так, наугад, где сам раскрылся. Прочла: «У Антоши на столе было девять солдатиков. Один барабанщик, остальные пехотинцы. Сколько было пехотинцев?»

«У какого это Антоши?» — подумала Аля.

Ах да, так вот же он нарисован на картинке. Аля пригляделась и даже ойкнула от удивления. В учебнике математики на семьдесят седьмой странице была нарисована Антошкина комната, все, как на самом деле есть, — и диван такой же, как у Антошки, и аквариум с красными меченосцами, и старая с книгами этажерка, ну, словом, все-все. И сам Антошка был тут же. Он ползал под столом на четвереньках. Аля его окликнула. Антошка обернулся. Никакого сомнения, это был ее приятель Антон Водовозов, с которым они договорились сесть в классе рядом, даже если кому-нибудь и придет в голову дразниться.

— Как ты туда попал, Антошка? — воскликнула Аля. — Ты что, заколдованный?

— Иди, помоги искать солдатика, — своим обычным голосом сказал нарисованный Антошка, точно ничего странного не происходило.

— Как же я к тебе попаду, когда ты нарисованный, или заколдованный, или вообще, может, я тебя во сне вижу?

— Ладно тебе. Какое там во сне! Ты идешь или нет?

— Хо-ро-шо, — очень неуверенно сказала Аля. — Только как?

— Очень даже просто, — ответил вместо Антоши чей-то писклявый голосок. — Через мостик.

Рядом с Антошкой оказалась Единица ростом с самого Антона. Она помахала Але рукой, поклонилась и вдруг… вдруг перекинулась мостиком прямо к Але, и Аля сама не заметила, как перебежала по этому мостику и оказалась рядом с приятелем.

И сразу же не стало ни номеров, ни условий задач, не было никакой семьдесят седьмой страницы, а просто Антоша в своей комнате, а рядом Аля, а рядом… В том-то вот и дело, что рядом стояла Единица. Худенькая, с длинной шеей и маленькой головой, забавная, живая.

— Вот видишь, это совсем нетрудно, — сказала она.

— Что? — спросила Аля.

— Оказаться в математике, — пояснила Единица.

Антошка встал с колен и озабоченно посмотрел на Алю.

— Понимаешь, — сказал он, — потерялся пехотинец. А это очень плохо.

— Антош, жалко, конечно, что потерялся. Но он ведь солдат, он мужественный. С ним ничего плохого не случится. Ты не тревожься.

— Во-первых, плохой я командир, если о солдатах тревожиться не буду, — сказал Антон. — Мало ли в какую беду он может попасть.

— А во-вторых, — подхватила Единица, — условие задачи без этого солдата нарушается. Без него нельзя решить задачу. Ответ не сойдется. Вот какой это важный солдатик. Уж вы мне поверьте, я в математике четыреста лет служу.

— Ого! — изумилась Аля.

— Да, да, да! — опять сказала Единица. — Солдатика надо найти, иначе рухнет эта задача, очень важная задача на вычитание, а за нею следом — и другие, да-да-да, математика — наука стройная, и в учебнике все-все должно быть всегда там, где положено.

— Как это? — спросила Аля.

— Да так. Все цифры — на местах, все знаки — на местах. Все условия задач — каждое на своем месте. Порядок в учебнике должен быть, строгий порядок.

— А при чем же тут солдатик? — уже немного робея перед Единицей, спросила Аля.

— Очень даже при чем. В задаче что сказано? Было девять солдатиков. Так?

— Ну да, — согласилась Аля.

— Значит, и должно на столе стоять девять. А тут сколько?

— Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь. Восемь, сказала Аля.

— Вот видишь, — произнесла Единица с укором, точно Аля спрятала недостающего солдатика у себя в кармане.

Аля даже машинально сунула руку в карман. В кармане лежала пуговица.

— Солдатика необходимо отыскать. Потому что, когда в математике начинается беспорядок, тогда над людьми берут верх двойки. Объединяются в стаи и берут верх, — втолковывала им Единица.

Але, может, все это и показалось бы вздором, да вдруг в комнате распахнулось окно и в него влетело несколько странных красных гусей, которые закружились по комнате, не то с гоготом, не то с хохотом.

Аля пригляделась к гусям и вдруг обнаружила, что это не гуси вовсе, а цифры два, то есть самые настоящие двойки. Влетев в комнату и немного погоготав, «гуси» вылетели вон, а окно само собой захлопнулось.

— Вот видишь, — наставительно сказала Единица.

Антошка окончательно вылез из-под стола и встал с коленок.

— Нет, — сказал он, — нигде нет солдатика. Прямо не знаю, что делать.

— В таком положении дело оставаться не может, — сказала Единица. Как хотите, а необходимо отправиться на поиски. Ты не слышал, солдатик упал на пол или нет?

— Он бы звякнул, — сказал Антошка. — Он же металлический, а не какой-нибудь пластмассовый.

— Значит, кто-то просто незаметно унес его.

— Антош, может, это сделал Кляксич? — спросила Аля, вспомнив свои недавние приключения в Букваре.

Она подробно описала их Антоше в своих письмах.

— Вряд ли.

Это сказал не Антон, это произнесла Единица.

— Он все больше по тетрадкам норовит бегать, — продолжала она. Помарку и Описку подзуживает людям разные каверзы строить. В Математику ему не так-то легко пробраться.

— Ты-то что думаешь, Антон? — спросила Аля.

— Не знаю, Аль, — честно признался Антон. — Просто совсем ничего не понимаю.

— Я знаю одно, — сказала Единица. — Надо идти искать пехотинца и найти его во что бы то ни стало. Это наш долг перед учениками первого класса «Б» и перед наукой — математикой, — добавила она торжественно. Пошли.

2

Единица распахнула дверь из Антошкиной комнаты, но за дверью оказался вовсе не коридор его квартиры, где все еще продолжал жить друг детства трехколесный велосипед и были сделаны до самого потолка книжные полки. Нет. Дверь, открывшись со скрипом, выпустила всех троих на веселую, залитую солнцем лужайку. Дождя не было. И вообще было лето.

— А может быть… Может быть… — произнесла Единица задумчиво. Да-да-да. Вполне может быть. Он ведь любит аннулировать…

— Кто? — спросил Антон.

— Ноль, — сказала Единица. — Характер у него, знаете, такой, как бы это сказать… неопределенный…

— У Ноля? Характер? — изумился Антон.

— Очень даже просто. Характер, — подтвердила Единица. — Уж очень любит аннулировать.

— И это он… аннулировал пехотинца? — почему-то шепотом спросила Аля.

— Могло быть. Ох, могло быть! — сказала Единица. — Сейчас спросим, может, кто-нибудь из моих сестер что-нибудь заметил.

И Единица, поставив ладони рупором, закричала:

— Сестрички-единички, где вы?

Издали, все приближаясь и приближаясь, послышалась песенка:

Мы не сойки, не синицы,
Мы сестрицы-единицы.
Тот, кто любит устный счет,
Знает нас наперечет.

В сад строем вошли похожие на свою сестру единицы. Они обошли сад, построившись в линеечку, в затылок одна другой, а потом стали перед Алей и Антоном без конца перестраиваться. При этом они все время пели свою песенку:

Посчитай и посмотри
Хорошенько
Раз, два, три.
Три у клевера листка,
Три у дыма завитка,
Три зубца у старой вилки,
«Три» — в тетрадке у Данилки,
Он урок недоучил,
Вот и тройку получил!

И тут, перестроившись по четыре, они запели опять:

Ты взгляни на мир пошире,
Будет — раз, два, три, четыре,
У стола четыре ножки,
Ну, а сколько лап у кошки?
Столько ж, сколько у кота,
Все четыре — мягкота.
И снова перестроились — уже по пять, но петь не переставали ни на минуту:
Раз, два, три, четыре, пять,
Будем пальчики считать,
Если пять стоит в тетрадке,
Это значит — все в порядке.

— Погодите-ка, сестрички, — перебила их Единица. — У меня к вам серъезное дело.

Сестры встали перед Единицей, выстроились в линеечку, точно их написал в тетрадке очень старательный ученик.

— Слушаем, — сказали они хором.

— Сестрички! — торжественно начала Единица. — Случилась прискорбная история. Испорчено условие задачи, потому что из условия похищен солдатик. Моим друзьям, — она кивнула в сторону Али и Антона, — и всему первому классу «Б» грозят неприятности. Вы можете себе представить, какую власть возьмут двойки, если в задачах не будет порядка?

— Можем! — хором отозвались единицы.

— Как вы думаете, кто в этом виноват?

Тут поднялся невообразимый галдеж, потому что все сестрицы-единицы заговорили разом.

— Погодите, говорите по одной, так ничего нельзя понять. Вот ты, сестричка, что думаешь?

— Условие задачи испорчено? — спросила Единичка, к которой был обращен вопрос.

— Конечно.

— Значит, его все равно что нет?

— Вот именно.

— Тогда оно, может быть, аннулировано? — подсказала Единичка. — Вот и подумайте.

Остальные опять разом загалдели.

— Кто-нибудь что-нибудь видел?

— Я видела, — сказала тоненьким голоском самая маленькая Единичка, как Нуль промчался сегодня в своей нулевой машине. Знаешь, где у него и колеса и руль — все такие на него самого похожие.

— Ну и что?

— По-моему, там кто-то сидел на заднем сиденье.

— Это еще ничего не значит, — возразила Единица.

— Да, но там сидел кто-то не просто. Там был кто-то очень грустный.

— Это меняет дело, — заметила Единица. — Куда он поехал?

— Он свернул на дорогу, которая ведет к Тришке.

— Ясно, сестрички. Ну, идите по своим делам, спасибо.

Единицы так же, как и пришли, удалились строем. Аля и Антон растерянно глядели на Единицу.

— Да, дела не так просты, как кажутся, — сказала она. — Слушайте меня внимательно. У меня перед началом учебного года очень много дел. Я провожу вас до дороги, которая ведет к Тришке, а там вы идите сами. Тришка — это цифра три, ее зовут Тройка, а Тришка — это ее прозвище. Пойдите спросите, может, Тришка знает поточнее, Ноль или не Ноль унес солдатика.

Аля и Антон послушно пошли за Единицей, вышли из сада через калитку, оказались на дороге, обсаженной высокими (видно, очень старыми) кустами акации. Тут Единица сними попрощалась. Она еще долго стояла у калитки, приветливо и ободряюще махала им вслед. Наконец дорога вильнула в сторону, и Единица скрылась из виду.

3

— Антош, куда это мы с тобой идем? — тревожно спросила Аля.

— К Тришке идем, ты же слыхала; что из этого всего будет, я и сам не знаю. Но не отступать же? Вдруг да этот Тришка нам поможет? Ноль-то все-таки к нему, говорят, сегодня ездил. Надо же нам найти солдатика и вернуть его в задачу.

— А может, эту задачу и вообще никому никогда не зададут? смалодушничала Аля.

— Зададут не зададут, это не важно, — возразил Антон. — Важно навести в задачках порядок. Иначе двоек не оберемся.

— Мы с тобой? — спросила Аля.

— Ну, а если и не мы с тобой? Ты хочешь, чтобы другие ребята двоечниками были, так, что ли?

Нет, Аля вовсе этого не хотела.

— Тогда не трусь и иди не как утиная бабушка, — сказал Антон.

Аля обиделась на «утиную бабушку», но пошла бодрее.

«Интересно! — думала Аля. — Когда смотришь на учебники, то они с виду такие скучные. А как туда попадешь, так в них, оказывается, все живые, и такая идет своя, занятная жизнь. Обязательно надо будет про это рассказать ребятам в классе».

— Ой, Аль, погляди, дерутся там, что ли?

Аля, погруженная в свои мысли, и не заметила, как дорога кончилась и подвела их к дому, сложенному из красного кирпича. Дом был узенький, но высокий, трех-этажный, крыша у него была странная, она состояла из двух покатых арок, точно цифра три, но только уложенная «носом вниз».

На лужайке перед домом шла, по-видимому, свара. Какой-то толстенький и сутулый человечек отчаянно ругался с другим. Причем тот, другой, что-то выдирал из рук у толстенького.

— Вечно тебе надо отнимать! — кричал толстенький. — Не отдам, да и все.

Аля и Антон сначала было испугались, но, поняв, что двое ссорящихся не обращают на них решительно никакого внимания, осмелели и подошли поближе. К их удивлению, в руках у толстенького, который явно напоминал цифру «три» и был упомянутым Тришкой, трепыхался кролик.

— Тришка, у тебя три кролика. Отдай одного мне. Он мне очень нужен. У тебя останется два, это все равно больше, чем один. Отдай! — кричал отнимавший.

— Тебе бы только отнимать, паршивый Минус! Все отнять, да отнять, да отнять! Поработай с мое, не одного, а десять кроликов купишь себе на базаре!

— Жадюга! Кролика соседу пожалел! — вопил Минус, дергая бедного кролика за лапу.

Видно было, что толстый Тришка устал, запыхался и вот-вот уступит кролика, но тут Минус увидел Алю и Антона и так удивился, что отпустил кроличью лапу. Тришка мгновенно этим воспользовался и с неожиданным проворством убежал и скрылся в доме с кроликом.

— Ладно, — махнул ему вслед Минул. — Все равно в следующий раз отниму. А что у вас? — обратился он к Але и Антону.

— Ничего у нас нет. Мы ищем пехотинца из задачи, — сказал Антон. — Он пропал.

— Я не отнимал, — тут же сказал Минус. — Это не моих рук дело. Нет, нет.

— А вы не скажете нам… — начала было Аля, но Минус уже торопливо удалялся.

— Не моих рук дело! — крикнул он им, оборачиваясь. — Спросите у Тришки. Он от жадности что хочешь себе возьмет. Может, и пехотинца прикарманил.

Антон постучал в запертую дверь. Из-за двери послышалось пыхтенье, но никто не ответил.

— Откройте нам, пожалуйста, — сказала Аля.

Дверь открылась на щелочку, и в щелочку шепотом спросили:

— Ушел? Минус ушел?

— Ушел, — сказал Антон.

Тогда дверь открылась пошире, и на крыльцо вышел Тришка.

— Это невозможная жизнь, — пожаловался он. — Только и знает — отнять! Забрать. Чтоб у тебя стало обязательно меньше, чем было. Чума, а не сосед. Совсем от рук отбился.

В дверь прошмыгнули три кролика и стали бегать кругами по лужайке.

— Побегайте, голубчики, пока этот разбойник не вернулся. Ну, так зачем я вам понадобился?

Антон и Аля рассказали Тришке, что случилось.

— Ноль? Проезжал он действительно, только мимо. Нет, я про солдатика ничего не знаю. Вы думаете, Ноль взял? Что вы, это же честнейшее существо в Математике.

— Что же нам теперь делать? — спросила Аля.

— Никаких сомнений — искать, найти, водворить на место. Единица правильно вам сказала, как только начнется беспорядок, так посыплются двойки. Они удивительно быстро плодятся. Прямо как комары! — сокрушенно покачал головой Тришка.

— Ну, а где же нам искать солдатика? Мы ведь нездешние, ничего тут не знаем, — вздохнул Антон.

— Ума не приложу. Ну, сходите, что ли, к Дыдве. Может, она что слыхала, — посоветовал Тришка.

— А кто это? — спросил Антон.

— Это Четверка, ну, знаете, цифра четыре, — пояснил Тришка.

— Почему же ее так странно зовут?

— Дыдва? Да мы-то уж привыкли. Это длинная история. А если коротко, то ведь дважды два — четыре?

— Четыре, — подтвердили Аля и Антоша.

— Ну вот. Дваждыдва. Минус такому длинному прозвищу позавидовал и попытался отнять. Но оно порвалось. «Дваж» осталось у Минуса, а «Дыдва» у Четверки. Но «дваж» ему оказались совершенно ни к чему, он его потом вернул, да оно как-то обратно не пристало. Вот так и осталось — Дыдва

— А где живет эта Дыдва?

— За четырьмя мосточками, за четырьмя кочками, за четырьмя низинками, за четырьмя осинками, а там — уж рядышком.

«Странный адрес», — подумала Аля.

— Аль, пошли, — взял ее за руку Антон.

Тришка не обратил на их уход никакого внимания. Он загонял домой кроликов. Кроликов по-прежнему было три, и это обстоятельство, по-видимому, его очень радовало.

4

Прямо сразу за Тришкиным домом протекал ручеек. На берегу ручейка под кустом красной смородины лежала одна из сестричек-единичек и читала книжку. Как только она увидела Алю и Антона, она быстро отложила книжку и со словами «Прибавить единичку» перекинулась мосточком через ручей. Они остановились в недоумении, поглядели на мостик. Это была хорошо обструганная дощечка. Аля и Антон перешли по ней. А как только перешли дощечка тут же превратилась обратно в сестричку-единичку и как ни в чем не бывало улеглась с книжкой под смородиновым кустом.

А за первым ручьем, как и сказал Тришка, был второй, а за вторым третий, а за третьим — четвертый. И каждый раз очередная единичка превращалась в мостик и переводила их на другой бережок. Только кусты были разные — то красная смородина, то черная, а то и вовсе крыжовник.

Но за четвертым ручьем дорога обрывалась и начиналось болото. Вот тут единички очень бы пригодились, да ни одной не было видно. Болото было топкое, идти по нему было страшно. Вдруг Антон, приглядевшись, заметил, что над болотом возвышается одна за другой четыре болотные кочки. И даже было такое впечатление, что они находятся на равном расстоянии друг от друга. Точно кто-то их так расположил нарочно. По кочкам болото можно было перейти, да кочки были не так уж близко одна от другой. Ну, Антон, может, и перепрыгнет, он мальчишка, а вот Аля — та вряд ли.

— Как же нам быть, Аль? Тришка направил нас к этой самой…

— Дыдве, — подсказала Аля.

— Ну да, к Дыдве. Но тебе же не допрыгнуть. Может, я тебя перетащу?

Антоша попробовал поднять Алю.

— Уй, тяжеленная ты какая! Аль, ты вот что. Ты подожди меня здесь. Я быстро. Только никуда не уходи отсюда! Я сейчас сбегаю. Может, я все и разузнаю. А может, найду. И мы тогда быстренько вернемся с солдатиком.

Антон махнул Але рукой и, разбежавшись, прыгнул сначала на одну кочку, потом на другую, потом на третью, наконец, на четвертую — раз, два, три, четыре! — и скрылся в осиновой рощице.

Аля опустилась на траву, пригорюнилась, принялась терпеливо ждать.

Антон тем временем вышел на дорогу, которая бежала через осиновую рощу. Дорога была странная — точно земля была сначала морем, а потом так и застыла в одночасье — волнами, потому что дорога шла то вниз, то вверх. На опушке росли четыре высоченные осины. Их большие, с тарелку, листья, трепетали на ветру и шелестели, шелестели. Антону показалось, что они что-то шепчут. Он прислушался. Оказалось, они пели песенку:

Раз, два, три, четыре ветра
С четырех сторон,
Налетев, прогнали с веток
Четырех ворон.
Раз, два, три, четыре буквы
В этих семенах.
Значит, репу, а не брюкву
Будем есть на днях.

Антон не стал больше слушать эту чудную песенку, он стремился скорее повидать Дыдву — Четверку. Не успел он подойти к дому, как Четверка сама вышла на крыльцо. На ней был сомнительной чистоты передник, руки — все перепачканы мукой, на лице грустное, впрочем, даже и не грустное, а замученное выражение.

— Нет, — сказала она, — это все ужасно. Я просто не выношу детских слез, но и печь пироги — освободите меня от этого, печь пироги я тоже не умею. Не умею, и все тут!

И Четверка при этом даже топнула ногой. Тут она увидела Антона.

— Ты не плачешь? — спросила она у него с подозрением.

— Нет, — удивился Антон. — Я не плачу.

— Ну, хоть этот не плачет, — облегченно вздохнула Четверка. — Ведь что же такое творится? — продолжала она взволнованно. — Ну, задача. Обыкновенная задача, — говорила Четверка, не давая Антону вставить ни словечка, хотя он уже несколько раз говорил «кхе», чтоб наконец спросить о солдатике. — Вот, послушай. «Мама дала Зине четыре пирожка, а Кирюше на один пирожок меньше». Это что ж за безобразие, я тебя спрашиваю?

— Какое безобразие? — не понял Антон.

— Четыре пирожка — это хорошо. Четыре — прекрасно число. Но ведь на один меньше — это, если подумать хорошенько, будет три. Вот мальчик и расстраивается. Он хочет, чтоб у него тоже было столько же, сколько у сестры. То есть четыре. Он маленький, он плачет. А эта самая мама поделила пирожки и ушла на работу. И вот я пытаюсь испечь ему еще один пирожок, чтоб было поровну. И не умею. А мальчик все плачет и плачет. Ужас какой-то.

Тут Четверка повернулась на каблучках и, не обращая на него больше никакого внимания, точно он тоже вслед за Кирюшиной мамой ушел на работу, захлопнула за собой дверь. Антон сначала нажимал кнопку дверного звонка, потом дергал ручку, потом стучал. Никто ему не открыл, никто на крыльцо больше не вышел.

Как ни жаль ему было возвращаться к Але ни с чем, а что поделаешь? Не ночевать же ему на крыльце у Дыдвы?! Антон проделал весь путь обратно через осиновую рощу, по болотным кочкам. Вот сейчас Аля узнает, что он ровно ничего не добился, и расстроится.

Но… на краю болота, где она должна была его ждать, никого не было.

5

А случилось вот что… Как только Антона не стало видно, Але сделалось очень грустно и даже как-то не по себе. Но вдруг до нее донеслись веселые звуки гармошки и песенка, которую распевал молодой задорный голос:

Лучше нету, чем прибавить,

Всем подарки подарить,
Рассмешить и позабавить,
Сделать, сладить, смастерить.
Дать воробышкам пшена,
Дать дождинкам имена,
Огонек — полену в печке,
Ну, а грядке — семена.

Кто-то шел со стороны четвертого ручья прямо к Але. Подошел, сложил и снова растянул свою гармошку и улыбнулся.

— Хочешь, я подарю тебе белую мышку? — спросил он у Али с ходу.

Аля покачала головой.

— Может, дать тебе тыквенных семечек?

Снова качание головой.

— А дудочку из ивового прутика?

— Спасибо, не надо, — сказала Аля.

— Да ты не стесняйся, — сказал гармонист. — Я ведь Плюс. Я всегда всем все даю. Такой у меня характер. Вот братец Минус — тот отнимает. А я — прибавляю. Ведь если к двум конфетам прибавить еще одну конфету, так будет сразу три. А это вкуснее. Ведь если к трем песенкам прибавить еще одну, будет четыре, так это веселее. Если к двум тучкам прибавить две тучки, будет четыре, а это прохладнее в жаркий день, так?

Аля кивнула.

— А чего ты такая печальная?

Аля рассказала. Плюс задумался.

— Думаешь, Ноль его забрал? Что-то я не знаю.

— Говорят, — сказала Аля.

— Может, и он. Вот беда, некогда мне тебе помочь. Я за Пятеркой иду. Я ее заберу, и мы пойдем ко мне пить чай со сладким пирогом. У нас праздник.

— Какой?

— Двадцать девятое число.

— Что ж это за праздник?

— Один мальчик, Костя его зовут, однажды двадцать девятого числа получил по математике пятерку с плюсом. Вот тогда мы с Пятеркой очень подружились. И каждое двадцать девятое число отмечаем это событие. Вот только февраль нас иногда подводит… Слушай! — вдруг встрепенулся Плюс. Пятерка такая умная, недаром же это самая похвальная отметка. Пошли со мной. У нее наверняка по твоему делу родится какая-нибудь мысль. У нее всегда рождается мысль, а иногда целых две зараз.

— Я не могу отсюда уйти. Я жду своего друга Антона.

— Вот видишь, и у тебя есть свой плюс, — сказал Плюс обрадованно.

— Как это?

— А так. Хороший друг — это всегда плюс. А куда он девался?

— Он пошел к Дыдве.

— Ну, вряд ли она что знает. Она печет пирожки. Бежим! Мы сейчас вернемся!

И не успела Аля возразить, как он схватил ее за руку и, увлекая за собой, рысью помчался вдоль ручья.

Они быстро добежали до маленького домика с пятью чистенькими, блестящими на солнце окошками. Перед домиком росли пять елочек и пять молоденьких лип. На крылечке их уже кто-то поджидал.

Вдруг Плюс с разбега остановился. На крыльце стояла Тройка. Нет, не Алин знакомый Тришка, а какая-то незнакомая Тройка, у которой верх был не круглый, а, наоборот, ровная палочка.

— Тройка с Плюсом? — пробормотал Плюс. — Что же это за отметка? Неужели Костя стал троечником? Да нет. Ведь уроки в школе еще не начались.

— Слушай, Тройка, а где мой дружок Пятерка? Что тут происходит?

«Тройка» рассмеялась, взмахнула «палочкой», откинула ее назад и сделалась Пятеркой.

— Что? Напугала я тебя? — весело закричала Пятерка.

— Напугала, — признался Плюс. — Слушай-ка, — продолжал он. — С семьдесят седьмой страницы из задачи похищен пехотинец. Вот эта девочка его ищет.

— Как зовут? — спросила Пятерка.

— Солдата?

— Нет, девочку.

Плюс поглядел на Алю.

— Аля, — сказала она.

— А какая задача? — спросила Пятерка.

— Не моя, — сказал Плюс. — Задача на вычитание.

— Так, может, это твоего братца Минуса дело? Что пропало? Вычитаемое?

— В том-то и дело, что нет. Солдатик-пехотинец принадлежал к уменьшаемому.

— Да. Плохое дело. Полный беспорядок. При таком беспорядке пятерки с плюсом никто никогда не получит.

Они поглядели на Алю и вдруг сообразили, что она ничего не поняла из их разговора.

Добрая Пятерка тут же принялась ей объяснять.

— Вычитание — это когда надо отнять, понимаешь? — При этих словах она полезла в карман, пошарила в нем, вытащила и показала на ладони пять лесных орешков. — Видишь орешки? Их пять.

— Вижу, — подтвердила Аля. — Пять.

Пятерка протянула Але один орешек.

— Угощайся, — сказала она.

Аля послушно разгрызла орех и сжевала ядрышко.

— Видишь, осталось меньше — четыре. Ты один съела. Ты его как бы у меня отняла. Значит, пять было уменьшаемое, а один было вычитаемое, а четыре — это то, что осталось. А называется — разность. Ты поняла?

— Нет, — призналась Аля. — Я ничего не отнимала.

— Тогда — на, возьми себе разность; когда захочешь — сгрызешь, потому что орешки на самом деле очень вкусные. Отнимать — не мое дело, вот я и объясняю непонятно, — вздохнула Пятерка.

— Отнимать — это дело Минуса, — подхватил Плюс. — Но по закону отнимать он должен только вычитаемое, а не что попало.

— Послушай, а может этот фокус выкинул Ноль? Взял да и уволок солдатика. Он ведь вообще-то хороший, но иногда, знаешь, способен взять да и аннулировать, — высказала предположение Пятерка. — Погоди, погоди, у меня родилась мысль. Нет, стой, кажется, даже целых две…

Но Пятерка не успела высказать ни одной из своих мыслей, потому что на куст рядом с ними опустилась целая стая воробьев. Воробьи отчаянно кричали:

— Чрезвычайно срочно! Чрезвычайно срочно! Скачите-бегите, возле черемухи Больше и Меньше опять дерутся! Выручайте, выручайте, а то они покалечат друг друга!

Пятерка и Плюс тут же кинулись бежать, и Але ничего не оставалось, как бежать следом.

6

На полянке под большой черемухой с криком налетали друг на друга два пестрых петуха. Они колотили друг друга своими крепкими клювами, а время от времени один орал: «Больше, я тебе говорю, что больше!», а другой вопил: «Меньше, ты меня не переспоришь, а не согласишься, так получай!»

— Что это? — В ужасе спросила Аля.

Пятерка, схватив стоявшую неподалеку чью-то лейку с водой, стала лить воду на дерущихся. Те, захлебываясь и фыркая, разлетелись в разные стороны. Пятерка, оторвав от черемухи веточку, старалась отогнать их подальше друг от друга. Плюс объяснял Але:

— Понимаешь, это знаки Больше и Меньше. У них клювы один против другого направлены, вот они как встретятся, так и дерутся.

Пятерка управившись с драчунами, вернулась и тоже включилась в объяснения.

— Вот посмотри, — сказала она.

Черемуховой веточкой она нарисовала на земле два значка и Потом снова вытащила из карманов несколько орешков.

— Вот тебе три орешка, — сказала она.

— Я еще те, которые «разность», не успела сгрызть, — сказала Аля.

— Это не важно, — ответила Пятерка. — Смотри. — Она разжала кулак. У меня на ладони четыре ореха. А у тебя — три. У кого больше?

— У тебя, — сказала Аля, не понимая пока, к чему та клонит.

— А у кого меньше?

— У меня, — сказала Аля.

— Так вот, — сказала Пятерка, — это мы и запишем с помощью знаков Больше и Меньше.

И она написала веточкой на земле:

4 больше 3

3 меньше 4

— То есть четыре больше трех, а три меньше четырех. Поняла? Ты теперь поняла?

— Кажется, — сказала Аля.

— Видишь, какие у них клювы? Клюв нацеливается на того, кто меньше.

Петухи к этому времени, совершенно успокоившись, разошлись в разные стороны и отправились каждый по своим делам.

— Мне нужно поскорее вернуться к четвертому ручью, — сказала Аля.

«Антон, наверно, уже там. Он будет меня искать», — подумала она.

— А как же все-таки будет с солдатиком? — спросила она у Плюса.

— Пятерка, куда ты девала свои мысли? У тебя же целых две родилось по этому поводу, — напомнил Плюс.

Пятерка замолчала, точно прислушиваясь.

— Нету, — сказала она, несколько смутившись. — Разбежались. Такой шум был, они не любят шума.

— Тогда у меня есть мысль. Мы сейчас пойдем за Алиным плюсом… Я хочу сказать — другом.

— Его зовут Антон, — заметила Аля.

— За Антоном, — подхватил Плюс, — потом пойдем ко мне и все обсудим. У меня дома ждет пирог с вареньем. Сегодня ведь все-таки двадцать девятое число, не забывайте, что это праздник!

Они очень быстро оказались около четвертого ручья. Никакого Антона на берегу не было.

На берегу прохаживался кто-то и кувыркался.

— Шестерка! — крикнул Плюс.

Это была действительно Шестерка. Она делала несколько шагов по берегу, потом хлопала в ладоши, говорила: «Раз… и девять», переворачивалась, становилась на руки и тут же превращалась в Девятку.

— Она готовится к выступлениям по гимнастике, — сказала Пятерка. Тренируется. Шестерка — первоклассная гимнастка. Эй, Шестерка!

Шестерка еще раз перекувыркнулась, приняла свое нормальное «шестерочное» положение.

— А? Это ты, Пятерка? Как поживаешь?

— Слушай, ты не видела здесь мальчика?

— Какого?

Але вдруг пришло в голову, что она ни разу не задумывалась над тем, какой Антон. Ну, беленький такой, ну… просто он Антон, и все тут.

— Впрочем, я никакого не видела, — заметила Шестерка.

— Жаль, — вздохнул Плюс.

— Нет, постойте, постойте, когда я сюда пришла, Минус с кем-то шел.

— С кем? Куда?

— Кажется, в сторону Семеркиного дома. А с кем? Как я со спины узнаю, с кем?

Аля встревожилась. Странно, что Антон куда-то ушел. А как же она, Аля? А как же пехотинец? Он забыл про них, что ли?

— Мой братец Минус — существо весьма сомнительной доброты, — заметил Плюс. — Что-то мне в этом во всем не нравится. «Может, Ноль вовсе ни в чем и не виноват», — подумал он, но пока этого предположения вслух не высказал.

— Пошли к Семерке, узнаем, — предложила Пятерка.

— Дружочек мой Пятерка, — сказал Плюс, — а как же наш праздник? Ты забываешь, какое сегодня число!

— Я все прекрасно помню. Сегодня двадцать девятое. Но согласись, что нехорошо не помочь девочке Але и мальчику Антону. Тем более что если в первом классе «Б» у ребят будут нелады с математикой из-за непорядков в учебнике, так это затрагивает и нашу честь! Ты так не думаешь?

— Ты права, Пятерка! Пошли к Семерке. Узнаем, куда девался мальчик, а там уж сходим к тебе и попьем чайку с праздничным пирогом. Пошли, Аля. И не падай духом, пожалуйста.

И все трое направились по песчаной тропке, которая, видимо, и вела к Семеркиному дому.

7

Тропа свернула в густой еловый лес. В лесу было душновато и пахло грибами. Некоторое время все шли молча. Вдруг Плюс остановился и прислушался.

— Ты что? — спросила Пятерка, а Аля посмотрела на него с тревогой.

— Нет, ничего. Мне показался какой-то шум, вроде хлопанья крыльев, и какой-то возглас. Но, видно, я ошибся.

Все трое минуточку постояли. Где-то на дереве тенькала синица, больше ничего не было слышно. Они направились дальше.

Вскоре тропинка вывела их на опушку. На опушке стоял зеленый домик с красной черепичной крышей. По стене вился дикий виноград. Семерка в саду возилась на клубничных грядках.

Увидев их, она тотчас оставила свою работу и бросилась к ним навстречу.

— Входите, входите, гости дорогие! — затараторила она. — Проходите на террасу, садитесь, я сейчас из погреба холодненького молочка принесу.

— Да не надо, Семьпятниц, мы на минуточку, только узнать… попытался остановить ее Плюс.

Но Семерка уже убежала. Але странным показалось, что Плюс назвал ее Семьпятниц. Она не успела спросить его почему, как Семерка тут же вернулась, но никакого молока не принесла.

— Я передумала. Что я вас держу на террасе, заходите в дом, располагайтесь, я сейчас самоварчик поставлю и угощу вас чайком. Заварю душистого, крепкого.

— Погоди, — сказала Пятерка. — Ты скажи нам только, не приходил ли сюда…

Но Семерка была уже далеко и не слышала.

— Почему вы зовете ее Семьпятниц? — спросила Аля.

— Я думаю, ты сама скоро поймешь, — улыбнулась Пятерка.

Тут опять вбежала Семерка.

— Я передумала! — закричала она. — Зачем это пить чай в духоте, в комнате, когда такая чудесная погода. От самовара будет только жарко, и никакого удовольствия никто не получит. Мы устроим пикник в саду под яблоней.

И Семерка опять умчалась.

— Пошли дружочки мои, — сказала Пятерка. — У меня родилась мысль и даже целых две. Первая — если бы Минус с Антоном сюда пришли, то они бы не выбрались отсюда так быстро: Семерка все бы меняла и меняла свои решения, а они бы ждали. И мы бы их тут непременно застали. А вторая — раз их тут и не было, значит, нам надо скорее уходить и искать Антона, потому что твой братец Минус, знаешь Плюс, может и какую-нибудь каверзу подстроить.

Когда они спустились с крылечка и уже подходили к калитке, к ним подбежала Семерка и воскликнула:

— Знаете я передумала…

— До свидания. Мы тоже передумали, Семьпятниц, — сказала Пятерка.

— Ну что же вы, я хотела угостить вас мороженым на скамеечке под липами!

— Как нибудь в другой раз! — махнул рукой Плюс.

«У нее семь пятниц на неделе, — подумала Аля. — Так почему ее так зовут.»

Они решили еще раз пойти на берег четвертого ручья. Может быть Антон туда уже сам вернулся.

В обратный путь они двинулись по той же песчаной тропинке, и когда она вела по густому ельнику, Плюс опять остановился и стал прислушиваться.

— Гогочут, — сказал он. — И крыльями машут. Что-то неладно. Постойте здесь. Я посмотрю — и тут же назад.

И Плюс мгновенно скрылся в еловой чаще.

8

А было так. Когда Антон вернулся от Четверки и не нашел Алю на берегу, он ужасно встревожился.

— Аля! Аль! Где ты? — позвал он.

Но никто ему не ответил. Вдруг, непонятно откуда, перед ним возник Минус.

— Здравствуйте, — сказал Минус. — Мы уже с вами где-то встречались. Я рад видеть вас снова.

Антон не стал ему напоминать, при каких обстоятельствах они встречались. Не очень-то эта история с Тришкиным кроликом говорила в пользу Минуса. К тому же свою радость он выражал каким-то противным голосом. Что именно было противно, Антон не мог бы сказать. Но — было, это точно.

— А я знаю в чем состоит ваша трудность. Вы потеряли солдатика? Правильно?

— Правильно, — подтвердил Антон. — И даже обрадовался. Может, сейчас что-нибудь выяснится.

— Ну так вот. Я знаю и еще кое-что.

Минус хитро посмотрел на Антона.

— Мне известно, — продолжал он, — что девочка исчезла.

— Где она? — спросил Антон.

— Там же где и солдатик, — сказал Минус.

— Так пошли туда скорее! — воскликнул Антон. — Алька хоть и не трусиха, а все-таки девчонка!

— С удовольствием вас туда провожу, — сказал Минус. — И имейте в виду — я не отнимал солдатика. И более того — девочку тоже я у вас не отнимал. Есть тут некоторые, которые любят все аннулировать. Я бы серьезно обсудил этот вариант. Да-да. Я бы советовал поразмыслить.

Минус шагал в сторону елового леса. Антон старался от него не отставать, хотя идти за Минусом ему не хотелось. Однако не было другого выхода: вдруг то все-таки знает, где Аля и где солдатик.

Минус свернул с тропы, стал пробираться куда-то в самую глубь еловых зарослей.

— Куда мы идем? — спросил Антон. «Зачем бы Алька забралась в такие дебри? — думал он. — Что все это значит? Что-то тут не так. Но вот — что?»

Вдруг Минус остановился и крикнул:

— Ко мне гуси-лебеди, исполняйте, что обещали!

Послышался гогот, шум крыльев, и откуда-то из-за облаков опустилась целая гусиная стая. Гуси были как гуси, только не белые, не серые, а красные. Они окружили Антона плотным кольцом.

— Кыш! — закричал на них Антон. — Вы что?! Дайте пройти, отстаньте от меня!

Но гуси только гоготали, вытягивали шеи, шипели на слова Антона не обращали внимания никакого внимания. Антон даже слегка начал бояться.

— Минус! — крикнул он. — Куда ты меня привел? Что за гуси? Где Аля?

— Где Аля — мне неизвестно. Это я просто так сказал, будто знаю. А вот где пехотинец — известно. Только я не скажу.

Антон от возмущения не нашелся что ответить. Это было предательство. И оно Антона обескуражило.

— Стеречь и не выпускать, — скомандовал Минус гусям. — За это обещаю вам, что будете спокойно пастись во всех тетрадках первого класса «Б».

Потом он повернулся и ушел.

Антон остался, замкнутый плотным гусиным кольцом. Положение было отчаянным. Антон приготовился закричать, что бы кого-нибудь позвать на помощь, и вдруг увидел, как отмахиваясь от колючих еловых лап, к нему продирается Некто.

— Эй, это ты — Антон? — спросил этот Некто.

— Я.

— А я Плюс.

— Я не могу справиться с гусями, — сказал Антон. — Их на меня наслал Минус.

— Ах вот оно что! — рассердился Плюс. — До чего же паршивый у меня братец, просто ужас! Ничего, сейчас я из этих гусей сумму сделаю.

И тут произошло чудо. Плюс начал гусей просто… складывать…

— Два гуся, — говорил он, — и два гуся — в сумме четыре…

И как только он произнес: «В сумме четыре», так сразу четыре Гуся превратились в Четверку и с криком: «Мальчик опять плачет!» — Четверка убежала.

А Плюс продолжал свою работу.

— Два плюс два да плюс два — будет шесть.

При этих словах целых шесть гусей превратились в Шестерку, и она быстренько, встав на руки и показав, что она может быть и Девяткой, тут же убежала на тренировку.

— Три, — продолжал Плюс, — да четыре — будет семь.

Тут же явилась Семерка и со словами: «Ах, нет, я передумала, лучше сыграем в прятки!» — ушла.

И так Плюс сложил всю стаю, и Антон оказался совершенно свободен. И все это было похоже на чудо или, может быть, на цирк.

— Вот видишь, какое великое дело найти сумму, — сказал он Антону.

Антон посмотрел на него удивленно.

