Посмотрели сегодня утром ребята на календарь, а там последний листок остался.

Завтра Новый год! Завтра ёлка! Игрушки будут готовы, а вот ёлки нет. Решили ребята написать Деду Морозу письмо, чтобы он прислал ёлку из дремучего леса — самую пушистую, самую красивую.

Написали ребята вот такое письмо и скорей побежали во двор — Снеговика лепить.

Работали все дружно: кто снег сгребал, кто шары катал…

На голову Снеговику старое ведро надели, глаза из угольков сделали, а вместо носа воткнули морковку.

Хороший получился Снеговик-почтовик!

Дали ему ребята своё письмо и сказали:

Снеговик, Снеговик,

Храбрый снежный почтовик,

В тёмный лес пойдёшь

И письмо снесёшь.

Дед Мороз письмо получит —

Найдет в лесу ёлочку

Попушистее, получше,

В зелёных иголочках.

Эту ёлку поскорей

Принеси для всех детей!

Наступил вечер, ребята домой ушли, а Снеговик и говорит:

— Задали мне задачу! Куда мне идти теперь?

— Возьми меня с собой! — вдруг сказал щенок Бобик. — Я помогу тебе дорогу искать.

— Верно, вдвоём веселее! — обрадовался Снеговик. — Будешь меня с письмом охранять, дорогу запоминать.

Долго шли Снеговик и Бобик и наконец пришли в огромный, дремучий лес…

Выбежал навстречу им Заяц.

— Где тут Дед Мороз живёт? — спросил его Снеговик.

А Зайцу отвечать некогда: за ним Лиса гонится.

А Бобик: «Тяф, тяф» — и тоже за Зайцем вдогонку.

Опечалился Снеговик:

— Видно, придётся мне дальше одному идти.

Тут как раз метель поднялась; завыл, закружил снежный буран…

Задрожал Снеговик и… рассыпался. Остались на снегу только ведро, письмо и морковка.

Прибежала обратно Лиса, злая:

— Где тот, кто помешал мне Зайца догнать?

Смотрит: никого нет, только письмо на снегу лежит. Схватила письмо и убежала.

Вернулся Бобик:

— Где Снеговик?

Нет Снеговика.

В это время Лису Волк нагнал.

— Что несёшь, кума? — зарычал Волк. — Давай делиться!

— Не хочу делиться, самой пригодится, — сказала Лиса и побежала.

Волк — за ней.

А любопытная Сорока за ними полетела.

Плачет Бобик, а зайцы говорят ему:

— Так тебе и надо: не гоняй нас, не пугай нас!

— Не буду пугать, не буду гонять, — сказал Бобик, а сам ещё громче заплакал.

— Не плачь, мы тебе поможем, — сказали зайцы.

— А мы зайцам поможем, — сказали белки.

Стали зайцы Снеговика лепить, а белки — им помогать: лапками похлопывают, хвостиками обмахивают.

На голову ему опять ведро надели, глаза из угольков сделали, а вместо носа воткнули морковку.

— Спасибо, — сказал Снеговик, — что вы меня опять слепили. А теперь помогите мне Деда Мороза найти.

Повели его к Медведю. Медведь в берлоге спал — еле его разбудили.

Рассказал ему Снеговик про то, как послали его ребята с письмом к Деду Морозу.

— Письмо? — заревел Медведь. — Где оно?

Хватились — а письма-то и нет!

— Без письма вам Дед Мороз ёлку не даст, — сказал Медведь. — Лучше идите назад домой, а я вас из лесу провожу.

Вдруг, откуда ни возьмись, прилетела Сорока, трещит:

— Вот письмо! Вот письмо!

И рассказала Сорока, как письмо нашла.

А все было так.

Пошли все с письмом к Деду Морозу.

Снеговик спешит, волнуется: то с горки скатится, то в яму провалится, то за пень зацепится.

Хорошо, Медведь его выручал, а то бы опять рассыпался Снеговик.

Наконец пришли к Деду Морозу.

Прочитал Дед Мороз письмо и сказал:

— Что ж так поздно? Не успеешь ты, Снеговик, принести ребятам ёлку к Новому году.

Тут все за Снеговика стали заступаться, рассказали, что с ним было. Дед Мороз дал ему свои сани, и помчался Снеговик с ёлкой к ребятам.

Медведь к себе домой пошёл — спать до самой весны.

А утром Снеговик стоял на прежнем месте, только у него в руках вместо письма была ёлка.

Однажды Дяде Фёдору в Простоквашино посылка пришла, а в ней письмо лежало:

«Дорогой дядя Фёдор! Пишет тебе твоя любимая тётя Тамара, бывший полковник Красной Армии. Тебе пора заняться сельским хозяйством – как для воспитательности, так и для урожая.

Морковь надо сажать по стойке «смирно». Капусту – в шеренгу через одного.

Тыкву – по команде «вольно». Желательно около старой помойки. Тыква всю помойку «высосет» и станет огроменной. Подсолнух хорошо растёт подальше от забора, чтобы его не съели соседи. Помидоры надо сажать прислонёнными к палкам. Огурцы и чеснок требуют постоянного удобрения.

Это я всё прочитала в уставе сельскохозяйственной службы.

Семена я покупала стаканами на рынке и все ссыпала в один мешочек. Но ты на месте разберёшься.

Не увлекайся гигантизмом. Помни о трагической участи товарища Мичурина[3], который погиб, упав с огурца.

Всё. Мы всей семьёй тебя целуем».

От такой посылки дядя Фёдор пришёл в ужас.

Он отобрал себе несколько семечек, которые хорошо знал. Он посадил на солнечном месте семечки подсолнуха. Посадил около помойки семечки тыквы. И всё. Скоро у него всё выросло вкусное, свежее, как в учебнике.

Зато почтальон Печкин набил полные карманы семян и побежал их разбрасывать на свой участок.

У дяди Фёдора было немного работы. Он только поливал свои семена и убирал сорняки.

Матроскин и Шарик занялись капустой. Шарик задними лапами землю вскопал лучше любого трактора.

Матроскин всё у соседей про уход за капустой узнал. И посадил рядом с каждым кочаном капусты огурец. И в середину каждого кочана он запихнул один огурчик. И когда осенью кочан закрылся, внутри него всю зиму находился свежий огурец.

А у Печкина выросло много чего. Прежде всего – отличные сорняки. Потом – что-то похожее на морковь. Только размер был какой-то невиданный. Каждая морковка была не больше спички.

Что касается кабачков, ему повезло. Их выросло больше тысячи. И все они поместились в одну кастрюльку.

Осенью дядя Фёдор собрал друзей и сказал:

– Всё. С самодеятельностью кончаем. Всю зиму будем читать книги издательства «АСТ» про огороды. А потом я приму у вас экзамен. Только после этого вам будет открыт путь в огород.

И это правильно, ребята.

Стоит в поле теремок. Бежит мимо мышка-норушка. Увидела теремок, остановилась и спрашивает:
— Терем-теремок! Кто в тереме живет? Никто не отзывается. Вошла мышка в теремок и стала там жить.

Прискакала к терему лягушка-квакушка и спрашивает:
— Терем-теремок! Кто в тереме живет?
— Я, мышка-норушка! А ты кто?
— А я лягушка-квакушка.
— Иди ко мне жить! Лягушка прыгнула в теремок. Стали они вдвоем жить.

Бежит мимо зайчик-побегайчик. Остановился и спрашивает:
— Терем-теремок! Кто в тереме живет?
— Я, мышка-норушка!
— Я, лягушка-квакушка!
— А ты кто?
— А я зайчик-побегайчик.
— Иди к нам жить! Заяц скок в теремок! Стали они втроем жить.

Идет мимо лисичка-сестричка. Постучала в окошко и спрашивает:
— Терем-теремок! Кто в тереме живет?
— Я, мышка-норушка.
— Я, лягушка-квакушка.
— Я, зайчик-побегайчик.
— А ты кто?
— А я лисичка-сестричка.
— Иди к нам жить! Забралась лисичка в теремок. Стали они вчетвером жить.

Прибежал волчок-серый бочок, заглянул в дверь и спрашивает:
— Терем-теремок! Кто в тереме живет?
— Я, мышка-норушка.
— Я, лягушка-квакушка.
— Я, зайчик-побегайчик.
— Я, лисичка-сестричка.
— А ты кто?
— А я волчок-серый бочок.
— Иди к нам жить!

Волк влез в теремок. Стали они впятером жить. Вот они в теремке живут, песни поют.

Вдруг идет медведь косолапый. Увидел медведь теремок, услыхал песни, остановился и заревел во всю мочь:
— Терем-теремок! Кто в тереме живет?
— Я, мышка-норушка.
— Я, лягушка-квакушка.
— Я, зайчик-побегайчик.
— Я, лисичка-сестричка.
— Я, волчок-серый бочок.
— А ты кто?
— А я медведь косолапый.
— Иди к нам жить!

Медведь и полез в теремок. Лез-лез, лез-лез — никак не мог влезть и говорит:
— А я лучше у вас на крыше буду жить.
— Да ты нас раздавишь.
— Нет, не раздавлю.
— Ну так полезай! Влез медведь на крышу и только уселся — трах! — развалился теремок.

Затрещал теремок, упал набок и весь развалился. Еле-еле успели из него выскочить мышка-норушка, лягушка-квакушка, зайчик-побегайчик, лисичка-сестричка, волчок-серый бочок — все целы и невредимы.

Принялись они бревна носить, доски пилить — новый теремок строить.
Лучше прежнего выстроили!

Стояла поздняя осень. С деревьев давно облетели листья, и только на верхушке дикой яблони ещё висело одно-единственное яблоко.

В эту осеннюю пору бежал по лесу Заяц и увидел яблоко.

Но как его достать? Яблоко высоко висит — не допрыгнешь!

— Крра-крра!

Смотрит Заяц — на ёлке сидит Ворона и смеется.

— Эй, Ворона! — крикнул Заяц. — Сорви-ка мне яблоко!

Ворона перелетела с ёлки на яблоню и сорвала яблоко. Только в клюве его не удержала — упало оно вниз.

— Спасибо тебе, Ворона! — сказал Заяц и хотел было яблоко поднять, а оно, как живое, вдруг зашипело… и побежало. Что такое?

Испугался Заяц, потом понял: яблоко упало прямо на Ежа, который, свернувшись клубочком, спал под яблоней. Еж спросонок вскочил и бросился бежать, а яблоко на колючки нацепилось.

— Стой, стой! — кричит Заяц. — Куда моё яблоко потащил?

Остановился Ежик и говорит:

— Это моё яблоко. Оно упало, а я его поймал.

Заяц подскочил к Ежу:

— Сейчас же отдай моё яблоко! Я его нашёл!

К ним Ворона подлетела.

— Напрасно спорите, — говорит, — это моё яблоко, я его себе сорвала.

Никто друг с другом согласиться не может, каждый кричит:

— Моё яблоко!

Крик, шум на весь лес. И уже драка начинается: Ворона Ежа в нос клюнула, Еж Зайца иголками уколол, а Заяц Ворону ногой лягнул…

Вот тут-то Медведь и появился. Да как рявкнет:

— Что такое? Что за шум?

Все к нему:

— Ты, Михаил Иванович, в лесу самый большой, самый умный. Рассуди нас по справедливости. Кому это яблоко присудишь, так тому и быть.

И рассказали Медведю всё, как было.

Медведь подумал, подумал, почесал за ухом и спросил:

— Кто яблоко нашёл?

— Я! — сказал Заяц.

— А кто яблоко сорвал?

— Как р-раз я! — каркнула Ворона.

— Хорошо. А кто его поймал?

— Я поймал! — пискнул Еж.

— Вот что, — рассудил Медведь, — все вы правы, и потому каждый из вас должен яблоко получить…

— Но тут только одно яблоко! — сказали Еж, Заяц и Ворона.

— Разделите это яблоко на равные части, и пусть каждый возьмёт себе по кусочку.

И все хором воскликнули:

— Как же мы раньше не догадались!

Ежик взял яблоко и разделил его на четыре части. Один кусочек дал Зайцу:

— Это тебе, Заяц, — ты первый яблоко увидел.

Второй кусочек Вороне отдал:

— Это тебе, Ворона, — ты яблоко сорвала.

Третий кусочек Ежик себе в рот положил:

— Это мне, потому что я поймал яблоко.

Четвёртый кусочек Ежик Медведю в лапу положил:

— А это тебе, Михаил Иванович…

— Мне-то за что? — удивился Медведь.

— А за то, что ты нас всех помирил и уму-разуму научил!

И каждый съел свой кусочек яблока, и все были довольны, потому что Медведь рассудил справедливо, никого не обидел.

Жил-был на столе у Вовы Карандаш.

Однажды, когда Вова спал, на стол забрался Мышонок. Увидел Карандаш, схватил и потащил к себе в норку.

— Отпусти меня, пожалуйста! — взмолился Карандаш. — Ну зачем я тебе нужен? Я деревянный, и меня нельзя есть.

— Я тебя буду грызть! — сказал Мышонок. — У меня чешутся зубы, и я всё время должен что-нибудь грызть. Вот так! — И Мышонок больно укусил Карандаш.

— Ой, — сказал Карандаш. — Тогда дай мне в последний раз что-нибудь нарисовать, а потом делай что хочешь.

— Так и быть, — согласился Мышонок, — рисуй! Но потом я тебя всё равно изгрызу на мелкие кусочки.

Вздохнул тяжело Карандаш и нарисовал кружок.

— Это сыр? — спросил Мышонок.

— Может быть, и сыр, — сказал Карандаш и нарисовал ещё три маленьких кружочка.

— Ну, конечно, сыр, а это дырочки в нём, — догадался Мышонок.

— Может быть, и дырочки, — согласился Карандаш и нарисовал ещё один большой кружок.

— Это яблоко! — закричал Мышонок.

— Может быть, и яблоко, — сказал Карандаш и нарисовал несколько вот таких длинных кружочков.

— Я знаю, это сардельки! — закричал, облизываясь, Мышонок, — Ну, кончай скорее, у меня ужасно чешутся зубы.

— Подожди минуточку, — сказал Карандаш.

И когда он начал рисовать вот эти уголки, Мышонок закричал:

— Это похоже на ко… Не рисуй больше!

А Карандаш уже нарисовал большие усы…

— Да это настоящая кошка! — пискнул испуганный Мышонок. — Спасите! — и бросился к себе в норку.

С той поры Мышонок оттуда носу не показывал. А Карандаш у Вовы до сих пор живёт, только он стал вот какой маленький.

И ты своим карандашом попробуй нарисовать такую кошку, на страх мышатам.

Девочка сидела за столом и рисовала картинки. Вдруг пришла полосатая Кошка и стала смотреть, что делает Девочка.

— Что это ты делаешь? — спросила любопытная Кошка.

— Я рисую для тебя домик, — сказала Девочка. — Смотри: вот крыша, вот труба на ней, а это дверь…

— А что я там буду делать?

— Будешь печку топить, кашу варить.

И Девочка нарисовала, как из трубы домика идёт дым.

— А где окошко? Ведь кошка прыгает в окошко!

— Вот тебе окошки. Раз, два, три, четыре… — сказала Девочка и нарисовала четыре окна.

— А где я гулять буду?

— Вот тут.

Девочка нарисовала забор вокруг домика.

— Это будет сад, — сказала она.