— Ах да, ты еще не учился в школе, — сообразил Плюс. — Я поясняю. Когда прибавляешь одно число к другому (а это, как ты уже понял, моя основная работа), такие действия называются сложением. А результат сложения — когда все соберется вместе — называется _с_у_м_м_а_.

«Почти что сумка, в которую все сложили», — подумал Антон.

— Ты Алю не встречал? — спросил он. — Девочка такая.

— Аля ждет тебя на тропинке, вот тут, совсем рядом.

— Что ж ты молчишь, про сумку объясняешь! — вспылил Антон.

— Не сумка, а сумма, — обиделся Плюс. — И еще я тебе не сказал, а это очень важно. То, что ты складываешь, называется слагаемое.

— Потом объяснишь. Пойдем к Але. Ведь солдатика еще надо найти, ты понимаешь?

Плюс засмеялся.

— Да найдем, найдем.

— Говорят, его мог забрать Ноль, — сказал Антон.

— Это мы еще посмотрим, — загадочно улыбнулся Плюс. — Вовсе уж Ноль не такой плохой. К чему бы ему забирать солдатика, да еще перед самым учебным годом. Может, он не виноват.

— Говорят, у него плохой характер, — заметил Антон.

— Не всегда плохой характер означает, что человек плохой, наставительно сказал Плюс.

Антону стало смешно. Какой же Ноль человек?!

«А впрочем, — подумал он, — в учебнике все цифры словно люди».

— Ну вот и пришли! — сказал Плюс.

И они точно вышли туда, где, напряженно прислушиваясь к тому, что происходит в еловой чаще, стояли Аля и Пятерка.

— Ну вот! Все вместе и душа на месте, — произнес свою любимую поговорку Плюс, выскакивая из чащи на тропинку.

— Антошка! Как я перетрусила! Что с тобой было? — закричала Аля, бросаясь Антону навстречу.

— А куда ты девалась от ручья, я же быстро вернулся! — сказал Антон строго.

Но он был очень рад, что Аля нашлась. И еще — очень не хотел, чтобы Аля заметила, что и он немножко струхнул.

— Ну, теперь уж пошли все ко мне. Надо же, наконец, сладкого пирога попробовать и двадцать девятое число отпраздновать, — сказал Плюс. Сегодня день какой-то. Никому ничего не удается дать, подарить или прибавить.

И они пошли по тропинке, теперь уже весело рассказывая друг другу о своих приключениях.

Но такой уж выдался день, это двадцать девятое августа, что попасть к Плюсу на праздничный пирог им и на этот раз не удалось.

9

На опушке елового леса кто-то, ссутулившись, сидел на пеньке.

Они подошли поближе, чтобы узнать, в чем дело.

— Что с тобой, Восьмерка? — спросила Пятерка участливо.

Это и в самом деле была Восьмерка. Возле пенька стояла плетенная из прутьев корзиночка. В ней лежали грибы.

— Ты что печальная? А? — тормошил ее Плюс.

Восьмерка хлюпнула носом и показала рукой на корзинку:

— Вот.

— Да что там? Хорошие грибы. Белые. Как на подбор.

— Посчитай, — сказала Восьмерка.

Плюс посчитал:

— Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь.

— Вот видишь, — сказала Восьмерка. — А мне надо восемь. Не могу же я так опозориться, что семь грибов домой принесу. Восьмерка я или не Восьмерка?

— А что, в лесу грибов, что ли, нет больше? — спросила Пятерка. Найти не можешь?

Восьмерка печально вздохнула.

— Ну, давай мы тебе поможем, вон нас сколько, живо найдем, продолжала утешать Пятерка.

— Да не в этом дело, — сказала Восьмерка. — Минус отнимает. Как только найду восьмой гриб, так он, откуда ни возьмись, — и отнимает.

— А ты не давай! — сказала Пятерка.

— Да где ж мне с ним справиться! Он вон какой — юркий. А я — толстая. Пока повернусь, а он уже уволок.

И Восьмерка опять вздохнула.

Аля и Антон глядели на эту сцену во все глаза. Подумать только, как это все в учебнике математики бывает, оказывается!

— Ну вот что, — сказала Пятерка. — У меня родилась мысль. Перестань вздыхать, бери корзинку, и пошли. Сейчас найдем восьмой гриб. А то нам всем некогда.

— Да толку-то что, — сказала Восьмерка, — он опять отнимет.

— Ну уж нет, — сказал Плюс. — При мне он даже не покажется. Можешь быть спокойна.

Восьмой гриб они действительно нашли быстро. Пятерка нашла. Она положила его в корзину, и все быстрыми шагами двинулись по направлению к Восьмеркиному дому, чтобы проводить Восьмерку. Не бросать же ее одну. Того и гляди, откуда-нибудь выскочит Минус, и все начнется сначала.

Восьмерка повеселела. Она бодро шагала, гордо неся свою корзину с восемью белыми грибами. Она сочиняла на ходу шутливую песенку и пела ее во все горло:

Когда на свете есть друзья,
Беду мы легче переносим.
К тому ж, должна заметить я,
Как хорошо быть цифрой восемь
Я так мила и так кругла,
Я состою из двух кружочков.
Как хорошо, что я нашла
Себе таких, как вы, дружочков!
Теперь — шалишь! — попробуй, брат,
Руками голыми возьми нас!
Не страшен мне ни гром, ни град,
Ни даже злой и жадный Минус!

Так с песней они дошли до ее дома. Восьмерка пригласила их зайти, но они поблагодарили и отказались. Восьмерка ушла домой.

— В магазине бывает перерыв, — сказала Пятерка. — В театре бывает антракт. В школе бывает переменка. Еще где-то там бывает пауза. А мы, как тучи в небе, как волны в море, как механические игрушки, которые какой-то дурень все время заводит и заводит — не останавливаемся. Но что же это похоже? Я, наконец, хочу чаю в праздничный день. Не говоря уж о пироге с вареньем!

— Спасибо, но мы лучше пойдем искать солдатика, — сказал Антон.

— Все пойдут искать солдатика, — отрезал Плюс. — Но только сначала чай с пирогом. Или — пирог с чаем. Кто как хочет. Я, как Плюс, должен вас заверить, что от перемены мест слагаемых сумма не меняется. Удовольствие такое же.

Аля посмотрела на Антона. Антон — на Алю. Чаю хотелось. Пирога тоже. Но пехотинца-то ведь надо было найти. Просто необходимо!

Как всегда и во все на свете и на этот раз вмешались обстоятельства.

Обстоятельства явились в виде Девятки, которая теперь, после знакомства с Шестеркой, выглядела Шестеркой наоборот. Именно об этом и пошла речь.

— Послушай, Пятерка, — заговорила она взволнованно, даже забыв поздороваться, — ты умная! Послушай, Плюс, ты добрый! Дайте мне совет, как бороться с этим безобразием?! Это же все возмутительно, это обидно, наконец!

— Успокойся, Девятка. Расскажи, что случилось? — попытался урезонить ее Плюс.

— Шестерка безобразничает!

— Мы ее недавно встретили. Она вела себя вполне прилично, — заметила Пятерка. — Готовилась к соревнованиям…

— И ты называешь это «вести себя прилично»? Она становится вверх ногами и объявляет себя «Девяткой», и ты считаешь это приличным? Какая же она «Девятка», когда она ровно на целую тройку меньше меня? Ну, произведи же простое сложение, Плюс, ты это умеешь. И убедись.

— Действительно, — сказал Плюс. — Коротко это можно записать так: 3 + 6… гм… будет-то оно, конечно, девять. Но где же у нас Знак Равенства? Я его сегодня целый день не вижу.

И в эту же минуту, прямо как в кино бывает, издали послышалась песенка:

Что когда чему равно,
Знать не каждому дано.
И не всем дано понять,
Что, когда и с чем равнять.
Но легко найти ответ:
То равно, а это — нет,
Знаю я ответ к задачке,
Только это мой секрет!

И перед ними, сделав еще два шага на месте, остановился Знак Равенства. Для краткости все его называли просто Будет. Потому что некоторые, когда считают, говорят: «равняется», некоторые — «получится», а иные — просто «просто».

Будет в два счета помог Плюсу записать как положено:

6 + 3 = 9

— Вот видишь! — закричала Девятка. — Я ее на целую тройку старше! А она что себе позволяет!

— Успокойся, Девятка, — сказала Пятерка. — Раз тебя это так обижает, мы попросим Шестерку быть поскромнее и не величать себя Девяткой… Успокоилась?

— Успокоилась, — тут же совсем миролюбиво отозвалась Девятка. Только пусть все-таки Шестерка поменьше ходит на руках и поменьше хвастает.

— А теперь все быстро — к самовару! — обратился ко всем сразу Плюс.

10

Но и на этот раз чаепитие сорвалось. Что-то невдалеке зашумело, зафыркало, и на дороге показался автомобиль.

— Гляди-ка, Ноль! — закричала Пятерка.

Плюс, рискуя жизнью, кинулся наперерез машине. Машина ехала, к счастью, очень медленно. Ноль тут же нажал на тормоз и вышел из машины. Он был толстенький, невысокий и очень добродушный на вид.

— Плюс, ты с ума сошел? — спросил он, протягивая руку и здороваясь со всеми по очереди. — Что-нибудь случилось? — добавил он озабоченно.

Ему никто не ответил.

«Нет, — подумал Антон, — совершенно непохоже на то, чтобы он мог так легкомысленно взять и стянуть пехотинца из задачи».

«И это — Ноль? — подумала Аля. — Тот, который уволок солдатика? Что-то непохоже».

— Что вы все так странно молчите? — допытывался Ноль.

— Ноль, — торжественно обратилась к нему, наконец решившись, Пятерка. — Ходят непроверенные слухи, что ты аннулировал солдатика из задачи на семьдесят седьмой странице. Вот, — она указала на Алю и Антона, — будущие ученики первого класса «Б» ищут его и очень расстраиваются.

Ноль посмотрел на Пятерку удивленно, перевел такой же удивленный взгляд на Алю и Антона и вдруг, поджав руки и ноги, стал колесом кататься по траве и хохотать, хохотать, захлебываясь и повизгивая.

Потом он поднялся, отряхнулся и спросил:

— Кто говорит?

И, не дождавшись ответа, опять покатился со смеху. Как следует прохохотавшись, Ноль опять встал на свои коротенькие толстенькие ножки и сказал:

— Ну, а теперь давайте говорить серьезно. Раз пропал солдатик из условия задачи, значит, это грозит беспорядком во всем учебнике. Значит, его надо искать. Кто же это такой глупый слух про меня распустил? Я люблю аннулировать — но только то, что должно быть аннулировано. Тогда я это умножаю на ноль. Но совсем не здесь, а в другом учебнике — для шестого класса.

— Кто-то из сестер-единичек сказал, что ты вез кого-то сегодня в машине, — Пятерка.

— И что этот кто-то был грустный! — добавил Плюс. — А грустным должен был оказаться тот, кому не хотелось ехать в твоей машине. Верно?

— Верно, — подтвердил Ноль. — Но при чем тут солдатик?

— А кто же это был? — спросила Пятерка.

— Дыдва.

— А почему же она была грустная?

— Да ее утром возил к зубному врачу. Ты когда-нибудь видела, чтобы кто-нибудь веселился, когда его ведут к зубному врачу? Лично я не видал!

Все посмотрели друг друга, чувствуя себя довольно глупо.

— Я так и знал, что Ноль не виноват!

— Где же искать солдатика?

Плюс хлопнул себя по лбу:

— Ах, какой же я дуралей! Как же я не сообразил сразу? Для того Минус на Антона двоек наслал, чтобы отвлечь всех от поисков, чтобы все начали Антона искать, чтобы всех отвлечь и переключить!

— И ты хочешь сказать… — начала было Пятерка, но Плюс ее перебил:

— Конечно, Минус. Он за лето, что не было занятий, так разболтался, что стал отнимать что надо и не надо. С этим пора покончить!

— А где он живет? — спросил Антон.

— Кто помнит, где он живет? — спросил Ноль. — Я что-то забывчив стал. Плюс — он тебе брат как-никак, ты-то хоть знаешь, где он живет?

— Приходится помнить, — сказал Плюс. — За высокой оградой посреди сада крошечный домок, а на нем большой замок.

— Вот так адрес! — заметила Аля.

— Садитесь все в машину, и поехали, — пригласил всех Ноль.

— Разве мы все поместимся? — спросил Антон. — В машине всем не хватит места.

— Хватит, — сказал Ноль. — Это особенная машина. В нее помещаются все, к кому ее хозяин хорошо относится.

— А к кому плохо? — полюбопытствовал Антон. — Те не помещаются?

— Не помещаются, — сокрушенно вздохнул Ноль.

Потом он лукаво улыбнулся и добавил:

— Потому что их нет!

Тут все, включая Девятку, уселись в машину. Ноль сел за руль, включил зажигание, и машина рванулась с места.

11

Забор был покрашен в белый цвет. Он был такой высоченный, что через него невозможно было заглянуть. Калитка в заборе с трудом отыскалась. Она была заперта. Плюс нажал на кнопку звонка. Звонок прозвенел, но к калитке никто не подошел.

— Может, его дома нет? — высказала предположение Девятка.

Вдруг из-за забора донеслись звуки беседы.

— Ну, ты только покажи, как надо, и все, и я тебя отведу на место, говорил Минус.

Чей-то незнакомый голос возражал:

— Солдат прежде всего должен знать дисциплину.

— Ну, ладно, — говорил Минус. — Ты только покажи мне, как ходят строевым шагом. Это так красиво. А я не умею. Ну, научи!

— Не хочу, — возражал голос. — Я из-за тебя дисциплину нарушаю. Через два дня занятия в школе начинаются, а ты что? Обманул меня, научился под моего командира голос подделывать, заставил обманом покинуть казарму, то есть задачу. Я же, получается, самовольно отлучился. Это, по-твоему, порядок?

— Непорядок, — отвечал Минус. — Но мне так хочется уметь ходить строевым шагом! Я ведь для тебя старался. Грибами тебя угощал. Кролика хотел тебе принести.

— Минус! — закричал Ноль. — Сейчас же отопри калитку!

— Меня нет дома, я в гостях у Пятерки, — ответил Минус и калитку не отпер.

— Как не стыдно выдумывать, Минус! — крикнула Пятерка. — Я же тут возле твоего забора.

За забором послышался какой-то шорох, потом ключ в замке что-то прочирикал, и калитка открылась.

— А, это вы? — сказал Минус безразличным тоном. — Что, будет общее собрание по случаю нового учебного года? Я повестку не получал…

— Перестань, — прервал его Ноль.

— Ах, какие славные ребята пришли ко мне в гости, — выкручивался Минус, сделав вид, что и Алю и Антона он видит в первый раз. — Это что ученики первого класса?

— Минус! — строго сказал Плюс. — Или ты сейчас же вернешь солдатика, или мы тебя переселим в какую-нибудь очень скучную книжку без картинок и заставим там работать обыкновенным Тире.

— Нет, нет, не надо, пожалуйста! — испугался Минус.

— Ты вообще последнее время ведешь себя недостойно, — сказала Пятерка. — Ты наладился отнимать что захочешь, у кого захочешь. Это же безобразие!

— Тебе что положено отнимать? — грозно спросил Ноль.

— Вычитаемое, — сказал Минус.

— А ты? Как ты себя повел?

— Но ведь вычитаемое в этой задаче — барабанщик. А я так хотел, чтобы настоящий пехотинец научил меня шагать строевым шагом. Я думал…

— Что ты думал? — еще суровее спросил Ноль.

— Я думал, меня когда-нибудь, может быть, тоже пригласят на парад…

— Его положительно надо превратить в Тире, — фыркнуть Ноль.

— Нет, нет, пожалуйста, не надо! — запричитал Минус.

— Ты обещаешь исправится? — спросил его Плюс строго. — Иначе ты всему первому классу «Б» испортишь учебу.

— Я прошу у вас всех прощения, — сказал Минус. — Я понял. Я был не прав. В математике нельзя так самовольничать. Извините меня.

— Где солдатик? — спросил Ноль, все еще сердясь.

— Я его спрятал в крыжовнике. Я думал, вы там искать ни за что не будете. Он колючий. Не солдат, конечно, а крыжовник.

Минус вывел пехотинца, тот отдал всем честь и тут же стал проситься, чтоб его отпустили.

— Мне надо срочно вернуться! — сказал он.

Ему никто не успел ответить, потому что калитка распахнулась и в нее влетела Единица.

— Наконец-то я вас догнала, — говорила она, задыхаясь от быстрого бега. — Мне было так неловко. Я заподозрила, что солдатика забрал Ноль. А потом подумала и поняла: нет, Ноль так никогда не поступит. Мало ли что он умеет аннулировать в тех случаях, когда это необходимо. И что мне вступило в голову? Простите меня, Ноль!

— Да ладно уж, — сказал Ноль примирительно. — А тебе не стыдно, Минус?

— Я так больше никогда не поступлю, — угрюмо сказал Минус.

— Успокойся, Единица, — сказал Ноль. — Пожмем друг другу руки и помиримся. Нам ведь много придется с тобой работать в паре.

Аля не поняла, что Ноль имел в виду. Единица и Ноль подошли друг к другу, и рукопожатие состоялось. Тут Алю осенило: вместе они были цифрой Десять, а Десять — это ведь очень важная цифра!

— Пожалуйста, поскорее покажите мне, как вернуться на семьдесят седьмую страницу! — попросил пехотинец.

— За чем же дело стало?! Я тебя сейчас отвезу на машине!

— А как же чай с пирогом, или пирог с чаем, что практически одно и то же? — спросил Плюс.

— Как-нибудь в другой раз, Плюс, — сказал Ноль. — Вас я тоже захвачу, — обратился он к Але и Антону.

Все друг с другом сердечно простились. Минус снова попросил прощения и обещал вести себя примерно.

— Я приду к вам в тетрадки и в дневники! — обещала Пятерка. Остерегайтесь двоек по двадцать девятым числам, потому что двадцать девятого я бываю занята!

Плюс и Девятка махали им на прощание.

Машина мгновенно доставила всех на семьдесят седьмую страницу. Там шла перекличка. Пехотинец как раз, секунда в секунду, успел встать в строй на свое место.

…Когда мама вернулась домой, она застала Алю с учебником математики в руках.

— Умница, доченька, — сказала мама. — Будешь у меня отличницей!

Тут зазвонил телефон.

— Антоша? — спросила мама. — Вы уже вернулись с дачи? Скажи своей маме, что я к ней вечерком зайду. Тебе Алю позвать? Александра, тебя Антон — к телефону.

Мама теперь часто называла Алю полным именем. Чтоб она привыкла к тому, что так ее будут называть в школе.

— Да? — сказала Аля.

Ее вдруг охватили сомнения: не приснились ли ей все их приключения в учебнике математики. Она ждала, что скажет Антон.

— Аль, будем рассказывать или нет? — спросил Антон. — Я боюсь, засмеют и не поверят.

— А пусть, — сказала Аля.

— Я думаю, кто умный, тот поверит, правда, Аль? — сказал Антон.

Аля с ним согласилась.

Это было, должно быть, после обеда где-то в конце августа. Муми-тролль и его мама пришли в самую глухую чащу дремучего бора. Среди деревьев царила мертвая тишина и было так сумеречно, словно сумерки уже наступили. Повсюду, там и тут, росли гигантские цветы, светившие своим собственным светом, подобно мерцающим лампочкам, а в самой глубине лесной чащи, среди теней шевелились какие-то мелкие бледно-зеленые точки.

— Светлячки, — сказала мама Муми-тролля.

Но у них не было времени останавливаться, что бы как следует разглядеть насекомых.

Вообще-то Муми-тролль с мамой разгуливали по лесу в поисках уютного и теплого местечка, где можно было бы выстроить дом, чтобы забраться туда, когда наступит зима. Муми-тролли совершенно не выносят холода, так что дом должен был быть готов самое позднее в октябре.

И вот они брели все дальше и дальше, углубляясь в тишину и темноту. Муми-троллю постепенно становилось все страшнее, и он шепотом спросил маму, нет ли здесь каких-нибудь страшных хищников.

— Едва ли, — ответила она, — но, может, лучше нам пойти чуточку быстрее. Впрочем, мы так малы, что, я надеюсь, нас даже не заметят в случае опасности.

Внезапно Муми-тролль крепко схватил маму за лапу. Ему было так страшно, что его хвост стал торчком.

— Смотри! — прошептал он.

Из теней за деревом на них неотрывно смотрели чьи-то два глаза.

Мама сначала испугалась, да-да, и она тоже, но потом успокоила сына:

— Наверно, это очень маленький зверек. Погоди, я посвечу. Понимаешь, в темноте все кажется страшнее, чем на самом деле.

И она сорвала одну из больших цветочных лампочек и осветила тень за деревом. Они увидели, что там в самом деле сидит очень маленький зверек, а вид у него вполне дружелюбный и чуточку испуганный.

— Вот видишь! — сказала мама.

— Кто вы такие? — спросил зверек.

— Я — Муми-тролль, — ответил Муми-тролль, который уже успел снова стать храбрым. — А это — моя мама. Надеюсь, мы тебе не помешали?

(Видно, что мама Myми-тролля научила его быть вежливым.)

— Пожалуйста, не беспокойтесь, — ответил зверек. — Я сидел тут в страшной меланхолии и так хотел кого-нибудь встретить. Вы очень спешите?

— Очень, — ответила мама Муми-тролля. — Мы как раз ищем хорошее, солнечное местечко, чтобы построить там дом. Но, может, ты хочешь пойти с нами?!

— Еще бы мне не хотеть! — воскликнул маленький зверек и тут же подскочил к ним. — Я заблудился в лесу и не думал, что когда-нибудь снова увижу солнце!

И вот они уже втроем пошли дальше, взяв с собой огромный тюльпан, чтобы освещать дорогу. Однако же тьма вокруг все больше и больше сгущалась. Цветы под деревьями светились уже не так ярко, а под конец угасли и самые последние из них. Впереди тускло мерцала черная вода, а воздух стал тяжелым и холодным.

— Какой ужас! — сказал маленький зверек. — Это болото. Туда я боюсь идти.

— Почему же? — спросила мама Муми-тролля.

— А потому что там живет Большой Змей, — очень тихо, боязливо оглядываясь по сторонам, ответил маленький зверек.

— Чепуха! — усмехнулся Муми-тролль, желая показать, какой он храбрый. — Мы так малы, что нас, верно, и не заметят. Как же мы отыщем солнце, если побоимся перейти болото? Давай, пошли!

— Только не очень далеко, — сказал маленький зверек.

— И осторожно. Тут действуешь на свой собственный риск, — заметила мама.

И вот они, как можно тише, стали перепрыгивать с кочки на кочку. Вокруг них в черной тине что-то пузырилось и шепталось, но, пока горел, подобно лампочке, тюльпан, они чувствовали себя спокойно. Один раз Муми-тролль поскользнулся и чуть было не упал, но в самый последний момент мама подхватила его.

— Придется дальше плыть на лодке, — сказала она. — Ты совсем промочил ноги. Ясней ясного, что ты простудишься.

И, вытащив из своей сумки пару сухих носков для сына, она перенесла его и маленького зверька на большой круглый лист белой кувшинки. Все трое, опустив в воду хвосты, словно весла, стали грести, плывя вперед по болоту. Под ними мелькали какие-то черноватые существа, сновавшие туда-сюда между корнями деревьев. Они плескались и ныряли, а над ними медленно, крадучись, проползал туман. Внезапно маленький зверек сказал:

— Хочу домой!

— Не бойся, зверюшка! — дрожащим голосом успокаивал его Муми-тролль. — Мы споем что-нибудь веселое и…

В тот же миг их тюльпан погас и стало совершен но темно.

А из кромешной тьмы донеслось какое-то шипение, и они почувствовали, как лист кувшинки закачался.

— Быстрее, быстрее! — закричала мама Муми-тролля. — Это плывет Большой Змей!

Еще глубже засунув хвосты в воду, они стали грести изо всех сил так, что вокруг носа их лодки бурно заструилась вода. И вот они увидели злющего Змея, плывущего следом за ними, со свирепыми золотисто— желтыми глазами.

Они гребли изо всех сил, но он настигал их и уже разинул свою пасть с длинным трепещущим языком. Муми-тролль закрыл руками глаза, закричал: «Мама!» — и застыл в ожидании, что его вот-вот съедят.

Но ничего такого не произошло. Тогда он осторожненько взглянул между пальцами. На самом же деле случилось нечто удивительное. Их тюльпан зажегся вновь, он раскрыл все свои лепестки, а в самой середине цветка встала девочка с ярко-голубыми распущенными волосами, доходившими ей до пят.

Тюльпан светил все ярче и ярче. Змей замигал и, внезапно повернувшись, злобно шипя, скользнул вниз, в тину.

Муми-тролль, его мама и маленький зверек были так взволнованы и удивлены, что долгое время не могли произнести ни слова.

Наконец мама Муми-тролля торжественно сказала:

— Огромное спасибо за помощь, прекрасная дама!

А Муми-тролль поклонился ниже, чем всегда, по тому что прекраснее девочки с голубыми волосами он никого в своей жизни не видел.

— Вы все время живете в тюльпане? — застенчиво спросил маленький зверек.

— Это мой дом, — ответила она. — Можешь называть меня Тюлиппа.

И они стали медленно грести, переплывая на другую сторону болота. Там плотной стеной росли папоротники, и под ними мама устроила для них гнездо во мху, чтобы все могли поспать. Муми-тролль лежал рядом с мамой, прислушиваясь к кваканью лягушек на болоте. Ночь была полна одиночества и каких-то странных звуков, и он долго не мог заснуть.

На следующее утро Тюлиппа уже шла впереди, а ее голубые волосы светились, словно ярчайшая лампа дневного света. Дорога поднималась все выше и выше, и наконец пред ними встала крутая обрывистая гора, такая высокая, что ей не видно было конца.

— Там, наверху, пожалуй, солнце, — мечтательно-тоскливо произнес маленький зверек. — Я так ужасно мерзну.

— Я тоже, — подхватил Муми-тролль. И чихнул.

— Так я и думала, — огорчилась мама. — Теперь ты простужен. Будь добр, сядь сюда, пока я разведу костер.

Притащив гигантскую кучу сухих ветвей, она зажгла их с помощью искры от голубых волос Тюлиппы. Они сидели все четверо, глядя в огонь, пока мама Муми-тролля рассказывала им разные истории. Она рассказывала о том, что, когда была маленькой, муми-троллям не нужно было бродить по мрачным лесам и болотам в поисках местечка для жилья.

В то время муми-тролли жили вместе с домашними троллями у людей, большей частью за печками.

— Кое-кто из нас еще и сейчас живет там, — сказала мама Муми-тролля. — Разумеется, там, где еще есть печки. Но там, где паровое отопление, мы не уживаемся.

— А люди знали, что вы ютитесь за печками? — спросил Муми-тролль.

— Кое-кто знал, — сказала мама. — Оставаясь одни в доме, они ощущали наше присутствие, когда порой обдавало сквозняком их затылки.

— Расскажи что-нибудь о папе, — попросил Муми-тролль.

— Это был необыкновенный муми-тролль, — задумчиво и печально сказала мама. — Он всегда хотел куда-то бежать и переселяться от одной печки к другой. Он никогда нигде не уживался. А потом исчез — отправился в путешествие с хатифнаттами, этими маленькими странниками.

— А это что за народец? — спросил маленький зверек.

— Этакие мелкие волшебные зверюшки, — объяснила мама Муми-тролля. — Большей частью они невидимки. Иногда они поселяются под половицами у людей, и слышно, как они крадутся там по вечерам, когда в доме все затихает. Но чаще они бродят по свету, нигде не останавливаясь, ни о чем не заботясь.

Никогда нельзя сказать, весел хатифнатт или зол, печален он или удивлен. Я уверена, что у него вообще нет никаких чувств.

— А что, папа стал теперь хатифнаттом? — спросил Муми-тролль.

— Нет, конечно нет! — ответила мама. — Неужели не понятно, что они обманом увлекли его с собой?

— Вот бы нам в один прекрасный день встретить его! — воскликнула Тюлиппа. — Он бы, верно, обрадовался?

— Конечно, — ответила мама Муми-тролля. — Но этому, пожалуй, не бывать.

И она заплакала так горько, что все остальные начали всхлипывать вместе с ней. А плача, вспомнили множество других, тоже очень горестных вещей, и тогда заплакали еще сильнее.

Тюлиппа поблекла от огорчения, и лицо ее стало совершенно матовым. Они плакали уже довольно долго, как вдруг услыхали чей-то голос, который строго спросил:

— Чего вы там воете внизу?

Они резко оборвали плач и стали оглядываться по сторонам, но так и не смогли обнаружить того, кто с ними заговорил. Но тут с горного склона, болтаясь во все стороны, стала спускаться вниз веревочная лестница. А высоко наверху какой-то пожилой господин высунул голову из дверцы в скале.

— Ну?! — снова закричал он.

— Извините, — сказала Тюлиппа и сделала реверанс. — Понимаете, любезный господин, все на самом деле очень грустно. Папа Муми-тролля куда-то исчез, а мы мерзнем и не можем перевалить через эту гору, чтобы найти солнце, и нам негде жить.

— Вот как! — произнес пожилой господин. — Тогда вы все можете подняться ко мне. Лучше моих солнечных лучей не придумаешь.

Вскарабкаться по веревочной лестнице было довольно трудно, особенно для Муми-тролля и его мамы, ведь у них были такие коротенькие лапы!

— А теперь вытрите лапы, — приказал им пожилой господин, подтягивая следом за ними вверх лестницу.

Потом он хорошенько запер дверь, чтобы в гору не просочилась какая-нибудь опасность. Все влезли на эскалатор, который въехал вместе с ними прямо в недра горы.

— Вы уверены, что можно положиться на этого господина? — прошептал маленький зверек. — Вспомните, что тут действуешь на свой собственный риск.

И зверек, съежившись, спрятался за спиной мамы Муми-тролля. Тут в глаза им ударил яркий свет, и эскалатор въехал прямо в удивительнейшую местность. Им открылся чудесный ландшафт. Деревья искрились красками и ломились от невиданных фруктов и цветов, а под ними в траве простирались ослепительно белые заснеженные лужайки.

— Привет! — воскликнул Муми-тролль и побежал, чтобы слепить снежок.

— Осторожно, он холодный! — закричала ему мама.

Но, погрузив руки в снег, он понял, что это вовсе не снег, а стекло. А зеленая трава, треснувшая под его лапами, была сделана из тонкой сахарной пряжи. Повсюду вдоль и поперек, как попало, текли по лугам разноцветные ручьи, пенясь и журча над золотистым песком дна.

— Зеленый лимонад! — закричал маленький зверек, наклонившись к ручью, чтобы напиться. — Это вовсе не вода, это лимонад!

Мама же Муми-тролля подошла прямо к совершенно белому ручью, потому что она всегда очень любила молоко. (Это свойственно большинству муми-троллей, по крайней мере, когда они становятся чуточку старше.) Тюлиппа бегала от одного дерева к другому, набирая полные охапки карамелек и плиток шоколада. А стоило ей сорвать хоть один из сверкающих фруктов, как на его месте тотчас вырастал новый. Забыв все свои огорчения, они бежали все дальше и дальше в глубь заколдованного сада. Пожилой господин медленно шел за ними и, казалось, был очень доволен.

— Все это я сделал сам, — сказал он. — И солнце тоже.

И когда они внимательно поглядели на солнце, то заметили, что оно и в самом деле не настоящее, а всего лишь огромная лампа с бахромой из золоченой бумаги.

— Вот как! — разочарованно произнес маленький зверек. — А я-то думал, это настоящее солнце. Теперь я вижу, что оно светит чуточку искусственно.

— Ничего не поделаешь, лучше не получилось, — огорчился пожилой господин. — Но уж садом-то вы довольны?

— Конечно, конечно, — выпалил Муми-тролль, который как раз занимался тем, что поедал мелкие камешки (правда, они были сделаны из марципанов).

— Если захотите тут остаться, я построю вам дом из высоченного торта, — сказал пожилой господин. -Мне иногда бывает скучно в одиночестве.

— Это было бы очень мило с вашей стороны, — сказала мама Муми-тролля, — но, если вы не обидитесь, нам, пожалуй, придется продолжить путь. Мы как раз собираемся построить себе дом там, где светит настоящее солнце.

— Нет, останемся здесь! — закричали в один голос Муми-тролль, маленький зверек и Тюлиппа.

— Хорошо, хорошо, детки, — успокоила их мама Муми-тролля. — Там видно будет.

И легла спать под деревом, на котором росли шоколадки. Проснувшись, она услыхала ужасные жалобные стоны и тотчас поняла, что это у ее Муми-тролля заболел живот (с ним это случалось довольно часто). От всего, что съел Муми-тролль, животик его раздулся, стал совершенно круглым и страшно болел. Рядом с ним сидел маленький зверек, у которого от всех съеденных им карамелек заболели зубы, и стонал еще громче, чем Муми-тролль.

Мама Муми-тролля не стала браниться, а, вытащив из своей сумки два разных порошка, дала каждому тот, который был ему нужен. А потом спросила пожилого господина, нет ли у него какого-нибудь бассейна с вкусной горячей кашей.

— Нет, к сожалению, нет, — ответил он. — Но зато есть один со взбитыми сливками, а один с мармеладом.

— Гм, — хмыкнула мама. — Теперь вы сами видите, что им нужна настоящая горячая пища. Где Тюлиппа?

— Она говорит, что не может заснуть, так как солнце никогда не заходит, — огорченно сказал пожилой господин. — Как грустно, что вам у меня не нравится!

— Мы вернемся, — утешила его мама Муми-тролля. — Но нам надо, пожалуй, выйти на свежий воздух.

И взяв лапки Муми-тролля и маленького зверька, она позвала Тюлиппу.

— Может, вам лучше воспользоваться горкой для катания, — вежливо предложил пожилой господин. — Она тянется наискосок через гору и выходит прямо к солнцу.

— Да, спасибо, — сказала мама Муми-тролля. — Тогда до свидания!

— Тогда до свидания, — попрощалась и Тюлиппа.

(Муми-тролль и маленький зверек ничего сказать не могли, потому что им было ужасно худо.)

— Ну что ж, как вам угодно, — ответил пожилой господин.

И они с головокружительной быстротой помчались с горки для катания. А когда вышли с другой стороны горы, голова у них шла кругом и они долгое время сидели на земле, приходя в себя. А потом стали оглядываться по сторонам.

Перед ними, сверкая на солнце, расстилался океан.

— Хочу купаться! — закричал Муми-тролль, потому что чувствовал себя уже вполне сносно.

— И я тоже, — пискнул маленький зверек.

Они впрыгнули прямо в солнечную полосу на воде. Тюлиппа подвязала волосы так, чтобы вода не потушила их совсем, и осторожно влезла в воду.

— Уф, как холодно, — пробормотала она.

— Не сидите слишком долго в воде! — крикнула мама Муми-тролля и легла, чтобы погреться на солнышке, — она по-прежнему чувствовала усталость.

Вдруг, откуда, ни возьмись, появился муравьиный лев и стал расхаживать по песку, а потом злобно завопил:

— Это мой берег! Убирайтесь отсюда!

— Вот еще, вовсе он не твой, — ответила мама. — Вот так!

Тогда лев начал рыть песок задними лапами и кидать его маме в глаза, он рыл песок задними лапами, он швырял его до тех пор, пока мама уже ничего не могла видеть, он подкрадывался к ней все ближе и ближе, а потом внезапно стал зарываться в песок, да так, что яма вокруг него становилась все глубже и глубже. И вот уже на дне ямы виднелись только его глаза, а он все продолжал швырять песком в маму Муми-тролля. Она начала уже соскальзывать в эту воронку и отчаянно боролась, пытаясь снова подняться наверх.

— Помогите, помогите! — кричала она, выплевывая песок. — Спасите меня!

Муми-тролль услыхал ее крик и ринулся из воды на берег. Ему удалось схватить маму за уши, и он, надрываясь и ругая на чем свет стоит муравьиного льва, начал вытаскивать ее из ямы.

Подбежавшие Тюлиппа и маленький зверек помогли ему, и им удалось в конце концов перекинуть маму через край ямы и спасти ее. (А муравьиный лев теперь уже от злости продолжал зарываться все глубже и глубже, и никто так и не знает, выбрался он когда-нибудь наверх или нет.) Прошло немало времени, пока все избавились от песка, залепившего им глаза, и немного успокоились. Но им уже расхотелось купаться, и они продолжили путь вдоль морского берега в поисках лодки. Солнце уже начало садиться, и за горизонтом собирались грозные черные тучи. Казалось, вот-вот начнется буря. Вдруг они увидели вдали множество каких-то фигурок, которые так и кишели на берегу. То были какие-то маленькие блеклые существа, пытавшиеся столкнуть в воду парусную лодку. Мама Муми-тролля долго разглядывала их издалека, а потом громко воскликнула:

— Это же странники! Это — хатифнатты! — И бросилась бежать к ним во всю прыть.

Когда подоспели Муми-тролль, маленький зверек и Тюлиппа, мама, необычайно взволнованная, стояла в толпе хатифнаттов (таких маленьких, что они едва доставали ей до пояса), и разговаривала с ними, и задавала вопросы, и размахивала руками. Она все снова и снова спрашивала, правда ли, что они не видели папу Муми-тролля. Но хатифнатты только мельком поглядывали на нее своими круглыми бесцветными глазками и продолжали сталкивать в воду парусную лодку.

— Ах! — воскликнула мама. — А я ведь в спешке совершенно забыла, что они не могут ни говорить, ни слышать!

И она нарисовала на песке портрет красавца муми-тролля, а рядом — большой вопросительный знак. Но хатифнатты не обращали на нее ни малейшего внимания, им удалось столкнуть лодку в море, и они уже поднимали паруса. (Вполне возможно, что они вообще не поняли, о чем она спрашивала, ведь хатифнатты очень глупы.)

Темные тучи поднялись еще выше, и по морю заходили волны.

— Остается одно: плыть вместе с ними, — сказала тогда мама Муми-тролля. — Берег кажется мрачным, пустынным, а у меня нет ни малейшего желания встретить еще одного муравьиного льва. Прыгайте в лодку, детки!

— Да, но не на свой же собственный риск, — пробормотал маленький зверек, залезая все же на борт следом за своими спутниками.

Лодка вышла в море; у руля стоял хатифнатт. Небо темнело все сильнее и сильнее, гребни волн покрывались белой пеной, а вдали глухо гремел гром. Развевающиеся на ветру волосы Тюлиппы отливали слабым-слабым светом.

— Мне снова страшно, — сказал маленький зверек. — Я, пожалуй, раскаиваюсь, что поплыл вместе с вами.

— Чепуха! — воскликнул Муми-тролль, но тут же утратил желание произнести еще хоть слово и сполз вниз, к маме.

Время от времени на лодку накатывалась новая волна, которая была еще выше прежней, и брызги летели через штевень. Лодка, распустив паруса, неслась вперед с невероятной быстротой. Иногда они видели проносившуюся мимо танцующую на гребнях волн русалку. А иногда пред ними мелькала целая стая крошечных морских троллей. Все сильнее гремел гром, а молнии то тут, то там наискосок прорезали небо.

— На меня еще и морская болезнь напала, — сказал маленький зверек.

Его начало рвать, а мама Муми-тролля держала над бортом его голову.

Солнце давно уже зашло, но при свете молний они заметили морского тролля, пытавшегося плыть вровень с лодкой.

— Привет! — закричал сквозь бурю Муми-тролль, желая показать, что он ни капельки не боится. — Привет, привет! — ответил морской тролль. — Похоже, ты мне родственник!

— Хорошо бы! — вежливо воскликнул Муми-тролль. (Но подумал, что если морской тролль ему и родственник, то, пожалуй, очень дальний; ведь муми-тролли гораздо знатнее, чем морские тролли.)

— Прыгай в лодку! — закричала морскому троллю Тюлиппа. — А не то тебе не уплыть вместе с нами!

Морской тролль перепрыгнул через край лодки и отряхнулся, как пес.

— Прекрасная погода, — сказал он, разбрызгивая воду во все стороны. — Куда вы плывете?

— Все равно куда, только бы выйти на берег, — жалобно пискнул маленький зверек, совершенно позеленевший от морской болезни.

— Тогда лучше мне стать ненадолго у руля, — сказал морской тролль. — При таком курсе вы въедете прямо в океан.

И оттолкнув хатифнатта, стоявшего у руля, он укрепил мачту штагом. Удивительно, насколько лучше пошло дело, когда с ними в лодке оказался морской тролль. Лодка весело неслась по морю, а иногда высоко подпрыгивала на гребнях волн.

Маленький зверек чуть повеселел, а Муми-тролль просто кричал от восторга. И только хатифнатты, сидя в лодке, равнодушно смотрели вдаль, на линию горизонта. Им было все безразлично и хотелось лишь плыть да плыть, все вперед, от одного незнакомого места к другому.

— Я знаю одну прекрасную гавань, — сказал морской тролль. — Но вход в нее невероятно узок, и лишь такие превосходные мореходы, как я, могут провести туда лодку.

Громко захохотав, он заставил лодку совершить гигантский прыжок над волнами. И тут они увидели, что из моря, под скрещивающимися молниями, вырастает берег. Маме Муми-тролля он показался диким и мрачным.

— Есть там какая-нибудь еда? — спросила мама.

— Там есть все что душе угодно, — ответил морской тролль. — А теперь держитесь, потому что мы вплываем прямо в гавань!

В тот же миг лодка ринулась в черное ущелье, где буря завывала меж горными склонами гигантской высоты. Море омывало белой пеной скалы, и казалось, словно лодка несется прямо на них. Но она легко, будто птица, влетела в большую гавань, где прозрачная вода была зеленоватой и спокойной, как в лагуне.

— Слава Богу, — сказала мама, не очень-то надеявшаяся на морского тролля. — Здесь довольно уютно.

— Кому что нравится, — заметил морской тролль. — Я больше всего люблю, когда штормит. Лучше мне снова отправиться в море, пока волны не успокоились.

И, кувыркнувшись вниз, он исчез за бортом.

Увидев перед собой незнакомый берег, хатифнатты оживились, некоторые начали укреплять слабые паруса, а другие вытащили весла и стали усердно грести к цветущим зеленым берегам. Лодка причалила к прибрежному лугу, усеянному полевыми цветами, и Муми-тролль выскочил на берег с чалкой в руках.

— Поклонись и поблагодари хатифнаттов за путешествие, — велела мама Муми-троллю.

И он низко поклонился, а маленький зверек в знак благодарности замахал хвостиком.

— Большое спасибо, — поблагодарили хатифнаттов и мама Муми-тролля с Тюлиппой, приседая до самой земли.

Но когда они снова подняли головы, хатифнатты уже исчезли.

— Они, верно, сделались невидимками, — предположил маленький зверек. — Чудной народец!

И вот они, все четверо, пошли среди цветов. Солнце начало подниматься, и в его лучах сверкала и блестела на солнце роса.

— Как хотелось бы мне здесь жить, — сказала Тюлиппа. — Эти цветы еще красивее, чем мой старый тюльпан. Кроме того, он не очень-то подходит по цвету к моим волосам.

— Смотрите, дом из чистого золота! — воскликнул внезапно маленький зверек, указывая пальцем на середину луга.

Там стояла высокая башня, и солнце отражалось в длинных рядах ее окон. Верхний этаж был весь застеклен, и солнечные лучи сверкали в окнах, словно пылающее багрово-красное золото.

— Интересно, кто там живет? — спросила мама. —

Может, слишком рано будить хозяев?

— Но я так ужасно хочу есть, — сказал Муми-тролль.

— И я тоже, — произнесли в один голос маленький зверек и Тюлиппа.

И все вместе посмотрели на маму Муми-тролля.

— Ну тогда ладно, — решилась она и, подойдя к башне, постучала.

Немного погодя окошечко в воротах отворилось и оттуда выглянул мальчик с ярко-рыжими волосами.

— Вы потерпели кораблекрушение? — спросил он.

— Почти что так, — ответила мама Муми-тролля. — Но то, что мы голодны, — это точно.

Тогда мальчик распахнул ворота настежь и пригласил их войти:

— Пожалуйста!

А увидев Тюлиппу, низко поклонился, потому что никогда прежде в жизни не видел таких красивых голубых волос. И Тюлиппа поклонилась так же низко, потому что и ей его рыжие волосы показались восхитительными. И они все вместе поднялись следом за ним по винтовой лестнице на самый верх застекленной башни, откуда открывался со всех сторон вид на море. Посреди башни стояло на столе огромное блюдо с дымящимся морским пудингом.

— Это в самом деле для нас? — спросила мама Муми-тролля.

— Ясное дело, — ответил мальчик. — Во время бури я всегда наблюдаю за морем и всех, кому удается спастись в моей гавани, приглашаю отведать мой морской пудинг. Так было всегда.

Тут они уселись за стол, и вскоре блюдо опустело. (Маленький зверек, который иногда отличался не очень изящными манерами, залез вместе с блюдом под стол и вылизал его там дочиста.)

Огромное спасибо! — поблагодарила мальчика мама Муми-тролля. — Думаю, немало спасенных ели такой пудинг в твоей башне.

— Ну да, — ответил мальчик. — Со всех краев света: снусмумрики, морские привидения, разные мелкие ползучки и взрослые, снорки и хемули. А иногда кое-кто из рыб — морских чертей.

— А тебе случайно не доводилось встречать других муми-троллей? — спросила мама.

Она была так взволнована, что голос ее дрожал.

— Да нет, довелось увидеть одного… — ответил мальчик. — Это было в понедельник после циклона.

— Неужели это был папа! Не может быть! — воскликнул Муми-тролль. — Есть у него привычка прятать хвост в карман?

— Да, есть, — ответил мальчик. — Я это особенно запомнил, до того это было забавно…

Тут Муми-тролль и его мама так обрадовались, что упали друг другу в объятия, а маленький зверек прыгал и кричал «ура!».

— Куда же он ушел? — спросила мама Муми-тролля. — Говорил он что-нибудь важное? Где он? Как он поживает?

— Прекрасно, — ответил мальчик. — Он отправился на юг.

— Тогда нам нужно тотчас последовать за ним, — сказала мама Муми-тролля. — Может, мы нагоним его. Поскорее, малыши! Где моя сумка?

И она ринулась вниз по винтовой лестнице так быстро, что они едва поспевали за ней.

— Подождите! — закричал мальчик. — Подождите немножко!

Он нагнал их в воротах.

— Извини, что мы как следует не попрощались, — сказала мама Муми-тролля, подпрыгивая от нетерпения. — Но ты ведь понимаешь…

— Да я не о том, — возразил мальчик и покраснел так, что щеки его стали почти такого же цвета, как и волосы. — Я только думал… Я считаю, нельзя ли…

— Ну давай, выкладывай уж все до конца, — сказала мама Муми-тролля.

— Тюлиппа, — произнес мальчик. — Прекрасная Тюлиппа, у тебя, верно, нет желания остаться здесь, со мной?

— Почему же нет! Охотно, — тут же радостно согласилась Тюлиппа. — Я все время сидела там, наверху, и думала, как прекрасно могли бы мои волосы светить мореходам в твоей стеклянной башне. И я замечательно умею готовить морской пудинг…

Но тут она чуточку испугалась и посмотрела на маму Муми-тролля.

— Конечно, я бы страшно хотела помочь вам в поисках… — И она осеклась.

— О, мы наверняка справимся и сами, — ответила мама. — Мы пошлем вам обоим письмо и расскажем, как все было…

Тогда все обнялись на прощание и Муми-тролль со своей мамой и маленьким зверьком продолжили путь к югу. Целый день шли они по цветущим полям и лугам, которые Муми-троллю хотелось бы как следует разглядеть. Но мама торопилась и не позволяла ему останавливаться.

— Видели вы когда-нибудь такие удивительные деревья? — спросил маленький зверек. — С таким ужасно длинным стволом и совсем маленькой метелкой на верхушке. Мне кажется, у этих деревьев очень глупый вид.

— Это у тебя глупый вид, — сказала мама Муми-тролля, потому что она нервничала. — Эти деревья называются пальмами и они всегда такие.

— Пальмы так пальмы, — уязвленно заметил маленький зверек.

Ближе к полудню стало очень жарко. Растения повсюду поникли, а солнце светило каким-то жутким красным светом. Хотя муми-тролли обожают тепло, они чувствовали себя как-то очень вяло и охотно прилегли бы отдохнуть под одним из высоких, росших везде кактусов. Но у мамы Муми-тролля не было желания останавливаться, пока они не найдут каких-либо следов папы. Они шли все время прямо на юг и продолжали свой путь, хотя уже начало смеркаться. Внезапно маленький зверек остановился, прислушиваясь.

— Кто это крадется и топчется вокруг нас? — спросил он.

Но тут все поняли, что это шепчутся и шелестят листья.

— Это всего лишь дождь, — сказала мама Муми-тролля. — Теперь, хочешь не хочешь, придется залезть под кактусы.

Дождь шел всю ночь, а утром он полил как из ведра. Все было серым и беспросветным, когда они выглянули из-под кактусов.

— Ничего не поделаешь, придется идти дальше, — сказала мама Муми-тролля. — Но сейчас я вам что-то дам. Я приберегла это на случай крайней необходимости.

И она вытащила из сумки большой шоколадный пряник, который захватила с собой из удивительного сада пожилого господина. Разломав его пополам, она оделила поровну и зверька, и сына.

— А себе ты ничего не оставила? — спросил Муми-тролль.

— Нет, — ответила мама. — Я не люблю шоколад.

И они пошли дальше под проливным дождем. Они шли целый день и назавтра тоже. Единственное, что им досталось из еды, были вымокшие насквозь корешки и немного фиников. На третий день дождь полил еще сильнее, чем прежде, и каждый маленький ручеек превратился в пенящуюся бурную речку. Все труднее и труднее становилось пробиваться вперед. Вода непрерывно поднималась, а в конце концов им пришлось взобраться на невысокую горушку, чтобы их не унесли потоки воды. Там они и сидели, глядя, как все ближе и ближе подступают к ним бурные водовороты, и чувствуя, что все они начинают простуживаться — и мама, и Муми-тролль, и маленький зверек. Вокруг плавали мебель, и дома, и высокие деревья, которые принесло с собой наводнение.

— Мне кажется, я снова хочу домой! — заявил маленький зверек.

А Муми-тролль и его мама неожиданно заметили в воде нечто удивительное; оно приближалось к ним, танцуя и кружась.

— Потерпевшие кораблекрушение! — закричал Муми-тролль, у которого были очень зоркие глаза. —

Целая семья! Мама, мы должны их спасти!

Это было мягкое кресло, которое, качаясь на волнах, плыло им навстречу. Иногда оно застревало в верхушках деревьев, торчавших над головой, но бурные течения тут же освобождали его из плена и гнали дальше. В кресле сидела мокрая кошка в окружении пяти таких же мокрых котят.

— Несчастная мать! — воскликнула мама Муми-тролля, вбежав по пояс в воду. — Держите меня, я попробую зацепить кресло хвостом!

Муми-тролль крепко ухватился за маму, а маленький зверек был так взбудоражен, что даже не смог ничего сделать. Но тут мягкое кресло закружилось в водовороте, и мама Муми-тролля с быстротой молнии обхватила хвостом одну из его ручек и притянула кресло к себе.

— Эй, привет! — закричала она.

— Эй, привет! — закричал Муми-тролль.

— Привет, привет! — пропищал маленький зверек. — Не отпускай кресло!

Кресло медленно повернулось к горушке, а тут подоспела спасительная волна и выбросила его наверх, на берег. Кошка стала хватать котят одного за другим за шкирку и складывать их рядами на просушку.

— Спасибо за доброту и за помощь! — поблагодарила она. — Хуже этого со мной никогда ничего не случалось. Черт возьми!

И она стала облизывать своих детей.

— Мне кажется, небо светлеет! — сказал маленький зверек, который хотел направить мысли своих спутников в другую сторону. (Он стыдился того, что так и не участвовал в спасении кошачьего семейства.)

И вправду — тучи рассеялись и прямо на землю спустился солнечный луч, за ним — другой, и вдруг над гигантской, дышащей паром водной гладью засияло солнце.

— Ура! — закричал Муми-тролль. — Вот увидите, теперь все уладится.

Налетел легкий ветерок и прогнал прочь тучи, обдувая тяжелые от дождя верхушки деревьев. Потревоженная вода успокоилась, где-то запела птичка, а кошка замурлыкала на солнце.

— Теперь мы можем продолжить путь, — решительно сказала мама Муми-тролля. — Нам нельзя ждать, пока схлынет вода. Садитесь в кресло, дети, а я столкну его в море.

— А я, пожалуй, останусь здесь, — зевнув, сказала кошка. — Незачем поднимать шум по пустякам. А когда земля высохнет, я снова отправлюсь домой.

Пятеро ее котят, приободрившихся на солнышке, сели и тоже зевнули, как и их мамаша.

Наконец мама Муми-тролля столкнула кресло с берега.

— Осторожно! — попросил ее маленький зверек.

Сидя на спинке кресла, он оглядывался по сторонам; ему пришло в голову, что они наверняка смогут найти какую-нибудь драгоценность, которая плавает в воде после наводнения. Например, шкатулку, полную бриллиантов. А почему бы и нет? Он зорко смотрел вдаль, а увидев в море что-то блестящее, громко и возбужденно воскликнул:

— Плывите туда! Там что-то блестящее! Видите, как сверкает!

— Мы не успеем выудить все, что плавает вокруг, — сказала мама Муми-тролля, но все же подгребла туда, так как была доброй мамой.

— Это всего лишь старая бутылка, — разочарованно произнес маленький зверек, вытащив ее с помощью хвоста.

— И ничего хорошего в ней тоже нет, — добавил Муми-тролль.

— Разве вы не видите? — серьезно спросила мама. — Это нечто очень примечательное. Это почтовая бутылка. В ней лежит письмо. Кто-то терпит бедствие.

И, вытащив из сумки пробочник, она откупорила бутылку. Дрожащими лапами расправила она письмо у себя на коленях и громко прочитала:

«Добрейший! Ты, кто нашел это письмо!

Сделай все, что можешь, чтобы спасти меня! Мой чудесный дом унесло наводнение, а я сижу, одинокий, голодный и замерзший, на дереве, меж тем как вода поднимается все выше и выше. Несчастный муми-тролль».

— «Одинокий, голодный и замерзший», — повторила мама и заплакала. — О мой бедный маленький Муми-тролль, твой папа, верно, уже давным-давно утонул.

— Не плачь, — сказал Муми-тролль. — Может, он еще сидит на своем дереве где-то совсем рядом. Вода то опускается вовсю.

В самом деле так оно и было. Тут и там уже торчали над водой вершины холмов, заборы и крыши домов, а птицы распевали во все горло.

Кресло, медленно покачиваясь, плыло к возвышенности, где толпы народа бегали и суетились, вытаскивая из воды свои вещи.

— Это мое кресло! — закричал огромный хемуль, собравший на берегу гору мебели из своего столового гарнитура. — Что вы себе воображаете, плавая по морю в моем кресле!

— Ну и трухлявая же была эта лодка! — рассерженно сказала мама Муми-тролля, вылезая на берег. — Мне она не нужна за все блага мира!

— Не раздражай его! — прошептал маленький зверек. — Он может укусить.

— Ерунда! — отрезала мама Муми-тролля. — За мной, детки!

И они пошли дальше вдоль берега, пока хемуль ощупывал мокрую обивку своего кресла.

— Смотрите, — сказал Муми-тролль, указывая на какого-то господина Марабу, расхаживавшего по берегу и бранившегося с самим собой. — Интересно, что он-то потерял, — вид у него еще злее, чем у хемуля.

— Будь тебе самому почти сто лет и потеряй ты очки, ты бы тоже не очень веселился, — сказал господин Марабу.

И, повернувшись к ним спиной, он продолжил поиски.

— Пошли! — сказала мама. — Нам надо найти папу.

Она взяла Муми-тролля и маленького зверька за лапки и поспешила дальше.

Через некоторое время они увидели, что в траве, там, где отступила вода, что-то блестит.

— Это точно бриллиант! — закричал маленький зверек.

Но, посмотрев как следует, они увидели, что это всего-навсего лишь пара очков.

— Это очки господина Марабу, правда, мама? — спросил Муми-тролль.

— Наверняка, — ответила она. — Лучше всего тебе сбегать обратно и отдать их ему. Он обрадуется. Но поспеши, ведь твой бедный папа сидит где-то голодный, промокший и совершенно одинокий.

Муми-тролль помчался изо всех сил на своих коротеньких лапках и уже издалека увидел господина Марабу, рывшегося в тине.

— Эй-эй! — закричал он. — Вот ваши очки, дядюшка!

— Нет, в самом деле! — воскликнул откровенно обрадовавшийся господин Марабу. — Может, ты все-таки не такой уж несносный маленький детеныш, вокруг которого все пляшут!

И, надев очки, стал вертеть головой во все стороны.

— Ну, я, пожалуй, пойду, — сказал Муми-тролль. — Мы ведь тоже ищем…

— Вот как, вот как! — ласково откликнулся господин Марабу. — Что же ищете вы?

— Моего папу, — ответил Муми-тролль. — Он сидит где-то на самой верхушке дерева.

Господин Марабу немного поразмыслил, а потом решительно сказал:

— Одним вам никогда не справиться. Но я помогу вам, раз ты нашел мои очки.

С чрезвычайной осторожностью схватив клювом Муми-тролля, он посадил его на спину, несколько раз взмахнул крыльями и поплыл в воздухе над берегом.

Муми-тролль никогда прежде не летал, и ему по казалось, что летать — очень весело и чуточку страшно. Он был очень горд, когда господин Марабу приземлился рядом с мамой и маленьким зверьком.

— Я к вашим услугам, фру! — сказал господин Марабу и поклонился маме Муми-тролля. — Если вы, господа, сядете мне на спину, мы тотчас же отправимся на поиски.

Сначала он поднял клювом и посадил себе на спину маму, а потом маленького зверька, который не переставая визжал от возбуждения.

— Держитесь крепче! — посоветовал господин

Марабу. — Сейчас мы полетим над водой.

— Это, верно, самое удивительное из всех наших приключений, — сказала мама Муми-тролля. — И летать вовсе не так страшно, как я прежде думала. Смотрите во все стороны, может, увидите папу!

Господин Марабу описывал большие круги в воздухе, чуточку опускаясь над вершиной каждого дерева. Толпы народа сидели среди ветвей, но того, кого искали, нигде не было.

— Эту малышню я спасу позднее, — пообещал господин Марабу, приятно оживленный своей спасательной экспедицией.

Он долго летал взад-вперед над водой, пока солнце не село и все кругом не показалось уже совершенно безнадежным. И вдруг мама Муми-тролля закричала:

— Вот он!

И стала так безумно размахивать лапами, что чуть не свалилась вниз.

— Папа! — неистово заорал Муми-тролль.

А маленький зверек закричал вместе с ним за компанию. На одной из самых высоких ветвей громадного дерева сидел мокрый и печальный муми-тролль, не спуская глаз с водной глади. Рядом с ним развевался флаг терпящего бедствие, «SOS». Папа был так удивлен и обрадован, когда господин Марабу опустился на дерево со всем его семейством, которое тут же перебралось на ветки, что утратил дар речи.

— Теперь мы никогда больше не расстанемся, — всхлипнула мама Муми-тролля, обнимая мужа. — Как ты? Ты не простудился? Где ты был все это время? Какой дом ты построил? Он красивый? Ты часто думал о нас?

— Дом, к сожалению, был очень красив, — ответил папа Муми-тролля. — Мой дорогой малыш, как ты вырос!

— Так, так! — растроганно произнес господин Марабу. — Пожалуй, мне лучше всего перенести вас на берег и попытаться до захода солнца спасти еще кого-нибудь. Как приятно спасать!

И пока они, перебивая друг друга, рассказывали обо всех ужасах, которые им довелось пережить, господин Марабу перелетел с ними обратно на сушу. Вдоль всего берега потерпевшие бедствие жгли костры, грелись и готовили еду; ведь многие лишились своих домов. Возле одного из костров господин Марабу и опустил на землю Муми-тролля, его папу с мамой и маленького зверька. Быстро распростившись с ними, он снова взмыл над водой.

— Добрый вечер! — приветствовали муми-троллей и маленького зверька два морских черта, которые зажгли этот костер. — Добро пожаловать, присаживайтесь к костру, суп скоро будет готов!

— Большое спасибо! — поблагодарил их папа Муми-тролля. — Вы даже не представляете, какой чудесный дом был у меня до наводнения. Я строил его собственными руками, без всякой помощи. Но если у меня будет новый дом, добро пожаловать когда вам вздумается.

— А сколько там было комнат? — спросил маленький зверек.

— Три, — ответил папа Муми-тролля. — Одна — небесно-голубая, одна — солнечно-золотистая и одна в крапинку. А еще одна, гостевая мансарда, на верху — для тебя, маленький зверек.

— Ты и вправду думал, что мы тоже будем жить там? — спросила обрадованная мама Муми-тролля.

— Конечно, — ответил он. — Я искал вас всегда и повсюду. Никогда не мог я забыть нашу дорогую старую печку.

Так они и сидели, ели суп и рассказывали друг другу о пережитом до тех пор, пока не взошла луна, а костры на берегу не начали гаснуть. Тогда, одолжив у морских чертей одеяло, они легли рядышком, накрылись одеялом и заснули.

На следующее утро вода на большом пространстве спала и все при солнечном свете настраивало на очень веселый лад. Маленький зверек плясал перед ними, от избытка счастья закрутив бантиком кончик хвоста.

Они шли целый день, и где бы они ни проходили, везде было прекрасно, потому что после дождя распустились чудеснейшие цветы, а повсюду на деревьях появились цветы и фрукты. Стоило им чуточку потрясти дерево, как вокруг них на землю начинали падать фрукты. В конце концов они пришли в маленькую долину. Красивее им в тот день видеть ничего не довелось. И там, посреди зеленого луга, стоял дом, сильно напоминавший печь, очень красивый дом, выкрашенный голубой краской.

— Это же мой дом! — вне себя от радости воскликнул папа. — Он приплыл сюда и стоит теперь здесь, в этой долине!

— Ура! — заорал маленький зверек.

И все они ринулись вниз в долину, чтобы полюбоваться домом. Маленький зверек забрался даже на крышу и там заорал еще громче, потому что наверху, на дымовой трубе, висело ожерелье из настоящих жемчужин. Оно застряло там во время наводнения.

— Теперь мы богаты! — кричал он. — Мы можем купить себе автомобиль и дом, который еще больше этого!

— Нет! — сказала мама Муми-тролля. — Этот дом — самый красивый на свете!

И, взяв Муми-тролля за лапу, она вошла в дом, в небесно-голубую комнату. И там, в долине, они прожили потом всю свою жизнь, кроме тех времен, когда несколько раз отлучались и путешествовали развлечения и разнообразия ради.

С этой историей случилась история: нам рассказывал ее приезжавший из Гадяча Степан Иванович Курочка. Нужно вам знать, что память у меня, невозможно сказать, что за дрянь: хоть говори, хоть не говори, все одно. То же самое, что в решето воду лей. Зная за собою такой грех, нарочно просил его списать ее в тетрадку. Ну, дай бог ему здоровья, человек он был всегда добрый для меня, взял и списал. Положил я ее в маленький столик; вы, думаю, его хорошо знаете: он стоит в углу, когда войдешь в дверь… Да, я и позабыл, что вы у меня никогда не были. Старуха моя, с которой живу уже лет тридцать вместе, грамоте сроду не училась; нечего и греха таить. Вот замечаю я, что она пирожки печет на какой-то бумаге. Пирожки она, любезные читатели, удивительно хорошо печет; лучших пирожков вы нигде не будете есть. Посмотрел как-то на сподку пирожка, смотрю: писаные слова. Как будто сердце у меня знало, прихожу к столику — тетрадки и половины нет! Остальные листки все растаскала на пироги. Что прикажешь делать? на старости лет не подраться же!

Прошлый год случилось проезжать чрез Гадяч. Нарочно еще, не доезжая города, завязал узелок, чтобы не забыть попросить об этом Степана Ивановича. Этого мало: взял обещание с самого себя — как только чихну в городе, то чтобы при этом вспомнить о нем. Все напрасно. Проехал чрез город, и чихнул, и высморкался в платок, а все позабыл; да уже вспомнил, как верст за шесть отъехал от заставы. Нечего делать, пришлось печатать без конца. Впрочем, если кто желает непременно знать, о чем говорится далее в этой повести, то ему сто ит только нарочно приехать в Гадяч и попросить Степана Ивановича. Он с большим удовольствием расскажет ее, хоть, пожалуй, снова от начала до конца. Живет он недалеко возле каменной церкви. Тут есть сейчас маленький переулок: как только поворотишь в переулок, то будут вторые или третьи ворота. Да вот лучше: когда увидите на дворе большой шест с перепелом и выйдет навстречу вам толстая баба в зеленой юбке (он, не мешает сказать, ведет жизнь холостую), то это его двор. Впрочем, вы можете его встретить на базаре, где бывает он каждое утро до девяти часов, выбирает рыбу и зелень для своего стола и разговаривает с отцом Антипом или с жидом-откупщиком. Вы его тотчас узнаете, потому что ни у кого нет, кроме него, панталон из цветной выбойки и китайчатого желтого сюртука. Вот еще вам примета: когда ходит он, то всегда размахивает руками. Еще покойный тамошний заседатель, Денис Петрович, всегда, бывало, увидевши его издали, говорил: «Глядите, глядите, вон идет ветряная мельница!»

 

I. Иван Федорович Шпонька

Уже четыре года, как Иван Федорович Шпонька в отставке и живет в хуторе своем Вытребеньках. Когда был он еще Ванюшею, то обучался в гадячском поветовом училище, и надобно сказать, что был преблагонравный и престарательный мальчик. Учитель российской грамматики, Никифор Тимофеевич Деепричастие, говаривал, что если бы все у него были так старательны, как Шпонька, то он не носил бы с собою в класс кленовой линейки, которою, как сам он признавался, уставал бить по рукам ленивцев и шалунов. Тетрадка у него всегда была чистенькая, кругом облинеенная, нигде ни пятнышка. Сидел он всегда смирно, сложив руки и уставив глаза на учителя, и никогда не привешивал сидевшему впереди его товарищу на спину бумажек, не резал скамьи и не играл до прихода учителя в тесной бабы. Когда кому нужда была в ножике очинить перо, то он немедленно обращался к Ивану Федоровичу, зная, что у него всегда водился ножик; и Иван Федорович, тогда еще просто Ванюша, вынимал его из небольшого кожаного чехольчика, привязанного к петле своего серенького сюртука, и просил только не скоблить пера острием ножика, уверяя, что для этого есть тупая сторона. Такое благонравие скоро привлекло на него внимание даже самого учителя латинского языка, которого один кашель в сенях, прежде нежели высовывалась в дверь его фризовая шинель и лицо, изукрашенное оспою, наводил страх на весь класс. Этот страшный учитель, у которого на кафедре всегда лежало два пучка розг и половина слушателей стояла на коленях, сделал Ивана Федоровича аудитором, несмотря на то что в классе было много с гораздо лучшими способностями.

Тут не можно пропустить одного случая, сделавшего влияние на всю его жизнь. Один из вверенных ему учеников, чтобы склонить своего аудитора написать ему в списке scit [знает], тогда как он своего урока в зуб не знал, принес в класс завернутый в бумагу, облитый маслом блин. Иван Федорович, хотя и держался справедливости, но на эту пору был голоден и не мог противиться обольщению: взял блин, поставил перед собою книгу и начал есть. И так был занят этим, что даже не заметил, как в классе сделалась вдруг мертвая тишина. Тогда только с ужасом очнулся он, когда страшная рука, протянувшись из фризовой шинели, ухватила его за ухо и вытащила на средину класса. «Подай сюда блин! Подай, говорят тебе, негодяй!» — сказал грозный учитель, схватил пальцами масляный блин и выбросил его за окно, строго запретив бегавшим по двору школьникам поднимать его. После этого тут же высек он пребольно Ивана Федоровича по рукам. И дело: руки виноваты, зачем брали, а не другая часть тела. Как бы то ни было, только с этих пор робость, и без того неразлучная с ним, увеличилась еще более. Может быть, это самое происшествие было причиною того, что он не имел никогда желания вступить в штатскую службу, видя на опыте, что не всегда удается хоронить концы.

Было уже ему без малого пятнадцать лет, когда перешел он во второй класс, где вместо сокращенного катехизиса и четырех правил арифметики принялся он за пространный, за книгу о должностях человека и за дроби. Но, увидевши, что чем дальше в лес, тем больше дров, и получивши известие, что батюшка приказал долго жить, пробыл еще два года и, с согласия матушки, вступил потом в П*** пехотный полк.

П*** пехотный полк был совсем не такого сорта, к какому принадлежат многие пехотные полки; и, несмотря на то, что он большею частию стоял по деревням, однако ж был на такой ноге, что не уступал иным и кавалерийским. Большая часть офицеров пила выморозки и умела таскать жидов за пейсики не хуже гусаров; несколько человек даже танцевали мазурку, и полковник П*** полка никогда не упускал случая заметить об этом, разговаривая с кем-нибудь в обществе. «У меня-с, — говорил он обыкновенно, трепля себя по брюху после каждого слова, — многие пляшут-с мазурку; весьма многие-с; очень многие-с». Чтоб еще более показать читателям образованность П*** пехотного полка, мы прибавим, что двое из офицеров были страшные игроки в банк и проигрывали мундир, фуражку, шинель, темляк и даже исподнее платье, что не везде и между кавалеристами можно сыскать.

Обхождение с такими товарищами, однако же, ничуть не уменьшило робости Ивана Федоровича. И так как он не пил выморозок, предпочитая им рюмку водки пред обедом и ужином, не танцевал мазурки и не играл в банк, то, натурально, должен был всегда оставаться один. Таким образом, когда другие разъезжали на обывательских по мелким помещикам, он, сидя на своей квартире, упражнялся в занятиях, сродных одной кроткой и доброй душе: то чистил пуговицы, то читал гадательную книгу, то ставил мышеловки по углам своей комнаты, то, наконец, скинувши мундир, лежал на постеле. Зато не было никого исправнее Ивана Федоровича в полку. И взводом своим он так командовал, что ротный командир всегда ставил его в образец. Зато в скором времени, спустя одиннадцать лет после получения прапорщичьего чина, произведен он был в подпоручики.

В продолжение этого времени он получил известие, что матушка скончалась; а тетушка, родная сестра матушки, которую он знал только потому, что она привозила ему в детстве и посылала даже в Гадяч сушеные груши и деланные ею самою превкусные пряники (с матушкой она была в ссоре, и потому Иван Федорович после не видал ее), — эта тетушка, по своему добродушию, взялась управлять небольшим его имением, о чем известила его в свое время письмом. Иван Федорович, будучи совершенно уверен в благоразумии тетушки, начал по-прежнему исполнять свою службу. Иной на его месте, получивши такой чин, возгордился бы; но гордость совершенно была ему неизвестна, и, сделавшись подпоручиком, он был тот же самый Иван Федорович, каким был некогда и в прапорщичьем чине. Пробыв четыре года после этого замечательного для него события, он готовился выступить вместе с полком из Могилевской губернии в Великороссию, как получил письмо такого содержания:

 

«Любезный племянник,

Иван Федорович!

 

Посылаю тебе белье: пять пар нитяных карпеток и четыре рубашки тонкого холста; да еще хочу поговорить с тобою о деле: так как ты уже имеешь чин немаловажный, что, думаю, тебе известно, и пришел в такие лета, что пора и хозяйством позаняться, то в воинской службе тебе незачем более служить. Я уже стара и не могу всего присмотреть в твоем хозяйстве; да и действительно, многое притом имею тебе открыть лично. Приезжай, Ванюша; в ожидании подлинного удовольствия тебя видеть, остаюсь многолюбящая твоя тетка.

Василиса Цупчевська.

Чудная в огороде у нас выросла репа: больше похожа на картофель, чем на репу».

Через неделю после получения этого письма Иван Федорович написал такой ответ:

«Милостивая государыня, тетушка

Василиса Кашпоровна!

Много благодарю вас за присылку белья. Особенно карпетки у меня очень старые, что даже денщик штопал их четыре раза и очень оттого стали узкие. Насчет вашего мнения о моей службе я совершенно согласен с вами и третьего дня подал в отставку. А как только получу увольнение, то найму извозчика. Прежней вашей комиссии, насчет семян пшеницы, сибирской арнаутки, не мог исполнить: во всей Могилевской губернии нет такой. Свиней же здесь кормят большею частию брагой, подмешивая немного выигравшегося пива.

С совершенным почтением, милостивая государыня тетушка, пребываю племянником

Иваном Шпонькою».

Наконец Иван Федорович получил отставку с чином поручика, нанял за сорок рублей жида от Могилева до Гадяча и сел в кибитку в то самое время, когда деревья оделись молодыми, еще редкими листьями, вся земля ярко зазеленела свежею зеленью и по всему полю пахло весною.

 

II. Дорога

В дороге ничего не случилось слишком замечательного. Ехали с небольшим две недели. Может быть, еще и этого скорее приехал бы Иван Федорович, но набожный жид шабашовал по субботам и, накрывшись своею попоной, молился весь день. Впрочем, Иван Федорович, как уже имел я случай заметить прежде, был такой человек, который не допускал к себе скуки. В то время развязывал он чемодан, вынимал белье, рассматривал его хорошенько: так ли вымыто, так ли сложено, снимал осторожно пушок с нового мундира, сшитого уже без погончиков, и снова все это укладывал наилучшим образом. Книг он, вообще сказать, не любил читать; а если заглядывал иногда в гадательную книгу, так это потому, что любил встречать там знакомое, читанное уже несколько раз. Так городской житель отправляется каждый день в клуб, не для того, чтобы услышать там что-нибудь новое, но чтобы встретить тех приятелей, с которыми он уже с незапамятных времен привык болтать в клубе. Так чиновник с большим наслаждением читает адрес-календарь по нескольку раз в день, не для каких-нибудь дипломатических затей, но его тешит до крайности печатная роспись имен. «А! Иван Гаврилович такой-то! — повторяет он глухо про себя. — А! вот и я! гм!..» И на следующий раз снова перечитывает его с теми же восклицаниями.

После двухнедельной езды Иван Федорович достигнул деревушки, находившейся в ста верстах от Гадяча. Это было в пятницу. Солнце давно уже зашло, когда он въехал с кибиткою и с жидом на постоялый двор.

Этот постоялый двор ничем не отличался от других, выстроенных по небольшим деревушкам. В них обыкновенно с большим усердием потчуют путешественника сеном и овсом, как будто бы он был почтовая лошадь. Но если бы он захотел позавтракать, как обыкновенно завтракают порядочные люди, то сохранил бы в ненарушимости свой аппетит до другого случая. Иван Федорович, зная все это, заблаговременно запасся двумя вязками бубликов и колбасою и, спросивши рюмку водки, в которой не бывает недостатка ни в одном постоялом дворе, начал свой ужин, усевшись на лавке перед дубовым столом, неподвижно вкопанным в глиняный пол.

В продолжение этого времени послышался стук брички. Ворота заскрыпели; но бричка долго не въезжала на двор. Громкий голос бранился со старухою, содержавшею трактир. «Я взъеду, — услышал Иван Федорович, — но если хоть один клоп укусит меня в твоей хате, то прибью, ей-богу, прибью, старая колдунья! и за сено ничего не дам!»

Минуту спустя дверь отворилась, и вошел, или, лучше сказать, влез толстый человек в зеленом сюртуке. Голова его неподвижно покоилась на короткой шее, казавшейся еще толще от двухэтажного подбородка. Казалось, и с виду он принадлежал к числу тех людей, которые не ломали никогда головы над пустяками и которых вся жизнь катилась по маслу.

— Желаю здравствовать, милостивый государь! — проговорил он, увидевши Ивана Федоровича.

Иван Федорович безмолвно поклонился.

— А позвольте спросить, с кем имею честь говорить? — продолжал толстый приезжий.

При таком допросе Иван Федорович невольно поднялся с места и стал ввытяжку, что обыкновенно он делывал, когда спрашивал его о чем полковник.

— Отставной поручик, Иван Федоров Шпонька, — отвечал он.

— А смею ли спросить, в какие места изволите ехать?

— В собственный хутор-с, Вытребеньки.

— Вытребеньки! — воскликнул строгий допросчик. — Позвольте, милостивый государь, позвольте! — говорил он, подступая к нему и размахивая руками, как будто бы кто-нибудь его не допускал или он продирался сквозь толпу, и, приблизившись, принял Ивана Федоровича в объятия и облобызал сначала в правую, потом в левую и потом снова в правую щеку. Ивану Федоровичу очень понравилось это лобызание, потому что губы его приняли большие щеки незнакомца за мягкие подушки.

— Позвольте, милостивый государь, познакомиться! — продолжал толстяк. — Я помещик того же Гадячского повета и ваш сосед. Живу от хутора вашего Вытребеньки не дальше пяти верст, в селе Хортыще; а фамилия моя Григорий Григорьевич Сторченко. Непременно, непременно, милостивый государь, и знать вас не хочу, если не приедете в гости в село Хортыще. Я теперь спешу по надобности… А что это? — проговорил он кротким голосом вошедшему своему лакею, мальчику в козацкой свитке с заплатанными локтями, с недоумевающею миною ставившему на стол узлы и ящики. — Что это? что? — и голос Григория Григорьевича незаметно делался грознее и грознее. — Разве я это сюда велел ставить тебе, любезный ? разве я это сюда говорил ставить тебе, подлец! Разве я не говорил тебе наперед разогреть курицу, мошенник? Пошел! — вскрикнул он, топнув ногою. — Постой, рожа! где погребец со штофиками? Иван Федорович! — говорил он, наливая в рюмку настойки, — прошу покорно лекарственной!

— Ей-богу-с, не могу… я уже имел случай… — проговорил Иван Федорович с запинкою.

— И слушать не хочу, милостивый государь! — возвысил голос помещик, — и слушать не хочу! С места не сойду, покамест не выкушаете…

Иван Федорович, увидевши, что нельзя отказаться, не без удовольствия выпил.

— Это курица, милостивый государь, — продолжал толстый Григорий Григорьевич, разрезывая ее ножом в деревянном ящике. — Надобно вам сказать, что повариха моя Явдоха иногда любит куликнуть и оттого часто пересушивает. Эй, хлопче! — тут оборотился он к мальчику в козацкой свитке, принесшему перину и подушки, — постели постель мне на полу посереди хаты! Смотри же, сена повыше наклади под подушку! да выдерни у бабы из мычки клочок пеньки, заткнуть мне уши на ночь! Надобно вам знать, милостивый государь, что я имею обыкновение затыкать на ночь уши с того проклятого случая, когда в одной русской корчме залез мне в левое ухо таракан. Проклятые кацапы, как я после узнал, едят даже щи с тараканами. Невозможно описать, что происходило со мною: в ухе так и щекочет, так и щекочет… ну, хоть на стену! Мне помогла уже в наших местах простая старуха. И чем бы вы думали? просто зашептыванием. Что вы скажете, милостивый государь, о лекарях? Я думаю, что они просто морочат и дурачат нас. Иная старуха в двадцать раз лучше знает всех этих лекарей.

— Действительно, вы изволите говорить совершенную-с правду. Иная точно бывает… — Тут он остановился, как бы не прибирая далее приличного слова.

Не мешает здесь и мне сказать, что он вообще не был щедр на слова. Может быть, это происходило от робости, а может, и от желания выразиться красивее.

— Хорошенько, хорошенько перетряси сено! — говорил Григорий Григорьевич своему лакею. — Тут сено такое гадкое, что, того и гляди, как-нибудь попадет сучок. Позвольте, милостивый государь, пожелать спокойной ночи! Завтра уже не увидимся: я выезжаю до зари. Ваш жид будет шабашовать, потому что завтра суббота, и потому вам нечего вставать рано. Не забудьте же моей просьбы; и знать вас не хочу, когда не приедете в село Хортыще.

Тут камердинер Григория Григорьевича стащил с него сюртук и сапоги и натянул вместо того халат, и Григорий Григорьевич повалился на постель, и казалось, огромная перина легла на другую.

— Эй, хлопче! куда же ты, подлец? Подь сюда, поправь мне одеяло! Эй, хлопче, подмости под голову сена! да что, коней уже напоили? Еще сена! сюда, под этот бок! да поправь, подлец, хорошенько одеяло! Вот так, еще! ох!..