Кошка посмотрела и фыркнула:

— Какой же это сад? Тут ничего нет!..

— Подожди, — сказала Девочка. — Вот тебе клумба с цветами, вот яблоня с яблоками, а здесь огород: тут морковка растёт и капуста растёт…

— Капуста! — поморщилась Кошка. — А где я буду рыбку ловить?

— Вот здесь…

И Девочка нарисовала пруд, а в пруду рыбок.

— Это хорошо… А птички будут? — спросила любопытная Кошка. — Я люблю птичек.

— Будут. Вот тебе курочка, вот петушок, вот гусь, а вот и три цыплёнка…

Тут Кошка вдруг облизнулась, замурлыкала и тихо-тихо спросила:

— Ну… а мышки там будут… в домике?

— Нет, мышей не будет.

— А кто будет мой домик сторожить?

Его будет сторожить… — Девочка нарисовала будку. — Будет сторожить вот этот Бобик!

Кошка даже хвостом дёрнула, и шерсть у неё почему-то дыбом встала.

— Не нравится мне твой домик, — сказала Кошка. — Не хочу я там жить!..

И ушла, будто её обидели.

Вот какая капризная Кошка!

Все взрослые уехали в поле на уборку, нас остави­ли дома с бабушкой. А вы, ребята, идите в огород и собирайте ово­щи, — сказала нам бабушка. Мы взяли мешки и побежали в бабушкин огород. А Чапка и Усик за нами — помогать. Чапка очень хорошо помогала Маше рыть картош­ку: она рыла землю всеми лапами и даже носом. Кар­тошка так и летела, а Маша собирала её в мешок. А я пошёл дёргать морковку, хотя и не знал, какая она. И вышло: дёргаю морковку, а выдёргиваю то репу, то свёклу. Выдернул нечаянно даже огурцы и помидоры, а морковки только три штуки. Я хотел заплакать, но бабушка сказала, что сразу всё не узнаешь, а когда сам посеешь и каждый кустик вырастишь, тогда ниче­го не перепутаешь. И ещё сказала, что на будущий год, когда я приеду к ней, то сам посажу и буду выращи­вать маленький огород. А Усик никому не помогал: он подружился с Чучелом Стёпой и не отходил от него. Ведь Чучело не может его тискать и дёргать за хвостик.

Когда мама и папа вернулись с поля, бабушка нас очень хвалила: сказала, что мы будем хорошими ра­ботниками. А про огурцы и помидоры никто не узнал. Вечером мы все ели молодую картошку.

Однажды собрали дети в лесу грибы.

Вдруг видят — нора! А в норе — страшный зверь с горящими глазами.

Испугались дети, кинулись бежать, даже корзинки бросили.

Бегут они по лесу, кричат, а навстречу им лесник.

«Что случилось?» — спрашивает лесник. А дети отвечают: «На нас страшный зверь напал! Чуть не съел!»

Удивился лесник, откуда в его лесу страшные звери взялись. Пошёл проверить.

Дошли до норы. Смотрит лесник, а в норе и впрямь страшный зверь сидит, голодными глазами сверкает. Вскинул тут лесник своё ружье и закричал на весь лес: «Лапы вверх! Выходи из норы!».

И вышел тут из норы… маленький котёнок.

В некотором царстве жил-был купец. Двенадцать лет жил он в супружестве и прижил только одну дочь, Василису Прекрасную. Когда мать скончалась, девочке было восемь лет. Умирая, купчиха призвала к себе дочку, вынула из-под одеяла куклу, отдала ей и сказала:

— Слушай, Василисушка! Помни и исполни последние мои слова. Я умираю и вместе с родительским благословением оставляю тебе вот эту куклу; береги её всегда при себе и никому не показывай; а когда приключится тебе какое горе, дай ей поесть и спроси у неё совета. Покушает она и скажет тебе, чем помочь несчастью.

Затем мать поцеловала дочку и померла.

После смерти жены купец потужил, как следовало, а потом стал думать, как бы опять жениться. Он был человек хороший; за невестами дело не стало, но больше всех по нраву пришлась ему одна вдовушка. Она была уже в летах, имела своих двух дочерей, почти однолеток Василисе, — стало быть, и хозяйка и мать опытная. Купец женился на вдовушке, но обманулся и не нашёл в ней доброй матери для своей Василисы. Василиса была первая на все село красавица; мачеха и сестры завидовали её красоте, мучили её всевозможными работами, чтоб она от трудов похудела, а от ветру и солнца почернела; совсем житья не было!

Василиса все переносила безропотно и с каждым днем все хорошела и полнела, а между тем мачеха с дочками своими худела и дурнела от злости, несмотря на то, что они всегда сидели сложа руки, как барыни. Как же это так делалось? Василисе помогала её куколка. Без этого где бы девочке сладить со всею работою! Зато Василиса сама, бывало, не съест, а уж куколке оставит самый лакомый кусочек, и вечером, как все улягутся, она запрётся в чуланчике, где жила, и потчевает её, приговаривая:

— На, куколка, покушай, моего горя послушай! Живу я в доме у батюшки, не вижу себе никакой радости; злая мачеха гонит меня с белого света. Научи ты меня, как мне быть и жить и что делать?

Куколка покушает, да потом и дает ей советы и утешает в горе, а наутро всякую работу справляет за Василису; та только отдыхает в холодочке да рвет цветочки, а у неё уж и гряды выполоты, и капуста полита, и вода наношена, и печь вытоплена. Куколка ещё укажет Василисе и травку от загару. Хорошо было жить ей с куколкой.

Прошло несколько лет; Василиса выросла и стала невестой. Все женихи в городе присватываются к Василисе; на мачехиных дочерей никто и не посмотрит. Мачеха злится пуще прежнего и всем женихам отвечает: «Не выдам меньшой прежде старших!», а проводя женихов, побоями вымещает зло на Василисе.

Вот однажды купцу понадобилось уехать из дому на долгое время по торговым делам. Мачеха и перешла на житье в другой дом, а возле этого дома был дремучий лес, а в лесу на поляне стояла избушка, а в избушке жила баба-яга: никого она к себе не подпускала и ела людей, как цыплят. Перебравшись на новоселье, купчиха то и дело посылала за чем-нибудь в лес ненавистную ей Василису, но эта завсегда возвращалась домой благополучно: куколка указывала ей дорогу и не подпускала к избушке бабы-яги.

Пришла осень. Мачеха раздала всем трём девушкам вечерние работы: одну заставила кружева плести, другую чулки вязать, а Василису прясть, и всем по урокам. Погасила огонь во всем доме, оставила одну свечку там, где работали девушки, и сама легла спать. Девушки работали. Вот нагорело на свечке, одна из мачехиных дочерей взяла щипцы, чтоб поправить светильню, да вместо того, по приказу матери, как будто нечаянно и потушила свечку.

— Что теперь нам делать? — говорили девушки. — Огня нет в целом доме, а уроки наши не кончены. Надо сбегать за огнём к бабе-яге!

— Мне от булавок светло, — сказала та, что плела кружево. — Я не пойду.

— И я не пойду, — сказала та, что вязала чулок. — Мне от спиц светло!

— Тебе за огнём идти, — закричали обе. — Ступай к бабе-яге! — и вытолкали Василису из горницы.

Василиса пошла в свой чуланчик, поставила перед куклою приготовленный ужин и сказала:

— На, куколка, покушай да моего горя послушай: меня посылают за огнём к бабе-яге; баба-яга съест меня!

Куколка поела, и глаза её заблестели, как две свечки.

— Не бойся, Василисушка! — сказала она. — Ступай, куда посылают, только меня держи всегда при себе. При мне ничего не «станется с тобой у бабы-яги.

Василиса собралась, положила куколку свою в карман и, перекрестившись, пошла в дремучий лес. Идёт она и дрожит. Вдруг скачет мимо её всадник: сам белый, одет в белом, конь под ним белый, и сбруя на коне белая, — на дворе стало рассветать. Идёт она дальше, как скачет другой всадник: сам красный, одет в красном и на красном коне, — стало всходить солнце.

Василиса прошла всю ночь и весь день, только к следующему вечеру вышла на поляну, где стояла избушка яги-бабы; забор вокруг избы из человеческих костей, на заборе торчат черепа людские, с глазами; вместо столбов у ворот — ноги человечьи, вместо запоров — руки, вместо замка — рот с острыми зубами. Василиса обомлела от ужаса и стала как вкопанная. Вдруг едет опять всадник: сам чёрный, одет во всем чёрном и на чёрном коне; подскакал к воротам бабы-яги и исчез, как сквозь землю провалился, — настала ночь. Но темнота продолжалась недолго: у всех черепов на заборе засветились глаза, и на всей поляне стало светло, как середи дня. Василиса дрожала со страху, но, не зная куда бежать, оставалась на месте. Скоро послышался в лесу страшный шум: деревья трещали, сухие листья хрустели; выехала из лесу баба-яга — в ступе едет, пестом погоняет, помелом след заметает. Подъехала к воротам, остановилась и, обнюхав вокруг себя, закричала:

— Фу-фу! Русским духом пахнет! Кто здесь?

Василиса подошла к старухе со страхом и, низко поклонясь, сказала:

— Это я, бабушка! Мачехины дочери прислали меня за огнём к тебе.

— Хорошо, — сказала баба-яга, — знаю я их, поживи ты наперёд да поработай у меня, тогда и дам тебе огня; а коли нет, так я тебя съем!

Потом обратилась к воротам и вскрикнула:

— Эй, запоры мои крепкие, отомкнитесь; ворота мои широкие, отворитесь!

Ворота отворились, и баба-яга въехала, посвистывая, за нею вошла Василиса, а потом опять все заперлось. Войдя в горницу, баба-яга растянулась и говорит Василисе:

— Подавай-ка сюда, что там есть в печи: я есть хочу.

Василиса зажгла лучину от трёх черепов, что на заборе, и начала таскать из печки да подавать яге кушанье, а кушанья настряпано было человек на десять; из погреба принесла она квасу, мёду, пива и вина. Все съела, все выпила старуха; Василисе оставила только щец немножко, краюшку хлеба да кусочек поросятины. Стала баба-яга спать ложиться и говорит:

— Когда завтра я уеду, ты смотри — двор вычисти, избу вымети, обед состряпай, белье приготовь, да пойди в закром, возьми четверть пшеницы и очисть её от чернушки (полевого дикого гороха). Да чтоб все было сделано, а не то — съем тебя!

После такого наказу баба-яга захрапела; а Василиса поставила старухины объедки перед куклою, залилась слезами и говорила:

— На, куколка, покушай, моего горя послушай! Тяжёлую дала мне яга-баба работу и грозится съесть меня, коли всего не исполню; помоги мне!

Кукла ответила:

— Не бойся, Василиса Прекрасная! Поужинай, помолися да спать ложися; утро мудреней вечера!

Ранёшенько проснулась Василиса, а баба-яга уже встала, выглянула в окно: у черепов глаза потухают; вот мелькнул белый всадник — и совсем рассвело. Баба-яга вышла на двор, свистнула — перед ней явилась ступа с пестом и помелом. Промелькнул красный всадник — взошло солнце. Баба-яга села в ступу и выехала со двора, пестом погоняет, помелом след заметает. Осталась Василиса одна, осмотрела дом бабы-яги, подивилась изобилью во всем и остановилась в раздумье: за какую работу ей прежде всего приняться. Глядит, а вся работа уже сделана; куколка выбирала из пшеницы последние зерна чернушки.

— Ах, ты, избавительница моя! — сказала Василиса куколке. — Ты от беды меня спасла.

— Тебе осталось только обед состряпать, — отвечала куколка, влезая в карман Василисы. — Состряпай с Богом, да и отдыхай на здоровье!

К вечеру Василиса собрала на стол и ждет бабу-ягу. Начало смеркаться, мелькнул за воротами чёрный всадник — и совсем стемнело; только светились глаза у черепов.

Затрещали деревья, захрустели листья — едет баба-яга. Василиса встретила её.

— Все ли сделано? — спрашивает яга.

— Изволь посмотреть сама, бабушка! — молвила Василиса.

Баба-яга все осмотрела, подосадовала, что не за что рассердиться, и сказала:

— Ну, хорошо!

Потом крикнула:

— Верные мои слуги, сердечные други, смелите мою пшеницу!

Явились три пары рук, схватили пшеницу и унесли вон из глаз. Баба-яга наелась, стала ложиться спать и опять дала приказ Василисе:

— Завтра сделай ты то же, что и нынче, да сверх того возьми из закрома мак да очисти его от земли по зёрнышку, вишь, кто-то по злобе земли в него намешал!

Сказала старуха, повернулась к стене и захрапела, а Василиса принялась кормить свою куколку. Куколка поела и сказала ей по-вчерашнему:

— Молись Богу да ложись спать; утро вечера мудренее, все будет сделано, Василисушка!

Наутро баба-яга опять уехала в ступе со двора, а Василиса с куколкой всю работу тотчас исправили. Старуха воротилась, оглядела все и крикнула:

— Верные мои слуги, сердечные други, выжмите из маку масло!

Явились три пары рук, схватили мак и унесли из глаз. Баба-яга села обедать; она ест, а Василиса стоит молча.

— Что ж ты ничего не говоришь со мною? — сказала баба-яга. — Стоишь как немая!

— Не смела, — отвечала Василиса, — а если позволишь, то мне хотелось бы спросить тебя кой о чем.

— Спрашивай; только не всякий вопрос к добру ведет: много будешь знать, скоро состареешься!

— Я хочу спросить тебя, бабушка, только о том, что видела: когда я шла к тебе, меня обогнал всадник на белом коне, сам белый и в белой одежде: кто он такой?

— Это день мой ясный, — отвечала баба-яга.

— Потом обогнал меня другой всадник на красном коне, сам красный и весь в красном одет; это кто такой?

— Это моё солнышко красное! — отвечала баба-яга.

— А что значит чёрный всадник, который обогнал меня у самых твоих ворот, бабушка?

— Это ночь моя тёмная — все мои слуги верные!

Василиса вспомнила о трёх парах рук и молчала.

— Что ты ещё не спрашиваешь? — молвила баба-яга.

— Будет с меня и этого; сама ж ты, бабушка, сказала, что много узнаешь — состаришься.

— Хорошо, — сказала баба-яга, — что ты спрашиваешь только о том, что видала за двором, а не во дворе! Я не люблю, чтоб у меня сор из избы выносили, а слишком любопытных ем! Теперь я тебя спрошу: как успеваешь ты исполнять работу, которую я задаю тебе?

— Мне помогает благословение моей матери, — отвечала Василиса.

— Так вот что! Убирайся же ты от меня, благословенная дочка! Не нужно мне благословенных!

Вытащила она Василису из горницы и вытолкала за ворота, сняла с забора один череп с горящими глазами и, наткнув на палку, отдала ей и сказала:

— Вот тебе огонь для мачехиных дочек, возьми его; они ведь за этим тебя сюда и прислали.

Бегом пустилась домой Василиса при свете черепа, который погас только с наступлением утра, и наконец к вечеру другого дня добралась до своего дома. Подходя к воротам, она хотела было бросить череп. «Верно, дома, — думает себе, — уж больше в огне не нуждаются». Но вдруг послышался глухой голос из черепа:

— Не бросай меня, неси к мачехе!