Тут Григорий Григорьевич еще вздохнул раза два и пустил страшный носовой свист по всей комнате, всхрапывая по временам так, что дремавшая на лежанке старуха, пробудившись, вдруг смотрела в оба глаза на все стороны, но, не видя ничего, успокоивалась и засыпала снова.

На другой день, когда проснулся Иван Федорович, уже толстого помещика не было. Это было одно только замечательное происшествие, случившееся с ним на дороге. На третий день после этого приближался он к своему хуторку.

Тут почувствовал он, что сердце в нем сильно забилось, когда выглянула, махая крыльями, ветряная мельница и когда, по мере того как жид гнал своих кляч на гору, показывался внизу ряд верб. Живо и ярко блестел сквозь них пруд и дышал свежестью. Здесь когда-то он купался, в этом самом пруде он когда-то с ребятишками брел по шею в воде за раками. Кибитка взъехала на греблю, и Иван Федорович увидел тот же самый старинный домик, покрытый очеретом; те же самые яблони и черешни, по которым он когда-то украдкою лазил. Только что въехал он на двор, как сбежались со всех сторон собаки всех сортов: бурые, черные, серые, пегие. Некоторые с лаем кидались под ноги лошадям, другие бежали сзади, заметив, что ось вымазана салом; один, стоя возле кухни и накрыв лапою кость, заливался во все горло; другой лаял издали и бегал взад и вперед, помахивая хвостом и как бы приговаривая: «Посмотрите, люди крещеные, какой я прекрасный молодой человек!» Мальчишки в запачканных рубашках бежали глядеть. Свинья, прохаживавшаяся по двору с шестнадцатью поросенками, подняла вверх с испытующим видом свое рыло и хрюкнула громче обыкновенного. На дворе лежало на земле множество ряден с пшеницею, просом и ячменем, сушившихся на солнце. На крыше тоже немало сушилось разного рода трав: петровых батогов, нечуй-ветра и других.

Иван Федорович так был занят рассматриванием этого, что очнулся тогда только, когда пегая собака укусила слазившего с козел жида за икру. Сбежавшаяся дворня, состоявшая из поварихи, одной бабы и двух девок в шерстяных исподницах, после первых восклицаний: «Та се ж паныч наш!» — объявила, что тетушка садила в огороде пшеничку, вместе с девкою Палашкою и кучером Ом ельком, исправлявшим часто должность огородника и сторожа. Но тетушка, которая еще издали завидела рогожную кибитку, была уже здесь. И Иван Федорович изумился, когда она почти подняла его на руках, как бы не доверяя, та ли это тетушка, которая писала к нему о своей дряхлости и болезни.

 

III. Тетушка

Тетушка Василиса Кашпоровна в это время имела лет около пятидесяти. Замужем она никогда не была и обыкновенно говорила, что жизнь девическая для нее дороже всего. Впрочем, сколько мне помнится, никто и не сватал ее. Это происходило оттого, что все мужчины чувствовали при ней какую-то робость и никак не имели духу сделать ей признание. «Весьма с большим характером Василиса Кашпоровна!» — говорили женихи, и были совершенно правы, потому что Василиса Кашпоровна хоть кого умела сделать тише травы. Пьяницу мельника, который совершенно был ни к чему не годен, она, собственною своею мужественною рукою дергая каждый день за чуб, без всякого постороннего средства умела сделать золотом, а не человеком. Рост она имела почти исполинский, дородность и силу совершенно соразмерную. Казалось, что природа сделала непростительную ошибку, определив ей носить темно-коричневый по будням капот с мелкими оборками и красную кашемировую шаль в день светлого воскресенья и своих именин, тогда как ей более всего шли бы драгунские усы и длинные ботфорты. Зато занятия ее совершенно соответствовали ее виду: она каталась сама на лодке, гребя веслом искуснее всякого рыболова; стреляла дичь; стояла неотлучно над косарями; знала наперечет число дынь и арбузов на баштане; брала пошлину по пяти копеек с воза, проезжавшего через ее греблю; взлезала на дерево и трусила груши, била ленивых вассалов своею страшною рукою и подносила достойным рюмку водки из той же грозной руки. Почти в одно время она бранилась, красила пряжу, бегала на кухню, делала квас, варила медовое варенье и хлопотала весь день и везде поспевала. Следствием этого было то, что маленькое именьице Ивана Федоровича, состоявшее из осьмнадцати душ по последней ревизии, процветало в полном смысле сего слова. К тому ж она слишком горячо любила своего племянника и тщательно собирала для него копейку.

По приезде домой жизнь Ивана Федоровича решительно изменилась и пошла совершенно другою дорогою. Казалось, натура именно создала его для управления осьмнадцатидушным имением. Сама тетушка заметила, что он будет хорошим хозяином, хотя, впрочем, не во все еще отрасли хозяйства позволяла ему вмешиваться. «Воно ще молода дытына, — обыкновенно она говаривала, несмотря на то что Ивану Федоровичу было без малого сорок лет, — где ему все знать!»

Однако ж он неотлучно бывал в поле при жнецах и косарях, и это доставляло наслаждение неизъяснимое его кроткой душе. Единодушный взмах десятка и более блестящих кос; шум падающей стройными рядами травы; изредка заливающиеся песни жниц, то веселые, как встреча гостей, то заунывные, как разлука; спокойный, чистый вечер, и что за вечер! как волен и свеж воздух! как тогда оживлено все: степь краснеет, синеет и горит цветами; перепелы, дрофы, чайки, кузнечики, тысячи насекомых, и от них свист, жужжание, треск, крик и вдруг стройный хор; и все не молчит ни на минуту. А солнце садится и кроется. У! как свежо и хорошо! По полю, то там, то там, раскладываются огни и ставят котлы, и вкруг котлов садятся усатые косари; пар от галушек несется. Сумерки сереют… Трудно рассказать, что делалось тогда с Иваном Федоровичем. Он забывал, присоединяясь к косарям, отведать их галушек, которые очень любил, и стоял недвижимо на одном месте, следя глазами пропадавшую в небе чайку или считая копы нажитого хлеба, унизывавшие поле.

В непродолжительном времени об Иване Федоровиче везде пошли речи как о великом хозяине. Тетушка не могла нарадоваться своим племянником и никогда не упускала случая им похвастаться. В один день, — это было уже по окончании жатвы, и именно в конце июля, — Василиса Кашпоровна, взявши Ивана Федоровича с таинственным видом за руку, сказала, что она теперь хочет поговорить с ним о деле, которое с давних пор уже ее занимает.

— Тебе, любезный Иван Федорович, — так она начала, — известно, что в твоем хуторе осьмнадцать душ; впрочем, это по ревизии, а без того, может, наберется больше, может, будет до двадцати четырех. Но не об этом дело. Ты знаешь тот лесок, что за нашею левадою, и, верно, знаешь за тем же лесом широкий луг: в нем двадцать без малого десятин; а травы столько, что можно каждый год продавать больше чем на сто рублей, особенно если, как говорят, в Гадяче будет конный полк.

— Как же-с, тетушка, знаю: трава очень хорошая.

— Это я сама знаю, что очень хорошая; но знаешь ли ты, что вся эта земля по-настоящему твоя? Что ж ты так выпучил глаза? Слушай, Иван Федорович! Ты помнишь Степана Кузьмича? Что я говорю: помнишь! Ты тогда был таким маленьким, что не мог выговорить даже его имени; куда ж! Я помню, когда приехала на самое пущенье, перед филипповкою, и взяла было тебя на руки, то ты чуть не испортил мне всего платья; к счастию, что успела передать тебя мамке Матрене. Такой ты тогда был гадкий!.. Но не об этом дело. Вся земля, которая за нашим хутором, и самое село Хортыще было Степана Кузьмича. Он, надобно тебе объявить, еще тебя не было на свете, как начал ездить к твоей матушке; правда, в такое время, когда отца твоего не бывало дома. Но я, однако ж, это не в укор ей говорю. Упокой господи ее душу! — хотя покойница была всегда неправа против меня. Но не об этом дело. Как бы то ни было, только Степан Кузьмич сделал тебе дарственную запись на то самое имение, об котором я тебе говорила. Но покойница твоя матушка, между нами будь сказано, была пречудного нрава. Сам черт, господи прости меня за это гадкое слово, не мог бы понять ее. Куда она дела эту запись — один бог знает. Я думаю, просто, что она в руках этого старого холостяка Григория Григорьевича Сторченка. Этой пузатой шельме досталось все его имение. Я готова ставить бог знает что, если он не утаил записи.

— Позвольте-с доложить, тетушка: не тот ли это Сторченко, с которым я познакомился на станции?

Тут Иван Федорович рассказал про свою встречу.

— Кто его знает! — отвечала, немного подумав, тетушка. — Может быть, он и не негодяй. Правда, он всего только полгода как переехал к нам жить; в такое время человека не узнаешь. Старуха-то, матушка его, я слышала, очень разумная женщина и, говорят, большая мастерица солить огурцы. Ковры собственные девки ее умеют отлично хорошо выделывать. Но так как ты говоришь, что он тебя хорошо принял, то поезжай к нему! Может быть, старый грешник послушается совести и отдаст, что принадлежит не ему. Пожалуй, можешь поехать и в бричке, только проклятая дитвора повыдергивала сзади все гвозди. Нужно будет сказать кучеру Омельке, чтобы прибил везде получше кожу.

— Для чего, тетушка? Я возьму повозку, в которой вы ездите иногда стрелять дичь.

Этим окончился разговор.

 

IV. Обед

В обеденную пору Иван Федорович въехал в село Хортыще и немного оробел, когда стал приближаться к господскому дому. Дом этот был длинный и не под очеретяною, как у многих окружных помещиков, но под деревянною крышею. Два амбара в дворе тоже под деревянною крышею; ворота дубовые. Иван Федорович похож был на того франта, который, заехав на бал, видит всех, куда ни оглянется, одетых щеголеватее его. Из почтения он остановил свой возок возле амбара и подошел пешком к крыльцу.

— А! Иван Федорович! — закричал толстый Григорий Григорьевич, ходивший по двору в сюртуке, но без галстука, жилета и подтяжек. Однако ж и этот наряд, казалось, обременял его тучную ширину, потому что пот катился с него градом. — Что же вы говорили, что сейчас, как только увидитесь с тетушкой, приедете, да и не приехали? — После сих слов губы Ивана Федоровича встретили те же самые знакомые подушки.

— Большею частию занятия по хозяйству… Я-с приехал к вам на минутку, собственно по делу…

— На минутку? Вот этого-то не будет. Эй, хлопче! — закричал толстый хозяин, и тот же самый мальчик в козацкой свитке выбежал из кухни. — Скажи Касьяну, чтобы ворота сейчас запер, слышишь, запер крепче! А коней вот этого пана распряг бы сию минуту! Прошу в комнату; здесь такая жара, что у меня вся рубашка мокра.

Иван Федорович, вошедши в комнату, решился не терять напрасно времени и, несмотря на свою робость, наступать решительно.

— Тетушка имела честь… сказывала мне, что дарственная запись покойного Степана Кузьмича…

Трудно изобразить, какую неприятную мину сделало при этих словах обширное лицо Григория Григорьевича.

— Ей-богу, ничего не слышу! — отвечал он. — Надобно вам сказать, что у меня в левом ухе сидел таракан. В русских избах проклятые кацапы везде поразводили тараканов. Невозможно описать никаким пером, что за мучение было. Так вот и щекочет, так и щекочет. Мне помогла уже одна старуха самым простым средством…

— Я хотел сказать… — осмелился прервать Иван Федорович, видя, что Григорий Григорьевич с умыслом хочет поворотить речь на другое, — что в завещании покойного Степана Кузьмича упоминается, так сказать, о дарственной записи… по ней следует-с мне…

— Я знаю, это вам тетушка успела наговорить. Это ложь, ей-богу, ложь! Никакой дарственной записи дядюшка не делал. Хотя, правда, в завещании и упоминается о какой-то записи; но где же она? никто не представил ее. Я вам это говорю потому, что искренно желаю вам добра. Ей-богу, это ложь!

Иван Федорович замолчал, рассуждая, что, может быть, и в самом деле тетушке так только показалось.

— А вот идет сюда матушка с сестрами! — сказал Григорий Григорьевич, — следовательно, обед готов. Пойдемте! — При сем он потащил Ивана Федоровича за руку в комнату, в которой стояла на столе водка и закуски.

В то самое время вошла старушка, низенькая, совершенный кофейник в чепчике, с двумя барышнями — белокурой и черноволосой. Иван Федорович, как воспитанный кавалер, подошел сначала к старушкиной ручке, а после к ручкам обеих барышень.

— Это, матушка, наш сосед, Иван Федорович Шпонька! — сказал Григорий Григорьевич.

Старушка смотрела пристально на Ивана Федоровича, или, может быть, только казалась смотревшею. Впрочем, это была совершенная доброта. Казалось, она так и хотела спросить Ивана Федоровича: сколько вы на зиму насоливаете огурцов?

— Вы водку пили? — спросила старушка.

— Вы, матушка, верно, не выспались, — сказал Григорий Григорьевич, — кто ж спрашивает гостя, пил ли он? Вы потчуйте только; а пили ли мы или нет, это наше дело. Иван Федорович! прошу, золототысячниковой или трохимовской сивушки, какой вы лучше любите? Иван Иванович, а ты что стоишь? — произнес Григорий Григорьевич, оборотившись назад, и Иван Федорович увидел подходившего к водке Ивана Ивановича, в долгополом сюртуке с огромным стоячим воротником, закрывавшим весь его затылок, так что голова его сидела в воротнике, как будто в бричке.

Иван Иванович подошел к водке, потер руки, рассмотрел хорошенько рюмку, налил, поднес к свету, вылил разом из рюмки всю водку в рот, но, не проглатывая, пополоскал ею хорошенько во рту, после чего уже проглотил; и, закусивши хлебом с солеными опенками, оборотился к Ивану Федоровичу.

— Не с Иваном ли Федоровичем, господином Шпонькою, имею честь говорить?

— Так точно-с, — отвечал Иван Федорович.

— Очень много изволили перемениться с того времени, как я вас знаю. Как же, — продолжал Иван Иванович, — я еще помню вас вот какими! — При этом поднял он ладонь на аршин от пола. — Покойный батюшка ваш, дай боже ему царствие небесное, редкий был человек. Арбузы и дыни всегда бывали у него такие, какие теперь нигде не найдете. Вот хоть бы и тут, — продолжал он, отводя его в сторону, — подадут вам за столом дыни. Что это за дыни? — смотреть не хочется! Верите ли, милостивый государь, что у него были арбузы, — произнес он с таинственным видом, расставляя руки, как будто бы хотел обхватить толстое дерево, — ей-богу, вот какие!

— Пойдемте за стол! — сказал Григорий Григорьевич, взявши Ивана Федоровича за руку.

Все вышли в столовую. Григорий Григорьевич сел на обыкновенном своем месте, в конце стола, завесившись огромною салфеткою и походя в этом виде на тех героев, которых рисуют цирюльники на своих вывесках. Иван Федорович, краснея, сел на указанное ему место против двух барышень; а Иван Иванович не преминул поместиться возле него, радуясь душевно, что будет кому сообщать свои познания.

— Вы напрасно взяли куприк, Иван Федорович! Это индейка! — сказала старушка, обратившись к Ивану Федоровичу, которому в это время поднес блюдо деревенский официант в сером фраке с черною заплатою. — Возьмите спинку!

— Матушка! ведь вас никто не просит мешаться! — произнес Григорий Григорьевич. — Будьте уверены, что гость сам знает, что ему взять! Иван Федорович, возьмите крылышко, вон другое, с пупком! Да что ж вы так мало взяли? Возьмите стегнушко! Ты что разинул рот с блюдом? Проси! Становись, подлец, на колени! Говори сейчас: «Иван Федорович, возьмите стегнушко!»

— Иван Федорович, возьмите стегнушко! — проревел, став на коленку официант с блюдом.

— Гм, что это за индейка! — сказал вполголоса Иван Иванович с видом пренебрежения, оборотившись к своему соседу. — Такие ли должны быть индейки! Если бы вы увидели у меня индеек! Я вас уверяю, что жиру в одной больше, чем в десятке таких, как эти. Верите ли, государь мой, что даже противно смотреть, когда ходят они у меня по двору, так жирны!..

— Иван Иванович, ты лжешь! — произнес Григорий Григорьевич, вслушавшись в его речь.

— Я вам скажу, — продолжал все так же своему соседу Иван Иванович, показывая вид, будто бы он не слышал слов Григория Григорьевича, — что прошлый год, когда я отправлял их в Гадяч, давали по пятидесяти копеек за штуку. И то еще не хотел брать.

— Иван Иванович, я тебе говорю, что ты лжешь! — произнес Григорий Григорьевич, для лучшей ясности — по складам и громче прежнего.

Но Иван Иванович, показывая вид, будто это совершенно относилось не к нему, продолжал так же, но только гораздо тише.

— Именно, государь мой, не хотел брать. В Гадяче ни у одного помещика…

— Иван Иванович! ведь ты глуп, и больше ничего, — громко сказал Григорий Григорьевич. — Ведь Иван Федорович знает все это лучше тебя и, верно, не поверит тебе.

Тут Иван Иванович совершенно обиделся, замолчал и принялся убирать индейку, несмотря на то что она не так была жирна, как те, на которые противно смотреть.

Стук ножей, ложек и тарелок заменил на время разговор; но громче всего слышалось высмактывание Григорием Григорьевичем мозгу из бараньей кости.

— Читали ли вы, — спросил Иван Иванович после некоторого молчания, высовывая голову из своей брички к Ивану Федоровичу, — книгу «Путешествие Коробейникова ко святым местам»? Истинное услаждение души и сердца! Теперь таких книг не печатают. Очень сожалетельно, что не посмотрел, которого году.

Иван Федорович, услышавши, что дело идет о книге, прилежно начал набирать себе соусу.

— Истинно удивительно, государь мой, как подумаешь, что простой мещанин прошел все места эти. Более трех тысяч верст, государь мой! Более трех тысяч верст. Подлинно, его сам господь сподобил побывать в Палестине и Иерусалиме.

— Так вы говорите, что он, — связал Иван Федорович, который много наслышался о Иерусалиме еще от своего денщика, — был и в Иерусалиме?..

— О чем вы говорите, Иван Федорович? — произнес с конца стола Григорий Григорьевич.

— Я, то есть, имел случай заметить, что какие есть на свете далекие страны! — сказал Иван Федорович, будучи сердечно доволен тем, что выговорил столь длинную и трудную фразу.

— Не верьте ему, Иван Федорович! — сказал Григорий Григорьевич, не вслушавшись хорошенько, — все врет!

Между тем обед кончился. Григорий Григорьевич отправился в свою комнату, но обыкновению, немножко всхрапнуть; а гости пошли вслед за старушкою хозяйкою и барышнями в гостиную, где тот самый стол, на котором оставили они, выходя обедать, водку, как бы превращением какие, покрылся блюдечками с вареньем разных сортов и блюдами с арбузами, вишнями и дынями.

Отсутствие Григория Григорьевича заметно было во всем. Хозяйка сделалась словоохотнее и открывала сама, без просьбы, множество секретов насчет делания пастилы и сушения груш. Даже барышни стали говорить; но белокурая, которая казалась моложе шестью годами своей сестры и которой по виду было около двадцати пяти лет, была молчаливее.

Но более всех говорил и действовал Иван Иванович. Будучи уверен, что его теперь никто не собьет и не смешает, он говорил и об огурцах, и о посеве картофеля, и о том, какие в старину были разумные люди — куда против теперешних! — и о том, как всё, чем далее, умнеет и доходит к выдумыванию мудрейших вещей. Словом, это был один из числа тех людей, которые с величайшим удовольствием любят позаняться услаждающим душу разговором и будут говорить обо всем, о чем только можно говорить. Если разговор касался важных и благочестивых предметов, то Иван Иванович вздыхал после каждого слова, кивая слегка головою; ежели до хозяйственных, то высовывал голову из своей брички и делал такие мины, глядя на которые, кажется, можно было прочитать, как нужно делать грушевый квас, как велики те дыни, о которых он говорил, и как жирны те гуси, которые бегают у него по двору.

Наконец с великим трудом, уже ввечеру, удалось Ивану Федоровичу распрощаться; и, несмотря на свою сговорчивость и на то, что его насильно оставляли ночевать, он устоял-таки в своем намерении ехать, и уехал.

 

V. Новый замысел тетушки

— Ну что? выманил у старого лиходея запись? — Таким вопросом встретила Ивана Федоровича тетушка, которая с нетерпением дожидалась его уже несколько часов на крыльце и не вытерпела наконец, чтоб не выбежать за ворота.

— Нет, тетушка! — сказал Иван Федорович, слезая с повозки, — у Григория Григорьевича нет никакой записи.

— И ты поверил ему! Врет он, проклятый! Когда-нибудь попаду, право, поколочу его собственными руками. О, я ему поспущу жиру! Впрочем, нужно наперед поговорить с нашим подсудком, нельзя ли судом с него стребовать… Но не об этом теперь дело. Ну, что ж, обед был хороший?

— Очень… да, весьма, тетушка.

— Ну, какие ж были кушанья, расскажи? Старуха-то, я знаю, мастерица присматривать за кухней.

— Сырники были во сметаною, тетушка. Соус с голубями, начищенными…

— А индейка со сливами была? — спросила тетушка, потому что сама была большая искусница приготовлять это блюдо.

— Была и индейца!.. Весьма красивые барышни, сестрицы Григория Григорьевича, особенно белокурая!

— А! — сказала тетушка и посмотрела пристально на Ивана Федоровича, который, покраснев, потупил глаза в землю. Новая мысль быстро промелькнула в ее голове. — Ну, что ж? — спросила она с любопытством и живо, какие у ней брови?

Не мешает заметить, что тетушка всегда поставляла первую красоту женщины в бровях.

— Брови, тетушка, совершенно-с такие, какие, вы рассказывали, в молодости были у вас. И по всему лицу небольшие веснушки.

— А! — сказала тетушка, будучи довольна замечанием Ивана Федоровича, который, однако ж, не имел и в мыслях сказать этим комплимент. — Какое ж было на ней платье? хотя, впрочем, теперь трудно найти таких плотных материй, какая вот хоть бы, например, у меня на этом капоте. Но не об этом дело. Ну, что ж, ты говорил о чем-нибудь с нею?

— То есть как?.. я-с, тетушка? Вы, может быть, уже думаете…

— А что ж? что тут диковинного? так богу угодно! Может быть, тебе с нею на роду написано жить парочкою.

— Я не знаю, тетушка, как вы можете это говорить. Это доказывает, что вы совершенно не знаете меня…

— Ну вот, уже и обиделся! — сказала тетушка. «Ще молода дытына, — подумала она про себя, — ничего не знает! нужно их свести вместе, пусть познакомятся!»

Тут тетушка пошла заглянуть в кухню и оставила Ивана Федоровича. Но с этого времени она только и думала о том, как увидеть скорее своего племянника женатым и понянчить маленьких внучков. В голове ее громоздились одни только приготовления к свадьбе, и заметно было, что она во всех делах суетилась гораздо более, нежели прежде, хотя, впрочем, эти дела более шли хуже, нежели лучше. Часто, делая какое-нибудь пирожное, которое вообще она никогда не доверяла кухарке, она, позабывшись и воображая, что возле нее стоит маленький внучек, просящий пирога, рассеянно протягивала к нему руку с лучшим куском, а дворовая собака, пользуясь этим, схватывала лакомый кусок и своим громким чваканьем выводила ее из задумчивости, за что и бывала всегда бита кочергою. Даже оставила она любимые свои занятия и не ездила на охоту, особливо когда вместо куропатки застрелила ворону, чего никогда прежде с нею не бывало.

Наконец, спустя дня четыре после этого, все увидели выкаченную из сарая на двор бричку. Кучер Омелько, он же и огородник и сторож, еще с раннего утра стучал молотком и приколачивал кожу, отгоняя беспрестанно собак, лизавших колеса. Долгом почитаю предуведомить читателей, что это была именно та самая бричка, в которой еще ездил Адам; и потому, если кто будет выдавать другую за адамовскую, то это сущая ложь и бричка непременно поддельная. Совершенно неизвестно, каким образом спаслась она от потопа. Должно думать, что в Ноевом ковчеге был особенный для нее сарай. Жаль очень, что читателям нельзя описать живо ее фигуры. Довольно сказать, что Василиса Кашпоровна была очень довольна ее архитектурою и всегда изъявляла сожаление, что вывелись из моды старинные экипажи. Самое устройство брички, немного набок, то есть так, что правая сторона ее была гораздо выше левой, ей очень нравилось, потому что с одной стороны может, как она говорила, влезать малорослый, а с другой — великорослый. Впрочем, внутри брички могло поместиться штук пять малорослых и трое таких, как тетушка.

Около полудня Омелько, управившись около брички, вывел из конюшни тройку лошадей, немного чем моложе брички, и начал привязывать их веревкою к величественному экипажу. Иван Федорович и тетушка, один с левой стороны, другая с правой, влезли в бричку, и она тронулась. Попадавшиеся на дороге мужики, видя такой богатый экипаж (тетушка очень редко выезжала в нем), почтительно останавливались, снимали шапки и кланялись в пояс. Часа через два кибитка остановилась пред крыльцом, — думаю, не нужно говорить: пред крыльцом дома Сторченка. Григория Григорьевича не было дома. Старушка с барышнями вышла встретить гостей в столовую. Тетушка подошла величественным шагом, с большою ловкостию отставила одну ногу вперед и сказала громко:

— Очень рада, государыня моя, что имею честь лично доложить вам мое почтение. А вместе с решпектом позвольте поблагодарить за хлебосольство ваше к племяннику моему Ивану Федоровичу, который много им хвалится. Прекрасная у вас гречиха, сударыня! я видела ее, подъезжая к селу. А позвольте узнать, сколько коп вы получаете с десятины?

После сего последовало всеобщее лобызание. Когда же уселись в гостиной, то старушка хозяйка начала:

— Насчет гречихи я не могу вам сказать: это часть Григория Григорьевича. Я уже давно не занимаюсь этим; да и не могу: уже стара! В старину у нас, бывало, я помню, гречиха была по пояс, теперь бог знает что. Хотя, впрочем, и говорят, что теперь все лучше. — Тут старушка вздохнула; и какому-нибудь наблюдателю послышался бы в этом вздохе вздох старинного осьмнадцатого столетия.

— Я слушала, моя государыня, что у вас собственные ваши девки отличные умеют выделывать ковры, — сказала Василиса Кашпоровна и этим задела старушку за самую чувствительную струну. При этих словах она как будто оживилась, и речи у ней полилися о том, как должно красить пряжу, как приготовлять для этого нитку. С ковров быстро съехал разговор на соление огурцов и сушение груш. Словом, не прошло часу, как обе дамы так разговорились между собою, будто век были знакомы. Василиса Кашпоровна многое уже начала говорить с нею таким тихим голосом, что Иван Федорович ничего не мог расслушать.

— Да не угодно ли посмотреть? — сказала, вставая, старушка хозяйка.

За нею встали барышни и Василиса Кашпоровна, и все потянулись в девичью. Тетушка, однако ж, дала знак Ивану Федоровичу остаться и сказала что-то тихо старушке.

— Машенька! — сказала старушка, обращаясь к белокурой барышне, — останься с гостем да поговори с ним, чтобы гостю не было скучно!

Белокурая барышня осталась и села на диван. Иван Федорович сидел на своем стуле как на иголках, краснел и потуплял глаза; но барышня, казалось, вовсе этого не замечала и равнодушно сидела на диване, рассматривая прилежно окна и стены или следуя глазами за кошкою, трусливо пробегавшею под стульями.

Иван Федорович немного ободрился и хотел было начать разговор; но казалось, что все слова свои растерял он на дороге. Ни одна мысль не приходила на ум.

Молчание продолжалось около четверти часа. Барышня все так же сидела.

Наконец Иван Федорович собрался духом.

— Летом очень много мух, сударыня! — произнес он полудрожащим голосом.

— Чрезвычайно много! — отвечала барышня. — Братец нарочно сделал хлопушку из старого маменькиного башмака; но все еще очень много.

Тут разговор опять прекратился. И Иван Федорович никаким образом уже не находил речи.

Наконец хозяйка с тетушкою и чернявою барышнею возвратились. Поговоривши еще немного, Василиса Кашпоровна распростилась с старушкою и барышнями, несмотря на все приглашения остаться ночевать. Старушка и барышни вышли на крыльцо проводить гостей и долго еще кланялись выглядывавшим из брички тетушке и племяннику.

— Ну, Иван Федорович! о чем же вы говорили вдвоем с барышней? — спросила дорогою тетушка.

— Весьма скромная и благонравная девица Марья Григорьевна! — сказал Иван Федорович.

— Слушай, Иван Федорович! я хочу поговорить с тобою сурьезно. Ведь тебе, слава богу, тридцать осьмой год. Чин ты уже имеешь хороший. Пора подумать и об детях! Тебе непременно нужна жена…

— Как, тетушка! — вскричал, испугавшись, Иван Федорович. — Как жена! Нет-с, тетушка, сделайте милость… Вы совершенно в стыд меня приводите… я еще никогда не был женат… Я совершенно не знаю, что с нею делать!

— Узнаешь, Иван Федорович, узнаешь, — промолвила, улыбаясь, тетушка и подумала про себя: — «Куды ж! ще зовсим молода дытына, ничего не знает!» — Да, Иван Федорович! — продолжала она вслух, — лучшей жены нельзя сыскать тебе, как Марья Григорьевна. Тебе же она притом очень понравилась. Мы уже насчет этого много переговорили с старухою: она очень рада видеть тебя своим зятем; еще неизвестно, правда, что скажет этот греходей Григорьевич. Но мы не посмотрим на него, и пусть только он вздумает не отдать приданого, мы его судом…

В это время бричка подъехала к двору, и древние клячи ожили, чуя близкое стойло.

— Слушай, Омелько! коням дай прежде отдохнуть хорошенько, а не веди тотчас, распрягши, к водопою! они лошади горячие. Ну, Иван Федорович, — продолжала, вылезая, тетушка, — я советую тебе хорошенько подумать об этом. Мне еще нужно забежать в кухню, я позабыла Солохе заказать ужин, а она негодная, я думаю, сама и не подумала об этом.

Но Иван Федорович стоял, как будто громом оглушенный. Правда, Марья Григорьевна очень недурная барышня; но жениться!.. это казалось ему так странно, так чудно, что он никак не мог подумать без страха. Жить с женою!.. непонятно! Он не один будет в своей комнате, но их должно быть везде двое!.. Пот проступал у него на лице, по мере того чем более углублялся он в размышление.

Ранее обыкновенного лег он в постель, но, несмотря на все старания, никак не мог заснуть. Наконец желанный сон, этот всеобщий успокоитель, посетил его; но какой сон! еще несвязнее сновидений он никогда на видывал. То снилось ему, что вокруг него все шумит, вертится, а он бежит, бежит, не чувствует под собою ног… вот уже выбивается из сил… Вдруг кто-то хватает его за ухо. «Ай! кто это?» — «Это я, твоя жена!» — с шумом говорил ему какой-то голос. И он вдруг пробуждался. То представлялось ему, что он уже женат, что все в домике их так чудно, так странно: в его комнате стоил вместо одинокой — двойная кровать. На стуле сидит жена. Ему странно; он не знает, как подойти к ней, что говорить с нею, и замечает, что у нее гусиное лицо. Нечаянно поворачивается он в сторону и видит другую жену, тоже с гусиным лицом. Поворачивается в другую сторону — стоит третья жена. Назад — еще одна жена. Тут его берет тоска. Он бросился бежать в сад; но в саду жарко. Он снял шляпу, видит: и в шляпе сидит жена. Пот выступил у него на лице. Полез в карман за платком — и в кармане жена; вынул из уха хлопчатую бумагу — и там сидит жена… То вдруг он прыгал на одной ноге, а тетушка, глядя на него, говорила с важным видом: «Да, ты должен прыгать, потому что ты теперь уже женатый человек». Он к ней — но тетушка уже не тетушка, а колокольня. И чувствует, что его кто-то тащит веревкою на колокольню. «Кто это тащит меня?» — жалобно проговорил Иван Федорович. «Это я, жена твоя, тащу тебя, потому что ты колокол». — «Нет, я не колокол, я Иван Федорович!» — кричал он. «Да, ты колокол», — говорил, проходя мимо, полковник П*** пехотного полка. То вдруг снилось ему, что жена вовсе не человек, а какая-то шерстяная материя; что он в Могилеве приходит в лавку к купцу. «Какой прикажете материи? — говорит купец. — Вы возьмите жены, это самая модная материя! очень добротная! из нее все теперь шьют себе сюртуки». Купец меряет и режет жену. Иван Федорович берет под мышку, идет к жиду, портному. «Нет, — говорит жид, — это дурная материя! Из нее никто не шьет себе сюртука…»

В страхе и беспамятстве просыпался Иван Федорович. Холодный пот лился с него градом.

Как только встал он поутру, тотчас обратился к гадательной книге, в конце которой один добродетельный книгопродавец, по своей редкой доброте и бескорыстию, поместил сокращенный снотолкователь. Но там совершенно не было ничего, даже хотя немного похожего на такой бессвязный сон.

Между тем в голове тетушки созрел совершенно новый замысел, о котором узнаете в следующей главе.

Глава I. СИНЬОРА БЕЗ ПЯТИ МИНУТ БАРОНЕССА

Фея была старая синьора, очень благовоспитанная и благородная, почти баронесса.
— Меня называют, — бормотала она иногда про себя, — просто Фея, и я не протестую: ведь нужно иметь снисхождение к невеждам. Но я почти баронесса; порядочные люди это знают.
— Да, синьора баронесса, — поддакивала служанка.
— Я не стопроцентная баронесса, но до нее мне не хватает не так уж много. И разница почти незаметна. Не так ли?
— Незаметна, синьора баронесса. И порядочные люди не замечают ее…
Было как раз первое утро нового года. Всю ночь напролет Фея и ее служанка путешествовали по крышам домов, разнося подарки. Их платья были покрыты снегом и сосульками.
— Затопи печку, — сказала Фея, — нужно просушить одежду. И поставь на место метлу: теперь целый год можно не думать о полетах с крыши на крышу да еще при таком северном ветре.
Служанка поставила метлу на место, ворча:
— Хорошенькое дельце — летать на метле! Это в наше-то время, когда изобрели самолеты! Я уже простудилась из-за этого.
— Приготовь мне бокальчик цветочного отвара, — приказала Фея, надев очки и садясь в старое кожаное кресло, стоявшее перед письменным столом.
— Сию минутку, баронесса, — сказала служанка.
Фея одобрительно досмотрела на нее.
«Немножко она ленива, — подумала Фея, — но знает правила хорошего тона и умеет держать себя с синьорой моего круга. Я пообещаю ей увеличить заработную плату. На самом-то деле я ей, конечно, не увеличу, и так денег не хватает».
Нужно сказать, что Фея при всем своем благородстве была довольно скуповата. Два раза в год обещала она старой служанке увеличить заработную плату, но ограничивалась одними обещаниями. Служанке давно уже надоело слушать только слова, ей хотелось услышать звон монет. Как-то раз у нее даже хватило мужества сказать об этом баронессе. Но Фея очень возмутилась:
— Монеты и монеты! — проговорила она, вздыхая, — Невежественные люди только и думают, что о деньгах. И как нехорошо, что ты не только думаешь, но и говоришь об этом! Видно, учить тебя хорошим манерам — все равно, что кормить осла сахаром.
Фея вздохнула и уткнулась в свои книги.
— Итак, подведем баланс. Дела в этом году неважные, денег маловато. Еще бы, все хотят получить от Феи хорошие подарки, а когда речь заходит о том, чтобы платить за них, все начинают торговаться. Все стараются брать в долг, обещая уплатить потом, как будто Фея — это какойто колбасник. Впрочем, сегодня особенно жаловаться нечего: все игрушки, которые были в магазине, разошлись, и сейчас нам нужно будет принести со склада новые.
Она закрыла книгу и принялась распечатывать письма, которые обнаружила в своем почтовом ящике.
— Так и знала! — заговорила она. — Я рискую заболеть воспалением легких, разнося свои товары, и никакой благодарности! Этот не хотел деревянную саблю — подавайте ему пистолет! А знает ли он, что пистолет стоит на тысячу лир дороже? Другой, представьте себе, хотел получить аэроплан! Его отец — швейцар курьера секретаря одного служащего лотереи, и было у него на покупку подарка всего триста лир. Что я могла подарить ему за такие гроши?
Фея бросила письма обратно в ящик, сняла очки и позвала:
— Тереза, отвар готов?
— Готов, готов, синьора баронесса.
И старая служанка подала баронессе дымящийся бокал.
— Ты влила сюда капельку рома?
— Целых две ложечки!
— Мне хватило бы и одной… Теперь я понимаю, почему бутыль почти опустела. Подумать только, мы купили ее всего четыре года тому назад!
Потягивая маленькими глотками кипящий напиток и умудряясь не обжигаться при этом, как это умеют делать только старые синьоры. Фея бродила по своему маленькому царству, заботливо проверяя каждый уголок кухни, магазина и маленькой деревянной лесенки, которая вела на второй этаж, где была спальня.
Как печально выглядел магазин с опущенными шторами, пустыми витринами и шкафами, заваленными коробками без игрушек и ворохами оберточной бумаги!
— Приготовь ключи от склада и свечу, — сказала фея, — нужно принести новые игрушки.
— Но, синьора баронесса, вы хотите работать даже сегодня, в день вашего праздника? Неужели вы думаете, что кто-нибудь придет сегодня за покупками? Ведь новогодняя ночь, ночь Феи, уже прошла…
— Да, но до следующей новогодней ночи осталось всего-навсего лишь триста шестьдесят пять дней.
Надо вам сказать, что магазин Феи оставался открытым в течение всего года и его витрины были всегда освещены. Таким образом, у детей было достаточно времени, чтобы облюбовать ту или иную игрушку, а родители успевали сделать свои расчеты, чтобы иметь возможность заказать ее.
А кроме того, ведь есть еще дни рождения, и все знают, что дети считают эти дни очень подходящими для получения подарков.
Теперь вы поняли, что делает Фея с первого января до следующего Нового года? Она сидит за витриной и смотрит на прохожих. Особенно внимательно вглядывается она в лица детей. Она сразу понимает, нравится или не нравится им новая игрушка, и, если не нравится, снимает ее с витрины и заменяет другой.
О, синьоры, что-то теперь на меня напало сомнение! Так было, когда я был еще маленьким. Кто знает, есть ли теперь у Феи этот магазинчик с витриной, уставленной игрушечными поездами, куклами, тряпичными собачками, ружьями, пистолетами, фигурками индейцев и марионеток!
Я помню его, этот магазинчик Феи. Сколько часов я проводил у этой витрины, считая игрушки! Чтобы пересчитать их, требовалось много времени, и я никогда не успевал досчитать до конца, потому что нужно было отнести домой купленное молоко.

 

Глава II. ВИТРИНА НАПОЛНЯЕТСЯ

Склад был в подвале, который находился кар; раз под магазином. Фее и ее служанке пришлось раз двадцать спуститься и подняться по лестнице, чтобы наполнить новыми игрушками шкафы и витрины.
Уже во время третьего рейса Тереза устала.
— Синьора, — сказала она, останавливаясь посреди лестницы с большой связкой кукол в руках, — синьора баронесса, у меня бьется сердце.
— Это хорошо, моя дорогая, это очень хорошо, — ответила Фея, — было бы хуже, если бы оно больше не билось.
— У меня болят ноги, синьора баронесса.
— Оставь их на кухне, пусть отдохнут, тем более что ногами ничего носить нельзя.
— Синьора баронесса, мне не хватает воздуха…
— Я не крала его у тебя, моя дорогая, у меня своего достаточно.
И действительно, казалось, что Фея никогда не устает. Несмотря на свой преклонный возраст, она прыгала по ступенькам, словно танцуя, как будто под каблуками у нее были спрятаны пружинки. Одновременно она продолжала подсчитывать.
— Эти индейцы мне приносят доход по двести лир каждый, даже, пожалуй, по триста лир. Сейчас индейцы очень в моде. Не кажется ли тебе, что этот электрический поезд просто чудо?! Я назову его Голубой Стрелой и, клянусь, брошу торговлю, если с завтрашнего дня сотни ребячьих глаз не будут пожирать его с утра до вечера.
И правда, это был замечательный поезд, с двумя шлагбаумами, с вокзалом и Главным Начальником Станции, с Машинистом, и Начальником Поезда в очках. Пролежав столько месяцев на складе, электропоезд весь покрылся пылью, но Фея хорошенько протерла его тряпочкой, и голубая краска засверкала, как вода альпийского озера: весь поезд, включая Начальника Станции, Начальника Поезда и Машиниста, был выкрашен голубой краской.
Когда Фея стерла пыль с глаз Машиниста, он огляделся вокруг и воскликнул:
— Наконец-то я вижу! У меня такое впечатление, будто я несколько месяцев был похоронен в пещере. Итак, когда мы отправляемся? Я готов.
— Спокойно, спокойно, — прервал его Начальник Поезда, протирая платочком очки. — Поезд не тронется без моего приказа.
— Посчитайте нашивки на вашем берете, — раздался третий голос, — и увидите, кто здесь старший.
Начальник Поезда пересчитал свои нашивки. У него было четыре. Тогда он сосчитал нашивки у Начальника Станции — пять. Начальник Поезда вздохнул, спрятал очки и притих. Начальник Станции ходил взад и вперед по витрине, размахивая жезлом, которым дают сигнал отправления. На площади перед станцией выстроился полк оловянных стрелков с духовым оркестром и Полковником. Немножко в стороне расположилась целая артиллерийская батарея во главе с Генералом.
Позади станции расстилалась зеленая равнина и были разбросаны холмы. На равнине вокруг вождя, которого звали Серебряное Перо, раскинули лагерь индейцы. На вершине горы верховые ковбои держали наготове свое лассо.
Над крышей вокзала покачивался подвешенный к потолку аэроплан: Пилот высунулся из кабины и смотрел вниз. Надо вам сказать, что этот Пилот был сделан так, что он не мог подняться на ноги: ног у него не было. Это был Сидящий Пилот.
Рядом с аэропланом висела красная клетка с Канарейкой, которую звали Желтая Канарейка. Когда клетку слегка покачивали, Канарейка пела.
В витрине были еще куклы, Желтый Медвежонок, тряпичный пес по имени Кнопка, краски, «Конструктор», маленький театр с тремя Марионетками и быстроходный двухмачтовый парусник. По капитанскому мостику парусника нервно расхаживал Капитан. Ему по рассеянности приклеили только половину бороды, поэтому он тщательно скрывал безбородую половину Лица, чтобы не выглядеть уродом.
Начальник Станции и Полубородый Капитан делали вид, что не замечают друг друга, но, может быть, ктонибудь из них уже собирался вызвать другого на дуэль, чтобы решить вопрос о верховном командовании в витрине.
Куклы разделились на две группы: одни вздыхали по Начальнику Станции, другие бросали нежные взгляды на Полубородого Капитана, и лишь одна черная кукла с глазами белее молока глядела только на Сидящего Пилота и больше ни на кого.
Что касается тряпичного пса, то он бы с удовольствием вилял хвостом и прыгал от радости. Но он не мог оказывать эти знаки внимания всем троим, а выбрать когонибудь одного не хотел, чтобы не оскорблять остальных двух. Поэтому он сидел тихо и неподвижно, и вид у него был немного глуповатый. Его имя было написано красными буквами на ошейнике: «Кнопка». Может быть, его назвали так потому, что он был маленьким, как кнопка.
Но тут произошло событие, которое сразу же заставило забыть и ревность и соперничество. Как раз в это мгновение Фея подняла штору, и солнце хлынуло в витрину золотым каскадом, вызывая у всех жуткий страх, потому что никто его раньше не видел.
— Сто тысяч глухих китов! — рявкнул Полубородый Капитан. — Что случилось?
— На помощь! На помощь! — завизжали куклы, прячась друг за друга.
Генерал приказал немедленно повернуть пушки в сторону неприятеля, чтобы быть готовым отразить любую атаку. Только Серебряное Перо остался невозмутимым. Он вынул изо рта длинную трубку, что делал только в исключительных случаях, и сказал:
— Не бойтесь, игрушки. Это Великий Дух — Солнце, всеобщий друг. Смотрите, как повеселела вся площадь, радуясь его приходу.
Все посмотрели на витрину. Площадь и в самом деле сверкала под лучами солнца. Струи фонтанов казались огненными. Нежное тепло проникало сквозь запыленные стекла в магазинчик Феи.
— Тысяча пьяных китов! — пробормотал снова Капитан. — Я ведь морской волк, а не солнечный!
Куклы, радостно болтая, сразу же стали принимать солнечные ванны.
Однако в один угол витрины солнечные лучи не могли проникнуть. Тень падала как раз на Машиниста, и тот очень рассердился:
— Должно же было так случиться, чтобы именно я оказался в тени!
Он выглянул за витрину, и его зоркие глаза, привыкшие часами смотреть на рельсы во время долгих поездок, встретились с парой огромных, широко раскрытых глаз ребенка.
В эти глаза можно было заглянуть, как заглядывают в дом, когда на окнах нет занавесок. И, заглянув в них. Машинист увидел большую недетскую печаль.
«Странно, — подумал Машинист Голубой Стрелы. — Я всегда слышал, что дети — веселый народ. Они только и знают, что смеются и играют с утра до вечера. А этот мне кажется грустным, как старичок. Что с ним случилось?»
Грустный мальчик долго смотрел на витрину. Его глаза наполнились слезами. Время от времени слезинки скатывались вниз по щеке и пропадали на губах. Все в витрине затаили дыхание: никто еще не видел глаз, из которых текла бы вода, и это всех очень удивило.
— Тысяча хромых китов! — воскликнул Капитан. — Я занесу это событие в бортовой журнал!
Наконец мальчик вытер глаза рукавом курточки, подошел к двери магазина, взялся за ручку и толкнул дверь.
Раздался глухой звонок колокольчика, который, казалось, жаловался, звал на помощь.

 

Глава III. ПОЛУБОРОДЫЙ КАПИТАН ВЗВОЛНОВАН

— Синьора баронесса, кто-то вошел в магазин, — сообщила служанка.
Фея, которая причесывалась в своей комнате, быстро спустилась по лесенке, держа во рту шпильки и закалывая на ходу волосы.
— Кто бы это ни был, почему он не закрывает дверь? — пробормотала она. — Я не слышала звонка, но сразу же почувствовала сквозняк.
Она для солидности надела очки и вошла в лавку маленькими медленными шагами, как должна ходить настоящая синьора, особенно если она почти баронесса. Но, увидав перед собой бедно одетого мальчика, который комкал в руках свой голубой беретик, она поняла, что церемонии излишни.
— Ну? В чем дело? — Всем своим видом Фея как бы хотела сказать: «Говори побыстрее, у меня нет времени».
— Я… Синьора… — прошептал мальчик.
В витрине все замерли, но ничего не было слышно.
— Что он сказал? — шепнул Начальник Поезда.
— Тс-с! — приказал Начальник Станции. — Не шумите!
— Мальчик мой! — воскликнула Фея, которая чувствовала, что начинает терять терпение, как всякий раз, когда ей приходилось говорить с людьми, не подозревающими о ее благородных титулах. — Дорогой мой мальчик, времени у меня очень мало. Поторопись или же оставь меня в покое, а лучше всего напиши мне хорошее письмо.
— Но, синьора, я уже написал вам, — торопливо прошептал мальчик, боясь потерять мужество.
— Ах, вот как! Когда?
— Около месяца тому назад.
— Сейчас посмотрим. Как тебя зовут?
— Монти Франческо.
— Адрес?
— Квардиччиоло…
— Гм… Монти, Монти… Вот, Франческо Монти. Действительно, двадцать три дня тому назад ты просил у меня в подарок электрический поезд. А почему только поезд? Ты мог бы попросить у меня аэроплан или дирижабль, а еще лучше — целый воздушный флот!
— Но мне нравится поезд, синьора Фея.
— Ах, дорогой мой мальчик, тебе нравится поезд?! А ты знаешь, что через два дня после твоего письма сюда приходила твоя мать…
— Да, это я попросил ее прийти. Я ее так просил: пойди к Фее, я ей уже все написал, и она так добра, что не откажет нам.
— Я не хорошая и не плохая. Я работаю, но не могу работать бесплатно. У твоей матери не было денег, чтобы заплатить за поезд. Она хотела в обмен на поезд оставить мне старые часы. Но я видеть их не могу, эти часы! Потому что они заставляют время двигаться быстрее. Я также напомнила ей, что она еще должна заплатить мне за лошадку, которую брала в прошлом году. И за волчок, взятый два года тому назад. Ты знал об этом?
Нет, мальчик этого не знал. Мамы редко делятся с детьми своими неприятностями.
— Вот почему в этом году ты ничего не получил. Ты понял? Не кажется ли тебе, что я права?
— Да, синьора, вы правы, — пробормотал Франческо, — Я просто думал, что вы забыли мой адрес.
— Нет, напротив, я помню его очень хорошо. Видишь, вот он у меня записан. И на днях я пошлю к вам моего секретаря, чтобы взять деньги за прошлогодние игрушки.
Старая служанка, которая прислушивалась к их разговору, услышав, что ее назвали секретарем, чуть не потеряла сознания и должна была выпить стакан воды, чтобы перевести дух.
— Какая честь для меня, синьора баронесса! — сказала она своей хозяйке, когда мальчик ушел.
— Хорошо, хороню! — грубовато пробормотала Фея. — А пока повесь на дверь объявление: «Закрыто до завтра», чтобы не приходили другие надоедливые посетители.
— Может быть, опустить штору?
— Да, пожалуй, опусти. Я вижу, что сегодня не будет хорошей торговли.
Служанка побежала выполнять приказания. Франческо все еще стоял у магазина, уткнувшись носом в витрину, и ждал сам не зная чего. Штора, спускаясь, чуть не ударила его по голове. Франческо уткнул нос в пыльную штору и зарыдал.
В витрине эти рыдания произвели необыкновенный эффект. Одна за другой куклы тоже стали плакать и плакали так сильно, что Капитан не выдержал и выругался:
— Что за обезьяны! Уже научились плакать! — Он плюнул на палубу и усмехнулся: — Тысяча косых китов! Плакать из-за поезда! Да я не променял бы свой парусник на все поезда всех железных дорог мира.
Великий вождь Серебряное Перо вынул изо рта трубку, что ему приходилось делать каждый раз, когда он хотел что-либо сказать, и промолвил:
— Капитан Полубородый не говорить правды. Он есть очень взволнован из-за бедный белый ребенок.
— Что — я? Объясните мне, пожалуйста, что значит «взволнован»?
— Это значит, что одна сторона лица плачет, а другая стыдится этого.
Капитан предпочел не поворачиваться, так как его безбородая половина лица в самом деле плакала.
— Замолчи ты, старый петух! — крикнул он. — Не то я спущусь вниз и ощиплю тебя, как рождественского индюка!
И долго еще продолжал изрыгать проклятия, такие цветистые, что Генерал, решив, что вот-вот начнется война, приказал зарядить пушки. Но Серебряное Перо взял в рот трубку и замолчал, а потом даже сладко задремал. К слову сказать, он всегда спал с трубкой во рту.

 

Глава IV. НАЧАЛЬНИК СТАНЦИИ НЕ ЗНАЕТ, ЧТО ДЕЛАТЬ

На следующий день Франческо вернулся, и его печальные глаза снова были устремлены на Голубую Стрелу. Пришел он и на второй день, и на третий. Иногда он останавливался у витрины всего на несколько минут и потом, не оборачиваясь, убегал прочь. Иногда простаивал перед витриной долгие часы. Нос его был прижат к стеклу, а русый чуб спускался на лоб. Он ласково посматривал и на другие игрушки, но было видно, что сердце его принадлежит чудесному поезду.
Начальник Станции, Начальник Поезда и Машинист очень гордились этим и с важным видом поглядывали по сторонам, но никто не обижался на них за это.
Все обитатели витрины были влюблены в своего Франческо. Приходили другие дети, которые тоже подолгу рассматривали игрушки, но обитатели витрины почти не замечали их. Если Франческо не появлялся в обычное время. Начальник Станции нервно ходил взад и вперед по рельсам, бросая тревожные взгляды на часы. Капитан изрыгал проклятия. Сидящий Пилот высовывался из аэроплана, рискуя упасть, а Серебряное Перо забывал курить, так что трубка его ежеминутно гасла, и он тратил целые коробки спичек, чтобы разжечь ее вновь.
И так все дни, все месяцы, весь год.
Фея ежедневно получала целые пачки писем, которые она внимательно читала, делая заметки и подсчеты. Но вот писем стало столько, что требовалось полдня только на то, чтобы открывать конверты, и в витрине поняли, что близится день подарков — Новый год.
Бедный Франческо! С каждым днем его личико становилось все более грустным. Нужно было что-то сделать для него. Все ждали, что Начальник Станции Голубой Стрелы предложит что-нибудь, подскажет какую-нибудь идею. Но тот только снимал и надевал свой берет с пятью нашивками или смотрел на носки своих ботинок, словно видел их впервые.

 

Глава V. ИДЕЯ КНОПКИ

Идею — кто бы мог подумать — подал тряпичный пес — Бедный Кнопка. Никто никогда не обращал на него внимания, потому что, во-первых, трудно было понять, какой он породы, а во-вторых, он все время молчал как рыба. Кнопка был робок и боялся открыть рот. Если какая-нибудь мысль приходила ему в голову, он долго раздумывал, прежде чем сообщить ее друзьям. А впрочем, с кем он мог говорить-то? Куклы были слишком элегантными синьорами, чтобы обращать внимание на пса, принадлежащего бог знает к какой породе. Свинцовые солдаты не отказались бы поговорить с ним, но офицеры, конечно, не разрешили бы им этого. В общем, у всех была какая-нибудь причина не замечать тряпичного пса, и тот вынужден был молчать. И знаете, что из этого вышло? Он разучился лаять…
Вот и на этот раз, когда он открыл рот, чтобы объяснить им свою блестящую идею, раздался такой странный звук, средний между кошачьим мяуканьем и ослиным ревом, что вся витрина разразилась смехом.
Только Серебряное Перо не засмеялся, потому что краснокожие не смеются никогда. А когда другие кончили смеяться, он вынул трубку изо рта и сказал:
— Синьоры, слушай все, что Кнопка говорить. Пес всегда мало говорить и много думать. Кто думать много, мудрая вещь говорить.
Услышав комплимент, Кнопка покраснел от головы до кончика хвоста, откашлялся и объяснил, наконец, свою идею.
— Этот мальчик… Франческо… Вы думаете, он получит в этом году от Феи какой-нибудь подарок?
— Не думаю, — ответил Начальник Станции. — Его мать больше не приходила сюда, и писем она больше не пишет — я всегда внимательно слежу за почтой.
— Ну вот, — продолжал Кнопка, — мне тоже кажется, что Франческо ничего не получит. Но я, по правде сказать, не хотел бы попасть ни к какому другому мальчику.
— Я тоже, — пробормотал Желтый Медвежонок, почесывая затылок.
— Мы тоже, — сказали три Марионетки, которые говорили все хором.
— А что вы скажете, — продолжал пес, — если мы преподнесем ему сюрприз?
— Ха-ха-ха, сюрприз! — засмеялись куклы. — Какой же?
— Замолчите, — приказал Капитан, — женщины всегда должны помалкивать.
— Прошу прощенья, — крикнул Сидящий Пилот, — не шумите так, а то наверху ничего не слышно! Пусть говорит Кнопка.
— Мы знаем его имя, — произнес Кнопка, когда восстановилась тишина. — Знаем его адрес. Почему бы нам всем не пойти к нему?
— К кому? — спросила одна из кукол.
— К Франческо.
На мгновение воцарилась тишина, потом развернулась оживленная дискуссия: каждый кричал свое, не слушая, что говорят другие.
— Но это бунт! — воскликнул Генерал. — Я никак не могу позволить подобную вещь. Предлагаю повиноваться моим приказам!
— А дальше?
— Дальше? Ничего! Нужно быть дисциплинированными!
— И отправляться туда, куда нас отнесет Фея? Тогда Франческо и в этом году ничего не получит, ведь его фамилия записана в долговой книге…
— Тысяча китов!..
— Однако, — вмешался Начальник Станции, — мы знаем адрес, но мы не знаем дороги.
— Я об этом подумал, — робко прошептал Кнопка, — я могу отыскать дорогу чутьем.
— А я умею читать земля, — промолвил Серебряное Перо. — Я тоже говорить, чтобы всем ходить к Франческо.
Теперь нужно было не болтать, а принимать решение. Все посмотрели в сторону Генерала артиллерии.
Некоторое время Генерал, почесывая подбородок, расхаживал перед своими пятью пушками, выстроенными в боевом порядке, затем произнес:
— Хорошо. Я буду прикрывать движение моими войсками. Признаться, мне тоже не очень нравится находиться под командованием старой Феи…
— Урра! — закричали артиллеристы.
Оркестр стрелков заиграл марш, способный воскресить мертвого, а Машинист включил гудок локомотива и гудел до тех пор, пока все чуть не оглохли.
Поход назначили на следующую новогоднюю ночь. В полночь Фея должна была прийти, как обычно, в магазин, чтобы наполнить игрушками свою корзину… Но витрина будет пустой.
— Представьте, какая у нее будет физиономия! — ухмыльнулся Капитан, сплюнув на палубу своего парусника.
А на следующий вечер…

 

Глава VI. НА СЛЕДУЮЩИЙ ВЕЧЕР

Первым делом игрушкам предстояло решить вопрос, как выйти из магазина. Прорезать штору, как это предлагал Главный Инженер, оказалось им не под силу. А дверь магазина запиралась на три замка.
— Я и об этом подумал, — сказал Кнопка.
Все с восхищением посмотрели на маленького тряпичного щенка, который целый год думал, не сказав ни одного слова.
— Вы помните склад? Помните ворох пустых коробок в углу? Ну вот, я был там и обнаружил в стене дырку. По ту сторону стены — погреб с лесенкой, которая ведет на улицу.
— И откуда ты это все знаешь?
— У нас, собак, есть такой недостаток — совать повсюду свой нос. Иногда этот недостаток бывает полезным.
— Очень хорошо, — резко возразил Генерал, — но я не представляю, как можно спустить в склад артиллерию по всем этим лестницам. А Голубая Стрела? Вы видели когданибудь, чтобы поезд спускался по лестнице?
Серебряное Перо вынул трубку изо рта. Все выжидающе замолкли.
— Белые люди всегда ссориться и забывать Сидящий Пилот.
Что ты хочешь этим сказать, великий вождь?
Сидящий Пилот перевозить всех на аэроплане.
Действительно, это был единственный способ спуститься в склад. Сидящему Пилоту предложение пришлось по душе:
— Десяток рейсов — и переход сделан!
Куклы уже предвкушали удовольствие путешествия на аэроплане, но Серебряное Перо разочаровал их:
— У кого есть ноги, тому крылья не нужны.
Таким образом, все, у кого были ноги, спустились сами, а на самолете перевезли артиллерию, вагоны и парусник.
Но Капитан даже во время полета отказался сойти с мостика. На зависть Генералу и Начальнику Станции, которые спускались вниз по крутым ступеням, Капитан летел над их головой.
Последним спустился Мотоциклист-Акробат. Для него спуститься на мотоцикле по лестнице было все равно что выпить стакан воды.
Он был еще на полпути, когда в магазине раздался крик служанки:
— На помощь, на помощь! Синьора баронесса, воры, разбойники!
— Кто там? Что случилось? — ответил голос хозяйки.
— Из витрины украли все игрушки!
Но Главный Инженер «Конструктора» уже пробил дверь склада, и беглецы ринулись в угол, заваленный ворохом пустых коробок. Едва они скрылись, послышались шаги двух старушек, которые торопливо сбежали с лестницы и ткнулись носом в запертую дверь.
— Скорее ключи! — закричала Фея.
— Замок не открывается, синьора баронесса.
— Они заперлись изнутри! Хорошо, оттуда им не выйти. Нам придется сидеть здесь и ждать, пока они не сдадутся.
Нечего и говорить. Фея была храбрая старушка. Но на этот раз ее мужество было ни к чему. Наши беглецы следом за Кнопкой, который указывал дорогу, уже пересекли гору пустых коробок и один за другим через дыру в стене пробрались в соседний подвал.
Голубой Стреле проходить через тоннели было не впервой. Начальник Станции и Начальник Поезда заняли места рядом с Машинистом, самые маленькие куклы, которые уже стали уставать, сели по вагонам, и чудесный поезд, тихонько свистнув, вошел в тоннель.
Труднее было протащить сквозь дыру парусник, который мог передвигаться только по воде. Но об этом позаботились рабочие «Конструктора». Они в один миг построили тележку на восьми колесиках и погрузили на нее судно вместе с Капитаном.
Они успели как раз вовремя.
Фея, устав ждать, толчком плеча распахнула дверь и стала обыскивать склад.
— Что за странная история! — дрожа от страха, бормотала старушка.
— Никого нет, синьора баронесса! — взвизгнула служанка, уцепившись от страха за юбку хозяйки.
— Это я и сама вижу. И нечего дрожать.
— Я не дрожу, синьора баронесса. Может быть, тут виновато землетрясение?
— Голубая Стрела исчезла, — грустно прошептала Фея. — Исчезла, не оставив никаких следов.
Покинем на время бедных старушек и последуем за нашими друзьями. Они даже не представляли себе, какие приключения ожидают их впереди. Я же все их знаю от начала до конца. Есть среди них страшные, есть и веселые, и я вам расскажу все по порядку.

 

Глава VII. ЖЕЛТЫЙ МЕДВЕЖОНОК ВЫХОДИТ НА ПЕРВОЙ ОСТАНОВКЕ

Сразу же по другую сторону стены начались приключения. Поднял тревогу Генерал. Как вы уже могли заметить, Генерал обладал пылким темпераментом и постоянно ввязывался во всякие ссоры и происшествия.
— Мои пушки, — говорил он, покручивая усы, — мои пушки заржавели. Чтобы почистить их, нужна небольшая война. Пусть небольшая, но все-таки нужно пострелять хотя бы с четверть часика.
Эта мысль, как гвоздь, засела у него в голове. Едва только беглецы очутились за стеной склада. Генерал выхватил шпагу и закричал:
— Тревога, тревога!
— В чем дело, что случилось? — спрашивали друг друга солдаты, которые еще ничего не заметили.
— На горизонте неприятель, разве вы не видите? Все к пушкам! Зарядить орудия! Приготовиться к стрельбе!
Поднялась невероятная суматоха. Артиллеристы выстраивали пушки в боевой порядок, стрелки заряжали ружья, офицеры звучными голосами выкрикивали слова команды и, подражая Генералу, покручивали усы.
— Тысяча глухонемых китов! — рявкнул Капитан с высоты своего парусника. — Прикажите немедленно перетащить несколько пушек на борт моего корабля, а то меня пустят ко дну.
Машинист Голубой Стрелы снял берет и почесал затылок:
— Не пойму, как это можно здесь пойти ко дну. Помоему, здесь только и есть воды, что в умывальном тазу, а кругом каменный пол.
Начальник Станции строго посмотрел на него.
— Если синьор Генерал говорит, что появился неприятель, значит, так оно и есть на самом деле.
— Я видел, я тоже видел! — закричал Сидящий Пилот, пролетев немножко вперед.
— Что ты видел?
— Неприятеля! Я говорю вам, что видел его своими собственными глазами!
Испуганные куклы попрятались в вагоны Голубой Стрелы. Кукла Роза жаловалась:
— Ах, синьоры, сейчас начнется война! Я только что уложила волосы, и, кто знает, что будет теперь с моей прической!
Генерал приказал протрубить тревогу.
— Замолчите все! — скомандовал он. — Из-за вашей болтовни солдаты не слышат моих приказаний.
Он хотел уже открыть огонь, как вдруг раздался голос Кнопки.
— Остановитесь! Пожалуйста, остановитесь!
— Это что такое? С каких пор собаки стали командовать войсками? Застрелить его немедленно! — приказал Генерал.
Но Кнопка не испугался.
— Пожалуйста, я прошу вас, дайте отбой! Уверяю вас, это на самом деле не неприятель. Это всего-навсего ребенок, спящий ребенок!
— Ребенок?! — воскликнул Генерал. — Что делает ребенок на поле боя?
— Но, синьор Генерал, мы ведь не на поле боя — в этом-то все дело. Мы находимся в подвале, разве вы не видите? Синьоры, я попрошу вас осмотреться по сторонам. Мы находимся, как я уже сказал, в подвале, из которого можно выйти на улицу. Оказывается, этот подвал обитаем. И в глубине его, где горит огонек, стоит кровать, а в кровати спит мальчик. Неужели вы хотите разбудить его выстрелами?
Тут раздался голос Серебряного Пера, который все это время продолжал спокойно курить трубку:
— Пес прав. Я видеть ребенка и не видеть неприятеля.
— Это, конечно, какая-то уловка, — настаивал Генерал, не желая отказаться от сражения. — Неприятель прикинулся невинным и безоружным созданием.
Но кто слушал его теперь?
Даже куклы вышли из своих убежищ и устремили взгляды в полумрак подвала.
— Правда, это ребенок, — сказала одна.
— И очень худенький, — добавила вторая.
— Это невоспитанный ребенок, — изрекла третья, — он спит и держит палец во рту.
В подвале около стен стояла старая ободранная мебель, на полу лежал ободранный соломенный тюфяк, стоял таз с отбитым краем, потухший очаг и кровать, в которой спал ребенок. Очевидно, его родители ушли на работу, а может быть, они просили милостыню, и ребенок остался один. Он лег спать, но не потушил маленькую керосиновую лампу, стоявшую на тумбочке. Может быть, он боялся темноты, а может быть, ему нравилось смотреть на большие колеблющиеся тени, которые отбрасывала лампа на потолок. И, глядя на эти тени, он заснул.
Наш храбрый Генерал был наделен богатой фантазией: он принял керосиновую лампу за огни вражеского лагеря и поднял тревогу.
— Тысяча новорожденных китов! — загремел Полубородый Капитан, нервно поглаживая безбородую половину подбородка. — А я уж подумал, что на горизонте появилось пиратское судно. Но, если не обманывает меня моя подзорная труба, этот ребенок не похож на пирата. У него нет ни абордажных крючьев, ни черной повязки на глазу, ни черного пиратского флага с черепом и костями. Мне кажется, что эта бригантина мирно плавает в океане снов.
Сидящий Пилот полетел на разведку к самой кровати, пролетел два-три раза прямо над мальчиком, который махнул во сне рукой, как бы отгоняя назойливую муху, и, вернувшись, доложил:
— Никакой опасности, синьор Генерал. Неприятель, простите, я хотел сказать, ребенок, заснул.
— Тогда мы захватим его врасплох, — объявил Генерал.
Но на этот раз возмутились ковбои:
— Захватить ребенка? Неужели для этого предназначены наши лассо? Мы ловим диких лошадей и быков, а не детей. На первом же кактусе мы повесим того, кто осмелится причинить вред ребенку!
С этими словами они пустили лошадей в галоп и окружили Генерала, готовые в любую минуту набросить на него лассо.
— Я говорил просто так, — проворчал Генерал. — Нельзя и пошутить немножко. Нет у вас никакой фантазии!
Колонна беглецов приблизилась к кровати. Я не стану вас уверять, что все сердца бились спокойно. Некоторые куклы еще не оправились от испуга и прятались за других, например за спину Желтого Медвежонка. Его маленький мозг из опилок соображал очень медленно. Происходящие события он воспринимал не сразу, а в порядке их очередности. Если нужно было одновременно понять две какие-нибудь вещи, у Желтого Медвежонка сразу же начиналась ужасная головная боль. Зато у него было хорошее зрение. Он первый увидел, что за неприятеля приняли маленького спящего мальчика. Медвежонка сразу охватило желание прыгнуть на кровать и поиграть с ним. Он даже не подумал о том, что спящие мальчики не играют с медвежатами, хотя бы и игрушечными.
На тумбочке рядом с лампой лежал сложенный вчетверо листок. На одной стороне его большими буквами был написан адрес.
— Ручаюсь вам, что это шифрованное послание, — сказал Генерал, который уже заподозрил в мальчике вражеского шпиона.
— Возможно, — согласился Начальник Станции. — Но, так или иначе, все равно мы не могли бы прочесть его. Оно адресовано не нам. Видите? Здесь написано: «Синьоре Фее».
— Очень интересно, — сказал Генерал. — Письмо адресовано синьоре Фее, то есть нашей хозяйке. А может быть, мальчик сообщает ей сведения о нас? Может быть, он следил за нами? Мы должны во что бы то ни стало прочесть это письмо!
— Нельзя, — упорствовал Начальник Станции. — Это нарушение почтовой тайны.
Но, как ни странно, на этот раз с Генералом согласился Серебряное Перо.
— Прочтите, — неожиданно произнес он и снова сунул в рот свою трубку.
Этого оказалось достаточно. Генерал вскарабкался на стул, развернул листок, откашлялся, как будто он собирался огласить указ о начале войны, и стал читать:
«Синьора Фея, я услышал о вас впервые в этом году; до этого я никогда ни от кого не получал подарков. В этот вечер я не тушу лампу и надеюсь увидеть вас, когда вы придете сюда. Тогда я расскажу вам, какую игрушку мне бы хотелось получить. Я боюсь заснуть и поэтому пишу это письмо. Очень прошу вас, синьора Фея, не откажите мне: я хороший мальчик, это все говорят, и буду еще лучше, если вы сделаете меня счастливым. А не то зачем же мне быть хорошим мальчиком? Ваш ДЖАМПАОЛО».
Воинственный тон, которым Генерал начал читать письмо, к концу чтения стал нежным. Нечего скрывать, старый солдат был взволнован.
Игрушки затаили дыхание, и только одна кукла вздохнула так сильно, что все обернулись и посмотрели на нее, и она очень смутилась.
— Тысяча дохлых китов! — раздался голос Полубородого Капитана. — Мне кажется, что наша старая хозяйка несправедлива. Вот ребенок, который по ее вине может стать плохим.
— Что значит стать плохим? — спросила кукла Роза.
Но никто ей не ответил, а другие куклы потянули ее за юбку, чтобы она замолчала.
— Нужно что-то сделать, — сказал Начальник Станции.
— Требуется доброволец, — подсказал Полковник.
В это время раздался какой-то странный кашель. Когда люди так кашляют, это значит, что они хотят что-то сказать, но боятся.
— Смелее говори! — крикнул Пилот, который сверху всегда первым видел, что случилось.
— Так вот, — проговорил Желтый Медвежонок, еще раз кашлянув, чтобы скрыть свое смущение, — по правде сказать, слишком длительные путешествия мне не нравятся. Я уже устал бродить по свету и хотел бы отдохнуть. Не кажется ли вам, что я мог бы остаться здесь?
Бедный Желтый Медвежонок! Он хотел выдать себя за хитреца, хотел скрыть свое доброе сердце. Кто знает, почему люди с добрым сердцем всегда стараются скрыть это от других?
— Не смотрите так на меня, — сказал он, — не то я превращусь в красного Медведя. Мне кажется, что на этой кроватке я могу чудесно подремать в ожидании рассвета, а вы будете бродить по улицам в такой холод и искать Франческо.
— Хорошо, — сказал Капитан, — оставайся здесь. Дети и медведи живут дружно, потому что хотя бы в одном они схожи: они всегда хотят играть.
Все согласились и стали прощаться. Каждому хотелось пожать лапу Желтого Медвежонка, пожелать ему счастья. Но в это время раздался громкий продолжительный гудок. Начальник Станции поднес к губам свой свисток, Начальник Поезда закричал:
— Скорее, синьоры, по вагонам! Поезд отправляется! По вагонам, синьоры!
Куклы, боясь отстать от поезда, подняли невообразимую суматоху.
Стрелки устроились на крышах вагонов, а парусник Капитана погрузили на платформу.
Поезд медленно тронулся.
Дверь подвала была открыта и выходила в темный узкий переулок. Желтый Медвежонок, примостившись около подушки, рядом с головкой Джампаоло, с некоторой грустью посмотрел на своих товарищей, которые медленно удалялись. Медвежонок вздохнул так сильно, что волосы мальчика зашевелились, как от дуновения ветра.
— Тише, тише, друг мой, — сказал самому себе Медвежонок, — не разбуди его.
Мальчик не проснулся, но легкая улыбка промелькнула на его губах.
«Ему снится сон, — сказал про себя Медвежонок. — Он видит во сне, что именно сейчас Фея прошла около него, положив ему на стул подарок, а ветерок, поднятый ее длинной юбкой, взъерошил его волосы. Готов держать пари, что он видит сейчас именно это. Но кто знает, какой подарок преподнесет ему Фея во сне?»
И вот Медвежонок пустился на хитрость, которая вам никогда не пришла бы в голову: он наклонился к уху мальчика и тихо-тихо стал нашептывать:
— Фея уже пришла и оставила тебе Желтого Медвежонка. Чудесный Медвежонок, уверяю тебя! Я хорошо его знаю, ведь я столько раз видел его в зеркале. Из спины у него торчит ключик для завода пружины, и, когда она заведена, Медвежонок танцует, как танцуют медведи на ярмарках и в цирке. Сейчас я тебе покажу.
Желтый Медвежонок с большим трудом дотянулся до пружины и завел ее. В тот же момент он почувствовал, что с ним творится что-то странное. Сначала по спине Медвежонка пробежала дрожь, и ему стало необыкновенно весело. Потом дрожь пробежала по его ногам, и они сами пустились в пляс.
Желтый Медвежонок никогда еще не танцевал так хорошо. Мальчик засмеялся во сне и от смеха проснулся. Он похлопал ресницами, чтобы привыкнуть к свету, и, увидев Желтого Медвежонка, понял, что сон не обманул его. Танцуя, Медвежонок подмигивал ему, как бы говоря: «Увидишь, мы будем друзьями».
И первый раз в жизни Джампаоло почувствовал себя счастливым.

 

Глава VIII. ГЛАВНЫЙ ИНЖЕНЕР СООРУЖАЕТ МОСТ

Переулок шел в гору, но Голубая Стрела без труда преодолела подъем и выехала на большую площадь как раз перед магазином Феи. Машинист высунулся из окошка и спросил:
— В какую сторону ехать теперь?
Все время прямо! — закричал Генерал. — Лобовая атака — самая лучшая тактика, чтобы опрокинуть неприятеля!
— Какого неприятеля? — спросил Начальник Станции. — Прекратите, пожалуйста, ваши вымыслы. В поезде вы такой же пассажир, как и все остальные. Понятно? Поезд пойдет туда, куда велю я!
— Хорошо, — ответил Машинист, — но говорите быстрее, потому что мы вот-вот врежемся в тротуар.
— Направо! — раздался голос Кнопки. — Немедленно сворачивайте направо: я чую след Франческо.
— Итак, направо! — произнес Начальник Станции.
И Голубая Стрела на полном ходу свернула направо. Сидящий Пилот летел на высоте двух метров от земли, чтобы не потерять поезд из виду. Он попробовал подняться выше, но чуть не наткнулся на трамвайные провода.
Молчаливые ковбои и индейцы скакали справа и слева от поезда и были похожи на окруживших его бандитов.
— Гм-гм, — недоверчиво сказал Генерал, — ставлю свои эполеты против дырявого сольдо, что это путешествие добром не кончится. У этих всадников очень ненадежный вид. На первой же остановке я переберусь на платформу, где стоят мои пушки.
Как раз в этот момент послышались вопли Кнопки. Очевидно, он почуял какую-то опасность. Но было уже поздно. Машинист не успел затормозить, и Голубая Стрела на полном ходу вошла в глубокую лужу. Вода поднялась почти до уровня окошек. Куклы очень испугались и перебрались к стрелкам, на крыши вагонов.
— Мы на земле, — произнес Машинист, вытирая с лица пот.
— Вы хотите сказать, что мы в воде, — поправил Капитан. — Ничего не остается делать, как спустить в воду мой парусник и принять всех на борт.
Но парусник был слишком мал. Тогда Главный Инженер предложил соорудить мост.
— Прежде чем мост будет построен, нас поймают, — качая головой, произнес Капитан.
Впрочем, другого выхода не было. Рабочие «Конструктора» под руководством Главного Инженера принялись за постройку моста.
— Подъемным краном мы поднимем Голубую Стрелу и поставим ее на мост, — пообещал Инженер, — пассажирам даже выходить не придется.
С этими словами он бросил горделивый взгляд на кукол. Те с восхищением смотрели на него. Только кукла Нера оставалась верна своему Пилоту и не сводила с него глаз.
Пошел снег. Уровень воды в луже стал подниматься, и сложные расчеты Инженера были сведены на нет.
— Нелегкая вещь — построить мост во время наводнения, — сквозь зубы проговорил Инженер. — Но мы все же попытаемся.
Чтобы ускорить работы. Полковник предоставил в распоряжение Инженера всех своих стрелков. Мост поднимался над водой. В темной снежной ночи слышался звон железа, удары молотков, скрип тачек.
Индейцы и ковбои переправились через лужу на лошадях и расположились лагерем на другом берегу. Далеко внизу виднелась красная точечка, которая то угасала, то ярко вспыхивала, как светлячок. Это была трубка Серебряного Пера.
Выглядывая из окошек вагонов, пассажиры следили за этим красным огоньком, который сиял, как далекая надежда.
Три Марионетки предположили хором:
— Кажется, это звезда!
Это были сентиментальные Марионетки: они умудрялись видеть звезды даже в снежную ночь. И, пожалуй, они были счастливы, не так ли?
Но вот загремели крики «ура». Люди Главного Инженера и стрелки достигли берега — мост был готов!
Подъемный кран поднял Голубую Стрелу и поставил ее на мост, на котором, как на всех железнодорожных мостах, уже были проложены рельсы. Начальник Станции поднял зеленый семафор, давая сигнал к отправлению, и поезд с легким скрежетом двинулся вперед.
Но не успел он проехать несколько метров, как Генерал снова поднял тревогу:
— Потушить все огни! Над нами вражеский самолет!
— Тысяча сумасшедших китов! — воскликнул Полубородый Капитан. — Съесть мне мою бороду, если это не Фея!
С грозным гулом огромная тень спускалась на площадь. Беглецы уже могли различить метлу Феи и сидевших на ней двух старушек.
Фея, надо вам сказать, уже почти примирилась с потерей своих лучших игрушек. Она собрала все игрушки, оставшиеся в шкафах и на складе, и отправилась по своему обычному маршруту, как всегда вылетев из трубы на метле.
Но она не добралась еще и до половины площади, как восклицание служанки заставило ее повернуть обратно.
— Синьора баронесса, посмотрите вниз!
— Куда? А, вижу, вижу!.. Да ведь это фары Голубой Стрелы!
— Мне кажется, что это именно так, баронесса.
Не теряя времени, Фея повернула ручку метлы на югозапад и спикировала прямо на свет, отражавшийся в воде лужи.
На этот раз Генерал поднял тревогу не напрасно. Свет погасили. Машинист включил мотор на полную скорость и в одно мгновение переехал мост. Платформа, на которой стоял парусник Капитана, и два последних вагона едва успели стать на твердую землю, как мост с грохотом рухнул.
Кто-то предположил, что Фея принялась бомбить мост, но оказалось, что это Генерал, никого не предупредив, заминировал мост и взорвал его.
— Я лучше проглочу его по кускам, чем оставлю неприятелю! — воскликнул он, покручивая усы. Фея уже спустилась почти к самой воде и с огромной соростью приближалась к Голубой Стреле.
— Быстрее налево! — закричал один из ковбоев.
Не дожидаясь, пока Начальник Станции подтвердит приказание, Машинист свернул влево, да так быстро, что поезд чуть не разорвался пополам, и вошел в темный подъезд, в котором мерцал огонек трубки Серебряного Пера.
Голубую Стрелу поставили как можно ближе к стене, дверь подъезда закрыли и заперли на засов.
— Интересно, она нас увидела? — прошептал Капитан.
Но Фея не заметила их.
— Странно! — бормотала она в этот момент, описывая круги над площадью. — Можно подумать, что их проглотила земля: нигде никаких следов… Голубая Стрела была лучшей игрушкой моего магазина! — со вздохом продолжала Фея. — Ничего не понимаю: может быть, они убежали от воров и ищут дорогу домой? Кто знает! Но не будем терять времени. За работу! Нам нужно разнести бесчисленное множество подарков. — И, повернув метлу на север, она исчезла в снегопаде.
Бедная старушка! Представьте себя на ее месте: ее магазин обворовали как раз в новогоднюю ночь, а она знает, что в тысячах домов в этот день ребята подвешивают к камину чулок, чтобы утром найти в нем подарок Феи.
Да, есть отчего схватиться за голову!.. А вдобавок еще этот снег: он бьет в лицо, залепляет глаза, уши. Что за ночь, синьоры мои, что за ночь!