Она взглянула на дом мачехи и, не видя ни в одном окне огонька, решилась идти туда с черепом. Впервые встретили её ласково и рассказали, что с той поры, как она ушла, у них не было в доме огня: сами высечь никак не могли, а который огонь приносили от соседей — тот погасал, как только входили с ним в горницу.

— Авось твой огонь будет держаться! — сказала мачеха.

Внесли череп в горницу; а глаза из черепа так и глядят на мачеху и её дочерей, так и жгут! Те было прятаться, но куда ни бросятся — глаза всюду за ними так и следят; к утру совсем сожгло их в уголь; одной Василисы не тронуло.

Поутру Василиса зарыла череп в землю, заперла дом на замок, пошла в город и попросилась на житье к одной безродной старушке; живет себе и поджидает отца. Вот как-то говорит она старушке:

— Скучно мне сидеть без дела, бабушка! Сходи, купи мне льну самого лучшего; я хоть прясть буду. Старушка купила льну хорошего; Василиса села за дело, работа так и горит у неё, и пряжа выходит ровная да тонкая, как волосок. Набралось пряжи много; пора бы и за тканье приниматься, да таких гребней не найдут, чтобы годились на Василисину пряжу; никто не берется и сделать-то. Василиса стала просить свою куколку, та и говорит:

— Принеси-ка мне какое-нибудь старое бердо, да старый челнок, да лошадиной гривы; а я все тебе смастерю.

Василиса добыла все, что надо, и легла спать, а кукла за ночь приготовила славный стан. К концу зимы и полотно выткано, да такое тонкое, что сквозь иглу вместо нитки продеть можно.

Весною полотно выбелили, и Василиса говорит старухе:

— Продай, бабушка, это полотно, а деньги возьми себе.

Старуха взглянула на товар и ахнула:

— Нет, дитятко! Такого полотна, кроме царя, носить некому; понесу во дворец.

Пошла старуха к царским палатам да все мимо окон похаживает.

Царь увидал и спросил:

— Что тебе, старушка, надобно?

— Ваше царское величество, — отвечает старуха, — я принесла диковинный товар; никому, окромя тебя, показать не хочу.

Царь приказал впустить к себе старуху и как увидел полотно — вздивовался.

— Что хочешь за него? — спросил царь.

— Ему цены нет, царь-батюшка! Я тебе в дар его принесла.

Поблагодарил царь и отпустил старуху с подарками.

Стали царю из того полотна сорочки шить; вскроили, да нигде не могли найти швеи, которая взялась бы их работать. Долго искали; наконец царь позвал старуху и сказал:

— Умела ты напрясть и соткать такое полотно, умей из него и сорочки сшить.

— Не я, государь, пряла и соткала полотно, — сказала старуха, — это работа приёмыша моего — девушки.

— Ну так пусть и сошьёт она!

Воротилась старушка домой и рассказала обо всем Василисе.

— Я знала, — говорит ей Василиса, — что эта работа моих рук не минует.

Заперлась в свою горницу, принялась за работу; шила она не покладаючи рук, и скоро дюжина сорочек была готова.

Старуха понесла к царю сорочки, а Василиса умылась, причесалась, оделась и села под окном. Сидит себе и ждет, что будет. Видит: на двор к старухе идёт царский слуга; вошёл в горницу и говорит:

— Царь-государь хочет видеть искусницу, что работала ему сорочки, и наградить её из своих царских рук. Пошла Василиса и явилась пред очи царские. Как увидел царь Василису Прекрасную, так и влюбился в неё без памяти.

— Нет, — говорит он, — красавица моя! Не расстанусь я с тобою; ты будешь моей женою.

Тут взял царь Василису за белые руки, посадил её подле себя, а там и свадебку сыграли. Скоро воротился и отец Василисы, порадовался об её судьбе и остался жить при дочери. Старушку Василиса взяла к себе, а куколку по конец жизни своей всегда носила в кармане.

Жила-была маленькая девочка. Мать любила ее без памяти, а бабушка еще больше. Ко дню рождения внучки подарила ей бабушка красную шапочку. С тех пор девочка всюду в ней ходила. Соседи так про нее и говорили:

— Вот Красная Шапочка идет!

Как-то раз испекла мама пирожок и сказала дочке:

— Сходи-ка, Красная Шапочка, к бабушке, снеси ей пирожок и горшочек масла да узнай, здорова ли она.

Собралась Красная Шапочка и пошла к бабушке.

Идет она лесом, а навстречу ей — серый Волк.

— Куда ты идешь, Красная Шапочка? — спрашивает Волк.

— Иду к бабушке и несу ей пирожок и горшочек масла.

— А далеко живет твоя бабушка?

— Далеко, — отвечает Красная Шапочка. — Вон в той деревне, за мельницей, в первом домике с края.

— Ладно, — говорит Волк, — я тоже хочу проведать твою бабушку. Я по этой дороге пойду, а ты ступай по той. Посмотрим, кто из нас раньше придет.

Сказал это Волк и побежал, что было духу, по самой короткой дорожке.

А Красная Шапочка пошла по самой длинной дороге. Шла она не торопясь, по пути останавливалась, рвала цветы и собирала в букеты. Не успела она еще до мельницы дойти, а Волк уже прискакал к бабушкиному домику и стучится в дверь: тук-тук!

— Кто там? — спрашивает бабушка.

— Это я, внучка ваша, Красная Шапочка, -отвечает Волк, — я к вам в гости пришла, пирожок принесла и горшочек масла.

А бабушка была в то время больна и лежала в постели. Она подумала, что это и в самом деле Красная Шапочка, и крикнула:

— Дерни за веревочку, дитя мое, дверь и откроется!

Волк дернул за веревочку — дверь и открылась.

Бросился Волк на бабушку и разом проглотил ее. Он был очень голоден, потому что три дня ничего не ел. Потом закрыл дверь, улегся на бабушкину постель и стал поджидать Красную Шапочку.

Скоро она пришла и постучалась:
Тук-тук!

— Кто там? — спрашивает Волк. А голос у него грубый, хриплый.

Красная Шапочка испугалась было, но потом подумала, что бабушка охрипла от простуды, и ответила:

— Это я, внучка ваша. Принесла вам пирожок и горшочек масла!

Волк откашлялся и сказал потоньше:

— Дерни за веревочку, дитя мое, дверь и откроется.

Красная Шапочка дернула за веревочку-дверь и открылась. Вошла девочка в домик, а Волк спрятался под одеяло и говорит:

— Положи-ка, внучка, пирожок на стол, горшочек на полку поставь, а сама приляг рядом со мной!

Красная Шапочка прилегла рядом с Волком и спрашивает:

— Бабушка, почему у вас такие большие руки?

— Это чтобы покрепче обнять тебя, дитя мое.

— Бабушка, почему у вас такие большие уши?

— Чтобы лучше слышать, дитя мое.

— Бабушка, почему у вас такие большие глаза?

— Чтобы лучше видеть, дитя мое.

— Бабушка, почему у вас такие большие зубы?

— А это чтоб скорее съесть тебя, дитя мое!

Не успела Красная Шапочка и охнуть, как Волк бросился на нее и проглотил.

Но, по счастью, в это время проходили мимо домика дровосеки с топорами на плечах. Услышали они шум, вбежали в домик и убили Волка. А потом распороли ему брюхо, и оттуда вышла Красная Шапочка, а за ней и бабушка — обе целые и невредимые.

Жил-был в лесу Динозавр. И был он всегда хмурый, ни с кем не здоровался и никому не улыбался.

И все лесные звери боялись Динозавра, потому что никогда ведь не знаешь, чего ожидать от Динозавра, который никогда не улыбается, правда? И когда он проходил, все прятались от него — кто под кустом, кто в норке. Так они и жили.

И вот однажды Динозавр лег спать вечером на кочке в лесу. У него ведь и дома своего не было, ведь зачем дом, если туда не приходят в гости друзья? Но он не знал, что улегся прямо рядом с мышиной норкой и своим большим боком закрыл вход в нее.

Так что он спокойно заснул, а чуть позже прибежала и мышка. А дверка-то домой закрыта! Уж мышка и лапками отталкивалась, и винтом ввинчивалась, и боком пыталась проползти — ну никак не влезть в норку! Пыхтела, пыхтела… И тут Динозавр проснулся! Да не просто проснулся. Он извивался, катался по земле и хохотал!

И никак не мог остановиться. Оказывается, он боялся щекотки! В конце концов от смеха у Динозавра потекли слезы и он начал чихать. Когда же он успокоился, то сказал маленькой мышке: «Как же здорово, что ты меня рассмешила! Давай теперь дружить?» «Хорошо, — ответила мышка, — только отойди от моей норки, а то ты загородил дверь, и я не могу зайти к себе домой.» «Ой, извини,» — вежливо ответил Динозавр и подвинулся.

С тех пор они стали дружить и дружат до сих пор. Они вместе гуляют, смотрят мультики, играют и рисуют. И Динозавр теперь очень часто улыбается! И все звери в лесу с тех пор стали дружить с Динозавром! И зайка, и лисичка, и волк, и лягушка, и даже медведь! Они построили Динозавру большой красивый дом, и все приходили к нему в гости и рассказывали всякие интересные и веселые истории!

Жили два воробья: Чик и Чирик. Однажды Чику пришла посылка от бабушки.

Целый ящик пшена. Но Чик об этом ни словечка не сказал своему приятелю.

«Если я пшено раздавать буду, то себе ничего не останется», – подумал он. Так и склевал все зернышки один. А когда ящик выбрасывал, то несколько зернышек все же просыпалось на землю.

Нашел эти зернышки Чирик, собрал в пакетик аккуратно и полетел к своему приятелю Чику.

– Здравствуй, Чик! Я сегодня нашел десять зернышек пшена. Давай их поровну разделим и склюем.

– Не надо… Зачем?.. – стал отмахиваться крылышками Чик. – Ты нашел – ты и ешь!

– Но мы же с тобой друзья, – сказал Чирик. – А друзья все должны делить пополам. Разве не так?

– Ты, наверно, прав, – ответил Чик. Ему стало очень стыдно. Ведь он сам склевал целый ящик пшена и не поделился с другом, не дал ему ни одного зернышка. А сейчас отказаться от подарка приятеля – это значит обидеть его. Взял Чик пять зернышек и сказал:

– Спасибо тебе, Чирик! И за зернышки, и за урок… дружбы…

— Эй, ледяные сосульки, отчего это вы плачете? — спросил любопытный Воробей, у которого было отличное настроение.

— Мы плачем от страха, — ответили сосульки.

— А чего вы боитесь?

— Ах, — вздохнули маленькие ледышки. — Ведь если мы сорвёмся с крыш, то обязательно разобьёмся…

Глупый воробьишка почесал клювом под крылышком и посоветовал:

— Научитесь летать — тогда всё будет в порядке!

Почирикал — и упорхнул. Легко ему давать советы.

Только разве ледяные сосульки могут научиться летать?

А если бы вправду летали и задевали друг дружку, вот звону было бы в небе! И тогда над крышами, над деревьями, над полями и лесами звучала бы весёлая ледяная песенка!

Крокодил Зубастик выполз из Мутного озера на берег и начал громко хвастаться:

– Посмотрите на меня? Я самый знаменитый крокодил на свете!

Он долго кричал так. И даже охрип. Но никто не обращал на него внимания.

И только один маленький любопытный лягушонок Прыг-Скок прискакал к Зубастику и спросил:

– Интересно, почему это вы – самый знаменитый?

– А потому знаменитый, что съел на завтрак глупого лягушонка, который сам ко мне пришел* – сказал крокодил и щелкнул пастью. Но промахнулся. А лягушонок отпрыгнул в сторону и закричал:

– Вы… вы. – вы… просто обманщик? А я теперь – самый знаменитый лягушонок на свете, потому что перехитрил самого квастливого квакадила! И он весело заскакал домой.

Но с незнакомыми крокодилами маленький лягушонок Прыг-Скок почему-то никогда больше не разговаривает.

Щенок Тявка и утенок Крячик смотрели, как на дворе кружатся снежинки, и ежились от мороза.

– Холодно? – клацнул зубами щенок.

– Летом, конечно, теплей… – сказал утенок и спрятал клюв под крылышко.

– А ты хочешь, чтобы сейчас лето наступило? – спросил Тявка.

– Сейчас? Сразу?

– Конечно!

– Хочу. Но так не бывает…

Щенок достал листок бумаги и коробку с разноцветными карандашами. Через несколько минут он показал свой рисунок продрогшему Крячику.

На листке зеленела трава и повсюду светились маленькие солнышки ромашек. А над ними в углу рисунка сверкало настоящее летнее солнце.

– Это ты хорошо придумал! – похвалил Тявку утенок. – Я никогда еще не видел ромашек… в январе!

На землю по-прежнему падал снег. Щенок и утенок глядели на веселые цветы, и казалось им, что наступило доброе ромашковое лето. И стало им обоим очень тепло.

Утёнок вечно куда-то спешил. И когда он быстро ковылял по зелёной траве, то со стороны всем казалось, что катится мячик. А так как этот мячик ещё и крякал, то утёнка назвали Крячиком.

Очень не нравилось утёнку по утрам умываться. Его, бывало, не то что к речке, а к обыкновенной луже силком не затащишь.

— Долго ли ты ещё у меня будешь неряхой? — укоряла утёнка мама.

— Вечно ты ходишь грязный да чумазый!

— А я и так себя прекря-кря-крясно чувствую! — отвечал Крячик.

Но однажды цыплёнок Фью и щенок Тявка сговорились и решили проучить утёнка. Вышел утром Крячик во двор, как всегда неумытый и заспанный, поздоровался с цыплёнком Фью:

— Крякcтвуй!

Это у него так слово «здравствуй» получалось.

А цыплёнок говорит:

— Кто ты? Я тебя не знаю.

Тогда Крячик направился к щенку Тявке:

— Крякствуй!

— Я с незнакомыми птицами не здороваюсь! — сказал щенок.

Обиделся утёнок на своих друзей.

«Что это с ними? — думает. — Почему они меня вдруг узнавать перестали?»

Тут дождик начался. Звонкий такой дождик. Весёлый. Тёплый-претёплый.

Не успел Крячик под крыльцо спрятаться — и дождик искупал его хорошенько.

Щенок и цыплёнок сами к утёнку подбежали, говорят:

— Здравствуй! Какой ты чистый и симпатичный!

Крячик спрашивает их:

— Почему же вы раньше со мной не здоровались, когда я сам к вам подходил?

— Ко мне какой-то грязнуля подходил, а совсем не ты, — сказал Фью.

— И ко мне тоже какой-то чумазый приставал, — сказал Тявка.

— Так это же был я! — засмеялся утёнок. — Только теперь меня дождик умыл.

— Если хочешь, чтобы мы тебя всегда узнавали, то на дождик не надейся! — проворчал щенок Тявка.

— Ведь дождик бывает не каждый день! — пропищал цыплёнок Фью.

Однажды теплым сиреневым утром ковылял по дороге утенок Крячик. Ковылял и зевал. Но не потому зевал, что не выспался, а просто от скуки.

«Плохо быть одному, – размышлял Крячик. – Вот если бы у меня был друг…» Утенок посмотрел по сторонам и вдруг заметил сбоку какое-то темное пятно, которое двигалось за ним по пятам.

Крячик двинулся дальше – и пятно поплыло рядышком, будто на веревке.