 

Глава IX. ПРОЩАЙ, КУКЛА РОЗА!

Здесь темно, как в бутылке с чернилами, — сказал Начальник Станции.
— Неприятель может устроить нам здесь любую ловушку, — добавил Генерал. —
Пожалуй, лучше зажечь фары.
Машинист включил фары Голубой Стрелы. Беглецы осмотрелись. Они находились в подъезде, загроможденном пустыми ящиками из-под фруктов. Это был подъезд фруктового магазина.
Куклы вышли из вагонов, собрались в уголок и подняли там невероятный шум.
— Тысяча китов-болтунов! — заворчал Полубородый Капитан. — Эти девчонки ни минуты не могут помолчать.
— Ой, здесь кто-то есть! — воскликнула кукла Роза своим милым голоском, похожим на трель кларнета.
— Мне тоже кажется, что здесь люди, — сказал Машинист. — Но кому могла прийти в голову глупая мысль сидеть в подъезде в такую холодную ночь? Что касается меня, то я отдал бы колесо моего паровоза за хорошую постель с грелкой в ногах.
— Это девочка, — заговорили куклы.
— Посмотрите, она спит.
— Как она замерзла! У нее ледяная кожа.
Самые смелые куклы протягивали свои ручки, чтобы пощупать, какая холодная у девочки кожа. Делали они это очень тихо, боясь разбудить девочку, но та не просыпалась.
— Какая она оборванная! Может быть, она поссорилась с кем-нибудь?
— А может быть, подруги побили ее, и она боится теперь вернуться домой в такой грязной и изорванной одежде?
Незаметно они стали говорить громче, но девочка ничего не слышала, оставаясь неподвижной и белой как снег. Она сжала руки под подбородком, как бы желая согреться, но и руки ее были ледяные.
— Попробуем согреть ее, — предложила кукла Роза.
Она ласково коснулась своими ручонками рук девочки и стала растирать их. Бесполезно. Руки девочки были как два куска льда. Один стрелок спустился с крыши вагона и подошел к девочке.
— Э-э-э, — протянул он, бросив взгляд на маленькую, — много я видел таких девочек…
— Вы ее знаете? — спросили куклы.
— Знаю ли я ее? Нет, именно эту не знаю, но встречал похожих на нее. Это девочка из бедной семьи, и все тут.
— Как мальчик из подвала?
— Еще беднее, еще беднее. У этой девочки нет дома. Снег застал ее на улице, и она укрылась в подъезде, чтобы не умереть от холода.
— А сейчас она спит?
— Да, спит, — ответил солдат. — Но странный у нее сон.
— Что вы хотите этим сказать?
— Не думаю, чтобы она проснулась когда-нибудь.
— Не говорите глупостей! — решительно возразила кукла Роза. — Почему она не должна проснуться? А вот я останусь здесь до тех пор, пока она не проснется. Я уже устала путешествовать. Я домашняя кукла, и мне не нравится бродить ночью по улицам. Я останусь с этой девочкой и, когда она проснется, пойду вместе с ней.
Кукла Роза совершенно преобразилась. Куда только делся ее глупый и хвастливый вид, который так раздражал Полубородого Капитана! Удивительный огонь зажегся в ее глазах, и они стали еще более голубыми.
— Я останусь здесь! — решительно повторила Роза. — Конечно, это нехорошо по отношению к Франческо, но вообще-то я не думаю, чтобы его огорчило мое отсутствие. Франческо — мужчина, и он даже знать не будет, что ему делать с куклой. Вы передадите ему мой привет, и он простит меня. А потом, кто знает, может быть, эта девочка пойдет в гости к Франческо, возьмет меня с собой, и мы еще увидимся.
Но почему это она говорила и говорила без конца, как будто в горле у нее было полно слов и ей приходилось выбрасывать их наружу, чтобы не задохнуться?
Потому, что она не хотела, чтобы заговорили другие. Она боялась услышать отрицательный ответ, боялась, что ей придется покинуть одинокую девочку в темном подъезде в такой холод. Но никто не возразил ей. Кнопка вышел на разведку из подъезда и, вернувшись, объявил, что дорога свободна и можно отправляться в путь.
Один за другим беглецы садились в поезд. Начальник Станции на всякий случай приказал ехать с потушенными огнями.
Голубая Стрела медленно двинулась к выходу.
— Прощай, прощай! — шепотом говорили игрушки кукле Розе.
— До свидания, — дрожащим голосом отвечала она. Нечего скрывать, ей было страшно оставаться одной. Она прижалась к спящей девочке и повторила: — Прощайте!
Три Марионетки все вместе высунулись из окошка.
— Прощай! — хором прокричали они. — Нам хочется плакать, но ты ведь знаешь, что это невозможно. Мы сделаны из дерева, и у нас нет сердца. Прощай!
А у куклы Розы было сердце. По правде сказать, она никогда раньше не чувствовала его. Но сейчас, оставшись одна в темном, незнакомом подъезде, она почувствовала в груди глубокие, учащенные удары и поняла, что это билось ее сердце. И билось оно так сильно, что кукла не могла произнести ни слова.
Сквозь удары сердца она едва расслышала стук колес удалявшегося поезда. Потом шум затих и ей показалось, что кто-то произнес: «Не видать тебе больше твоих подруг, маленькая».
Ей стало очень страшно, но усталость и волнения, перенесенные во время путешествия, дали себя знать. Кукла Роза закрыла глаза. Да и к чему было держать их открытыми. Ведь было так темно, что она не видела даже кончика своего носа. Закрыв глаза, она незаметно уснула.
Так и нашла их утром привратница: обнявшись, как сестренки, на полу сидели замерзшая девочка и кукла Роза.
Кукла не понимала, почему все эти люди собрались в подъезде, и с недоумением смотрела на них. Пришли настоящие живые карабинеры, такие большие, что просто ужас.
Девочку отнесли в машину и увезли. Кукла Роза так и не поняла, почему девочка не проснулась: ведь до этого она никогда не видела мертвых.
Один карабинер взял ее с собой и отнес к командиру. У командира была девочка, и командир взял куклу для нее.
Но кукла Роза не переставала думать о замерзшей девочке, около которой она провела новогоднюю ночь. И каждый раз, думая о ней, она чувствовала, как леденеет ее сердце.

 

Глава Х. ГЕРОИЧЕСКАЯ СМЕРТЬ ГЕНЕРАЛА

Опустив мордочку к самой земле. Кнопка бежал перед паровозом. Снег покрывал мостовую плотным одеялом. Все труднее и труднее было отыскивать под снегом запах порванных башмаков Франческо. Кнопка часто останавливался, нерешительно оглядывался по сторонам, возвращался назад, менял направление.
— Может быть, Франческо останавливался здесь поиграть? — говорил пес про себя. — Поэтому следы такие запутанные.
Машинист, прищурив глаза, медленно вел поезд за Кнопкой. Пассажиры в поезде стали мерзнуть.
— Нужно ехать быстрее, — торопил Капитан. — Я боюсь, что таким ходом мы приедем только на будущий год или нас раздавит утром первый же трамвай.
Следы шли зигзагами, и Голубой Стреле приходилось подниматься на тротуары, спускаться с них, описывать кривые по площадям, по три-четыре раза пересекать одну и ту же улицу.
— Что за манера бродить по улицам! — ворчал Начальник Станции. — Учат, учат детей, что кратчайшее расстояние между двумя точками — прямая линия, а они, как только выйдут на улицу, сразу же начинают бродить по окружности. Возьмите этого Франческо: на пути в десять метров он десять раз пересек улицу. Удивляюсь, как он не попал под машину.
Кнопка неустанно искал в снегу следы Франческо. Он почти не чувствовал ни холода, ни усталости и дорогой мысленно разговаривал с Франческо, как будто тот мог слышать его: «Мы все идем к тебе, Франческо! Это будет чудесный сюрприз для тебя. Вот увидишь».
Он так увлекся мысленным разговором с Франческо, что не заметил, что следы куда-то исчезли. Он рыскал по всем направлениям, но никак не мог отыскать их. След кончался здесь, посередине этой узкой, слабо освещенной улицы, а не перед подъездом или где-нибудь на тротуаре.
«Невероятно! — подумал Кнопка. — Не мог же он подняться в воздух?»
— Что там случилось? — закричал Генерал, которому повсюду чудились враги.
— Кнопка никак не отыщет следов Франческо, — хладнокровно сообщил Машинист.
Раздался общий стон. Куклы уже видели себя погребенными под снегом посередине улицы.
— Тысяча мороженых китов! — воскликнул Полубородый. — Только этого еще нам не хватало!
— Его украли! — возбужденно проговорил Генерал.
— Кого украли?
— Ребенка, черт возьми! Нашего Франческо! Его следы доходят до середины улицы и там кончаются. Что это означает?
— Ребенка подняли в воздух, швырнули в машину и увезли.
— Но кто же мог украсть его? Кому нужен ребенок?
Выручил Сидящий Пилот. Он предложил слетать на разведку, и, так как никто не мог придумать ничего лучшего, предложение Пилота было принято. Самолет набрал высоту. Некоторое время его еще видели в слабом свете уличного фонаря, но вот уже он исчез из вида, а вскоре затих и шум мотора.
— Ручаюсь, что мальчика украли, — продолжал настаивать Генерал. — Это значит, что опасность угрожает всем нам. Ко мне, солдаты! Зарядите быстрее пушки, поставьте их вдоль поезда и приготовьтесь открыть огонь!
Артиллеристы заворчали:
— Чтоб он простудился! Заряжать и разряжать всю ночь! А заряды уже промокли и не взорвутся, если даже их бросить в Везувий!
— Молчать! — прикрикнул на них Генерал.
Стрелки, неподвижно стоявшие на крышах вагонов, смотрели сверху вниз на своих братьев, которые потели, таская тяжелые пушки.
«Везет артиллеристам! — думали стрелки. — Они работают, а нас уже до колен засыпало снегом. Пройдет немного времени, и мы превратимся в снежные статуи!»
Музыканты тоже были в отчаянии: снег набился в трубы и закупорил их.
Тут произошло нечто непонятное: как только первую пушку сняли с платформы, она исчезла под снегом. Вторая провалилась, как будто под ней было озеро. Земля проглотила и третью пушку. Короче говоря, как только пушку спускали с платформы, она исчезала под снегом.
— Что такое… Это же… — от удивления и негодования Генерал потерял дар речи. Он опустился на колени и принялся разрывать снег руками.
И тут все разъяснилось. Оказалось, что пушки ставили прямо на прикрытую снегом яму и они проваливались в воду, журчавшую под снегом.
Генерал так и остался стоять на коленях, как будто сраженный молнией. Он сорвал берет, стал рвать волосы на голове, и, может быть, содрал бы и кожу, если бы не услышал, что артиллеристы смеются.
— Несчастные! Лучшие, единственные орудия нашей армии попали в ловушку неприятеля, а вы смеетесь! Разве вы не понимаете, что теперь мы безоружны? Все под арест! По возвращении в казарму вы все предстанете перед судом военного трибунала!
Артиллеристы сразу же приняли серьезный вид, но продолжали вздрагивать от едва сдерживаемого смеха.
«Не так уж плохо, — думали они, — по крайней мере, мы не будем больше заряжать и разряжать пушки! Пусть синьор Генерал кричит, сколько ему угодно. Нам и без пушек хорошо: меньше работы».
Генерал, казалось, постарел лет на двадцать. Волосы его побелели, может быть, еще и оттого, что он снял берет и снег падал на его голову со скоростью сантиметра в секунду.
Камни прослезились бы при виде этой сцены! Но, к несчастью, камни не могли видеть этого: ведь они сами были под снегом.
— Все кончено! — рыдал Генерал. — Кончено! Мне нечего больше делать!
У него было такое ощущение, словно он ел чудесное пирожное и вдруг, неизвестно каким образом, вся сладость исчезла, и он обнаружил, что жует что-то вроде безвкусного картона. Без пушек жизнь Генерала была безвкусной, как еда без соли.
Он продолжал неподвижно стоять на коленях, не обращая внимания на все просьбы, и даже не отряхивал с себя снег.
— Синьор Генерал, на вас падает снег, — заметили артиллеристы и хотели стряхнуть снег с его плеч.
— Оставьте меня, оставьте меня в покое!
— Ведь снег совсем засыплет вас. Он дошел уже до колен.
— Неважно.
— Синьор Генерал, снег уже вам по грудь.
— Я не чувствую холода. Сердце у меня сейчас холоднее снега.
В одно мгновение Генерал был почти целиком покрыт снегом. Некоторое время еще виднелись его усы, но вот и они исчезли. Вместо Генерала осталась снежная статуя, статуя коленопреклоненного Генерала, вцепившегося руками в края ямы, в которую провалились его пушки. Бедный Генерал, что за гибель!
По-моему, он не заслужил такой участи, хотя и желал ее. Никто не мешал ему подняться, отряхнуть снег и укрыться в вагоне. Будучи Генералом, он имел право ехать в вагоне первого класса. Однако он предпочел превратиться в снежную статую.
Но оставим Генерала с его холодной судьбой. Прощай, синьор Генерал! Мы не забудем тебя.
Я-то хорош! Теряю время на поминки по Генералу, когда пассажирам Голубой Стрелы угрожают очень серьезные неприятности. На этот раз речь идет о Кошке. Настоящей, не игрушечной Кошке, величиной с целых два вагона Голубой Стрелы.
Пока мы все смотрели на Генерала и мысли наши были заняты его самопожертвованием, страшная хищница тихонько подобралась по снегу, осмотрела всех своими зелеными глазищами и выбрала добычу.
Вы еще не забыли о Канарейке в клетке, которая прыгала на своей пружине и все время напевала «чик-чик»? Ну вот, добавлю только, что клетка с Канарейкой была подвешена снаружи к окошку Голубой Стрелы. Вообще-то клетка должна была висеть в вагоне, но Канарейка своим несмолкаемым пением так всем надоела, что клетку подвесили снаружи.
Кошка приметила неосторожную Канарейку и решила полакомиться ею.
«Я сломаю клетку одним ударом лапы», — подумала она.
Так и вышло.
«Еще одним ударом я заставлю Канарейку замолчать», — подумала Кошка.
Но так не вышло.
Канарейка почувствовала, как острые когти скользнули по ее крыльям, и испустила отчаянное «чик-чик».
Затем что-то треснуло, щелкнуло — и распрямившаяся пружина больно ударила агрессора по носу.
Полуослепшая от боли и напуганная неожиданным ударом — кто мог ожидать такую энергичную защиту от Канарейки? — Кошка убралась прочь. Ковбои некоторое время пытались преследовать ее, но их кони проваливались в снег и не могли бежать быстро.
Да, на этот раз Кошка вместо добычи получила удар по носу. Но и бедная Канарейка лежала в снегу вся изуродованная.
Из-под крыльев у нее торчала стальная пружинка. Раскрытый клюв замолк навсегда.
В течение нескольких минут Голубая Стрела потеряла двух своих пассажиров.
Третий — Сидящий Пилот — в этот момент летел неведомо где на своем самолете. А может быть, уже порыв ветра ударил его о печную трубу? Или он рухнул на землю под тяжестью снега, облепившего слабые крылья его самолета? Кто знает?
Канарейку с воинскими почестями похоронили под снегом. Стрелки вытряхнули из своих труб снег и сыграли похоронный марш. Сказать по правде, звук труб был какой-то простуженный: казалось, что музыка доносилась издалека, с соседней улицы. Но все же это было лучше, чем ничего.
Впрочем, история Канарейки на этом не кончается. Ее друзья из Голубой Стрелы не знают продолжения этой истории, потому что, похоронив Канарейку, они возобновили свой ночной марш. Но я на некоторое время задержался здесь и видел, как ночной сторож слез со своего велосипеда, колесо которого наткнулось на клетку Канарейки.
Ночной сторож подобрал ее, подвесил к велосипеду и тут же, прямо посреди улицы, попробовал вправить пружину. Чего только не сделают две искусные руки! Через несколько минут прозвучало «чик-чик» Канарейки, немного приглушенное, но от этого еще более веселое и беспечное.
«Она понравится моему сыну, — подумал ночной сторож. — Я скажу ему, что Канарейку мне дала Фея. Скажу, что встретил ее ночью на улице и она передала ему привет и пожелания веселой, счастливой жизни».
Так подумал ночной сторож. Может быть, он думал еще о чемнибудь, но у меня нет времени сообщить вам об этом, потому что я должен продолжить рассказ о приключениях Голубой Стрелы.
А ночной сторож поехал дальше и на поворотах, вместо того чтобы звонить в велосипедный звонок, толкал клетку, и тогда раздавалось веселое «чик-чик» Канарейки. Мне кажется, что он неплохо придумал.

 

Глава XI. ПОЛЕТ СИДЯЩЕГО ПИЛОТА

— Все мы в сборе? Нет, не хватает Сидящего Пилота, который отправился на своем аэроплане на поиски следов Франческо. Это был опасный полет: ведь погода была совсем нелетная.
Стараясь держаться середины улицы, чтобы не запутаться в электрических проводах или не натолкнуться на какое-нибудь здание. Сидящий Пилот с завистью думал о Фее:
«Интересно, каким образом эта старая синьора летает на своей метле, если я на самолете новейшей конструкции и то ежеминутно рискую рухнуть на землю?.. Хотел бы я знать, — продолжал про себя доблестный авиатор, — в какую сторону мне сейчас направиться? Ничего не видно ни вверху, ни внизу, ни слева, ни справа, да я и не верю, чтобы Франческо оставил какие-нибудь следы в облаках. По-моему, нужно спуститься ниже».
Он пошел на снижение, но ему моментально снова пришлось набрать высоту, чтобы не приземлиться на голову ночного сторожа, который быстро ехал по улице на своем велосипеде. Возможно, это был тот самый сторож, который нашел Канарейку.
Спустя некоторое время Пилоту показалось, что ночь стала чуть посветлее.
«Может быть, я вылетел на площадь? — проговорил он про себя. — Попробую спуститься еще раз».
Он снова пошел на снижение, но вдруг перед ним выросла огромная мрачная тень, из глубины которой прозвучал громкий голос:
— Эй, синьор Пилот, приземляйтесь, пожалуйста, сюда!
Сидящий Пилот моментально принял решение: «Сделаю вид, что не расслышал. Я никого не знаю в этих краях и не хотел бы нарваться на какую-нибудь неприятную встречу».
Но только он это подумал, как чья-то гигантская рука осторожно взяла аэроплан и потащила его к себе.
— Я пропал, — громко воскликнул Сидящий Пилот.
— Почему пропал? Я никогда не был ни бандитом, ни разбойником, — ответил хозяин руки. А теперь я всегонавсего мирный бронзовый Памятник, стоящий в центре площади, и у меня даже в мыслях нет сделать вам чтонибудь плохое.
Сидящий Пилот облегченно вздохнул и осмелился наконец посмотреть, откуда исходил голос. Он увидел огромное добродушное лицо, на котором между усами и бородой скользнула приветливая улыбка.
— Кто вы такой?
— Я же сказал вам. Я Памятник. Раньше я был патриотом и с высоты моего коня призывал воинов к освобождению родины.
— А сейчас вы тоже на лошади?
— Да. Лошадь довольно большая, как же вы ее не заметили?
— Я летел высоко. Сейчас, с вашего разрешения, я отправлюсь дальше. Я сделаю над вами круг, чтобы лучше осмотреть вас и вашу лошадь.
— К чему спешить? — улыбнулся Памятник. — Подождите еще минутку, давайте немного поболтаем. Мне так редко случается говорить с кем-нибудь, что я чувствую, как у меня онемел язык и губы двигаются с трудом. Я уже давно услышал жужжание вашего самолета и очень удивился. «Неужели, — думаю, — летает муха в такое время года?» Что за история! Клянусь, что такие маленькие аэропланы я видел только в руках детей!
Сидящий Пилот рассказал, что его аэроплан — тоже детская игрушка, и в нескольких словах сообщил Памятнику о своих делах и о Голубой Стреле.
— Очень интересно, — ответил Памятник, внимательно выслушав рассказ. — Я тоже люблю детей. В хорошую погоду они всегда прибегают поиграть около моего коня. А сейчас выпал снег, и они оставили меня одного. Но это вполне естественно, и я не обижаюсь. Правда, один из них частенько навещает меня и сейчас, хотя я не могу поручиться, что он приходит именно ко мне. У этого мальчугана каштановые волосы, и чуб спускается ему на самые глаза. Он приходит, садится на ступеньки и долго думает о чем-то. Потом уходит. Мне кажется, что он чем-то очень расстроен.
— Если бы его звали Франческо, — вздохнул Сидящий Пилот, — он мог бы оказаться нашим другом. Что вы об этом думаете?
— К сожалению, я никогда не слышал, чтобы ктонибудь произносил его имя. Вообще-то у людей не принято, чтобы они сами себя называли по имени: они ждут, пока их позовут другие. Но этот мальчик мне кажется одиноким, и в этих краях никто его не знает.
— Если бы его звали Франческо… — снова вздохнул Сидящий Пилот.
Неожиданно его осенила блестящая идея:
— Только Кнопка может решить этот вопрос. Он обнюхает ступеньки и скажет нам, Франческо это или нет.
— Хорошо сказано — хорошо сделано. И я буду иметь удовольствие познакомиться со всей вашей компанией.
— Но… — пробормотал Сидящий Пилот, становясь грустным, — как он мог попасть сюда? Ведь следы теряются там, посреди улицы?
Памятник усмехнулся в усы.
— Вижу, что вы не совсем хорошо знаете ребят, — вежливо заметил он. — В противном случае вы бы знали, что они любят путешествовать на подножке трамвая. Они не должны этого делать, потому что это запрещено. Но иногда они нарушают это правило. Как раз я вспомнил: вчера на подножке трамвая мимо меня проезжал мальчик с каштановыми волосами, и полицейский заставил его слезть.
— Тогда нечего сомневаться, это наверняка был Франческо! — весело воскликнул Сидящий Пилот.
Через четверть часа вся компания уже находилась у подножия Памятника.
Кнопка нервно бегал по ступенькам, обнюхивая их так, как будто хотел втянуть эти массивные мраморные ступени в свои ноздри. Он нюхал долго, чтобы не ошибиться. В действительности он сразу же почувствовал запах башмаков Франческо.
«Наконец-то мы тебя отыскали!» — ликовал он про себя.
— Ну! — нетерпеливо воскликнул Полубородый Капитан, у которого лопнуло терпение.
— Это Франческо, — изрек Кнопка, — мы отыскали его!
— Урра, тысяча треугольных китов!
Кто знает, что подразумевал Капитан, говоря о треугольных китах, которых не было и никогда не будет на свете. В порыве энтузиазма он не соображал, что говорил.
Памятник тоже был доволен. Где-то сверху среди ночи и снега загремел его смех. Затем смех передался ногам лошади — и ноги задрожали.
Полковник стрелков решил отметить это событие небольшим концертом своего оркестра. И тут случилась необыкновенная вещь. Когда трубы стрелков заиграли один из их дьявольских маршей, ноги лошади отделились от пьедестала и принялись танцевать. Старый патриот почувствовал, как при звуке фанфар в его груди забилось сердце.
— Урра! — радостно закричал он. — Вон, иностранец! Ура! Иностранец, убирайся прочь!
Фанфары стрелков вернули его к жизни. Старый патриот пришпорил коня, съехал с мраморного пьедестала и рысью сделал круг по площади. Копыта глухо цокали по снегу в такт музыке.
Это была такая волнующая сцена, что пассажиры Голубели Стрелы забыли о холоде и перенесенных невзгодах. Но Кнопка ни минуты не переставал думать о цели их путешествия.
— За мной! — воскликнул он своим смешным голосом и помчался впереди Голубой Стрелы по следу Франческо.
Голубая Стрела с трудом поспевала за ним. А Памятник мчался на лошади без всякого труда. Как, и Памятник?.. Да, Памятник тоже ехал рысью за Кнопкой. Слова из знаменитого «Гимна Гарибальди».

 

Глава XII. БРОНЗОВЫЙ ПАМЯТНИК

Тысяча китов-велосипедистов! — растерянно пробормотал Полубородый Капитан. — Никогда мне не приходилось видеть, чтобы Памятник скакал по улице, как на бегах!
— Да, это не часто увидишь, — засмеялся Памятник. — Я не могу ездить по улицам, когда хочу. Но иногда я не прочь прогуляться.
— Конечно, ведь быть Памятником не очень-то весело.
— Ну нет, я бы не сказал. Некоторое удовлетворение мы тоже получаем. В городе мы важные персоны. Прежде всего вокруг нас должна быть площадь, несколько деревьев и хотя бы пара скамеек. На скамейках нищие могут подышать свежим воздухом летом или погреться на солнышке зимой. А, кроме того, нас обычно ставят на высокие пьедесталы, окруженные ступеньками. На этих ступеньках играют дети. Мы, памятники, тоже приносим пользу и поэтому не жалуемся на свою судьбу. Однако иногда неплохо размять ноги хорошей прогулкой. Мне такое счастье выпадает раза два в год, когда случается чтонибудь необыкновенное. В эту ночь, например, марш оркестра стрелков… Если бы я не знал совершенно точно, что сделан из бронзы, я готов был бы держать пари, что кровь в моих жилах потекла вдвое быстрее.
— А что произошло, когда вы в последний раз прогуливались в свое удовольствие? — спросил Полубородый.
Собеседникам было довольно трудно понимать друг друга. Чтобы Памятник лучше слышал, Полубородый забрался на самую высокую мачту своего парусника и ежеминутно рисковал упасть и разбиться о палубу.
Памятник немножко замешкался с ответом: возможно, он не мог сразу вспомнить. Кто знает, как работает память у бронзовых памятников…
— Это, — заговорил он наконец, — было месяцев шесть тому назад. Помню, было воскресенье. На площади собралось много людей.
— И все видели, как вы гуляете?
— Нет, прогулка состоялась позже. Дайте же мне рассказать! Собралось много народу, и все они кричали. Сначала я не мог понять, чего они хотят, но потом слова стали доноситься отчетливее. И когда я разобрал, что они кричали, клянусь, сердце забилось у меня в груди. «Вон из Италии! — кричали они. — Прочь, иностранец!» Черт возьми, ведь это когда-то был мой победный клич! Мне казалось, что я вот-вот закричу вместе с ними: «Прочь, иностранец! Прочь, иностранец!» Вот как было дело.
— На этом все кончилось?
— Нет, самое главное впереди. Пока люди кричали, приехали карабинеры. Я, конечно, не испугался их, но люди на площади стали разбегаться в разные стороны. Только один остался. Он взбежал по ступенькам пьедестала, вскарабкался на моего скакуна и принялся кричать: «Вон, иностранец!» «Молодец, — думал я про себя. — Видно, это настоящий патриот. Его непременно наградят медалью…»
Памятник замолчал.
— Ну, и дали ему? — спросил Полубородый.
— Что?
— Медаль.
— Какая там медаль, его посадили в тюрьму! Я не верил своим бронзовым глазам. На него надели кандалы и увели. Мое негодование было так велико, что, сам не заметив как, я спустился с пьедестала и галопом помчался по улице. Прежде чем я понял, что со мной происходит, я уже очутился перед тюрьмой.
— И вы увидели вашего друга?
— Да, я разглядел его в окошке на третьем этаже. Окошко было такое маленькое, что виднелись только его глаза и нос. Но я сразу узнал его взгляд и голос, когда он окликнул меня… Послушайте, мне пришла в голову неплохая мысль. Что, если он еще там?
— Но прошло уже шесть месяцев, его уже, наверное, освободили.
— Пойдемте посмотрим: тут всего два шага. Тюрьма находится в конце этой аллеи. Пойдемте, это будет неплохой сюрприз нашему пленнику… Потом вы отправитесь дальше, а я вернусь на пьедестал.
И Машинист полным ходом повел Голубую Стрелу в сторону тюрьмы, которая виднелась невдалеке, серая и огромная, с сотнями черных узких дыр вместо окон.
— Никого не видно, — сказал Памятник, внимательно осмотрев все этажи.
— Давайте я посмотрю, — сказал Сидящий Пилот.
И вот он уже летит на высоте крыши и внимательно осматривает окошко за окошком. В камерах было полно заключенных, но Сидящий Пилот никого из них не знал. К счастью, на помощь пришла лошадь Памятника: она звонко заржала.
— Молодец, — воскликнул Памятник, — ты тоже вспомнила о нашем друге!
На этот раз из окошка третьего этажа сразу же высунулось исхудалое лицо.
— Привет! — закричал Памятник, узнав заключенного.
— Привет! А я-то думал, что ты являлся мне во сне.
— А вот и не во сне! Так тебя все еще не освободили?
— А-а-а, здесь такая же история, как в книге о Пиноккио: воры выходят из тюрьмы, а патриоты остаются. Мне жаль только, что в эту новогоднюю ночь я нахожусь далеко от моей семьи. Мой мальчик ждет, конечно, подарка Феи, но какой подарок я смогу ему послать? Здесь нет игрушек.
— Нет? А мы что такое? — воскликнул тогда Сидящий Пилот.
Заключенный прищурился и увидел маленький аэроплан, порхавший перед его глазами, потом он посмотрел вниз и увидел Голубую Стрелу и ковбоев, гарцевавших на снегу на своих лошадях, которые с высоты казались маленькими мышатами.
Заключенный вздохнул:
— Ах, если бы здесь был мой сынок!
— А кто из нас, по-вашему, ему бы понравился? — спросил Кнопка, которого осенила новая идея.
«В конце концов, — подумал он, — не обязательно всем идти к Франческо. Многие дети остаются без подарков, и нам не мешало бы разделиться, чтобы понемногу порадовать всех».
— Не знаю, — смутившись, ответил заключенный, — когда я был дома, он очень любил запускать бумажного змея.
— Тогда ему, без сомнения, понравится змей, который летает без ниток! — воскликнул Сидящий Пилот.
— Что вы этим хотите сказать?
— Хочу сказать, что, если вы дадите ваш адрес, я полечу туда и приземлюсь на подушку вашего сына, как на самый лучший аэродром.
На этот раз Сидящий Пилот побил рекорд доброты.
Тут совершенно неожиданно Памятник разразился смехом.
— Прекрасно, — воскликнул он сквозь смех, — меня повысили! Меля повысили в должности! Я был простым памятником, а стал Феей, которая разносит подарки!
— Ну, как, — напомнил Сидящий Пилот, — вы дадите мне ваш адрес?
— Я… ну конечно, конечно! — заторопился заключенный. — Летите по этой аллее, потом свернете направо и долетите до самого холма; сделайте круг над холмом и увидите дом с тремя трубами. Самая низкая труба — от моего камина. Вы не ошибетесь!
Сидящий Пилот повторил адрес, чтобы лучше запомнить его, попрощался со всеми и приготовился к полету.
Во время этого разговора кукле Пере, по правде сказать, было очень грустно. Вы помните ее? Это она не сводила глаз с Сидящего Пилота, а он даже не замечал этого. А сейчас Сидящий Пилот собирается улетать, и она никогда больше его не увидит. Слезы выступили у нее на глазах. Но она собрала все свое мужество и крикнула:
— Синьор заключенный, а дочери у вас нет?
— Есть, но она еще очень мала и не понимает, что такое подарки.
— Но ведь она вырастет! И вырастет без подарков. Хороший же вы отец: совсем не беспокоитесь о вашей дочери!
Серебряное Перо вынул трубку изо рта и в первый раз за все время рассмеялся.
Это было настолько странно, что все обернулись: никто еще никогда не видел, чтобы он смеялся. Ведь известно, что краснокожие никогда не смеются.
— Кукла Нера обманывать. Она хочет лететь с Сидящий Пилот.
Кукла Нера была чернокожей, но она так покраснела, что чуть не превратилась в краснокожую.
Сидящий Пилот рассмеялся, сделал круг над площадью, подхватил на лету куклу Неру, посадил ее в кабину и крикнул:
— Вот кукла для вашей девочки! Можете не сомневаться: когда она вырастет, кукла ей понравится.
И самолет с рокотом умчался вдаль.
Так мы расстались с этим симпатичным героем. Расстаемся мы и с заключенным, потому что пришел надзиратель и заставил его отойти от окна. Расстаемся и со старым Памятником, который, проводив наших друзей, вернулся на свою площадь.
Сколько расставаний! Наверно, к концу путешествия, когда мы приедем к двери Франческо, нас останется очень мало.
Но тес — мы же еще не приехали. Кнопка отыскал след. Голубая Стрела мчится вперед. А кто это зловеще улыбается за ветками деревьев? Кто следует по пятам за нашими друзьями?

 

Глава XIII. ПОДВИГ СЕРЕБРЯНОГО ПЕРА

Синьора баронесса, это они!
— Тише, Тереза, тише, а то они услышат и убегут!
— Бог мой, только этого еще не хватало после всех лишений, которые мы перенесли, отыскивая их!
— Замолчи, говорят тебе, а то я снижу тебе заработную плату!
Старая служанка замолчала, потому что, когда Фея обещала увеличить заработную плату, это можно было не принимать всерьез, но, когда она угрожала ее снизить, можно было держать пари, что она сдержит свое обещание. Из всех арифметических действий сложение нравилось ей тогда, когда она подсчитывала свои доходы, а вычитание — когда ей приходилось платить другим. Она считала, что сложение и умножение были действиями синьоров, а вычитание и деление — удел бедняков.
Всю ночь Фея и ее служанка мчались как сумасшедшие, рискуя сломать метлу, на которой летели. Когда они уже выбились из сил и собирались повернуть назад, острые глазки Феи заметили сквозь снегопад Голубую Стрелу, которая с потушенными фарами мчалась вдоль трамвайной линии в сторону городской окраины.
— Вот они, — сказала Фея.
Наши друзья еще ничего не заметили: они так радовались, что наконец отыскали следы своего Франческо.
— Следы совсем свежие, — ликовал Кнопка, — без сомнения, мы уже близки к цели.
Внезапно Серебряное Перо вынул трубку изо рта, как будто хотел что-то сказать. Однако не сказал ничего, но его уши стали двигаться во всех направлениях, как у волка; все краснокожие тоже стали прислушиваться.
Один из ковбоев, который был хорошо знаком с краснокожими, помчался предупредить Начальника Станции.
— Краснокожие что-то услышали.
— Ну и что же? На то у них и уши, чтобы слышать.
— Серебряное Перо чем-то озабочен. Может быть, он почуял какую-нибудь опасность?
— Он что, тоже нюхает? Ну и поезд: вместо того чтобы двигаться по рельсам, двигается по запаху! Кнопка нюхает уже несколько часов подряд, а теперь за это же принялся этот старый дурак. Оставьте меня в покое. Голубая Стрела больше не остановится ни на секунду.
Должен вам признаться, что иногда на нашего Начальника Станции находит необъяснимое упрямство. Но ему все же пришлось остановить поезд, потому что Серебряное Перо и все его люди выпрыгнули на ходу из вагона, рискуя сломать себе шею, и расположились вокруг Голубой Стрелы, держа наготове свои боевые топоры.
— Что все это значит, в конце концов? — яростно воскликнул Начальник Станции. — Не кажется ли вам, что вы выбрали неподходящее время для шуток?
Серебряное Перо невозмутимо посмотрел на него.
— Мы слышать шум. Кто-то ходит по деревьям.
— Вы слышали шум? — воскликнул Начальник Станции.
И вдруг на дереве хрустнул сучок. Это старая служанка, боясь упасть, уцепилась за ветку, которая не выдержала ее тяжести и треснула.
— Шш! — прошипела Фея. — Тихо! Не шевелись! Останься на месте нас услышали!
— Не могу остаться на месте, я вот-вот упаду.
— Я говорю тебе: останься на месте.
— Скажите это ветке, синьора баронесса. Она трещит, я слышу. Ради бога, синьора хозяйка, помогите!
Услышав, что служанка назвала ее «синьора хозяйка» вместо «синьора баронесса». Фея ужасно рассердилась. Служанка подумала, что Фея хочет поколотить ее, и отпрянула назад. Но от слишком быстрого движения она потеряла равновесие и с криком рухнула вниз. Правда, она упала на снег и не ушиблась, но в тот же миг краснокожие окружили ее и своими топорами, как кольями пригвоздили к земле ее юбку.
— Вернись назад! — закричала испуганная Фея. — Лезь скорее на дерево!
— Помогите, синьора хозяйка, помогите! Я попала в плен к индейцам! Они вырвут мне волосы!
Но Фея боялась ввязываться в сражение. Долгие годы игрушки повиновались ей беспрекословно. А сейчас хозяйка не была уверена в своей власти над ними. Они сами захотели убежать, теперь она это поняла. И, если судить по тому, как они обошлись с бедной служанкой, вряд ли захотят вернуться.
— Хорошо! — крикнула она. — Я полечу одна! Но не приходи потом жаловаться, если я снижу тебе заработную плату. Я не могу позволить себе роскошь платить тебе деньги за то, что ты в рабочее время спокойно развалилась посреди улицы.
— Какое тут спокойствие, синьора хозяйка! Разве вы не видите, что они пригвоздили мою юбку к земле своими топорами?
Но Фея не стала ее слушать. Бормоча проклятия, она улетела.
Серебряное Перо стоял в двух сантиметрах от носа служанки и с любопытством наблюдал за ней.
— Синьор индеец, — стала спрашивать бедная старушка, — вы вырвете мне волосы, не так ли? Ведь такой у вас обычай?
— Мы не вырывать ни один волос, — строго произнес Серебряное Перо. — Мы есть храбрый индеец, никого не убиваем, а только играть с детьми.
— Ах, спасибо, синьор индеец! А что вы будете делать со мной? Если вы отпустите меня, то я обещаю вам…
— Что вы обещаете?
— Вот видите, я сделала список всех детей, которые не получат подарков от Феи. Что ж вы думаете, мне ведь тоже их жаль… Я не могу видеть их грустные лица, когда они приходят к моей хозяйке. Я записала их имена, видите? Вот он, список… Может быть, вы захотите отправиться к кому-нибудь из них?
Если бы ей позволили продолжать, она болтала бы еще до сих пор, а ведь все это случилось десять лет, шесть месяцев и пять дней тому назад.
Но Серебряное Перо молниеносно принимал решения.
Он выхватил список, который протягивала ему служанка, приказал освободить ее, вскочил в вагон вместе со своими людьми и снова взял в рот трубку.
— Что же теперь делать? — спросил Начальник Станции.
— Нас ждет Франческо, — робко промолвил Кнопка. — Мы, наверно, находимся в десяти шагах от его дома.
— Сначала ходить в дом к Франческо, и кто хочет — остаться с ним. Потом ходить к другим мальчишкам, — сказал Серебряное Перо.
— Тысяча бродячих китов! Если вы думаете, что я хочу путешествовать всю мою жизнь, как Летучий Голландец, то вы жестоко ошибаетесь. Как только мы приедем к Франческо, я поставлю мой корабль в таз, подниму паруса, выберу якорь и попрощаюсь с вами тремя гудками сирены.
Последние слова Полубородого потонули в грохоте колес. Голубая Стрела снова тронулась в путь. Никто даже не взглянул в сторону бедной старой служанки, которая отряхивала снег с юбки и печально вытирала глаза.
— Я не обижаюсь, — шептала старуха. — Они ничего мне плохого не сделали. Но неужели они думают, что моя хозяйка на самом деле такая скупая, какой она кажется? Нет, нет, я всем скажу, даже если вы не захотите выслушать меня: хозяйка, конечно, скуповата, но она ведь бедная. Она ничего не может дарить даром, потому что ей самой приходится покупать эти игрушки. Если бы она была так богата, как сказочная Фея, она всем раздавала бы подарки бесплатно. Но ведь она не Фея из сказки, а самая обыкновенная женщина. Поэтому она и дает игрушки только тем, кто платит.
И старушка, прихрамывая, направилась к магазину Феи, чтобы дождаться там своей хозяйки, которая в полночь обычно возвращалась домой, чтобы подкрепиться чашечкой кофе.
«Я волью ей в кофе три ложечки рома, — подумала старая служанка, — она будет довольна и не станет особенно ругать меня».
Тем временем Кнопка бежал все быстрее. Следы привели его в очень узенькую улочку, в которой было столько снегу, что пришлось пустить в ход снегоочиститель. Перед одной дверью следы кончились. Кнопка остановился так внезапно, что Машинист едва успел затормозить, чтобы не задавить щенка.
— Мы приехали? — спрашивали пассажиры.
— Да, приехали, — подтвердил Кнопка, сердце которого стучало, как молоток: тук, тук, тук…
— Тогда войдемте, — предложил Начальник Станции, с любопытством глядя на дверь.
Это была такая же дверь, как и все остальные, только все двери были закрыты, а эта открыта.
— Что за люди? — воскликнул Начальник Станции. — Спят в январе с открытой дверью, да еще в такую метель! Может быть, они не чувствуют холода?