«Так это же моя тень! – обрадовался утенок. – Теперь я не один. Теперь нас двое. Теперь я скучать не буду!»

И так ему понравилось гулять вместе со своей тенью, что он решил даже ни с кем больше не дружить. Правда, с тенью разговаривать нельзя, но это, может, даже к лучшему: говори что хочешь – никто тебе возражать не станет.

Утенок от радости даже сочинил песенку. Сочинил и запел:

Ах, какой чудесный день!
Ходим вместе – я и тень!
Если с тенью мы дружны,
То зачем друзья нужны?

Идет Крячик, напевает во все свое утиное горло. А навстречу ему козленок скачет.

Поздоровался козленок и спрашивает утенка:

– Я тебе не поме-ме-ме-шаю? Ме-ме-ня Мар-ме-мела-диком зовут… И я всякие сладости очень даже люблю…

– Ну и что? Ну и люби себе на здоровье? – отмахнулся крылышком Крячик.

– Но ведь ты один и я один. Давай дружить? – настаивал козленок.

– Это ты один, – отвечает Крячик. – А я с тенью гуляю. Так что проходи своей дорогой… Мармеладик!

Ничего не сказал козленок, обиделся и пошел прочь.

Встретился утенку цыпленок Фью и предложил:

– Будь моим другом.

– А зачем? – спросил Крячик.

– Разве можно жить без друга? – удивился цыпленок.

– У меня тень есть. А ты мне совсем не нужен, – гордо заявил утенок.

Цыпленок Фью даже присвистнул от возмущения и запрыгал дальше без оглядки.

Тут солнышко не выдержало. Ему так неловко стало за утенка, что оно от стыда спряталось за большую мохнатую тучу.

Ищет Крячик свою тень, а ее нигде нет.

– Кря-кря-ул? Укря-кря-кря-ли? – закричал он. – Мою тень укря-кря-ли?

От страха утенок побежал куда глаза глядят – и не заметил, как свалился в глубокий овраг.

Карабкается, подпрыгивает Крячик, а выбраться никак не может.

– Спасите! Помогите! Погибаю! – перепугался утенок. Услыхали козленок с цыпленком – и поспешили на помощь.

– Надо выручать без проме-ме-медленья! – вздохнул козленок.

– А ты сможешь? – пискнул цыпленок Фью.

– Один, конечно, не смогу, – сказал козленок. – А в ме – ме – месте мы обязательно выручим?

– Я согласен, – кивнул клювом Фью. – Займемся фьюзкультурой?

– Держись, утенок! С нами, ме-ме-жду прочим, не пропадешь! – стал успокаивать Крячика неунывающий Мармеладик.

Козленок с цыпленком изловчились – и вытащили утенка из оврага. А он глаза опустил и жалобно говорит:

– Некря-кря-сиво получилось! Я вас прогнал, а вы мне помогли. Может, кто-нибудь из вас еще не передумал дружить со мной?

– Я… не передумал… – сказал Мармеладик.

– И я тоже не передумал, – поддержал козленка цыпленок. – Но как же ты поступишь… со своей тенью?

– Ее укря-кря-ли… – печально проговорил Крячик. Из-за тучи снова выглянуло солнышко. И знакомое темное пятно опять оказалось рядышком с утенком.

– Нашлась! Нашлась! – закричали Фью и Мармеладик – Твоя тень нашлась!

Крячик немного подумал и сказал:

– Ну и пусть! Но дружить я буду – с вами.

И все трое пошли по дороге рядышком, как положено настоящим друзьям.

Бегемотику Булочке босолапки купили.

На каждую лапу – по босолапке.

По новенькой.

Со скрипом.

И на кожаном ходу.

Увидел слоненок Лус у бегемотика обновку и попросил:

– Дай поносить немножко.

Снял Булочка свои босолапки и говорит:

– Возьми. Походишь-походишь, а потом мне вернешь.

И тогда все звери сказали:

– Какой добрый бегемотик!

Пришел к бегемотику тигренок Полосатик и тоже попросил:

– Дай свои босолапки поносить!

– Не дам! – отвечает бегемотик. – Они мне самому нужны.

– Я чуточку поношу – и отдам, – настаивал тигренок. – Договорились?

– Нет! Не договорились!

– А почему же ты слоненку свои босолапки давал?

– Так они мне тесноваты были. А теперь не жмут нисколечко. Слоненок-то их уже разносил!

– Выходит, неправду говорили, будто бы ты добрый. Придется тебя, Булочка, жадиной называть… – грустно сказал тигренок Полосатик.

– Не надо меня жадиной называть! – испугался бегемотик. – Лучше походи немножко в моих босолапках – мне совсем не жалко!

Телёнок Рогалик и поросёнок Кнопка крепко дружили. Так дружили, что водой не разольёшь. Куда один побежит — туда и другой следом.

Выскочит Рогалик в поле, а Кнопка с визгом за ним вдогонку несётся. Побежит Кнопка мимо огорода, а тонконогий Рогалик за ним вприпрыжку скачет.

Недаром их все неразлучными друзьями звали.

Резвились однажды Рогалик и Кнопка на лугу и не заметили, как возле речки очутились.

— Давай на другой берег переберёмся, — предложил Рогалик.

— Давай, — согласился дружок.

Вошёл Рогалик в речку, до середины добрался, а вода ему— чуть выше колен.

— Иди, не бойся! — кричит он Кнопке. — Здесь совсем мелко!

Смело двинулся поросёнок вслед за другом. Но едва от берега отошёл — стал воду глотать.

— Тону! Спасите! — завизжал он.

Бросился  Рогалик  на  выручку  и  помог  поросёнку выбраться на берег.

А Кнопка разозлился:

— Ты зачем обманул, что речка мелкая?

— А я не обманывал! — ответил телёнок.

— Но ведь речка глубокая!

— Нет, мелкая!

— Нет, глубокая!

— Нет, ме-ме-е-лкая!

Долго спорили Кнопка и Рогалик, а зря: просто они были разного роста —  и поэтому речка одному казалась мелкой, а другому — глубокой.

Сказка Морозко (Толстой)

Живало-бывало, – жил дед да с другой женой. У деда была дочка и у бабы была дочка. Все знают, как за мачехой жить: перевернешься – бита и недовернешься – бита. А родная дочь что ни сделает – за все гладят по головке: умница.

Падчерица и скотину поила-кормила, дрова и воду в избу носила, печь топила, избу мела еще до свету… Ничем старухе не угодить – все не так, все худо.

Ветер хоть пошумит, да затихнет, а старая баба расходится – не скоро уймется. Вот мачеха и придумала падчерицу со свету сжить.

– Вези, вези ее, старик, – говорит мужу, – куда хочешь, чтобы мои глаза ее не видали! Вези ее в лес, на трескучий мороз.

Старик затужил, заплакал, однако делать нечего, бабы не переспоришь. Запряг лошадь: – Садись, милая дочь, в сани. Повез бездомную в лес, свалил в сугроб под большую ель и уехал.

Девушка сидит под елью, дрожит, озноб ее пробирает. Вдруг слышит – невдалеке Морозко по елкам потрескивает, с елки на елку поскакивает, пощелкивает. Очутился на той ели, под которой девица сидит, и сверху ее спрашивает:

– Тепло ли тебе, девица?

– Тепло, Морозушко, тепло, батюшка.

Морозко стал ниже спускаться, сильнее потрескивает, пощелкивает:

– Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная?

Она чуть дух переводит:

– Тепло, Морозушко, тепло, батюшка.

Морозко еще ниже спустился, пуще затрещал, сильнее защелкал:

– Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная? Тепло ли тебе, лапушка?

Девица окостеневать стала, чуть-чуть языком шевелит:

– Ой, тепло, голубчик Морозушко!

Тут Морозко сжалился над девицей, окутал ее теплыми шубами, отогрел пуховыми одеялами.

А мачеха по ней уж поминки справляет, печет блины и кричит мужу: – Ступай, старый хрыч, вези свою дочь хоронить!

Поехал старик в лес, доезжает до того места, – под большою елью сидит его дочь, веселая, румяная, в собольей шубе, вся в золоте, в серебре, и около – короб с богатыми подарками.

Старик обрадовался, положил все добро в сани, посадил дочь, повез домой. А дома старуха печет блины, а собачка под столом:

– Тяф, тяф! Старикову дочь в злате, в серебре везут, а старухину замуж не берут. Старуха бросит ей блин:

– Не так тявкаешь! Говори: «Старухину дочь замуж берут, а стариковой дочери косточки везут…»

Собака съест блин и опять:

– Тяф, тяф! Старикову дочь в злате, в серебре везут, а старухину замуж не берут. Старуха блины ей кидала и била ее, а собачка – все свое…

Вдруг заскрипели ворота, отворилась дверь, в избу идет падчерица – в злате-серебре, так и сияет. А за ней несут короб высокий, тяжелый.

Старуха глянула и руки врозь…

– Запрягай, старый хрыч, другую лошадь! Вези, вези мою дочь в лес да посади на то же место…

Старик посадил старухину дочь в сани, повез ее в лес на то же место, вывалил в сугроб под высокой елью и уехал.

Старухина дочь сидит, зубами стучит. А Морозко по лесу потрескивает, с елки на елку поскакивает, пощелкивает, на старухину дочь поглядывает:

– Тепло ли тебе, девица?

А она ему:

– Ой, студено! Не скрипи, не трещи, Морозко…

Морозко стал ниже спускаться, пуще потрескивать, пощелкивать:

– Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная?

– Ой, руки, ноги отмерзли! Уйди, Морозко…

Еще ниже спустился Морозко, сильнее приударил, затрещал, защелкал:

– Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная?

– Ой, совсем застудил! Сгинь, пропади, проклятый Морозко!

Рассердился Морозко да так хватил, что старухина дочь окостенела. Чуть свет старуха посылает мужа:

– Запрягай скорее, старый хрыч, поезжай за дочерью, привези ее в злате-серебре… Старик уехал. А собачка под столом:

– Тяф! Тяф! Старикову дочь женихи возьмут, а старухиной дочери в мешке косточки везут.

Старуха кинула ей пирог: – Не так тявкаешь! Скажи: «Старухину дочь в злате-серебре везут…»

А собачка – все свое: – Тяф, тяф! Старухиной дочери в мешке косточки везут…

Заскрипели ворота, старуха кинулась встречать дочь. Рогожу отвернула, а дочь лежит в санях мертвая. Заголосила старуха, да поздно.

Сказка Морозко (Афанасьев)

У мачехи была падчерица да родная дочка; родная что ни сделает, за все ее гладят по головке да приговаривают: «Умница!» А падчерица как ни угождает — ничем не угодит, все не так, все худо; а надо правду сказать, девочка была золото, в хороших руках она бы как сыр в масле купалась, а у мачехи каждый день слезами умывалась. Что делать? Ветер хоть пошумит, да затихнет, а старая баба расходится — не скоро уймется, все будет придумывать да зубы чесать. И придумала мачеха падчерицу со двора согнать:

— Вези, вези, старик, ее куда хочешь, чтобы мои глаза ее не видали, чтобы мои уши о ней не слыхали; да не вози к родным в теплую хату, а во чисто поле на трескун-мороз!

Старик затужил, заплакал; однако посадил дочку на сани, хотел прикрыть попонкой — и то побоялся; повез бездомную во чисто поле, свалил на сугроб, перекрестил, а сам поскорее домой, чтоб глаза не видали дочерниной смерти.

Осталась бедненькая одна в поле, трясется и тихонько молитву творит. Приходит Мороз, попрыгивает, поскакивает, на красную девушку поглядывает:

— Девушка, девушка, я Мороз красный нос!

— Добро пожаловать, Мороз. Знать, бог тебя принес по мою душу грешную.

Мороз хотел ее тукнуть и заморозить; но полюбились ему ее умные речи, жаль стало! Бросил он ей шубу. Оделась она в шубу, поджала ножки, сидит.

Опять пришел Мороз красный нос, попрыгивает, поскакивает, на красную девушку поглядывает:

— Девушка, девушка, я Мороз красный нос!

— Добро пожаловать, Мороз. Знать, бог тебя принес по мою душу грешную.

Мороз пришел совсем не по душу, он принес красной девушке сундук высокий да тяжелый, полный всякого приданого. Уселась она в шубке на сундучке, такая веселенькая, такая хорошенькая!

Опять пришел Мороз красный нос, попрыгивает, поскакивает, на красную девушку поглядывает. Она его приветила, а он ей подарил платье, шитое и серебром и золотом. Надела она его и стала такая красавица, такая нарядница! Сидит и песенки попевает.

А мачеха по ней поминки справляет; напекла блинов.

— Ступай, муж, вези хоронить свою дочь. Старик поехал. А собачка под столом:

— Тяв, тяв! Старикову дочь в злате, в серебре везут, а старухину женихи не берут!

— Молчи, дура! На блин, скажи: старухину дочь женихи возьмут, а стариковой одни косточки привезут!

Собачка съела блин да опять:

— Тяв, тяв! Старикову дочь в злате, в серебре везут, а старухину женихи не берут!

Старуха и блины давала, и била ее, а собачка все свое:

— Старикову дочь в злате, в серебре везут, а старухину женихи не возьмут!

Скрипнули ворота, растворилися двери, несут сундук высокий, тяжелый, идет падчерица — панья паньей сияет! Мачеха глянула — и руки врозь!

— Старик, старик, запрягай других лошадей, вези мою дочь поскорей! Посади на то же поле, на то же место.

Повез старик на то же поле, посадил на то же место. Пришел и Мороз красный нос, поглядел на свою гостью, попрыгал-поскакал, а хороших речей не дождался; рассердился, хватил ее и убил.

— Старик, ступай, мою дочь привези, лихих коней запряги, да саней не повали, да сундук не оброни! А собачка под столом:

— Тяв, тяв! Старикову дочь женихи возьмут, а старухиной в мешке косточки везут!

— Не ври! На пирог, скажи: старухину в злате, в серебре везут!

Растворились ворота, старуха выбежала встретить дочь, да вместо ее обняла холодное тело. Заплакала, заголосила, да поздно!

Жили-были дедушка да бабушка. Была у них внучка Машенька.

Собрались раз подружки в лес — по грибы да по ягоды. Пришли звать с собой и Машеньку.

— Дедушка, бабушка, — говорит Машенька, — отпустите меня в лес с подружками!

Дедушка с бабушкой отвечают:

— Иди, только смотри от подружек не отставай — не то заблудишься.

Пришли девушки в лес, стали собирать грибы да ягоды. Вот Машенька — деревце за деревце, кустик за кустик — и ушла далеко-далеко от подружек.

Стала она аукаться, стала их звать. А подружки не слышат, не отзываются.

Ходила, ходила Машенька по лесу — совсем заблудилась.

Пришла она в самую глушь, в самую чащу. Видит-стоит избушка. Постучала Машенька в дверь — не отвечают. Толкнула она дверь, дверь и открылась.

Вошла Машенька в избушку, села у окна на лавочку.

Села и думает:

„Кто же здесь живёт? Почему никого не видно?..» А в той избушке жил большущий медведь. Только его тогда дома не было: он по лесу ходил. Вернулся вечером медведь, увидел Машеньку, обрадовался.

— Ага, — говорит, — теперь не отпущу тебя! Будешь у меня жить. Будешь печку топить, будешь кашу варить, меня кашей кормить.

Потужила Маша, погоревала, да ничего не поделаешь. Стала она жить у медведя в избушке.

Медведь на целый день уйдёт в лес, а Машеньке наказывает никуда без него из избушки не выходить.

— А если уйдёшь, — говорит, — всё равно поймаю и тогда уж съем!

Стала Машенька думать, как ей от медведя убежать. Кругом лес, в какую сторону идти — не знает, спросить не у кого…

Думала она, думала и придумала.

Приходит раз медведь из лесу, а Машенька и говорит ему:

— Медведь, медведь, отпусти меня на денёк в деревню: я бабушке да дедушке гостинцев снесу.

— Нет, — говорит медведь, — ты в лесу заблудишься. Давай гостинцы, я их сам отнесу!

А Машеньке того и надо!

Напекла она пирожков, достала большой-пребольшой короб и говорит медведю:

— Вот, смотри: я в короб положу пирожки, а ты отнеси их дедушке да бабушке. Да помни: короб по дороге не открывай, пирожки не вынимай. Я на дубок влезу, за тобой следить буду!

— Ладно, — отвечает медведь, — давай короб! Машенька говорит:

— Выйди на крылечко, посмотри, не идёт ли дождик! Только медведь вышел на крылечко, Машенька сейчас же залезла в короб, а на голову себе блюдо с пирожками поставила.

Вернулся медведь, видит — короб готов. Взвалил его на спину и пошёл в деревню.

Идёт медведь между ёлками, бредёт медведь между берёзками, в овражки спускается, на пригорки поднимается. Шёл-шёл, устал и говорит:

Сяду на пенёк, 
Съем пирожок!

А Машенька из короба:

Вижу, вижу! 
Не садись на пенёк, 
Не ешь пирожок! 
Неси бабушке, 
Неси дедушке!

— Ишь какая глазастая, — говорит медведь, — всё видит! Поднял он короб и пошёл дальше.

Шёл-шёл, шёл-шёл, остановился, сел и говорит:

Сяду на пенёк, 
Съем пирожок!

А Машенька из короба опять:

Вижу, вижу! 
Не садись на пенёк, 
Не ешь пирожок! 
Неси бабушке, 
Неси дедушке!

Удивился медведь:

— Вот какая хитрая! Высоко сидит, далеко глядит! Встал и пошёл скорее.

Пришёл в деревню, нашёл дом, где дедушка с бабушкой жили, и давай изо всех сил стучать в ворота:

— Тук-тук-тук! Отпирайте, открывайте! Я вам от Машеньки гостинцев принёс.

А собаки почуяли медведя и бросились на него. Со всех дворов бегут, лают.

Испугался медведь, поставил короб у ворот и пустился в лес без оглядки.

Вышли тут дедушка да бабушка к воротам. Видят- короб стоит.

— Что это в коробе? — говорит бабушка.

А дедушка поднял крышку, смотрит и глазам своим не верит: в коробе Машенька сидит — живёхонька и здоровёхонька.

Обрадовались дедушка да бабушка. Стали Машеньку обнимать, целовать, умницей называть.

Азбука в стихах и картинках
 

Аист с нами прожил лето,
А зимой гостил он где-то.

Бегемот разинул рот:
Булки просит бегемот.

Воробей просил ворону
Вызвать волка к телефону.

Гриб растет среди дорожки,
Голова на тонкой ножке.

Дятел жил в дупле пустом,
Дуб долбил, как долотом.

Ель на ежика похожа:
Еж в иголках, елка — тоже.

Жук упал и встать не может.
Ждет он, кто ему поможет.

Звезды видели мы днем
За рекою, над Кремлем…

Иней лег на ветви ели,
Иглы за ночь побелели.

Кот ловил мышей и крыс.
Кролик лист капустный грыз.

Лодки по морю плывут,
Люди веслами гребут.

Мед в лесу медведь нашел,
Мало меду, много пчел.

Носорог бодает рогом.
Не шутите с носорогом!

Ослик был сегодня зол:
Он узнал, что он осел.

Панцирь носит черепаха,
Прячет голову от страха.

Роет землю серый крот
Разоряет огород.

Спит спокойно старый слон
Стоя спать умеет он.

Таракан живет за печкой,
То-то теплое местечко!

Ученик учил уроки
У него в чернилах щеки.

Флот плывет к родной земле.
Флаг на каждом корабле.

Ходит по лесу хорек,
Хищный маленький зверек.

Цапля, важная, носатая,
Целый день стоит, как статуя.

Часовщик, прищурив глаз,
Чинит часики для нас.

Школьник, школьник, ты силач:
Шар земной несешь, как мяч!

Щеткой чищу я щенка,
Щекочу ему бока.

Эта кнопка и шнурок
Электрический звонок.

Юнга — будущий матрос
Южных рыбок нам привез.

Ягод нет кислее клюквы.
Я на память знаю буквы.

Вариант 1

Жили-были дед да баба

Была у них курочка ряба.

Снесла курочка яичко, не простое — золотое.

— Дед бил, бил — не разбил

— Баба била, била — не разбила.

Мышка бежала, хвостиком задела, яичко упало и разбилось.

Дед плачет, баба плачет, а курочка кудахчет:

— Не плачь, дед, не плачь, баба: снесу вам яичко не золотое — простое!

Вариант 2

Жил себе дед да баба, у них была курочка Ряба; снесла под полом яичко — пестро, востро, костяно, мудрено! Дед бил — не разбил, баба била — не разбила, а мышка прибежала да хвостиком раздавила. Дед плачет, баба плачет, курочка кудкудачет, ворота скрипят, со двора щепки летят, на избе верх шатается!

Шли за водою поповы дочери, спрашивают деда, спрашивают бабу:

— О чем вы плачете?

— Как нам не плакать! — отвечают дед да баба. — Есть у нас курочка Ряба; снесла под полом яичко — пестро, востро, костяно, мудрено! Дед бил — не разбил, баба била — не разбила, а мышка прибежала да хвостиком раздавила.

Как услышали это поповы дочери, со великого горя бросили ведра наземь, поломали коромысла и воротились домой с пустыми руками.

— Ах, матушка! — говорят они попадье. — Ничего ты не знаешь, ничего не ведаешь, а на свете много деется: живут себе дед да баба, у них курочка Ряба; снесла под полом яичко — пестро, востро, костяно, мудрено! Дед бил — не разбил, баба била — не разбила, а мышка прибежала да хвостиком раздавила. Оттого дед плачет, баба плачет, курочка кудкудачет, ворота скрипят, со двора щепки летят, на избе верх шатается. А мы, идучи за водою, ведра побросали, коромысла поломали!

На ту пору попадья плачет, и курочка кудкудачет, тотчас с великого горя опрокинула квашню и все тесто разметала по полу.

Пришел поп с книгою.

— Ах, батюшка! — сказывает ему попадья. — Ничего ты не знаешь, ничего не ведаешь, а на свете много деется: живут себе дед да баба, у них курочка Ряба; снесла под полом яичко — пестро, востро, костяно, мудрено! Дед бил — не разбил, баба била — не разбила, а мышка прибежала да хвостиком раздавила. Оттого дед плачет, баба плачет, курочка кудкудачет, ворота скрипят, со двора щепки летят, на избе верх шатается! Наши дочки, идучи за водою, ведра побросали, коромысла поломали, а я тесто месила да со великого горя все по полу разметала!

Поп затужил-загоревал, свою книгу в клочья изорвал.

Слава приходит, когда ее не ждешь. Так пришла она и к серому кролику Кочерыжке, который в один прекрасный день стал знаменитым.

В тот день кролик Кочерыжка встретил Медведя.

– Это моя тр-р-ропинка! – пробурчал Медведь, желая в шутку напугать кролика.

Но Кочерыжка даже ухом не повел, поздоровался и прошел мимо, как ни в чем не бывало.

Медведь даже оторопел от неожиданности.

В тот день кролик Кочерыжка столкнулся на подвесном мосту с Тигром.

– Вот я тебе покажу! – напустился Тигр на кролика. Но кролик Кочерыжка ничуть не испугался. Он спросил:

– Что вы сказали?

Потом приподнял шляпу, раскланялся и двинулся дальше. Тигр даже окосел немного от такой неслыханной дерзости.

В тот день кролик Кочерыжка случайно наступил на лапу самому Льву.

– Я тебя, крррольчишка, в поррррошок сотррру! – грозно зарычал Лев.

– Рад вас видеть, – сказал Кочерыжка, улыбнулся и похлопал по спине остолбеневшего Льва.

Все это видел и слышал попугай Эйты и разболтал повсюду. Тогда звери и птицы стали на все лады расхваливать кролика Кочерыжку, который никого не боится.

Недаром говорят, что у славы есть крылья.

Кочерыжка еще только подходил к своему дому, а слава уже поджидала героя на его собственной улице.

– Ты молодец! Ты просто молодец, Кочерыжка! – кинулся к нему навстречу ослик Алфавит. – Мы уже переименовали нашу Капустную улицу. Она теперь называется «Улица имени кролика Кочерыжки».

– Подожди! Что ты говоришь? Я ничего не слышу. Ах, вспомнил! Ведь я вчера заткнул уши ватой, потому что музыка за стеной мешала мне спать… И кролик вынул из ушей вату.

– Вот… Совсем другое дело… Снова все слышу… Так что у вас тут произошло? – обратился он к удивленному ослику.

И тогда ослик Алфавит понял, почему его приятель Кочерыжка не испугался ни Медведя, ни Тигра, ни даже самого Льва. Просто он не слыхал их страшных угроз. А может, слыхал и не испугался? Кто знает… Но улицу переименовывать не стали. Так она и называется сейчас – Кочерыжкина улица.

А когда по улице проходят внуки Кочерыжки, то обычно им вслед несется:

– Смотрите? Вон идут внуки того самого кролика, который никого не боялся!

Жил-был старик со старухою. Просит старик:

— Испеки, старуха, колобок!

— Из чего печь — то? Муки нету, — отвечает ему старуха.

— Э — эх, старуха! По коробу поскреби, по сусеку помети; авось муки и наберется.

Взяла старуха крылышко, по коробу поскребла, по сусеку помела, и набралось муки пригоршни с две. Замесила на сметане, изжарила в масле и положила на окошечко постудить.

Колобок полежал — полежал, да вдруг и покатился — с окна на лавку, с лавки на пол, по полу да к дверям, перепрыгнул через порог в сени, из сеней на крыльцо, с крыльца — на двор, со двора за ворота, дальше и дальше.

Катится колобок по дороге, а навстречу ему заяц:

— Колобок, колобок! Я тебя съем.

— Не ешь меня, косой зайчик! Я тебе песенку спою, — сказал колобок и запел:

Я Колобок, Колобок!

Я по коробу скребен,

По сусеку метен,

На сметане мешон,

Да в масле пряжон,

На окошке стужон;

Я от дедушки ушел,

Я от бабушки ушел,

И от тебя, зайца, не хитро уйти!

И покатился себе дальше; только заяц его и видел!

Катится колобок, а навстречу ему волк:

— Колобок, колобок! Я тебя съем!

— Не ешь меня, серый волк! Я тебе песенку спою, — сказал колобок и запел:

Я Колобок, Колобок!

Я по коробу скребен,

По сусеку метен,

На сметане мешон,

Да в масле пряжон,

На окошке стужон;

Я от дедушки ушел,

Я от бабушки ушел,

Я от зайца ушел,

И от тебя, волка, не хитро уйти!

И покатился себе дальше; только волк его и видел!

Катится колобок, а навстречу ему медведь:

— Колобок, колобок! Я тебя съем.

— Не ешь меня, косолапый! Я тебе песенку спою, — сказал колобок и запел:

Я Колобок, Колобок!

Я по коробу скребен,

По сусеку метен,

На сметане мешон,

Да в масле пряжон,

На окошке стужон;

Я от дедушки ушел,

Я от бабушки ушел,

Я от зайца ушел,

Я от волка ушел,

И от тебя, медведь, не хитро уйти!

И опять укатился, только медведь его и видел!

Катится, катится «колобок, а навстречу ему лиса:

— Здравствуй, колобок! Какой ты хорошенький. Колобок, колобок! Я тебя съем.

— Не ешь меня, лиса! Я тебе песенку спою, — сказал колобок и запел:

— Я Колобок, Колобок!

Я по коробу скребен,

По сусеку метен,

На сметане мешон,

Да в масле пряжон,

На окошке стужон;

Я от дедушки ушел,

Я от бабушки ушел,

Я от зайца ушел,

Я от волка ушел,

И от медведя ушел,

А от тебя, лиса, и подавно уйду!

— Какая славная песенка! — сказала лиса. — Но ведь я, колобок, стара стала, плохо слышу; сядь-ка на мою мордочку да пропой еще разок погромче.

Колобок вскочил лисе на мордочку и запел ту же песню.

— Спасибо, колобок! Славная песенка, еще бы послушала! Сядь-ка на мой язычок да пропой в последний разок, — сказала лиса и высунула свой язык; колобок прыг ей на язык, а лиса — ам его! И съела колобка…

Скачет Илья Муромец во всю конскую прыть. Его конь, Бурушка-Косматушка с горы на гору перескакивает, реки-озера перепрыгивает, холмы перелетает. Доскакали они до Брынских лесов, дальше Бурушке скакать нельзя: разлеглись болота зыбучие, конь по брюхо в воде тонет. Соскочил Илья с коня. Он левой рукой Бурушку поддерживает, а правой рукой дубы с корнем рвет, настилает через болото настилы дубовые. Тридцать верст Илья настилов настелил — до сих пор по ним люди добрые ездят.

Так дошел Илья до речки Смородиной. Течет река широкая, бурливая, с камня на камень перекатывается. Заржал конь Бурушка, взвился выше темного леса и одним скачком перепрыгнул реку. А за рекой сидит Соловей-разбойник на трех дубах, на девяти суках. Мимо тех дубов ни сокол не пролетит, ни зверь не пробежит, ни змей не проползет. Все боятся Соловья-разбойника, никому умирать не хочется… Услыхал Соловей конский скок, привстал на дубах, закричал страшным голосом:

— Что это за невежа проезжает тут, мимо моих заповедных дубов? Спать не дает Соловью-разбойнику!

Да как засвищет он по-соловьиному, зарычит по-звериному, зашипит по-змеиному, так вся земля дрогнула, столетние дубы покачнулись, цветы осыпались, трава полегла. Бурушка-Косматушка на колени упал. А Илья в седле сидит, не шевельнется, русые кудри на голове не дрогнут. Взял он плетку шелковую, ударил коня по крутым бокам.

— Травяной ты мешок, не богатырский конь. Не слыхал ты разве писка птичьего, шипения гадючьего. Вставай на ноги, подвези меня ближе к Соловьиному гнезду, не то волкам тебя брошу на съедение.

Тут вскочил Бурушка на ноги, подскакал к Соловьиному гнезду. Удивился Соловей-разбойник

– Это что такое?

Из гнезда высунулся. А Илья, ни минуточки не мешкая, натянул тугой лук, спустил каленую стрелу, небольшую стрелу, весом в целый пуд. Взвыла тетива, полетела стрела, угодила Соловью в правый глаз, вылетела через левое ухо. Покатился Соловей из гнезда, словно овсяной сноп. Подхватил его Илья на руки, связал крепко ремнями сыромятными, подвязал к левому стремени.