 

Глава XIV. СЕРДЦА ТРЕХ МАРИОНЕТОК

Пассажиры Голубой Стрелы огорченно посмотрели друг на Друга. — Бедный мальчик! — вздохнул Машинист. — Что же с ним случилось?
— Сколько мы проехали, и все без толку! — добавил Начальник Станции.
— Тысячи бродячих китов! — послышалось ворчание Полубородого Капитана. — Мы думали, что прибыли в порт, а на самом деле снова находимся в открытом море.
Куклы выглянули из окошек и вышли из поезда, но тут же вскочили обратно в вагоны, чтобы не промочить ноги в снегу.
Лошади ковбоев топтались на месте.
— Нам ничего не остается, как вернуться в лавку Феи, — грустно прошептал Начальник Станции.
— Никогда! — решительно воскликнул Полубородый. — Скорее я буду плавать в луже или сделаюсь пиратом!
— Что же вы предлагаете?
— Я уже сказал: что касается меня, то к хозяйке я не вернусь.
Серебряное Перо вспомнил о списке, который он взял у служанки Феи. Он вытащил список из кармана и принялся изучать его.
— Здесь есть много Франческо, — сказал он.
Перед пассажирами Голубой Стрелы сверкнул луч надежды.
— А наш здесь есть?
— Нет. Здесь много других Франческо и много Пьеро, Анн, Марий, Джузеппе.
— Все эти дети не получат подарков от Феи, — прошептал Полубородый. — Кто знает! Может быть… Правильно я говорю?
— Да, — неохотно согласился Начальник Станции, — я понял, что вы хотели сказать. Если мы не найдем нашего Франческо, то можем осчастливить других детей. Что скажет на это Серебряное Перо?
Старый вождь еще никак не мог понять, что в мире есть много мальчиков по имени Франческо и большинство из них остались без подарков. Может быть, он думал, что в мире существует только один Франческо или, по крайней мере, два: богатый и бедный. А тут в одном списке бедняков оказалось так много Франческо, что, только, чтобы перечислить их всех, нужно кончить хотя бы третий класс начальной школы.
— Как много Франческо! — продолжал повторять он. Казалось, лишь сейчас он обнаружил, что мир такой большой. А ведь они всю ночь кружили по городу, видели тысячи домов с тысячами окон.
— Мы ходить искать все Франческо, — сказал наконец Серебряное Перо.
— Все по вагонам! — закричал Начальник Станции.
Но в этой команде уже не было необходимости: все пассажиры и без того сидели в вагонах, тесно прижавшись друг к другу, чтобы согреться.
Три Марионетки мерзли за троих и так сильно стучали зубами, что в их купе никто не мог уснуть.
— Нельзя ли потише? — ворчали пассажиры. — Разве вы не видите, что мы устали и нуждаемся в отдыхе? Сердца у вас нет!
— Да, у нас нет сердца, — грустно ответили Марионетки.
— Ах, оставьте ваши шутки!
— Это не шутки, у нас действительно нет сердца. Мы сделаны из дерева и из папье-маше. Если бы у нас было сердце, нам не было бы так холодно.
Из коробки карандашей наружу выскочил Красный.
— Я позабочусь об этом, — сказал он.
И тремя штрихами он нарисовал сердца на платьях трех Марионеток. Получилось три чудесных красных сердца. Они были немножко кривые с одной стороны и такие большие, что занимали всю грудь.
— Готово, — удовлетворенно объявил Красный Карандаш.
— Спасибо, — поблагодарили три Марионетки.
— Лучше вам теперь?
— О, гораздо лучше! Теперь мы чувствуем тепло на груди, под сердцем.
А через несколько минут они почувствовали тепло в ушах, в руках и в ногах — словом, в самых отдаленных от сердца местах, где холод особенно мучает бедных людей.
— Теперь мы совсем согрелись, — сказали три Марионетки. — Как хорошо иметь сердце!
И, довольно поглядывая на грудь, где три больших красных сердца сверкали, как медали за отвагу, они спокойно заснули.
Тем временем Голубая Стрела медленно двинулась вперед. Дорогу паровозу указывал… «Кнопка!» — скажете вы. Нет, друзья, вы ошиблись. Кнопка не поехал. Кнопка остался на пороге дома Франческо, своего Франческо.
— Я не пойду с вами, — робко сказал он, — я хочу найти Франческо.
— Но ведь их так много! — сказали ему.
— Я знаю, но я хочу отыскать нашего.
Верный маленький песик печально смотрел на удалявшуюся Голубую Стрелу.
Перед паровозом ехал Мотоциклист, который держал на руле, как на пюпитре, список с адресами детей.
— Счастливого пути! — чуть слышно крикнул Кнопка.
Но никто его уже не слышал.

 

Глава XV. ЧТО СЛУЧИЛОСЬ С ФРАНЧЕСКО

Бедный Кнопка! Конечно, он не мог знать, где Франческо. Разве только я сказал бы ему это на ухо. Я единственный человек, который это знает, потому что я выдумал эту историю.
Я могу отправить Франческо куда захочу. Могу заставить его спать или бодрствовать, могу посадить его на верхушку самой высокой башни или заставить ехать в автомобиле.
Так где же Франческо?
Лучше сказать вам об этом, и прежде всего я должен признаться, что обманул вас. Это неправда, что я выдумал Франческо. Франческо существует на самом деле; сейчас он уже вырос и, может быть, даже не помнит о своих приключениях в ту новогоднюю ночь. Но я помню, что Франческо было десять лет, он учился в четвертом классе, а после уроков продавал газеты.
Свой маленький заработок Франческо должен был приносить домой. Его отец болел, а мать работала прислугой у богатых синьоров.
За несколько дней до Нового года отец умер. Франческо и его матери пришлось переехать, потому что их комната стоила слишком дорого. Они погрузили свои скудные пожитки на тележку и отправились на окраину города, туда, где стояли деревянные бараки с окнами без стекол, заклеенными старыми плакатами.
А знаете, почему Кнопка не мог найти следов Франческо? Потому что мальчику пришлось выбросить свои старые башмаки и надеть башмаки отца. Они тоже были старые, но пока еще не совсем развалились. Ноги Франческо так свободно болтались в них, что туда могли поместиться вдобавок ноги обоих его братьев.
Впрочем, даже если бы Кнопка каким-нибудь чудом отыскал в этот вечер новый дом Франческо, этот старый, полуразвалившийся деревянный барак, наши друзья и там не застали бы мальчика. Дело в том, что Франческо нашел себе новую работу. Он поступил в маленький кинотеатр, где в перерывах между сеансами продавал зрителям конфеты. Кинотеатр закрывался довольно поздно, после полуночи, но Франческо оставался там еще на целый час, чтобы подмести пол, заваленный окурками и конфетными обертками. После этого он пешком возвращался через весь город домой.
Понимаете теперь, почему Франческо приходил утром в школу рассеянный и сонный?
— Франческо, — строго говорил иногда учитель, — ты сегодня не умывался, вот почему тебя клонит ко сну. Ступай немедленно приведи себя в порядок.
Франческо вставал и выходил из класса, не глядя на товарищей, которые посмеивались за его спиной.
Он скорее умер бы, чем рассказал им о своих несчастьях. Он был горд! И никто даже не подозревал, что этот худенький и бледный мальчуган содержит на свой заработок всю семью. Ведь сейчас, когда умер отец, мама не могла оставить двух младших братьев на целый день одних и зарабатывала гораздо меньше.
Теперь вы знаете, кто такой Франческо. Но вы еще не знаете, что случилось с ним в новогоднюю ночь.
Окончив работу, Франческо возвращался домой. Вдруг он почувствовал, как чья-то рука зажала ему рот, а другая обхватила шею. В тот же миг его втащили в подъезд.
Чей-то голос произнес:
— Он маленький, сможет пролезть.
— Сейчас увидим, — шепнул второй голос.
Голоса звучали как-то приглушенно. Когда глаза Франческо немного привыкли к темноте, он увидел, что на незнакомцах были надеты черные маски, закрывавшие нижнюю часть лица. Франческо сразу понял, что это бандиты. Как раз сегодня он видел таких же на экране кино.
Но что от него хотят эти типы?
Один из них все еще зажимал ему рот. Франческо не пытался даже укусить его. Все равно ему одному не справиться с двумя мужчинами.
Один из воров показал Франческо узенькое окошко.
— Видишь?
Франческо кивнул.
— Мы никак не можем открыть дверь магазина. Полезешь в это окошко и отопрешь нам изнутри. Понял? И смотри, не устрой с нами какую-нибудь хитрую штуку, а не то поплатишься за это!
— Лезь, нечего терять время! — прервал второй вор.
Франческо попытался вырваться, но сильный удар кулака посоветовал ему успокоиться. Ничего не оставалось делать, как повиноваться. Один из воров подхватил его и поднял на высоту окошка.
— Оно слишком узкое, — попытался возражать Франческо, — я не пролезу.
— Сначала просунь голову. А где пройдет голова, там пролезет и туловище. Быстрее!
Приказание сопровождалось новым ударом, на этот раз по ногам.
Франческо просунул голову в окошко. Внутри было темно. Они сказали, что это магазин. Интересно, какой магазин?
Франческо скользнул вдоль стены и добрался до пола.
Несколько секунд он стоял неподвижно, пока свистящий шепот одного из воров не сдвинул его с места.
— Что ты там делаешь? Шевелись! Дверь направо. Там должен быть засов. Если он не открывается, подойди к шторе и приоткрой ее. Шевелись, ты, улитка!
Франческо шагнул вперед и провел рукой по стене. Вот дверь. Он почувствовал пальцами холодный металл засова, нашел рукоятку и уже хотел было открыть дверь, как вдруг его осенила мысль.
«Здесь я в безопасности, — подумал он, — здесь они не поймают меня. Не буду я открывать дверь. Ворам поневоле придется уйти, чтобы на них не наткнулся ночной патруль». Из окошка до него донесся приглушенный голос одного из воров, приказывающий ему поторопиться. Но Франческо не шевельнулся. Он даже улыбался.
«Хоть лопните от злости! — говорил он про себя. — Вы не сможете проникнуть сюда. Вы же сами сказали, что не пролезете в окошко».
Но тут другая мысль пришла ему в голову: «Воры-то уйдут, а как я выйду отсюда? Если я захочу вылезти, меня поймают. Подумают, что я вор. Кто поверит, что воры насильно протолкнули меня в окошко?»
Выход подсказали ему сами воры. Внезапно он услышал, что они осторожно постучали в дверь.
— Открой, — прошептал прерывающийся от злости голос, — открой немедленно, а то хуже будет.
«Стучите, стучите, вас услышат и поймают», — подумал Франческо.
И сразу же его осенила новая мысль: нужно поднять шум, разбудить кого-нибудь, поднять тревогу. Тогда все поймут, что он не был заодно с ворами.
Он пересек комнату, натыкаясь в темноте на мебель. Почувствовал пальцами скользкую поверхность витрины, отыскал ручку и открыл окно. Через опущенную штору в комнату ворвался свежий ночной воздух. Франческо закричал и изо всех сил заколотил кулаком по железному листу шторы:
— На помощь! На помощь! Воры! Воры!
Кто-то торопливо побежал по улице. Франческо удвоил силу ударов и продолжал кричать во весь голос.
Раздался свисток, ему ответил другой. Ночные патрули спешили к месту происшествия.
Франческо продолжал стучать по шторе до тех пор, пока не услышал шаги и грозные голоса:
— Эй, там! Стой, стрелять буду! Ни шагу, или умрете!
— К счастью, их заорали, — прошептал Франческо, опускаясь на землю.
Через некоторое время кто-то постучал по шторе.
— Есть кто внутри? Открывайте и выходите наружу, все равно никуда не денетесь.
Франческо поднял штору на несколько сантиметров, и сразу же чья-то сильная рука подняла ее до самого верха.
На пороге появился полицейский с пистолетом в руке. Посреди улицы другие полицейские надевали наручники на воров.
— Да это же ребенок! — воскликнул полицейский, схватив Франческо за плечо.
— Я тут ни при чем! — пробормотал Франческо прерывающимся от волнения голосом. — Это они!..
— Ни при чем? А как ты очутился здесь в такое время? Может быть, ты хотел захватить здесь себе подарочек к Новому году?
Франческо оглядел магазин, освещенный карманным фонариком полицейского, и кровь остановилась у него в жилах. Он узнал магазин игрушек, магазин Голубой Стрелы! Но воры, конечно, лезли сюда не за игрушками, их больше интересовал несгораемый шкаф, который стоял в соседней комнате.
— Я ничего не понимаю…
— Ах, не понимаешь! Может быть, ты пришел сюда во сне? Пойдем живее с нами, нечего ломаться! Объяснишь все в полиции.
Прибыла полицейская машина. Франческо посадили вместе с ворами, которые не замедлили отомстить мальчику: несколько раз они больно стукнули его в грудь.
— Ты тоже не отвертишься! — прошипел один из бандитов. — Мы скажем в полиции, что ты был вместе с нами. Даже скажем, что это ты указал нам дорогу.
— Эй, вы, потише, — крикнул полицейский, — а то я прикажу зашить вам рот!
— Синьор, — взмолился Франческо, — я не виноват! Я совсем не знаю этих людей, клянусь вам!..
— Ладно, ладно. Помолчи. Подумать только, даже в новогоднюю ночь не дают нам покоя!
— Для нас нет праздников, — ухмыльнулся один из воров. — У нас все дни рабочие.
— Ты, видно, хотел сказать «ночи», — возразил полицейский. — А сейчас помолчи и оставь свои шутки при себе.
Через полчаса печальный Франческо сидел на скамейке в коридоре полицейского участка.
Он хотел рассказать свою историю, объяснить, как было дело, но никто даже не слушал его. Полицейские были убеждены, что Франческо — вор. Один из них даже стал читать ему нравоучения:
Постыдился бы заниматься этим в твои годы! Спал бы спокойно и видел бы во сне Фею, а ты грабишь магазины в компании с самыми закоренелыми преступниками города. Если бы мой сын сделал то же самое, я оторвал бы ему уши и надавал бы таких пощечин, что он забыл бы и думать о таких вещах.
Франческо молча глотал слезы: они были горькие и соленые.
— Плачешь теперь, как крокодил!..
Другой полицейский был повежливее. Он даже предложил мальчику остатки своего кофе.
Вконец измученный, Франческо прислонил голову к стене и заснул.

 

Глава XVI. МОТОЦИКЛИСТ УКАЗЫВАЕТ ДОРОГУ

Пока Франческо спит на скамейке в коридоре полицейского участка, склонив голову на грязную каменную стену, у нас есть достаточно времени, чтобы посмотреть, что же случилось с Голубой Стрелой.
Будем надеяться, что ее пассажиры, следуя по указанным в списке адресам, без особых происшествий прибудут к месту назначения. До рассвета было не так уж далеко. Игрушки боялись опоздать и приехать, когда дети выплачут все свои слезы, не найдя утром подарков Феи.
Мотоциклист несказанно гордился своей новой ролью проводника.
Сидя верхом на седле, крепко держа руками руль, он мчался на полной скорости, бесстрашно преодолевая снежные сугробы, пересекая лужи и попадающиеся на пути дороги. Хитрец оставил открытой выхлопную трубу, и время от времени паровоз Голубой Стрелы окутывался дымом от мотоцикла, что вызывало у Машиниста приступ невероятной злости.
Когда нужно было остановиться, мотоциклист поднимал руку, и поезд тормозил.
— Мы находимся перед домом Франческо Цепполони. Кто сходит?
Куклы устроили небольшое совещание:
— Пойду я.
— Нет, я…
— Пойдем вместе, так будет веселее. Кто знает, может быть, эта Франческа — плохая девочка!
Они всегда оставались вдвоем, чтобы не было так страшно. Осматривали дом (иногда это был бедный одноэтажный домишко), перед которым останавливалась Голубая Стрела, просили Мотоциклиста повторить адрес, прощались с товарищами и исчезали в подъезде.
Высадив пассажиров. Мотоциклист нажимал на стартер и отправлялся дальше.
— На следующей остановке живет Паоло ди Паоло, пятилетний мальчик. Предлагаю подарить ему одну из Марионеток.
— Одну Марионетку? — воскликнули хором три Марионетки, которые любовались из окошка панорамой занесенного снегом города. — Это невозможно! Вы, наверно, хотели сказать «трех Марионеток»? Ведь мы не можем разделиться. Тем более, что теперь у нас есть сердца, вернее, три сердца. Для нас расставание было бы втрое тяжелее обычного.
Кончилось тем, что они все втроем слезли с поезда и, подпрыгивая, направились к указанной двери, не обращая внимания на окрики Начальника Станции, которому не хотелось терять сразу трех пассажиров. Шли они, конечно, пешком, и одновременно поворачивали головы налево, потом направо, потом опять налево. И если поворачивалась одна Марионетка, то две другие делали то же самое.
— Мальчик будет очень доволен, — говорили они. — С тремя Марионетками он сможет играть в театр. А что бы он делал с одной?
— Хорошо, хорошо, тысяча бесхвостых китов, идите — и счастливого пути!
— Спасибо, синьор Капитан!
Поднимаясь по лестнице, они размышляли: «Мы так будем любить нашего мальчика! Пусть его зовут Паоло, а не Франческо. Мы будем втрое сильнее любить его, потому что у нас три сердца».
И они горделиво посматривали на грудь, чтобы убедиться, что их сердца на месте, красные, как вишни, и горячие, как три маленькие печки.
«Если он замерз, мы согреем его», — думали они о Паоло. Что за странные мысли! Игрушка, которая греет… А впрочем, ведь согревают не одни только печки. На свете есть много вещей, которые согревают: добрые слова, например, и даже три Марионетки, подведенные к ниточке.

 

Глава XVII. ПОЛУБОРОДЫЙ КАПИТАН ОТПРАВЛЯЕТСЯ В ПЛАВАНИЕ

На следующей остановке сошел Полубородый Капитан.
Вот как это произошло. Мотоциклист поднял руку, и колонна остановилась.
— Дом Марине Росси, — объявил он, не заглушая мотора.
— Марине? Есть мальчик, которого зовут Марине? — послышался возглас. — Тысяча китов-моряков! Это как раз по мне.
Вы, конечно, узнали голос Полубородого.
— Если его зовут Марине, то ему должно нравиться море. А если ему нравится море, то он нуждается в корабле. А если ему нужен корабль, то к его услугам самый быстрый и прочный парусник в мире. Друзья, помогите мне снять корабль!
Чтобы пройти в дом Марине, нужно было подняться на три ступеньки. Главный Инженер «Конструктора» выстроил наклонный желоб, в желоб поставили корабль, и все вместе втащили корабль на порог.
— Спасибо, остальное я сделаю сам, — заявил Полубородый. — А вы идите по своим домам. Мне не терпится посмотреть, что меня ожидает. Ну, двигайтесь дальше, чего же вы ждете? Тысяча копченых китов, что вы заснули, что ли?
Игрушки высыпали из поезда и грустно глядели на Капитана. Полубородый был дорог всем. Правда, он так ругался все время, но ведь это не со зла: в сущности он был добрый человек.
— Мы есть все взволнованы, — произнес Серебряное Перо, вынув изо рта трубку.
— Взволнованы? Взволнованы? Что такое? Мне незнакомо это слово! И у меня под рукой нет словаря, чтобы посмотреть, что оно означает. А даже если бы у меня был словарь, я совсем не хочу смотреть в него.
Но в действительности он тоже был взволнован, этот старый морской волк, Полубородый командир славного парусника.
— Мы встретимся, — сказал он. — Земля вертится, разве вы не учили географию? Только горы остаются на своих местах, а здесь я не вижу гор.
Но никто не двинулся с места до тех пор, пока он не вошел в дом, таща за собой на цепях свой парусник.
Глаза Полубородого привыкли к бурям и тайфунам, и он без труда освоился в комнате, куда попал. Он сразу же заметил то, что ему требовалось: чудесный таз с водой, как раз подходящий для его парусника.
— Таз приготовили, наверно, для умывания? — спросил себя Полубородый Капитан. Оставаясь один, он любил беседовать сам с собой. И сам же себе ответил: — Конечно. Хочу посмотреть, что за лицо будет утром у нашего Марине, когда он прибежит сюда умываться. Могу спорить, что он еще будет совсем сонный. Глаза у него будут слипаться, и сначала он ничего не заметит. Сунет руки в таз и наткнется на паруса моего трехмачтовика или же зацепится рукой за верхний мостик. Уж тогда-то он откроет глаза. В этот момент я отдам ему честь и скажу: «Я Капитан Полубородый, мой флот ждет ваших приказаний».
Бормоча таким образом. Капитан с помощью скамеек, щепок, якорных цепей поставил свой трехмачтовик в таз, и тот мирно закачался в нем.
— Наконец-то мы на воде! — удовлетворенно воскликнул Полубородый. — Ночь ясная, снег падать перестал, время муссонов еще не наступило, на горизонте нет ни акул, ни пиратов, в ожидании рассвета можно будет немножко вздремнуть.
Так он и сделал.
А при его пробуждении все произошло так, как он мечтал.

 

Глава XVIII. ЧУДЕСНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ КОРОБКИ КАРАНДАШЕЙ

Так, дверь за дверью, таяла наша колонна. Целые вагоны Голубой Стрелы уже остались без пассажиров. Оставшиеся бродили по вагонам, к большому неудовольствию Начальника Поезда, который хотел заставить их уважать железнодорожные правила.
— Пассажиры не должны переходить из вагона в вагон, — говорил он. — Не высовывайтесь из вагонов: это опасно! У кого билет третьего класса, тот не имеет права даже появляться в первом, иначе я оштрафую его.
Но все его усилия ни к чему не приводили. Пассажиры были беспокойные и напоминали детей, возвращавшихся из лагерей домой.
На каждой остановке кто-нибудь сходил, прощался с остальными, и поезд отправлялся дальше.
Я не могу рассказать вам историю всех пассажиров Голубой Стрелы, потому что сам всего не знаю. Знаю, например, что части «Конструктора», которые уцелели после крушения моста через лужу (вы помните?), собрались под командование Главного Инженера и в одно мгновение построили ветряную мельницу на подушке у мальчика, к которому они попали. Мальчик проснулся, стал крутить рукоятку, и крылья мельницы завертелись в воздухе, ожидая, когда какой-нибудь Дон-Кихот набросится на них.
Мотоциклисту надоел его мотоцикл, и он решил остановиться: он выбрал дом маленького механика и передал список с адресами Машинисту Голубой Стрелы, который отныне мог вести поезд в свое удовольствие, а не тащиться еле-еле за собачьим хвостом или же в облаке синего дыма из выхлопной трубы мотоцикла.
Индейцы и ковбои с трудом поспевали за Голубой Стрелой. Паровоз не устает никогда, но кони время от времени должны отдыхать. Лошади индейцев еще могли скакать по снегу, но лошади ковбоев сдали.
И вот караван прибыл к дому, где окна вместо стекол были затянуты обрывками газет и журналов, на картинках которых красовались ковбои и индейцы.
Наши герои почувствовали себя дома. Они расседлали лошадей и расположились лагерем на соломенном тюфяке, лежащем на полу, где, обнявшись, спали два мальчика, немножко чумазые, но с симпатичными и даже во сне веселыми лицами.
Они не зажгли походных огней, чтобы не поджечь тюфяк, но натянули свои палатки, привязали лошадей и преспокойно расположились спать. Только Серебряное Перо не заснул. Великие индейские вожди никогда не спят. Днем и ночью они курят свои трубки и думают. А о чем думают — неизвестно, потому что говорят они мало, из десяти мыслей расскажут кое-что об одной, а остальные девять остаются в секрете. Поэтому они становятся такими мудрыми. Есть индейская пословица, которая гласит: «Тот, кто молчит, знает в два раза больше, чем болтун».
В поезде остались только Начальник Станции, Начальник Поезда, Машинист и Карандаши, которые вылезли из коробки, и каждый занял себе отдельное купе. Таким образом, они не мешали друг другу, потому что, как вы знаете, у Карандашей очень длинные ноги и они любят простор.
В списке адресов теперь было только два имени: Франко и Роберто.
У дома Франко слезли Карандаши, на долю которых, надо вам признаться, выпали самые комические приключения. Франко не спал: он растянулся в своей кроватке и, положив руки под голову, смотрел, как Карандаши один за другим пролезали в замочную скважину и с легким стуком падали на пол.
— Привет! — весело сказал Франко.
— Привет! — моментально ответили Карандаши.
А Желтый, который любил смеяться по любому поводу, сразу же добавил:
— Почему ты не спишь? Это неправильно! В новогоднюю ночь дети должны спать.
— Я это знаю, но…
— Правда, мы добрались до тебя сами, а не на метле Феи, но это не оправдание. Ты ничего не должен знать об этом.
— Но я…
Голубой прервал Желтого, который хотел было продолжать свою проповедь, и заметил:
— Но, в конце концов, что за беда, что он не спит? Это даже лучше: мы можем сразу же подружиться.
— Я тоже такого мнения, — пропищал Красный, который был самый веселый из всех.
— Что касается меня, то я согласен с Желтым, — сказал Зеленый, — тем более что он мой двоюродный брат.
Ах да, я же вам еще не рассказал историю этого родства. Это довольно сложная история. Зеленый был двоюродным братом Желтого и Голубого, Оранжевый — двоюродным братом Желтого и Красного, Лиловый — Красного и Голубого, и, кроме того, между ними было еще множество родственных связей, сложных, как и все родства на этой земле.
— Ну, хватит! — примирительно воскликнул Франко. — Вижу, что вы начинаете ссориться. А я-то думал, что цвета всегда живут в мире между собой.
— Ты ошибаешься, — изрек Желтый. — Разве ты никогда не слышал о контрастах в цветах? Однако ты еще не объяснил нам, почему ты не спишь.
— Просто потому, что сон никак не приходит.
— Это признак того, что ты был плохим мальчиком. Не могут спать только те дети, у которых совесть нечиста.
— Совесть у меня чиста, но пуст желудок, потому что мне нечего было есть на ужин.
— Видите! — торжествующе воскликнул Голубой, — я сразу же сказал, что он хороший мальчик.
— Наоборот, — возразил Зеленый, — раз его оставили без ужина, значит, он плохой мальчик.
— Нет, — объявил Франко, — это значит, что у нас в буфете пусто. Мама поскорее уложила меня спать, надеясь, что сон прогонит голод, а получилось наоборот: голод прогнал сон. Но я не жалуюсь: мне так интересно было видеть, как вы пролезали в замочную скважину. Вы знаете, я до сих пор еще ни разу не получал подарка от Феи. А вы для меня самый лучший подарок, который я только мог получить. Представьте себе, я хочу стать художником.
Франко говорил так ласково, что Карандаши, подпрыгивая, приблизились к нему, довольные, что они пришлись по душе мальчику. Для типов вроде Желтого и Зеленого достаточно одного доброго слова, и они сразу же прекращают ссориться и становятся очень хорошими.
— Если хочешь стать художником, — сказал Коричневый, самый спокойный из всех цветов, — я советую тебе рисовать сцены из деревенской жизни. Можешь для этого использовать меня.
— А для меня все равно из какой жизни, — произнес Голубой, — на любой картине всегда найдется место для кусочка неба.
— Ребята! — воскликнул Красный, которому всегда хотелось предложить что-нибудь новое. — Зачем терять время на болтовню? У меня появилась идея.
— Слушаем!
— Раз уж Франко не спит, давайте развлекать его. Нарисуем для него что-нибудь?
— Чудесно! Что за хорошая мысль! — обрадовался Франко. — Посмотрите на столе: там должно лежать несколько листов чистой бумаги. Конечно, это не чудесные белые листы из альбома — в эту бумагу лавочник заворачивал кофе, но я собираю ее для рисования.
— Начну я, — торжественно произнес Черный.
Он положил листок бумаги на ночной столик, стоявший рядом с кроватью Франке, и запрыгал по листу. На бумаге появился ствол и ветви дерева.
Франко захлопал в ладоши, но Желтый наморщил нос (я не знаю точно, где у карандаша находится нос, но подтверждаю тот факт, что Желтый наморщил нос).
— Этот рисунок не по сезону, — сказал он, — всем известно, что зимой на ветвях нет листьев. В лучшем случае сохраняется несколько желтых листьев…
— А ты забыл про сосны и ели, которые никогда не теряют листву?
— У меня есть еще одна замечательная идея, — объявил Голубой.
Он взял листок, начертил на нем причудливую линию, и через несколько минут чудесная Голубая Корова, вежливо мыча и позвякивая висевшим на шее голубым колокольчиком, поднялась с листа и застучала копытцами по столику.
— Замечательно! — воскликнул Франко. — Если бы я тоже мог рисовать живые вещи. Мои рисунки остаются на бумаге и никогда не сходят с нее.
— Мууу! — жалобно замычала Голубая Корова.
— Может быть, у нее накопилось много молока? — сказал Франко. — Когда коровы жалуются, их обязательно нужно доить. Но я не умею.
На помощь пришел Коричневый, который был деревенским цветом и умел доить коров. Молоко Голубой Коровы было чудесного голубого цвета.
— Такого молока я никогда не видел, — засмеялся Франко.
— Это Голубой виноват, — ответил Желтый. — Он все хотел сделать сам. Все ведь знают, что молоко бывает желтое.
— Желтое! Что ты там рассказываешь?
— Ах, довольно спорить, — сказал Красный, — теперь моя очередь.
И он со скоростью балерины запрыгал по листу бумаги, распространяя вокруг невероятное веселье. Еще ничего не было готово, но можно было поручиться, что рисунок получится очень смешной.
— Готово! — прыснув со смеху, объявил Красный.
Знаете, что он нарисовал? Человечка, который какимто чудом не рассыпался, хотя и был весь сделан из отдельных кусков. Руки не соединялись с плечами, ноги с туловищем, нос с лицом, а голова с шеей.
— Да здравствует Человечек из кусочков! — закричал Франко.
Человек попытался подняться с листа и сразу же потерял одну ногу.
Он нагнулся и с большим трудом поставил ее на место, но тут же у него отскочила рука.
— Я потерял руку! Где моя рука?
Он опустился на колени в поисках, а голова тем временем скатилась с его плеч, как мячик. Голова катилась по полу, но не переставала кричать и жаловаться.
— На помощь! На помощь! Я не виноват, зачем вы хотите отрубить мне голову?
У Франко от смеха на глазах выступили слезы.
— Не бойся! — ободрял он, стараясь сложить кусочки вместе. — Ну, вот, теперь все в порядке, покажи, как ты умеешь ходить.
Это легко было сказать, но нелегко выполнить. Человечек из кусочков не успел сделать и двух шагов, как потерял половину левой и правую руку. Бедняжка зашатался и рухнул на землю.
Каждый из Карандашей что-то рисовал. Фигурки, как только их кончали рисовать, поднимались с бумаги и с любопытством оглядывались по сторонам. Голубой нарисовал лодочку с моряком. Моряк принял молоко Голубой Коровы за море и принялся плавать в нем.
Внезапно послышался чей-то голосок:
— Эй! Эй вы!
— Кто это? — спросил Желтый, который знал все обязанности, включая обязанности часового.
— Э-э-э, не поднимай такой шум, дружище! Я бедная голодная Мышь и думаю, что кому-то из вас придется пожертвовать собой, чтобы я могла поужинать. Мне всегда нравились карандаши, простые или цветные — все равно.
Карандаши поспешно столпились около Франко, который поднял руку, чтобы защитить их.
— Синьора Мышь, если вы думаете утолить голод за счет моих друзей, то предупреждаю вас, вы ошиблись адресом.
— В этом доме невозможно жить, — проворчала Мышь, оскалив зубы. — Нет ни корки сыра, ни яйца, ни бутылки масла, чтобы я могла окунуть хвост и облизать его, ни мешка с мукой или зерном, чтобы я могла прогрызть его. За последнюю неделю я потеряла половину веса.
— Мне очень жаль, — ответил Франко, — но я тоже лег спать без ужина, и это не в первый раз. Ничем не могу помочь тебе: мои Карандаши не для твоих зубов.
— Прикажи им, пусть они хоть нарисуют для меня чтонибудь съедобное! — взмолилась Мышь. — Я видела, какие они чудесные мастера.
— Против этого я ничего не имею.
— Об этом позабочусь я, — предложил Желтый.
И в одно мгновение он нарисовал ломтик сыра с дырочками и слезою, который вызвал бы аппетит даже у индийского факира.
— Большое спасибо! — воскликнула Мышь, облизывая усы.
Никто даже не успел заметить, как сыр исчез в ее пасти.
— Чудо что за аппетит, — сказал Красный. — Но подожди, сейчас я тебя накормлю.
Он взял чистый лист и нарисовал на нем круг.
— Это, наверно, голландский сыр, — сказала Мышь. — Однажды я наелась его вволю. У него была такая же красная корочка.
— Подожди, я еще не закончил.
Красный нарисовал рядом с первым кругом кружок поменьше и некоторое время выводил какие-то странные палочки и закорючки.
— Странно, — заметила Мышь, — никогда не видела голландского сыра с такими большими дырками. Над этим сыром, наверно, потрудилась целая мышиная семья. А теперь отойдите, пожалуйста, в сторону.
— И-и, какая спешка, — усмехнулся Красный, — да я еще только начал. Я хочу приготовить такое блюдо, что ты запомнишь его на всю жизнь.
И, продолжая рисовать, приделал к своей странной фигуре какое-то подобие хвоста, которое Мышь приняла за сосиску.
— Сосиска? Это неплохая идея. Даже не помню, когда я ела ее в последний раз. А может быть, и совсем не ела, а просто представляю ее себе по рассказам моего отца, который жил в лавке одного колбасника. Но теперь отойдите, пожалуйста, в сторону и позвольте мне отведать этот чудесный сыр, а то как бы мне не захлебнуться слюной.
— Одну минуточку, — сказал Красный и коснулся листа бумаги.
Мышь беспокойно смотрела на ожившую фигуру, которая лениво поднималась с бумаги.
— Но ведь это… Что за шутки?.. Ай, на помощь! Мама!
И Мышь бросилась прочь с такой быстротой, что потеряла хвост. Красный весело рассмеялся. Что же он нарисовал? Огромного Кота, друзья мои. Красного Кота, который облизал усы и сразу же принялся точить когти. К счастью для Мыши, Кот был немного ленив и слишком долго раскачивался, иначе не сдобровать бы ей.
Кот нежно замурлыкал и стал тереться о руку Франко, чтобы тот приласкал его.
Для Франко это была незабываемая ночь. Карандаши по очереди показывали ему свое искусство. Например, они нарисовали столько флажков, что разукрасили комнату, как в день национального праздника.
Они нарисовали трехцветный флаг, красный флаг, немного поспорили, потому что каждый хотел, чтобы его флаг был самый лучший, потом помирились, и все вместе нарисовали шестицветный флаг.
— Ну вот, на флаге есть цвет каждого из нас: никому не обидно. Теперь-то уж мы не будем ссориться.
Затем Черного осенила блестящая идея, так не соответствующая его отнюдь не блестящему виду. Но так уж случилось, и я должен рассказать вам об этом.
Черный нарисовал телефон, маленький, как игрушечный, но совсем настоящий: с трубкой, с диском для номеров, с проводами и со звонком, который сразу же зазвонил.
— Отвечай скорее, — сказал Черный.
— Но я не знаю, как это делать, я никогда в жизни не разговаривал по телефону, — ответил Франко.
— Смелее, ты должен сказать «алло» и слушать.
Франко взял трубку, приложил ее к уху и сказал:
— Алло!
— Алло! — ответил бас, выходящий, казалось, из глубокого подземелья. — Кто говорит?
— Я, Франко. А вы кто?
— Я телефонный Маг. Могу сделать так, что ты будешь говорить с кем угодно.
— Так поздно? В это время люди спят, и, если я разбужу их, чтобы только поболтать, кто знает, какие проклятия ПОСЫПАЮТСЯ на мою голову.
— Не все спят, Франко. Вот ты, например, не спишь…
— Но я не сплю, потому что не поужинал.
— Думаешь, ты один такой? Вот поговори-ка…
— Алло! — произнес дрожащий голос.
— Кто говорит? Я, Франко.
— Доброй ночи, Франко. А я старушка, живу на последнем этаже.
— А почему ты не спишь, бабушка?
— Мальчик мой, старики спят мало. Кроме того, сказать тебе по правде, пошла я сегодня посмотреть, нет ли у меня в шкафу чего-нибудь съедобного… Ты же знаешь, у стариков мало денег…
— Нашли вы что-нибудь?
— Что ты! Там лежала когда-то корочка сыра, но ее, очевидно, съел кот. Мне ничего не оставалось делать, как снова лечь в постель.
— А если вы не заснете?
— Что же делать!.. У меня есть о чем подумать. Я вспоминаю о моих сыновьях, которые бродят по миру в поисках работы. Может быть, кто-нибудь разбогатеет или же заработает столько, что сможет прислать мне много денег… Не так ли?
— От всей души желаю вам этого, бабушка.
— Спасибо, Франко! Спокойной ночи!
— Спокойной ночи, бабушка!
Франко положил трубку, но сейчас же раздался звонок.
— Алло! Ну как, поговорил?
Это звонил телефонный Маг.
— Да. Мне так жаль эту бедную старушку!
— Поговори сейчас еще с одним человеком.
— Алло! Кто говорит?
— Франко.
— А, Франко! Я не знаю тебя, но это неважно. Я все равно не сплю.
— У вас какая-нибудь неприятность?
— Нет, никаких неприятностей. Я студент, и мне некогда огорчаться, мне нужно учить уроки.
— Значит, вы не спите, потому что занимаетесь?
— Сказать тебе по правде, я не занимался. Открытая книга лежит передо мной на подушке, но я даже не различаю слов, они прыгают у меня перед глазами, как балерины. Это все ужин виноват.
— Вы неважно поели.
— Я совсем не ел. Пять минут тому назад я встал и пошел в столовую к моей хозяйке. Ты лучше не говори мне, что красть плохо, я это сам знаю. Но мне так хотелось хоть что-нибудь пожевать: кусок хлеба, яблоко — что угодно. Свет в кухне я не зажигал, чтобы не разбудить хозяйку, тем более что я на память знаю, где мебель стоит. На цыпочках я подошел к буфету, открыл дверцу, осторожно, чтобы ничего не опрокинуть, протянул руку… Палец попал во что-то мягкое. Что это такое? На ощупь мне показалось, что это мармелад. Я сунул палец в рот. Знаешь, что это было? Томат, томат из помидоров. Я съел полбанки этого томата и сейчас умираю от жажды.
— Я не люблю томат из помидоров, — сказал Франко.
— Дорогой дружище, я сам его не люблю! Меня просто тошнит от томата! Но ведь больше ничего не было. А теперь до свидания. Звони мне завтра ночью, если не будешь спать. Мы поболтаем немножко.
Франко еще некоторое время говорил по телефону. Сколько людей не могло спать! Больные, которым даже ночью боль не давала отдохнуть. Мальчики вроде него, которые легли спать без ужина. Старики, которых одолевали грустные мысли, а всем известно, что грустные мысли прогоняют сон. Были еще люди, которые работали по ночам: рабочие у доменных печей и на электростанциях, ночные сторожа, пекари, пекущие хлеб ночью, чтобы он был свежим к утру.
«А ведь ночью город кажется вымершим», — думал Франко.
Карандаши прицепились к телефонному проводу, чтобы подслушать разговоры, но вскоре утомились и заснули.
Франко осторожно, боясь разбудить, собрал их в коробку, закрыл ее и положил под подушку, чтобы коробку не отыскала Мышь, если она отважится выйти из своей норы.
Нарисованные Карандашами фигурки одна за другой вернулись на свои листы, и в комнате стало тихо. Франко выключил свет и некоторое время лежал с открытыми глазами. Он ничего не видел, но ему казалось, что комната полна народу. Здесь были все те, с кем он разговаривал по телефону, и они пришли, думал Франко, чтобы составить ему компанию.
Наконец, он заснул и спал спокойно до самого утра.
Его мама встала пораньше, чтобы приготовить на кухне ячменный кофе (настоящий кофе стоит так дорого!). Она прошла через комнату Франко и увидела на столике листы бумаги с чудесными рисунками. Мама нежно посмотрела на сына и улыбнулась.
«Мой мальчик станет художником, — подумала она про себя. — Пойду на любые жертвы, лишь бы он у меня учился. Грех погибнуть такому таланту!»
Она ласково провела рукой по взлохмаченным волосам сына, который шевельнулся во сне, и прошла на кухню.
Мне жаль, что я не могу рассказать вам историю Франко. Будет ли он художником, или ему придется делать работу, которая ему не нравится, лишь бы только зарабатывать себе на жизнь?
Кто знает!.. Не все делают то, что хотят. Я знал одного дворника, который хотел стать музыкантом.
— Мне так хотелось бы научиться играть на скрипке, — рассказывал он мне. — А на самом деле вот какой инструмент приходится держать в руках…
И он показал мне свою метлу.
Пожелаем счастья и успехов Франко и проследим за приключениями Голубой Стрелы.