Глядит Соловей на Илью, слово вымолвить боится.

— Что глядишь на меня, разбойник, или русских богатырей не видывал?

— Ох, попал я в крепкие руки, видно не бывать мне больше на волюшке!

Поскакал Илья дальше по прямой дороге и прискакал на подворье Соловья-разбойника. У него двор на семи верстах, на семи столбах, у него вокруг железный тын, на каждой тычинке по маковке, на каждой маковке голова богатыря убитого. А на дворе стоят палаты белокаменные, как жар горят крылечки золоченые.

Увидала дочка Соловья богатырского коня, закричала на весь двор:

— Едет, едет наш батюшка Соловей Рахманович, везет у стремени мужичишку-деревенщину.

Выглянула в окно жена Соловья-разбойника, руками всплеснула:

— Что ты говоришь, неразумная! Это едет мужик-деревенщина и у стремени везет нашего батюшку — Соловья Рахмановича!

Выбежала старшая дочка Соловья — Пелька — во двор, ухватила доску железную, весом в девяносто пудов и метнула ее в Илью Муромца. Но Илья ловок да увертлив был, отмахнулся он от доски богатырской рукой, полетела доска обратно, попала в Пельку и убила ее до смерти. Бросилась жена Соловья Илье в ноги:

— Ты возьми у нас, богатырь, серебра, золота, бесценного жемчуга, сколько может увезти твой богатырский конь, отпусти только нашего батюшку, Соловья-разбойника.

Говорит ей Илья в ответ:

— Мне подарков неправедных не надобно. Они добыты слезами детскими, они политы кровью русскою, нажиты нуждой крестьянскою. Как в руках разбойник — он всегда тебе друг, а отпустишь — снова с ним наплачешься. Я свезу Соловья в Киев-город, там на квас пропью, на калачи проем.

Повернул Илья коня и поскакал к Киеву.

Приумолк Соловей, не шелохнется. Едет Илья по Киеву, подъезжает к палатам княжеским. Привязал он коня к столбику точеному, оставил на нем Соловья-разбойника, а сам пошел в светлую горницу. Там у князя Владимира пир идет, за столами сидят богатыри русские. Вошел Илья, поклонился, стал у порога:

— Здравствуй, князь Владимир с княгиней Апраксией, принимаешь ли к себе заезжего молодца?

Спрашивает его Владимир Красное Солнышко:

— Ты откуда, добрый молодец, как тебя зовут? Какого ты роду-племени?

— Зовут меня Ильей. Я из-под Мурома. Крестьянский сын из села Карачарова. Ехал я из Чернигова дорогой прямой, широкой. Я привез тебе, князь, Соловья-разбойника, он на твоем дворе у коня моего привязан. Ты не хочешь ли поглядеть на него?

Повскакали тут с мест князь с княгинею и все богатыри, поспешили за Ильей на княжеский двор. Подбежали к Бурушке-Косматушке. А разбойник висит у стремени, травяным мешком висит, по рукам-ногам ремнями связан. Левым глазом он глядит на Киев и на князя Владимира.

Говорит ему князь Владимир:

— Ну-ка засвищи по-соловьиному, зарычи по-звериному!

Не глядит на него Соловей-разбойник, не слушает:

— Не ты меня с бою брал, не тебе мне приказывать.

Просит тогда Владимир-князь Илью Муромца:

— Прикажи ты ему, Илья Иванович.

— Хорошо, только ты на меня, князь, не гневайся, закрою я тебя с княгинею полами моего кафтана крестьянского, не то, как бы беды не было. А ты, Соловей Рахманович, делай, что тебе приказано.

— Не могу я свистеть, у меня во рту запеклось.

— Дайте Соловью чару сладкого вина в полтора ведра, да другую пива горького, да третью меду хмельного, закусить дайте калачом ржаным, тогда он засвищет, потешит нас…

Напоили Соловья, накормили, приготовился Соловей свистать.

— Ты смотри, Соловей, — говорит Илья, — ты не смей свистать во весь голос, а свистни ты полусвистом, зарычи полурыком, а то будет худо тебе.

Не послушал Соловей наказа Ильи Муромца, захотел он разорить Киев-город, захотел убить князя с княгинею и всех русских богатырей. Засвистел он во весь соловьиный свист, заревел во всю мочь, зашипел во весь змеиный шип.

Что тут сделалось! Башенки на теремах покривились, крылечки от стен отвалились, стекла в горницах полопались, разбежались кони из конюшен, все богатыри на землю упали, на четвереньках по двору расползлись. Сам князь Владимир еле живой стоит, шатается, у Ильи под кафтаном прячется.

Рассердился Илья на разбойника:

— Я велел тебе князя с княгиней потешить, а ты сколько бед натворил. Ну, теперь я с тобой за все рассчитаюсь. Полно тебе обижать отцов-матерей, полно вдовить молодушек, сиротить детей, полно разбойничать. Взял Илья саблю острую и отрубил Соловью голову. Тут и конец Соловья настал.

— Спасибо тебе, Илья Муромец, — говорит Владимир-князь. — Оставайся в моей дружине, будешь старшим богатырем, над другими богатырями начальником. И живи ты у нас в Киеве, век живи, отныне и до смерти.

Однажды возле станции «Одуванчики» сотрудник газеты «Луговые новости» жук Харитон нашёл дневник некоего кузнечика Кузи. Харитон не знал, где искать Кузю, подумал-подумал и решил всё-таки опубликовать дневник без разрешения автора. Потому что читатели, в том числе и вы, дорогие ребята, сможете узнать столько интересного о необычайных и удивительных приключениях кузнечика.

Предисловие к дневнику кузнечика Кузи

Недавно я прогуливался по широкому разноцветному лугу возле станции «Одуванчики» и вдруг заметил в траве какой-то неизвестный предмет. Я наклонился и поднял его. Это оказался дневник кузнечика Кузи.

Кузю я лично не знаю. Но его записки мне понравились. И я решил опубликовать их без разрешения автора, адрес которого пока не установлен.

Думаю, что кузнечик Кузя на меня не очень обидится, а читатели смогут узнать о его необычайных, я бы даже сказал, удивительных приключениях.

Для того чтобы прочесть все страницы, мне пришлось как следует потрудиться, потому что почерк у кузнечика на редкость неразборчивый. Предлагая читателям этот дневник, я не вычеркнул ни одного Кузиного слова и лишь значительно увеличил между словами количество знаков препинания (точек, запятых и тире!), которых в дневнике почему-то было невероятно мало.

Вторник 10 кап-капреля

У меня — крупная неприятность. Получил двойку по чистописанию. И это — перед самыми летними каникулами!

Подумать только: завтра утром не надо идти в школу. И так — целых три месяца!

Но как сказать папе про двойку? По дороге из школы домой я думал, думал и придумал: скажу ему эти неприятные слова шиворот-навыворот, а он и не поймёт ничего. Прихожу домой, говорю:

— Урап личулоп я!

Что означало: «Я получил пару!»

И вдруг он мне на том же самом перевёрнутом языке отвечает:

— Розоп и дытс!

Что означало: «Стыд и позор!»

Досталось мне, конечно. По первое число. Точнее — по десятое…

Суббота 16 травгуста

Сегодня совершил три благородных поступка.

ПОСТУПОК ПЕРВЫЙ.

Уступил место в траволейбусе одной пожилой мухе.

Я теперь даже бабочкам и стрекозам место уступаю.

Каждый кузнечик должен быть вежливым. Это я знаю.
ПОСТУПОК ВТОРОЙ.

Прогнал двух комаров, которые к незнакомой букашке приставали и дёргали её за крылышки.

ПОСТУПОК ТРЕТИЙ.

Научил своего маленького братца считать до десяти. Он сразу хныкать перестал — и знай себе ромашки считает. А мама не поймёт, в чём дело, удивляется.

Воскресенье 13 цветября

Это воскресенье я запомню на всю жизнь. Ведь с него-то и начались все мои необычайные приключения.

Приключение № 1

Рядом с нашим лугом железная дорога проходит. Железная дорога — это рельсы такие длинные-предлинные. И неизвестно, где они начинаются и где — кончаются. А по железным рельсам железные поезда на железных колёсах в разные города и страны катятся друг за дружкой. Катятся и поют: «Тук-тук-перестук!»

Возле железной дороги всегда пасётся корова по имени Мурёнка. Огро-о-омная такая. Это, конечно, на мой взгляд.

Мы, честно говоря, с нею мало знакомы. Встретимся — поздороваемся. Вот и всё.

А сегодня я почему-то не только поздоровался с нею, но решил проявить вежливость до предела — и крикнул:

— Уважаемая Мурёнка! К вашей левой ноге репей прицепился!

— Почему-му-у? — спрашивает корова.

— Откуда мне знать? — отвечаю. — Прицепился. Может, ему покататься на вашей ноге
захотелось?

— Почем-м-му-му-му? — снова протяжно так и задумчиво интересуется Мурёнка.
«Не слышит, бедняга», — думаю. Прыгнул я к Мурёнке на макушку, чтобы в самое ухо крикнуть своё мнение. А она испугалась — и хвостом меня хвать! Ну, вот… Про железную дорогу я вначале не зря упоминал…

В это время, как назло, поезд мимо мчался. И меня за мою же любезность неуклюжая Мурёнка прямо на ступеньку вагона смахнула. Я даже пискнуть не успел. А спрыгнуть — побоялся. Так на ступеньке и прикатил безбилетным пассажиром на конечную остановку — в большой-пребольшой Город, в котором никто меня вовсе не ждал…

Приключение № 2

Город — это не Васильковый луг, где мне каждая ромашка знакома. В городе заблудиться — ничего не стоит. Там одних улиц сколько! Не говоря уже о переулках. А дома такие высокие, что прямо шея устаёт: голову-то всё время задирать приходится. Устал я скакать по городу и присел на какую-то цветочную клумбу отдохнуть. Вдруг один шустрый такой, в штанишках выше колен, подбегает ко мне и кричит:

— Сейчас я его поймаю!

Я не стал ждать, пока он меня поймает. Прыгнул в сторону — и прямо в чей-то портфель угодил.

Портфель туда-сюда, туда-сюда, как будто на качелях качаюсь. А в портфеле — темнотища, ничего не видно. Не заметил, как заснул

Проснулся и слышу: что-то гудит.

Высунул голову из портфеля, вижу: подо мной — кресла в несколько рядов, а в креслах кто спит, кто жуёт, кто газетой шелестит. И все почему-то ремнями привязаны.

Тут по радио чей-то приятный голос объявляет:

— Граждане пассажиры! Наш самолёт находится на высоте восемь тысяч метров!

Мне сразу страшно стало, потому что я прежде на самолётах никогда не летал. Только в книжках читал про них. И ещё мне потому очень страшно стало, что я не знал даже, в какую сторону этот самолёт направляется. И ещё мне потому совсем-пресовсем страшно стало, что папа и мама уже, наверное, весь наш Васильковый луг на лапки подняли в поисках своего пропавшего сыночка Кузи. Меня, то есть.

Они ищут, а я в самолёте лечу.

И куда лечу? Неизвестно!

Эх, Мурёнка-шустрёнка! Что ж ты наделала своим некультурным хвостом!

Я чуть было не заплакал, словно самая обыкновенная бабочка из нашего класса, как вдруг тот же знакомый голос прощебетал:

— Граждане пассажиры! Идём на посадку. Под крылом самолёта — Жарафрика.

Ой, мамочка! Жарафрика! Может, мне показалось? Нет, я хорошо расслышал: Жараф-ри-ка. Мы её в школе по арифметике проходили. Или — по чистописанию. А может, даже по географии. Забыл, в общем, со страху. Помню только, что в этой Жарафрике, кроме жары, ещё полным-полно всяких тигров, слонов и этих… рогоносов. Нет, кажется, носорогов. А больше ничего не помню.

Пассажиры стали к посадке готовиться. А я снова в портфель юркнул.

Приключение № 3

— Здравствуй, Жарафрика! — крикнул я, выпрыгнув из чёрного кожаного портфеля на мягкую зелёную травку. Осмотрелся по сторонам — всюду самолёты. Много самолётов. Точно таких, как тот, на котором я прилетел.

Вдруг у одного из них винты как завертятся, как затарахтят, как затрещат! И такой от этих винтов ветер поднялся — ого! Подхватила меня струя ветра, как будто пушинку, и понесла куда-то. Закрыл я глаза — и лечу. А когда меня обо что-то стукнуло, я понял, что — живой. Вот только лапки подогнулись и запутались. Насилу их распутал.

Открыл глаза: вокруг какие-то неизвестные, невиданные деревья. Смешные какие-то.
Представьте: ствол высоченный, мохнатый, а на самой макушке длиннющие листья, как
веер, свисают. Потом я узнал, что эти деревья пальмами называются.
И тут я вижу: мимо меня незнакомая бабочка летит. Яркая. Разноцветная. Я таких бабочек красивых никогда не видывал. По крайней мере, в нашей школе!

— Привет, бабочка! — кричу.

— Здравствуйте. Но я не бабочка. Я — птичка Колибри… — вежливо отвечает незнакомка.

— А я — кузнечик Кузя! Про меня даже в одной песенке поётся: «И кузнечик запиликает на скрипке!» Не слыхали?

— Нельзя ли петь потише, Кузя? — шёпотом спрашивает эта самая Колибри.

— А что, у вас в лесу тихий час? — интересуюсь.

— Хуже. И потом — не в лесу, а в джунглях.

— В джунглях так в джунглях. Но, может, вы всё-таки объясните, что здесь происходит?

— Объясню. Только сначала скажите, что вы умеете делать?

— Кузнечики всё могут. Я бы вам даже на скрипке сыграл, но она у меня дома осталась.

— Выходит, вы — скрипач?

— Что-то в этом роде.

— А смогли бы вы, Кузя, совершить героический поступок?

— Ещё бы! — говорю. — Благородные поступки я много раз совершал. Можно и героический совершить.

— Прекрасно! — обрадовалась Колибри. — Тогда пойдёмте!

— Куда? — спрашиваю на всякий случай.

— Я вам покажу, где живёт знаменитая очковая змея Окулярия.

— А для чего мне знать, где живёт эта… Окулярия?

— Для того, чтобы вы её смогли прогнать из джунглей.

— Прогнать? Зачем?

— От неё никому житья нет. Она очень вредная. Все звери и птицы боятся её — и спрятались, кто куда.

— А при чём тут я?

— Неужели вы не хотите помочь нам? Или, может, вы боитесь очковых змей?

— Ни капли не боюсь. Я их даже никогда не видел.

— Вот и прекрасно! Сейчас увидите!..

Так я попал ещё в одну историю — и мы отправились на поиски вредной Окулярии. По дороге нам никто, совершенно никто не встретился. Было тихо. Казалось, что эти… как их… джунгли опустели.

Вдруг Колибри приложила лапку к своему клюву и произнесла:

— Тс-с-с-с-с…

А это на всех языках мира означает: «Тише-е-е-е-е…»

Потом Колибри показала разноцветным крылышком на высокое корявое дерево и шепнула:

— Видите дупло?

— Ну, вижу, — отвечаю. — Из него ещё чей-то хвостик торчит.

— Это и есть Окулярия. Я сейчас спрячусь, а вы гоните её оттуда!

«Хорошенькое дело — гоните! А как? Нужно сначала на разведку сходить», — решил я и стал подкрадываться к дуплу. Заглянул осторожненько: ничего не видно. Только очки блестят в темноте.