 

Глава XIX. БУДКА N 27

Голубая Стрела мчалась сквозь тьму по последнему адресу. Машинист, Начальник Поезда и Начальник Станции собрались на паровозе. Все вагоны поезда были пусты.
Снег наконец перестал. Холодный ветер разогнал облака, и на огромном небе, как в черном зеркале, засверкали звезды.
Но блеск их становился все более тусклым: близился рассвет. Первые трамваи уже вышли из парка и медленно двинулись по покрытым снегом рельсам. Машинисту приходилось внимательно смотреть по сторонам, чтобы какоенибудь из огромных чудовищ не раздавило поезд.
— Самая безопасная дорога, — сказал Начальник Поезда, — это тротуар.
— Но это будет нарушением правил, — возразил Начальник Станции. — Никогда ни один уважающий себя паровоз не поднимется на тротуар.
— Мы можем ехать между двумя рельсами, — сказал Машинист. — Я высчитал, что трамвай пройдет над нами и не заденет нас.
Трамвай проходил над Голубой Стрелой, даже не касаясь ее. Трем железнодорожникам вагоны казались огромными грохочущими тоннелями, которые двигались. Сначала экипаж Голубой Стрелы немножко волновался, но затем все привыкли и успокоились.
Дом Роберто, последнего мальчика, который остался без подарков, находился за городом, в поле. Так, по крайней мере, было написано в списке. А сейчас посмотрим, правду ли говорит список.
Машинист, Начальник Поезда и Начальник Станции не поверили своим глазам. Список привел их прямехонько к настоящей железной дороге.
В окошке маленькой будки горел свет. Обходчик не спал. Он выходил к каждому проходящему поезду, сигналил ему, покачивая своим фонарем, потом отряхивал от снега ноги и скрывался в будке. Перед будкой, вправо и влево, как две стальные змеи вытянулись бесконечные рельсы.
Что это были за рельсы! Железнодорожники Голубой Стрелы даже во сне таких не видали. А поезда? Земля начинала дрожать, когда их еще не было видно. Потом, как ураган, нарастал, приближался страшный грохот, приходилось затыкать уши, чтобы не оглохнуть. Три наших маленьких железнодорожника боялись за свои головы, которые, казалось, готовы были лопнуть от шума.
И вот появлялся поезд, огромный, как город на колесах. Вагоны были величиной с дом, с сотнями освещенных окошек. Когда поезд проходил, три наших героя долго не могли прийти в себя. Хотя они плотно закрывали уши, грохот наполнял их головы и не хотел выходить оттуда. Им приходилось трясти головой и совать палец в уши, как делают пловцы, когда хотят, чтобы из ушей вытекла вода. И тогда они снова могли слышать.
— Что вы скажете?! — воскликнул Начальник Поезда, глаза которого сверкали от страха и восторга. — Вот это поезд!
— Да! — кричал Машинист. — Никогда в жизни не видел такой красоты!
— Ребята, нам подвезло! — кричал в свою очередь Начальник Станции. — Роберто, наверно, сын стрелочника. Мы будем жить здесь и ежедневно видеть сотни поездов!
— Ну что ж, войдем? — спросил Машинист, приготовившись запустить мотор.
— Давайте немного подождем, — предложил Начальник Станции. — Может быть, пройдет еще один поезд.
Недалеко от будки возвышался плетень. Они укрыли за ним Голубую Стрелу, а сами присели на ветку какого-то кустарника в ожидании проходящего поезда.
Не прошло и нескольких минут, как волной пронесся глухой шум, загрохотал сильнее грома и вдруг так же внезапно смолк.
— Это не поезд! — воскликнул Начальник Станции.
Дверь будки отворилась, на пороге появился обходчик. Он поднял фонарь на уровень лица и огляделся. Похоже было, что он чем-то встревожен.
— Роберто! — позвал он. — Роберто!
В окошке показалось заспанное лицо мальчугана.
— Одевайся скорее, наверно, что-то случилось. Это, может быть, обвал или оползень.
— Иду! — поспешно ответил мальчик.
Окно затворилось с сухим стуком. Через мгновение появился Роберто. Он одевался на ходу. В его руке раскачивался такой же фонарь, как у отца.
— Возьми один из флажков, — приказал отец, — и пойди осмотри рельсы слева, а я погляжу с другой стороны. Если заметишь что-нибудь на рельсах, беги скорее ко мне. Осталось десять минут до прихода скорого.
Отец побежал направо. Роберто схватил красный флажок, стоявший у двери, и побежал в противоположную сторону. Ноги его по колено проваливались в снег, но он не замечал этого.
— Скорее, скорее! — шептал мальчик. — Через десять минут пройдет скорый. Вдруг произойдет крушение?
Через сотню метров он наткнулся на огромную кучу снега и камней, рухнувших с холма на рельсы. Если поезд наткнется на обвал, непременно произойдет крушение. Роберто почувствовал, как у него задрожали ноги. Ведь ему было всего одиннадцать лет. Ему показалось, что он слышит вдали шум приближающегося поезда. Он представил себе, как стальное чудовище наткнется на эти камни и вагоны полетят кувырком; ему казалось, что он уже слышит стоны раненых из-под дымящихся обломков вагонов.
Роберто вздрогнул, повернулся и побежал к будке, бессвязно выкрикивая какие-то слова. Вдруг он поскользнулся и упал в снег, быстро вскочил, снова упал и сильно ударился коленом об рельс. Он попытался подняться, но не смог.
Тогда мальчик изо всех сил принялся звать отца. Но отец не слышал его: с той стороны с нарастающим грохотом приближался скорый.
Силы покинули Роберто. Поезд мчался уже в двухстах метрах от него. Он поднялся из последних сил и, стиснув зубы от нестерпимой боли, отчаянно замахал красным флажком, который не выронил при падении.
— Стой! Стой! — кричал он.
Грохот поезда заглушал его голос. Паровоз мчался вперед на полной скорости, его сверкающие фары надвигались все ближе и ближе. Вот он уже в ста метрах от Роберто, в пятидесяти…
Внезапно заскрипели тормоза, поезд резко замедлил ход и остановился в двух шагах от Роберто.
Машинист соскочил с паровоза и бросился навстречу мальчику.
— В чем дело? Что случилось?
— Обвал, — прошептал Робертом — там обвал… — И потерял сознание. Ему казалось, что он погрузился в мягкий снег, который был почему-то мокрым и горячим. Больше он ничего не слышал
Через некоторое время мальчик очнулся в своей кроватке.
— Обвал, — прошептал он, — обвал…
— Тише, тише, — ласково прошептал незнакомый голос. — Опасности нет.
Роберто с трудом открыл глаза.
Комната была полна народу. Какой-то синьор в золотых очках склонился над ним и щупал пульс. Это был доктор, ехавший в скором поезде, его позвали на помощь мальчику.
— Папа, — едва слышно прошептал Роберто.
— Я здесь, мой мальчик.
Собравшиеся в комнате люди, затаив дыхание, следили за мальчиком. Когда он очнулся, все облегченно вздохнули и разом заговорили.
— Какой молодец, — говорили они, — ты спас жизнь сотням людей.
— Если бы не ты, весь состав полетел бы под откос. Ты храбрый мальчуган, — гладя Роберто по голове, произнес какой-то железнодорожник.
Это был Начальник Поезда. Роберто улыбнулся ему, но сразу же поморщился: он почувствовал резкую боль в коленке.
— Тебе больно? — спросил доктор. — Ничего, все быстро заживет. А если бы ты потерял сознание минутой раньше, произошло бы крушение. Ты крепкий храбрый мальчуган.
Роберто больше не чувствовал боли, так ему было приятно это слышать.
Через два часа путь расчистили, и поезд отправился дальше.
Роберто и его отец остались одни.
И только тогда они заметили, что в комнате находится еще кто-то. Кто-то или что-то? Это была Голубая Стрела, которая в царившей суматохе незаметно пробралась в комнату. Экипаж Голубой Стрелы с волнением следил за всем случившимся. Они заняли свои места, серьезные и молчаливые, как и подобает настоящим железнодорожникам, но сердца их были полны нежности и любви к мальчику, спасшему поезд.
— Посмотри! — воскликнул отец. — Что это?
— Это электрический поезд, папа! Электрический поезд! Какой он чудесный! Я не говорил тебе, но мне так хотелось иметь его. Посмотри, какой он красивый. А на платформах нагружены рельсы… Могу спорить, что, если проложить их, они опояшут всю комнату!
— Но это не я купил его, — смущенно сказал отец, — я вижу этот поезд впервые в жизни…
Роберто недоверчиво посмотрел на него.
— Ладно, папа, не разыгрывай меня… Ты хотел подарить мне его утром на Новый год, но я встал раньше и увидел его. Правда? Так ведь?
— Нет, нет, маленький, уверяю тебя, что ты ошибаешься. Знаешь, что мне пришло в голову: наверно, ктонибудь из пассажиров скорого поезда вез его в подарок своим детям и решил его оставить тебе, потому что ты уже сделал самый лучший подарок его ребятам: спас жизнь их папы. Конечно, это так и было. Видишь, какой прекрасный поезд? Я никогда не смог бы купить тебе такой…
Роберто улыбнулся.
— Пусть будет так, — сказал он. — Предположим, что этот поезд оставил мне какой-то синьор, ехавший на скором.
Машинист, Начальник Поезда и Начальник Станции Голубой Стрелы слышали весь этот разговор и знали, что в действительности было совсем не так. Но они скорее дали бы отрезать себе язык, чем открыли бы свою тайну. У каждого есть своя гордость, не так ли? А впрочем, разве кто-нибудь слышал, чтобы Машинист, Начальник Поезда и Начальник Станции игрушечного поезда могли разговаривать? Одно дело — в сказках, и совсем другое — в настоящей жизни. Голубая Стрела еще несколько страниц назад находилась в сказке. Сейчас же она вошла в настоящий дом, где настоящий мальчик совершил настоящий подвиг. Три маленьких игрушечных железнодорожника теперь знают, что недаром проделали они такой путь и приехали к Роберто, в маленькую будку около самой линии железной дороги. Ручаюсь, что, если бы им пришлось повторить весь этот путь и пережить снова все их опасные приключения, они не колебались бы ни минуты.
Роберто нежно погладил замечательную игрушку, и ему показалось, что она дрожит у него под рукой, но потом он подумал: «Какой я глупый! Это дрожит моя рука».

 

Глава XX. ФРАНЧЕСКО ЕДЕТ В КОЛЯСКЕ

Где же мы оставили других героев нашей истории?
Кнопка, бедный, верный щенок, все еще лежал на пороге пустого дома, откуда исчез Франческо. Было холодно, хотя снег уже перестал падать. Хвост у Кнопки замерз и стал как сосулька, но он не уходил со своего поста.
А Франческо? Франческо все еще сидел на скамейке в коридоре полицейского участка.
Неважная подушка — кирпичная стена! Но Франческо все-таки уснул, да так крепко, что ничего не видел во сне.
Бедная старушка Фея все еще разносила подарки. Руки у нее замерзли, но она не могла, конечно, оставить свою работу. Старая служанка была с ней: в полночь Фея па минутку вернулась домой выпить чашку кофе и нашла там верную Терезу.
Кто знает, может быть, мы еще встретимся с ними, прежде чем кончится наша история. А сейчас давайте отыщем ночного сторожа. Того самого сторожа, который подобрал и починил Канарейку.
Клетка с Канарейкой висела на руле его велосипеда, и, когда ему нужно было поворачивать, вместо резкого звонка раздавалась нежная трель Канарейки. Но вот сторож остановился и прислонил велосипед к стене магазинчика Феи, а сам стал ходить взад-вперед, топая ногами, чтобы согреться. Нам ничего не остается делать, как влезть в его голову и посмотреть, что он думает.
«Надеюсь, что синьора скоро придет, — думал ночной сторож, — а то у меня отмерзнут ноги».
Итак, ночной сторож ожидал Фею. Может быть, он хотел вернуть ей Канарейку? Нет, нет, дело касалось не Канарейки, а Франческо.
Видите ли, ночной сторож был знаком с Франческо. Много раз он встречал его, когда мальчик возвращался со своей работы из кинотеатра, и немного провожал его домой.
— Почему ты не едешь на трамвае? — спрашивал ночной сторож.
— Потому, что это очень дорого, — отвечал Франческо.
— Да-а, — соглашался сторож, почесывая затылок.
— Мне нужно приносить домой все деньги, которые я зарабатываю. Их и так очень мало…
— Да-а, — бормотал ночной сторож. — Невесело работать в твои годы, не так ли?
— Я не жалуюсь, — отвечал Франческо, — я даже доволен этим. Ведь я уже работаю, как большой. Правда, у меня нет времени поиграть, да и игрушек у меня нет и никогда не было…
— Конечно, — говорил ночной сторож, — конечно.
Мальчик болтал, мужчина слушал. Он любил этого мальчика, который уже работал, как взрослый, и один ночью ходил пешком через весь город, зажав в кулачке свой жалкий заработок.
Ночной сторож видел, как арестовали воров, и, к своему удивлению, увидел среди них Франческо, на которого тоже надели наручники и, как преступника, отвезли в полицию.
«Я не верю этому, — сразу же подумал ночной сторож, — этот мальчик не может быть вором. Я знаю его, как своего сына».
Он побежал в полицию, но его выгнали оттуда.
— Думай о своей работе, — сказали ему полицейские, — а о ворах позаботимся мы. Иди-ка лучше сторожить, не то, пока ты болтаешь тут, воры успеют ограбить все магазины города. Этот мальчик твой родственник?
— Нет, он мне не родственник, но…
— Тогда не мешай. Мы сами разберемся. Знаем мы этих воришек!
Огорченный ночной сторож вернулся к своей работе. Внезапно ему пришла в голову мысль, что в этом деле может помочь хозяйка магазина.
«Синьора, — скажет он ей, — в полиции меня не хотят слушать. В самую новогоднюю ночь бедного мальчика бросили в тюрьму как вора. Почему бы вам не пойти вместе со мной в полицию и не освободить его? Достаточно будет, если вы скажете, что ничего не украдено, что знаете этого мальчика. Сделайте что-нибудь для него. Может быть, с вами полиция согласится».
Погруженный в свои мысли, сторож не заметил Феи и ее служанки, которые верхом на метле свернули в ворота и через окошко проникли в магазин. На мгновение из-под шторы показался свет, и сторож понял, что внутри кто-то есть.
Он подошел поближе и постучал.
— Кто там? — спросил голос служанки. — Что вы хотите в такое время?
— Я ночной сторож, мне нужно поговорить с вами по неотложному делу.
— Сейчас мы ложимся спать. Приходите попозже.
— Но я вам говорю, что дело срочное.
— Когда хочется спать, самое срочное дело — это лечь в кровать.
Послышался другой голос — голос Феи, который что-то спрашивал.
— Ничего, синьора баронесса, это всего-навсего сторож.
«Наверно, это хозяйка», — подумал сторож и позвал:
— Синьора баронесса! Синьора баронесса!
Услышав слово «баронесса». Фея смягчилась.
— Одну минутку! Сейчас я прикажу поднять штору. Входите, пожалуйста. Чем я могу быть вам полезна?
В двух словах сторож рассказал ей о случившемся. Фея без труда вспомнила Франческо.
— Я помню этого мальчика, — сказала она. — Он бедняк и, к сожалению, не числится в списках моих клиентов. Я никогда не могла ничего подарить ему. И мне было очень жаль мальчика, уверяю вас. Мне хотелось бы, чтобы все дети были довольны. Я очень устала, но я пойду с вами в полицию. Вы довольны?
Через десять минут Фея и ночной сторож предстали перед дежурным полицейским.
— Мы хотим поговорить с начальником, — сказала Фея.
— В такое время? Да вы еще не проснулись, что ли? Начальник придет в девять часов.
— Позовите его сейчас же!
— Позвать его? Да вы с ума сошли!
Фея разошлась:
— Я сошла с ума? Думай, что говоришь! К твоему сведению, я почти баронесса. И если ты немедленно не вызовешь начальника, будешь раскаиваться в этом всю свою жизнь!
Словом, она совсем запугала дежурного. Бедняга вызвал начальника, бросая грозные взгляды на сторожа, который исподтишка потирал руки от удовольствия.
Приехал заспанный начальник. Фея и его отругала.
Что за темперамент, друзья мои! Эта сердитая старушка умела держать людей в руках!
— Хорош начальник! Почему вы позволяете держать целую ночь под арестом бедного мальчика?
— Но я никого не держу. Он остался здесь в ожидании допроса.
— А, так?! Ну что ж, допрашивайте его. И быстрее, у меня дома уже вскипел кофе.
Полицейский разбудил Франческо. Мальчик едва стоял на ногах от усталости. Холодок пробежал по его спине, когда он узнал Фею.
Конечно, она пришла обвинять его! Ведь она столько раз видела его у своего магазина. Может быть, Фея думает, что это он подготовил налет на ее магазин.
— Синьора, я ничего не взял, — прошептал мальчик, — это я поднял тревогу и позвал полицейских.
— Именно так и было, — энергично сказала Фея, — а теперь, когда все выяснилось, пойдем.
— Минутку, — всполошился начальник, — откуда вы знаете, что дело было именно так? Этот мальчик мог солгать! Мы захватили его в компании двух опасных воров.
— Солгать? Неужели я стала так стара, что не могу понять, когда мальчик врет, а когда говорит правду? Этот мальчик спас мой магазин, а вы посадили его в тюрьму, вместо того чтобы наградить. Где же справедливость? Но я сама позабочусь о том, чтобы отблагодарить его. Пойдем!
Начальник развел руками. С этой грозной старушкой ничего нельзя было сделать. Она взяла Франческо за руку, бросила сердитый взгляд на полицейских и направилась к двери. Часовые отдали ей честь, как генералу, и уверяю вас, что в этот момент походка Феи была более величественна, чем походка самых великих генералов истории.
Ночной сторож от радости не рассчитал разбега и, вместо того чтобы прыгнуть в седло велосипеда, перемахнул через него и свалился в снег.
— Не ушиблись? — спросила Фея.
— Чепуха, я чертовски рад за мальчика! — ответил сторож.
Он дружески попрощался с Франческо, поцеловал ручку Фее и удалился.
— Симпатичный парень, — заметила Фея, смотря на руку, которую он поцеловал. — Знает, как вести себя с настоящей синьорой.
Другой рукой она держала вспотевшую от волнения руку Франческо.
Фея была не такая уж плохая: это она освободила его, а сейчас держала за руку и вела по темному городу, как старая храбрая бабушка.
Служанка не поверила своим глазам, когда увидела их обоих. Она сразу же приготовила третью чашку кофе и вынула из шкафа стеклянную вазу со старыми засохшими пирожными. Пирожные были крепкие, как цемент, но зубы Франческо были еще крепче; он жевал до тех пор, пока ваза не опустела.
— Смотрю я, как ты перемалываешь эти пирожные, и завидую. Мне бы такие крепкие зубы, — проговорила Фея.
Франческо, улыбаясь, смотрел на нее. Потом он встал:
— Мне нужно вернуться домой, а то мама уже, наверно, беспокоится.
Фея почесала за ухом.
— Я хотела подарить тебе что-нибудь, — сказала она. — Но в эту ночь я опустошила весь магазин, в нем остались одни только мыши. Я знаю, тебе нравится этот чудесный электрический поезд Голубая Стрела, но я не знаю, куда он делся.
— Неважно, — улыбаясь, ответил Франческо. — Тем более что у меня даже нет времени играть. Вы же знаете, мне приходится работать. В полдень я продаю газеты, а вечером продаю карамели в кинотеатре.
— Послушай, — сказала вдруг Фея, которую осенила какая-то идея. — Я уже давно собираюсь взять себе в магазин приказчика. Он должен содержать в порядке игрушки, следить за почтой, подсчитывать выручку. По правде сказать, я стала хуже видеть и уже не могу работать так, как раньше. Хочешь быть моим приказчиком?
Франческо затаил дыхание от радости.
— Быть приказчиком Феи! — воскликнул он.
— Приказчиком магазина, конечно. Не думай, что я пошлю тебя разносить на метле подарки клиентам.
Франческо осмотрелся вокруг. Каким красивым казался ему сейчас магазин, пусть даже с пустой витриной и со шкафами, заваленными бумагой!
— На этой работе не обморозишь руки, — весело проговорил он, показывая распухшие от мороза пальцы. — А газеты я лучше буду читать, чем продавать.
— Значит, договорились, — сказала Фея. — Завтра приступишь к работе.
Франческо поблагодарил и попрощался с ней. Он вежливо раскланялся и со служанкой, которая немножко ревновала его к хозяйке. Но она не могла долго злиться на мальчика, который так доверчиво смотрел на нее, и улыбнулась ему на прощание.
— Подожди-ка, — сказала Фея. — Я вызову тебе коляску. Теперь ты у меня на службе, и я не хочу, чтобы ты простудился.
Коляску! До этого дня Франческо несколько раз ездил на коляске, прицепившись сзади, где обычно шалуны прячутся от кучера и его кнута. Теперь же он забрался на кожаное сиденье, кучер покрыл ему ноги чудесным желтым ковриком, влез на козлы и щелкнул кнутом.
Лошадь тронулась мелкой рысцой.
«Как жаль, что никого нет на улице, — думал Франческо, глядя на небо, которое только еще начинало чутьчуть светлеть. — Никто не увидит меня в коляске. Но когда я приеду домой, то, прежде чем слезть, позову маму. Она и братья подбегут к окну, и в это время я сойду с коляски. Вот вытаращат они глаза!»
Его веки становились все тяжелее и тяжелее. Потом они сомкнулись, и он крепко заснул, убаюканный мягким покачиванием коляски, плавно катившейся по снегу. Дневной свет вывел Кнопку из оцепенения.
«Пока я еще двигаюсь, — подумал он, — незачем умирать от холода на пороге необитаемого дома. Я слышал о собаках, которые умирают на могиле своего хозяина, но у меня еще нет хозяина, а этот дом не могила. Разомну-ка я немного ноги».
Он попробовал завилять хвостом, но это ему удалось с трудом, так как хвост совсем замерз. Затем он сунул нос в снег (от этого, он слыхал, согревается кончик носа). Потом Кнопка стряхнул снег со спины и отправился в путь. Куда? Неважно. Не всегда собаки знают, куда они идут. А это ведь настоящие собаки, так что же вы хотите от игрушечного щенка?
Кнопка бродил по городу, увертываясь от бесчисленных трамваев и проваливаясь в лужи.
Один раз в витрине он увидел свое отражение.
«Странно, — подумал он, — по-моему, я стал больше. Очень странно: за целый год в витрине Феи я не вырос ни на сантиметр».
Он прошел мимо бронзового Памятника патриота на лошади и окликнул его. Памятник не шевельнулся и не ответил.
Выпало много снегу, и борода патриота стала совсем белой, а лошадь покрылась холодным белым покрывалом. Кнопка несколько минут смотрел на него. Затем вздохнул и побежал прочь, потому что большой ком снега сорвался с гривы лошади и устроил щенку хороший душ, в котором он совсем не нуждался.
Внезапно раздался звонок. Кнопка обернулся и увидел ехавшего на велосипеде приказчика с большой корзиной за плечами. Щенок скрылся в подъезде и подождал, пока тот проедет. Он не очень доверял людям. В конце концов это был дикий пес, почти волк.
Правда, волк не лесной, а витринный.
Кнопку тяготило одиночество. Он так хотел бы поболтать с кем-нибудь. Разве можно жить без друзей, товарищей? Он попробовал поговорить сам с собой. Пристроился около лужи и стал разговаривать со своим отражением.
— Куда ты идешь, бедный, маленький, заблудившийся и замерзший щенок? — спросил он.
— Куда ты идешь, бедный, маленький, заблудившийся и замерзший щенок? — ответила ему лужа.
— Что ты повторяешь мои слова, как попугай?
— Что ты повторяешь мои слова, как попугай? — ответило отражение.
— Дурак! — разозлился Кнопка.
— Дурак! — ответило ему отражение.
Видите, как плохо быть одиноким? Вас сразу обзывают разными нехорошими словами.
Сейчас Кнопка отдал бы половину хвоста, лишь бы найти товарищей. Он попробовал побежать за приказчиком, проехавшим на велосипеде, но тот уже уехал слишком далеко, и Кнопка, высунув язык от быстрого бега, вскоре отстал и потерял его из виду. Но вот из боковой улицы выехал другой велосипедист. Кнопка радостно бросился ему навстречу. От неожиданности велосипедист потерял равновесие и свалился в канаву, заваленную снегом.
— Паршивый щенок! — закричал он, слепил снежок и бросил им в щенка.
Снежок попал Кнопке прямо в глаз, и бедняжка с воем побежал прочь. Какой успех! Чуть было не подружился с велосипедистом!
Он присел у какого-то дерева и стал лечить глаз, из которого непрерывно текли слезы. Глаз невыносимо болел. Кнопка согласился бы вырвать глаз, только бы не чувствовать этой боли.
Рассвело. Небо уже не казалось таким низким и черным, оно стало серым и поднялось высоко над крышами.
«Будь сейчас луна, я смог бы повыть и полаять бы на нее, как делают другие собаки, — подумал Кнопка. И тут же возразил себе: — Другие собаки, но не ты, неумеющий лаять «.
Над этим вопросом Кнопка размышлял долго. Почему он не умеет лаять? Может быть, он еще маленький? Может быть, он мало упражнялся?
И вот он стал учиться лаять. Раздались жалкие и пронзительные вопли, от которых прослезились бы камни. Но у камней нет ушей, а у горожан есть. Одно, два, три окна распахнулись над головой Кнопки.
Несколько тазов холодной воды окатило Кнопку с ног до головы. С жалобным воплем он убежал прочь.
«Хороший результат! — думал Кнопка вне себя от отчаяния и смущения. — Еще один такой душ, и я перейду в другой мир, так и не научившись лаять».
Бедняга совсем отчаялся: «Лучше бы я пошел с моими товарищами. Теперь они сидят в теплой комнате. Скоро проснутся дети и так обрадуются им! А чего я достиг своей преданностью Франческо? Щенок не должен позволять себе роскошь думать. Что мне теперь делать? Куда идти? Мне ничего не остается, как умереть».
Решив умереть, он растянулся на трамвайной линии. Первые трамваи уже счистили снег со стальных рельсов, и они отливали голубым светом в бледных лучах восходящего солнца. Но вот рельсы слегка задрожали.
Приближался трамвай. Пора. Прощай, Кнопка, тебе не повезло в жизни. Так встреть смерть так же смело, как встретил ее Генерал. Бродячие собаки на твоем примере поймут, что нельзя оставаться в мире одиноким.
Трамвай быстро приблизился, но в нескольких шагах от Кнопки резко затормозил. Вожатый спрыгнул на землю.
— Смотрите, щенок! Щенок, который хочет умереть!.. Видали вы когда-нибудь такую картину?
Кнопка вскочил и, поджав хвост от смущения, побежал прочь. Даже умереть ему не давали спокойно.
— Эй ты! — звал его вожатый. — Верный, Верный, иди сюда!
Он называл много имен, но Кнопка не ответил ни на одно, хотя прекрасно понимал, что у вожатого не было плохих намерений. Вернее, именно поэтому он и не отзывался. Он так отчаялся, что не желал больше ничьей дружбы. Ему хотелось только одного — умереть.
— Верный, Тузик, Ральф, Щенок, Послушный, иди сюда!
Кнопка даже не повернулся. Вожатый сел в трамвай, включил мотор и поехал дальше, сигналя и внимательно смотря на рельсы.
Кнопка спрятался за уличной тумбой. Трамваи с грохотом проходили в десяти шагах от него, но он не осмеливался выйти из своего укрытия. А как они весело сигналят, эти трамваи! Как сверкает солнце на трамвайных окошках! Какие симпатичные, добрые лица у вожатых! Видно было, что эти люди, не задумываясь, снимут с себя куртку, чтобы укрыть замерзавшего щенка, а по утрам будут кормить его белым хлебом, намоченным в молоке.
Кнопка вздохнул.
Неподалеку послышался стук копыт. Старая лошадь медленно тащила по снегу коляску.
«Брошусь под коляску, — решил Кнопка. — Если лошадь не раздавит меня копытами, я все равно попаду под колеса».
Когда коляска была в двух шагах, он закрыл глаза и бросился под копыта. Но лошадь заметила его. Лошади хорошо видят, даже из-под шор. Копыта лишь пригладили взлохмаченную шерсть Кнопки, не причинив ему никакого вреда. Коляска чуть-чуть отклонилась в сторону — Кнопка остался цел и невредим. Тогда он всеми четырьмя лапами уцепился за коляску и повис сзади, где обычно цепляются шалуны, чтобы не получить кнута от кучера и проехать бесплатно.
По правде сказать, он устроился совсем неплохо: колеса поднимали легкую снежную пыль, которая свежей струей обдавала Кнопку. Под ним и по обеим сторонам коляски бежала белая гладкая дорога. Справа и слева отступали дома.
«Как хорошо ехать в коляске!» — подумал Кнопка.
Вы помните, то же самое подумал и Франческо.
«Буду ездить вместе с коляской взад-вперед, а потом видно будет, — решил Кнопка. — По-моему, кучер не заметил меня».
Через некоторое время Кнопке надоело ехать на запятках. Он решил сравнить, где лучше: в коляске или на запятках.
«Пожалуй, наверху гораздо лучше, — подумал он. — Там, должно быть, красные сиденья, как в купе первого класса Голубой Стрелы. Ручаюсь, что на сиденье можно вытянуться».
Пустив в ход зубы, лапы и хвост. Кнопка забрался в коляску. Внутри было тепло. Щенок почувствовал под ногами нежный, мягкий бархат.
«Немножко темновато, — подумал он, — но даже лучше, чем в Голубой Стреле. Боюсь, что намочу подушку своими мокрыми лапами. Хотя не все ли мне равно? Я еду в коляске впервые в жизни и хочу как следует насладиться поездкой. Сейчас я растянусь на сиденье и посплю немножко».
Он вытянулся… но неожиданно стукнулся головой обо что-то, вернее, об кого-то.
«Кто же сидит в коляске?» — испуганно подумал Кнопка. Он открыл свои маленькие серые глазки, и вдруг сердце бешено забилось у него в груди.
Прислонившись к спинке сиденья, подложив под голову руку, в коляске спокойно спал какой-то мальчик.

 

Глава XXII. КНОПКА УЧИТСЯ ЛАЯТЬ

Франческо, — затаив дыхание, пробормотал Кнопка.
Франческо пошевелился во сне и улыбнулся. Наверно, хороший сон видела сейчас эта каштановая головка с большим чубом, спускавшимся, как обычно, на лоб.
Кнопка лизнул ему руку. Впервые в жизни он лизнул руку своему другу, и это показалось ему самой приятной вещью в мире.
«А я бросался под трамвай, — думал он. — Я чуть было не погиб под коляской Франческо. Какая ужасная была бы смерть!»
От счастья он закрыл глаза, но сразу же снова открыл их, боясь хоть на минуту потерять из виду спящего мальчика. Хвост Кнопки тихо постукивал по бархату сиденья. Кнопка бросил рассеянный взгляд на хвост и удивился, как тогда, когда увидел в луже свое отражение.
«Странно, этот хвост не похож на тот, который был раньше. Не пришили же мне новый!»
Это замечание Кнопки относилось к тому периоду его жизни, о котором я вам не успел рассказать. Когда он еще жил в магазине Феи, мыши однажды отгрызли ему хвост. Но Фея, осматривая как-то магазин, заметила это и пришила ему новый.
«Этот мой хвост не похож на те, которые можно пришивать и отрезать, — думал Кнопка. — Это не тряпичный хвост».
Он попробовал ухватить хвост передними лапами, но это ему не удалось. Увлекшись, он несколько раз кувыркнулся на сиденье и в конце концов свалился прямо на Франческо, который поморщился во сне.
«Как хорошо! Не хватало еще, чтобы я сделал мальчику больно! Пропащий я совсем пес! — упрекнул сам себя Кнопка, потом стал оправдываться: — В конце концов рано или поздно он все равно должен проснуться».
Франческо спал теперь не так крепко. Он поворачивался, двигал руками, открывал рот, как бы желая что-то сказать. Может быть, он подымался на поверхность из сна, глубокого, как море.
— Проснись, — попросил Кнопка, — проснись, Франческо. Я уже давно здесь, а ты ни разу не взглянул на меня. Проснись, уже пора!
Франческо открыл глаза и сразу же зажмурился: утренний свет хлынул ему в глаза серебряной струей.
Он никак не мог вспомнить, что с ним случилось, и с удивлением спросил:
— Где я?
Но стук лошадиных копыт, ставший внезапно более громким (коляска проходила как раз по той части города, где снег уже счистили), напомнил ему все события этой удивительной ночи. Он открыл глаза и увидел пса, который вилял хвостом, смотрел на него и, казалось, по первому знаку готов был броситься к нему в объятия.
— Песик! — весело воскликнул Франческо. — Откуда ты взялся?
Он сел поближе, но еще не осмеливался протянуть руку и погладить щенка.
— Может быть, мне его подарила Фея? Может быть, это мой новогодний подарок?
Но потом засмеялся. Фея дарила игрушки, а не настоящих псов с ласковыми, преданными глазами, с настоящим хвостом, который плясал в воздухе, как маленький флажок под порывом ветра. Вы, наверное, уже сами догадались, что Кнопка не был больше игрушкой. Он стал настоящим псом.
Франческо ласково погладил его по спине, сначала робко, одной рукой, потом смелее, обеими руками. Кнопка только и ждал этого приглашения: проворный, как ящерица, он вскочил на колени к мальчику и весело залаял.
Да, вы правильно меня поняли: именно залаял. Впервые в жизни Кнопка услышал, как из его горла вылетают сильные, энергичные звуки, так не похожие на его обычный визг. Эти звуки казались ему песней и отдавались в голове, как колокол.
«Я лаю», — только и успел подумать он и сразу же перестал думать. Зато теперь он наслаждался этим новым, неиспытанным чувством. Он лаял так громко, что Франческо рассмеялся:
— Похоже, что ты лаешь впервые в жизни. Но голос у тебя неплохой.
Кнопка перестал быть игрушкой из папье-маше и тряпок; он чувствовал, как в его груди бьется настоящее, живое сердце. Когда его гладили, он не оставался теперь холодным и безразличным, как игрушка, а весь был теплый, живой и дрожал, как птица.
Это произошло потому, что он нашел себе настоящего друга и не был больше одинок.
Услышав этот лай, удивленный кучер обернулся. Он увидел мальчика и пса, которые весело боролись на старых, потертых подушках сиденья: псы и ребята не видят особой разницы между лужайкой и сиденьем коляски. Как только они найдут немного свободного места, так сразу же начинают вертеться юлой.
— Откуда же к нам прыгнул этот пес? — смеясь, спросил кучер.
— Не знаю. Когда я проснулся, он уже сидел здесь и лизал мне руку.
Кучер кашлянул и принялся рассказывать какую-то длинную историю.
— Однажды подобрал я одного пса. Дело было так: ехал я со станции; в коляске лежал багаж и сидели пассажиры. Лошадь в тот день совсем не хотела двигаться. Шел дождь, а у лошадей ведь тоже есть свои капризы. Правду говорит пословица…
Но Франческо и Кнопка так и не узнали, ни что говорит пословица, ни чем кончилась история кучера. Старик говорил, говорил, а два друга — я чуть не сказал два мальчика — уже обнаружили, что вдвоем можно играть, смеяться, развлекаться. И пасмурный день в занесенном снегом городе вдруг показался им светлым и радостным, как солнечный день на берегу моря.

 

Глава XXIII. ЧТО ТАКОЕ ДРУГ

На следующий день Франческо пошел на работу в магазин Феи. Кнопка, конечно, последовал за ним. Они не могли расстаться ни на минуту. Франческо брал его на ночь к себе в кровать, и ранним утром Кнопка будил его нетерпеливым лаем, который означал: «Вставай, не трать столько времени на сон. У нас еще тысяча дел. Нам нужно поваляться в снегу, сбегать наперегонки до стены фабрики, проверить, кто дальше прыгает. Вставай, вставай скорее!»
Всю дорогу они продолжали играть.
Фея, по правде сказать, сморщила нос при виде пса.
— Пес? Ты хочешь держать его в магазине?
— Если вы разрешите, синьора.
— Гм… Нет ли у него случайно блох?
— Нет, синьора. Это чистый пес.
— Мне кажется, что я где-то его уже видела. Тереза, взгляни-ка на этого пса! Ты помнишь, где мы его видели?
— Нет, синьора баронесса. Впрочем… Подождите-ка… Знаете, на кого он похож? На щенка, который сидел у нас в витрине на прошлой неделе. Посмотрите, у него хвост светлее, чем остальная шерсть.
— Ты права, он очень похож на нашего щенка. Правда, тот был поменьше.
— Да, синьора баронесса, наш был немного поменьше.
Кнопка залаял, чтобы они вспомнили его. Но Фея сказала смеясь:
— А кроме того, наш не лаял.
— Да, синьора баронесса, он не лаял.
Франческо разрешили держать пса, но только с условием, что тот не будет сорить и ломать игрушки.
За один день Кнопка научился предупреждать лаем о приходе покупателя. Научился смирно сидеть на задних лапах, держа во рту кружку, куда покупатели бросали чаевые для Франческо. Научился развлекать маленьких ребятишек, пока их мамы беседовали о том о сем с синьорой Феей.
В свободное время, когда покупателей не было, Франческо и Кнопка играли вместе новыми игрушками, которые Фея привезла к следующему Новому году. Это был все новый народ, незнакомый Кнопке: реактивные самолеты, ружья, стреляющие сжатым воздухом, огромные океанские пароходы с сотнями пассажиров.
«Бедняжка Полубородый, — думал Кнопка, — каким жалким казался бы его парусник рядом с этими гигантами!»
Со всем этим народом Кнопка не разговаривал. Все они были молчаливые и неподвижные и не желали вступать в разговор.
Может быть, между собой они и беседовали, как это раньше делал Кнопка со своими друзьями. Но теперь Кнопка не был одним из них: он принадлежал к миру настоящих людей с настоящими, а не нарисованными, как у трех Марионеток, сердцами.
Франческо тоже почти не играл с игрушками. Он предпочитал целыми часами бороться и кувыркаться с Кнопкой.
— Все игрушки мира не стоят одного друга, — говорил Франческо на ухо Кнопке.
И Кнопка лаял:
— Да! Да!
_ Мы всегда будем друзьями! Не расстанемся никогда!
— Никогда! Никогда! — лаял Кнопка.
Фея выглядывала из двери магазина и, глядя поверх очков, спрашивала:
— Что он так лает, этот демон?
— Он доволен, синьора. Он рад, что живет в этом мире.
И Кнопка лаял:
— Да! Да!