Что же делать? Как прогнать эту вредину и самому невредимым остаться?

Думал я, думал — и придумал.

Отыскал неподалёку обыкновенную лужу, обмакнул в неё пучок травинок — вместо кисточки — и принялся за работу.

Мне повезло. Окулярия крепко спала и ничегошеньки не слыхала. Теперь осталось подождать, пока грязь на очках засохнет.

Колибри спряталась среди густых веток: наблюдает за мной, а понять мою затею никак не может.

Вдруг большое корявое дерево затряслось, закачалось — из дупла показалась змеиная голова, похожая на букву «Ф».
— Ч-ч-что случччилось? — прошипела Окулярия. — Ничччего не вижу!

— Зато я тебя вижу! И никого обижать больше не позволю! — громко сказал я, набравшись храбрости.

— Знаешь ли ты, несчасссстный, что говоришшшь?

— Я тебя не боюсь. Убирайся отсюда!

— За такие слова ты поплатишшшшься жжжизззнью! Задушшшу! Униччччтожжжжу! — возмутилась Окулярия и стала сползать на землю. Тут я не на шутку испугался. Никогда бы не подумал, что она может оказаться такой длинной и страшной. Но делать было нечего — и я продолжал атаку.

Окулярия не видела меня и ползла на мой голос. А я уводил змею всё дальше и дальше от её логова, пока не заметил старый заброшенный колодец. Я заглянул внутрь: колодец был такой глубокий, что у меня закружилась голова. Это было то, что нужно.

— Эй, Окулярия! Ты слышишь? Сейчас я с тобой разделаюсь! — снова крикнул я.

Змея сжалась, как пружина, и со свистом бросилась в мою сторону. Этого-то мне и нужно было. Я, конечно, тут же отскочил от своей змееловки, а Окулярия со всего размаха плюхнулась вниз. Из колодца ей теперь ни за что не выбраться! Перехитрил я всё-таки эту злюку!

Подлетела Колибри и чмокнула меня в темечко.

— Ура! Мы спасены! — запищала она. — Нет больше в джунглях этой ужасной Окулярии!

И все звери и птицы услыхали тонкий голосок Колибри. Прибежали обезьяны и пантеры, притопали зебры и антилопы. И сразу стало в джунглях шумно и весело.

— Вот кто прогнал Окулярию! — прощебетала Колибри, указывая крылышком на меня. — Его зовут Кузя. Он — кузнечик.

— Тррребуй любую нагррраду! — рявкнул тигрёнок Полосатик.

— Хочу домой, — сказал я. — А больше мне ничего не надо.

— Может, ты с нами останешься? — спросила Колибри. — Разве у нас плохо?

— У вас хорошо. Даже замечательно. Но дома, на родине, всегда лучше!

— А где находится твой дом? — поинтересовался Полосатик.

— На Васильковом лугу, возле станции «Одуванчики».

— У меня есть геогр-р-рафическая кар-р-рта! — неожиданно вспомнил попугай Эйты.

— Где же она? — раздался дружный хор голосов.

— Сейчас пр-р-ринесу!

Когда попугай Эйты принёс в клюве карту, мы разложили её на траве и стали все вместе искать станцию «Одуванчики». На карте было столько разных названий, что просто глаза разбегались. Наконец тигрёнок Полосатик торжественно объявил:

— Порррядок! Вот она, твоя станция…

И он показал лапой на крохотную точку, возле которой красовалось такое дорогое моему сердцу слово — Одуванчики.

— Погодите, погодите! — оживился молчавший до этой поры слонёнок Лус. — В этом же направлении завтра отбывает мой двоюродный брат Бимба.

— На самолёте? — спросил тигрёнок Полосатик.

— Что ты! В двери самолёта он только голову просунуть может. А всё остальное не проходит. Поэтому Бимба только на кораблях путешествует…

А попугай Эйты гордо пояснил мне:

— Бимба работает в цирке. Он — всемирно известный артист.

— Нужно попросить Бимбу, чтобы он захватил с собой нашего доброго спасителя Кузю! — забеспокоилась Колибри.

— Я сегодня же с ним переговорю, — сказал слонёнок Лус. — Думаю, что брат согласится. Он у нас покладистый.

А дальше было так, как предполагал слонёнок. Его брат оказался очень симпатичным слоном и с удовольствием пригласил меня в свою каюту, честно предупредив при этом, что немного храпит по ночам. Но это не имело никакого значения. Главное, я возвращаюсь домой!

Утром пришли на пристань, чтобы проститься со мной, тигрёнок Полосатик, слонёнок Лус, а ещё — пять носорогов и три льва. Честное слово!

И конечно, прилетела птичка Колибри вместе с попугаем Эйты.

Я им сказал:

— До свидания, друзья!

И они мне сказали:

— До свидания, Кузя! Пиши нам письма!

Я крикнул, что обязательно напишу. Но мои слова заглушила пароходная труба:

— У-у-у-у-у-у-у-у-у-у!!!

Корма стала быстро-быстро удаляться от берега. Я ещё видел моих друзей, но они меня уже различить не могли, хотя я на цыпочки вставал и вовсю шевелил усами. Вот когда я в первый раз пожалел, что вырос таким маленьким!

Приключение № 4

Мы плыли по Слонтлантическому океану. За стёклами иллюминаторов (это окошки такие
круглые!) плескались волны.

Слон Бимба угощал меня печеньем и лимонадом и заводил на магнитофоне весёлую песенку с такими словами:

От улыбки станет всем теплей —
И слону и даже маленькой улитке.
Так пускай повсюду на земле,
Будто лампочки, включаются улыбки!

Нам обоим эта песенка нравилась, потому что в ней и про слона, и про кузнечика сказано.

После завтрака мы с Бимбой обычно играли в «крестики-нолики», а перед ужином — в шашки.
Всё шло хорошо. Но однажды… Даже сейчас, когда я пишу эти строки, у меня дрожат коленки при одном воспоминании о том, что случилось тогда.

Я вышел на верхнюю палубу подышать свежим морским воздухом. Потом долго искал свою каюту. Вернее, нашу со слоном Бимбой каюту. И почему-то попал на камбуз.

Камбузом на пароходе кухня называется. И повар на камбузе не повар, а кок. На нашем камбузе коком был шимпанзе Замри. Его так назвали потому, что он обожал с детства игру «замри-отомри».

Так вот. Зашёл я на камбуз. И хотел прыгнуть на стул. Но не рассчитал немного и попал прямо в торт, который на столе стоял. Но это бы ещё полбеды. Хуже было то, что я сделанную из крема розу сломал. Красивую такую красную розу. Над нею кок Замри, наверно, полдня колдовал, не меньше. Что тут началось!

— Это ты мой торт испортил? — возмутился шимпанзе Замри. И давай за мной гоняться.

Бежит и кричит на всю палубу:

— Я старался, старался, а ты вон как! Мокрого места от тебя не оставлю!

Он за мной, я — от него.

Я от него, он — за мной.

Вот уже кок этот в белом своём колпаке совсем близко.

Ещё одна секундочка — и… И тут я нахально так ему кричу:

— Замри!

Шимпанзе и замер по привычке. Остановился как вкопанный. А я тем временем за угол юркнул. Заметил маленькую щёлочку под дверью и шмыгнул в неё.

Опомнился Замри, но уже поздно было. Когда он мимо двери промчался как угорелый, я перевёл дух и услыхал какие-то непонятные звуки:

— Ту-ту, ту-ту-ту! ту-ту, ту-ту-ту

Оказывается, я в радиорубку заскочил. Сидит себе дятел-радист в наушниках и что-то выстукивает на телеграфном аппарате:

— Точка-тире, точка, точка-тире, две точки, два тире, точка…

Вот так: .–..–..–––…––..–..–….––––.–.–..––….––…

А они, эти точки и тире, по антенне поднимаются и улетают куда-то. И захотелось мне верхом на каком-нибудь тире прокатиться. Но такое только в сказках возможно!

А тем временем, слышу, шимпанзе Замри уже к радисту в дверь стучится. Вот-вот ворвётся.

От страха я до самого потолка подпрыгнул. Что-что, а прыгать я умею!

На моё счастье, под потолком у дятла на ниточке воздушный шарик висел. Для красоты, наверно. Весёлый такой жёлтый шарик.

Заскочил Замри в каюту радиста так стремительно, что от сквозняка шарик сорвался с гвоздя и вылетел в открытое круглое окошко. И не один вылетел, а вместе со мной, поскольку я за ниточку крепко-крепко уцепился.

Закрыл я глаза, чтобы вниз не смотреть: внизу-то, подо мной — океан. Ой, хоть бы какая-нибудь твёрдая земля показалась! И куда бы, вы думали, примчал меня мой жёлтый шарик? Ни за что не догадаетесь!

Прилетел я на этом воздушном транспорте в… Снегарктиду. На самый Вьюжный полюс.

В Снегарктиде, сказать по правде, ужасно холодно. Кругом — снег, снег, снег. И вдобавок — лёд, лёд, лёд. Хорошо, что я упал в мягкий сугроб, а не то бы разбился.

Сижу на снегу. Весь дрожу от мороза. И чуть не плачу. И свой дом вспоминаю. Мама, наверно, вкусный пирог испекла. А папа, наверно, газету «Луговые новости» читает…

Мечтаю вот так, а глаза почему-то сами собой слипаются, слипаются, слипаются, слипа…

Остальное произошло будто во сне.

Надо мной наклонился кто-то в белой сорочке и чёрном фраке. В таких фраках обычно артисты и дирижёры в нашей концентории выступают… Ну, вот. Наклонился, значит, незнакомец надо мной и обращается к кому-то:

— Эй, Понг! Иди-ка сюда! Я тут обнаружил кое-что. («Кое-что» — это, между прочим, я, Кузя!)
Подошёл второй, тоже во фраке, посмотрел на меня и говорит:

— Никогда не встречал, братец Пинг, у нас в Снегарктиде ничего подобного. Может, это — зверь, может, птица, а может, вообще — насекомое. Поскольку, поскольку он…она… оно… всё равно… замёрз… замёрзла… замёрзло… давай отправим её… его… к нашим давним друзьям в Академию Всевсяческих Наук!

— Вот удивятся академики! — закричал Первый Тот-Что-Во-Фраке. — Запечатаем его… её… ну, в общем, вот это… в коробочку — и отправим по почте!

— Правильно, — сказал Второй Тот-Что-Во-Фраке. — Только не забудь написать в конце письма: «Горячий привет от пингвинов холодной Снегарктиды…»

Больше я ничего не слыхал.

Больше ничего не помню.

Приключение № 5

Проснулся я от какого-то шума. Открыл глаза. Темно. Ничего не видно. Где я? Ага, вспомнил: в коробочке, как видно. В той самой, в которой меня по почте отправили.

Вдруг раздались чьи-то голоса:

— Посмотрим, что это нам за посылочку прислали. Поглядим. Жаль, что обратный адрес неразборчиво написан. И подпись адресата непонятная. Не то «Пинг. Понг», не то «Пинг. Пинг»…

— Это, видно, сокращённо написано, дорогой коллега. А полностью звучит, вероятно, так: «Пингвин Понг» и «Пингвин Пинг». Ну, конечно, это посылка от наших старых друзей из Снегарктиды.

Распечатали академики коробочку, открыли, а я — прыг в окошко. Только меня и видели. Оставаться-то в коробочке мне ни к чему было. Ведь в этой Академии Всевсяческих Наук, наверно, кузнечиков, вроде меня, знают как облупленных. Пожалуй, только в Снегарктиде нас, кузнечиков, не встретишь…

На улице я чуть-чуть под какие-то колёса не попал. Еле успел увернуться. А потом от удивления рот открыл, когда увидел вдруг знакомый скверик. И снова за мной тот же шустрый, в штанишках выше колен, увязался. Гоняется и приговаривает:

— Сейчас я его поймаю! Сейчас я его накрою! Сейчас я его сцапаю!

И чего ему от меня надо? Я ведь его даже лапкой не тронул!

Гонялся он за мной, гонялся — и на какой-то миг загнал. Загнал — и чуть было сачком не накрыл. Хорошо, что я вниз не побоялся прыгнуть.

А под мостом как раз поезд проезжал. И я на крышу самого последнего вагона угодил.

Везёт меня поезд, а куда — не знаю.

Одна станция.

Третья.

Седьмая.

Вдруг вижу на платформе надпись: «Станция Одуванчики».

Я даже глазам не поверил.

Неужели это правда? Неужели дома? Вот здорово!

И точно. Я увидел наш Васильковый луг. Я увидел знакомых бабочек и стрекоз. Я увидел неуклюжую корову Мурёнку, из-за которой мне пришлось испытать столько разных приключений на земле, в небесах и на море.

Я спрыгнул с крыши вагона, сказал поезду «спасибо» и поскакал к себе домой.

От радости у меня в голове все слова перепутались, и я закричал:

— Здравствуй, мапа! Здравствуй, пама! Здравствуй, бадушка! Здравствуй, дебушка!

Папа, мама, бабушка и дедушка тоже очень обрадовались, когда увидели меня живым и невредимым. А больше всех обрадовался мой меньший брат, которого я давно ничему не учил. Мама накормила меня моим любимым клеверным супом и ромашковой кашей. А после вкусного обеда я стал рассказывать о своих необычайных странствиях.

Бабушка вздыхала и охала. Дедушка от волнения шевелил усами.
Мама качала головой.

Брат смотрел на меня с восторгом.

А папа… А папа сказал, что я это всё придумал. Но я ничего не придумывал. Всё, что тут написано, чистая правда. Не будь я кузнечиком Кузей!

Четверг 1 фруктября

Для того чтобы ни у кого не было никаких сомнений в правдивости моего рассказа, я наклеиваю на страничку моего дневника письмо, которое получил недавно от своей приятельницы птички Колибри. Вот оно:

Ответ в Жарафрику я отправил. Если у меня будут ещё какие-нибудь приключения, я напишу о них в другом дневнике. А эта тетрадка вся уже исписалась, и в ней больше ничего не помеща…

У одного человека был осел, который много лет покорно возил на мельницу мешки с мукой, но к старости осел ослаб и стал негоден для работы.

Тогда хозяин задумал уморить его голодом, но осел догадался к чему идет дело, убежал и направился в город Бремен.

Он решил наняться там в музыканты.

Пройдя немного, осел увидел охотничью собаку. Она лежала на дороге и дышала так тяжело, как будто набегалась до изнеможения.

— Чего ты так пыхтишь, Полкан? — спросил осел.

— Ах, — отвечала собака, — я стара и с каждым днем становлюсь всё слабее и уже не гожусь для охоты, поэтому мой хозяин хотел убить меня. Я убежала куда глаза глядят! А чем же я буду теперь зарабатывать себе на хлеб?

— Знаешь что, — сказал осел, — я иду в Бремен и наймусь там в музыканты. Иди со мной и тоже займись музыкой. Я буду играть на лютне, а ты станешь бить в барабан. Собака согласилась и они пошли дальше.

Вскоре они увидели на дороге кошку. Она сидела на дороге такая скучная, как три дня дождливой погоды.

— Что с тобой приключилось, старая усомойка, — спросил осел.

— Кто же станет радоваться, если его схватят за глотку? Мои зубы иступились и теперь я охотнее сижу за печкой и мурлычу, чем гоняюсь за мышами, поэтому моя хозяйка задумала утопить меня.

Конечно, я убежала, но кто мне теперь посоветует куда идти?

— Идем с нами в Бремен, ты знаешь толк в музыке и сможешь наняться там в музыканты. Кошке это понравилось, и они пошли вместе.

Потом наши беглецы проходили мимо какого-то двора. На воротах сидел петух и орал изо всех сил.

— Чего ты так дерешь глотку? — спросил осел.- Что с тобой?

— Это я предсказываю на завтра хорошую погоду, — ответил петух, — ведь завтра праздник, но так как по этому случаю к нам приедут гости, моя хозяйка без всякого милосердия велела кухарке сварить из меня суп. Мне сегодня вечером должны отрубить голову. Вот я и кричу во всё горло, пока еще могу.

— Ну что ты, красноголовый, — сказал осел, — идем лучше с нами. Мы направляемся в Бремен. Что-нибудь получше смерти ты всюду найдешь. У тебя хороший голос и если мы запоем хором – получится великолепно. Петуху понравилось это предложение и они отправились дальше вчетвером.

Но они не могли в один день добраться до Бремена и к вечеру пришли в лес, где решили переночевать. Осел и собака уселись под большим деревом, кошка устроилась на ветвях, а петух взлетел на самую верхушку дерева, где ему казалось всего безопасней. Прежде чем заснуть, петух поглядел на все четыре стороны и вдруг ему показалось, что он видит вдали огонек. Он крикнул своим товарищам, что близко должен быть дом, потому что виден свет.

— Тогда мы должны отправиться туда, этот ночлег мне не нравится, — сказал осел. И собака заметила, что несколько косточек с остатками мяса очень пригодились бы ей. Итак, они отправились в ту сторону, где мерцал огонек. Свет становился всё сильнее и сильнее, и, наконец, они пришли к ярко освещённому дому разбойников. Осёл как самый высокий приблизился к окну и заглянул внутрь.

— Что ты видишь, серый? – спросил петух.

— Что я вижу? – ответил осёл. Накрытый стол с хорошей едой и питьём. А разбойники сидят вокруг и веселятся.

— Это было бы не дурно и для нас, — сказал петух.

— Да, да. Ах, если бы мы были там, — вздохнул осёл.

Тогда они стали советоваться, как бы им выгнать разбойников. И, наконец, придумали. Осёл стал передними ногами на окно, собака вскочила на спину к ослу, кошка взобралась на собаку, а петух взлетел на голову кошке. Когда это было сделано, они разом начали свою музыку. Осёл заревел, собака залаяла, кошка замяукала, петух запел. Потом они бросились через окно в комнату. Так, что стёкла зазвенели.

Разбойники с ужасными воплями вскочили с мест. Они подумали, что к ним явилось приведение. И в великом страхе убежали в лес. Тогда четверо друзей уселись за стол и стали с удовольствие доедать всё, что осталось. Они ели так, как будто им надо было наесться на четыре недели. Покончив с едой, дальше музыканты погасили свет и стали подыскивать себе место для отдыха. Каждый по своему вкусу и привычкам. Осёл улёгся во дворе на куче мусора, собака – за дверью, кошка – на очаге в тёплом месте, а петух уселся на насесте. А так как они устали очень после долгой дороги, то сей час же уснули. Когда миновала полночь и разбойники уже издали заметили, что в доме не горит свет и всё как будто спокойно – атаман сказал:

— Мы не должны были всё же позволить так запугать нас.

И он велел одному из разбойников пойти и осмотреть дом. Посланный, убедившись, что всё спокойно, зашёл в кухню, чтобы зажечь огонь. А так как он принял, сверкающие глаза кошки за тлеющие угли, то сунул туда спичку, чтобы добыть огоньку. Но кошка не любила шутить. Она кинулась на разбойника и вцепилась ему в лицо. Он ужасно испугался, бросился бежать и хотел было выскочить во двор, но собака, которая лежала за дверью, вскочила и укусила его за ногу. Когда он мчался через двор мимо мусорной кучи, осёл крепко лягнул его задней ногой. А петух, которого разбудил шум, бодро закричал с насеста

– Ку-ка-ре-ку.

Разбойник пустился бежать изо всех сил к своему атаману. И сказал ему.

— А, там в доме ужасная ведьма. Она зашипела на меня, исцарапала мне лицо своими длинными когтями. За дверью стоял человек с ножом, он ранил меня в ногу. Во дворе лежало чёрное чудовище, которое набросилось на меня с дубиной. А наверху на крыше сидит судья, он как закричит – «подавайте мне сюда этого мошенника». Тут уж я пустился бежать. С тех пор разбойники больше не решались подходить к дому. А четверым бременским музыкантам так понравилось в доме разбойников, что они остались там жить.

Было то в середине зимы, падали снежинки, точно пух с неба, и сидела королева у окошка, — рама его была из черного дерева, — и шила королева. Шила она, загляделась на снег и уколола иглою палец, и упало три капли крови на снег. А красное на белом снегу выглядело так красиво, что подумала она про себя:

«Если бы родился у меня ребенок, белый, как этот снег, и румяный, как кровь, и черноволосый, как дерево на оконной раме!»

И родила королева вскоре дочку, и была она бела, как снег, как кровь, румяна, и такая черноволосая, как черное дерево, — и прозвали ее потому Белоснежкой. А когда ребенок родился, королева умерла.

Год спустя взял король себе другую жену. То была красивая женщина, но гордая и надменная, и она терпеть не могла, когда кто-нибудь превосходил ее красотой. Было у нее волшебное зеркальце, и когда становилась она перед ним и гляделась в него, то спрашивала:

Зеркальце, зеркальце на стене,

Кто всех красивей во всей стране?

И зеркало отвечало:

Вы всех, королева, красивей в стране.

И она была довольна, так как знала, что зеркало говорит правду. Белоснежка за это время подросла и становилась все красивей, и когда ей исполнилось семь лет, была она такая прекрасная, как ясный день, и красивее самой королевы. Когда королева спросила у своего зеркальца:

Зеркальце, зеркальце на стене,

Кто всех красивей во всей стране?

Оно ответило так:

Вы, госпожа королева, красивы собой,

Все же Белоснежка в тысячу крат выше красой!

Испугалась тогда королева, пожелтела, позеленела от зависти. С того часа увидит она Белоснежку — и сердце у нее разрывается, так стала она ненавидеть девочку. И зависть, и высокомерие росли, точно сорные травы, в ее сердце все выше и выше, и не было у нее отныне покоя ни днем, ни ночью. Тогда подозвала она одного из своих егерей и сказала:

— Отнеси ребенка в лес, я больше видеть ее не могу. Ты должен ее убить и принести мне в знак доказательства ее легкие и печень.

Егерь повиновался и завел девочку в лес, но когда вытащил он свой охотничий нож и, хотел было уже пронзить ни в чем не повинное сердце Белоснежки, стала та плакать и просить:

— Ах, милый егерь, оставь ты меня в живых, я убегу далеко в дремучий лес и никогда не вернусь домой.

И оттого что была она прекрасна, сжалился над нею егерь и сказал:

— Так и быть, беги, бедная девочка!

И точно камень свалился у него с сердца, когда не пришлось ему убивать Белоснежку. На ту пору как раз подбежал молодой олень, и заколол его егерь, вынул у него легкие и печень и принес их королеве в знак того, что приказанье ее исполнено. Повару было велено сварить их в соленой воде, и злая женщина их съела, думая, что это легкие и печень Белоснежки.

И осталась бедная девочка в большом лесу одна-одинешенька, и стало ей так страшно, что все листочки на деревьях оглядела она, не зная, как быть ей дальше, как горю помочь. Пустилась она бежать, и бежала по острым камням, через колючие заросли, и прыгали около нее дикие звери, но ее не трогали. Бежала она, сколько сил хватило, и вот стало уже вечереть, увидела она маленькую избушку и вошла в нее отдохнуть. А в избушке той все было таким маленьким, но красивым и чистым, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Стоял там накрытый белой скатертью столик, а на нем семь маленьких тарелочек, у каждой тарелочки по ложечке, а еще семь маленьких ножей и вилочек и семь маленьких кубков. Стояли у стены семь маленьких кроваток, одна возле другой, и покрыты они были белоснежными покрывалами. Захотелось Белоснежке поесть и попить, и взяла она из каждой тарелочки понемногу овощей да хлеба и выпила из каждого кубочка по капельке вина, — ей не хотелось выпить все из одного. А так как она очень устала, то попробовала лечь в постельку, но ни одна из них для нее не подходила: одна была слишком длинной, другая слишком короткой, но седьмая оказалась ей впору, легла она в нее и, отдавшись на милость Господню, уснула.

Когда уже совсем стемнело, пришли хозяева избушки, а были то семеро гномов, которые в горах добывали руду. Они зажгли семь своих лампочек, и когда в избушке стало светло, они заметили, что у них кто-то был, потому что не все оказалось в том порядке, в каком было раньше. И сказал первый гном:

— Кто это на моем стуле сидел?

Второй:

— Кто это из моей тарелочки ел?

Третий:

— Кто взял кусок моего хлебца?

Четвертый:

— Кто ел мои овощи?

Пятый:

— Кто моей вилочкой брал?

Шестой:

— Кто моим ножичком резал?

Седьмой спросил:

— Кто это пил из моего маленького кубка?

И оглянулся первый и увидал, что на его постельке маленькая складочка, и спросил:

— Кто это лежал на моей кроватке?

Тут сбежались и остальные и стали говорить:

— И в моей тоже кто-то лежал.

Глянул седьмой гном на свою постель, видит — лежит в ней Белоснежка и спит. Позвал он тогда остальных, прибежали они, стали кричать от удивления, принесли семь своих лампочек и осветили Белоснежку.

— Ах, Боже ты мой! Ох, Боже ты мой! — воскликнули они. — Какой, однако, красивый ребенок! — Они так обрадовались, что не стали ее будить и оставили ее спать в постельке. А седьмой гном проспал у каждого из своих товарищей по часу, — так вот и ночь прошла.

Наступило утро. Проснулась Белоснежка, увидела семь гномов и испугалась. Но были они с ней ласковы и спросили:

— Как тебя зовут?

— Зовут меня Белоснежка, — ответила она.

— Как ты попала в нашу избушку?

И рассказала она им о том, что мачеха хотела ее убить, но егерь сжалился над ней, и что бежала она целый день, пока, наконец, не нашла их избушку. Гномы спросили:

— Хочешь вести наше хозяйство, стряпать, постели взбивать, стирать, шить и вязать, все содержать в чистоте да порядке, — если согласна на это, можешь у нас остаться, и всего у тебя будет вдосталь.

— Хорошо, — сказала Белоснежка, — с большой охотой.

И осталась у них. Она содержала избушку в порядке, утром гномы уходили в горы искать руду и золото, а вечером возвращались домой, и она должна была к их приходу приготовить им еду. Целый день девочка оставалась одна, и потому добрые гномы ее предостерегали и говорили:

— Берегись своей мачехи: она скоро узнает, что ты здесь, смотри, никого не впускай в дом.

А королева, съев легкие и печень Белоснежки, стала снова считать, что она самая первая и самая красивая из всех женщин в стране. Она подошла к зеркалу и спросила:

Зеркальце, зеркальце на стене,

Кто всех красивей во всей стране?

И ответило зеркало:

Вы, королева, красивы собой,

Но Белоснежка там, за горами,

У гномов семи за стенами

В тысячу крат еще выше красой!

Испугалась тогда королева, — она ведь знала, что зеркало говорит правду, и поняла, что егерь ее обманул и что Белоснежка еще жива. И стала она снова думать да придумывать, как бы ее извести; не было ей от зависти покою, оттого что не она самая первая красавица в стране. И вот, наконец, она что-то надумала: накрасила себе лицо, переоделась старой торговкой, так что и узнать ее было нельзя. Направилась она через семь гор к семи гномам, постучала в дверь и говорит:

— Продаю товары хорошие! Продаю!

Глянула Белоснежка в окошко и говорит:

— Здравствуй, добрая женщина, что же ты продаешь?

— Хорошие товары, прекрасные товары, — ответила та, — шнурки разноцветные. — И достала королева один из шнурков, показала, и был он сплетен из пестрого шелка.

«Эту честную женщину можно и в дом пустить», — подумала Белоснежка, открыла дверной засов и купила себе красивый шнурок.

— Как тебе идет, девочка, — молвила старуха, — дай-ка я зашнурую тебя как следует.

Белоснежна, не ожидая ничего дурного, стала перед нею и дала затянуть на себе новые шнурки, и начала старуха шнуровать, да так быстро и так крепко, что Белоснежка задохнулась и упала мертвая наземь.

— Была ты самой красивой, — сказала королева и быстро исчезла.

Вскоре после того, к вечеру, вернулись семь гномов домой, и как испугались они, когда увидели, что их милая Белоснежка лежит на земле, не двинется, не шелохнется, точно мертвая! Подняли они ее и увидели, что она крепко-накрепко зашнурована, тогда разрезали они шнурки, и стала она понемногу дышать и постепенно пришла в себя. Когда гномы услыхали о том, что случилось, они сказали:

— Старая-то торговка была на самом деле злая королева, берегись, не впускай к себе никого, когда нас нет дома.

А злая женщина возвратилась домой, подошла к зеркалу и спросила:

Зеркальце, зеркальце на стене,

Кто всех красивей во всей стране?

И ответило ей зеркало, как прежде:

Вы, королева, красивы собой,

Но Белоснежка там, за горами,

У гномов семи за стенами

В тысячу крат еще выше красой!

Когда услыхала она такой ответ, вся кровь прилила у ней к сердцу, так она испугалась, — она поняла, что Белоснежка ожила снова.

— Ну, уж теперь, — сказала она, — я придумаю такое, что погубит тебя наверняка. — Зная ведьмино колдовство, приготовила она ядовитый гребень. Затем переоделась она и обернулась другою старухой. И отправилась за семь гор к семи гномам, постучалась в дверь и говорит:

— Продаю товары хорошие! Продаю!

Белоснежка выглянула в окошко и говорит:

— Проходи, проходи дальше, в дом пускать никого не велено!

— Поглядеть-то, пожалуй, можно, — молвила старуха, достала ядовитый гребень и, подняв его вверх, показала Белоснежке.

Он так понравился девочке, что она дала себя обмануть и открыла дверь. Они сошлись в цене, и старуха сказала: «Ну, а теперь дай-ка я тебя как следует причешу».

Бедная Белоснежка, ничего не подозревая, дала старухе себя причесать, но только та прикоснулась гребешком к волосам, как яд стал тотчас действовать, и девочка упала без чувств наземь.

— Ты, писаная красавица, — молвила злая женщина, — теперь-то уж пришел тебе конец. — Сказав это, она ушла.

Но, к счастью, дело было под вечер, и семь гномов вскоре вернулись домой. Заметив, что Белоснежка лежит на земле мертвая, они тотчас заподозрили в том мачеху, стали доискиваться, в чем дело, и нашли ядовитый гребень; и как только они его вытащили, Белоснежка снова пришла в себя и рассказала им обо всем, что случилось. И еще раз гномы ей сказали, чтоб была она настороже и дверь никому не открывала.

А королева возвратилась домой, села перед зеркалом и говорит:

Зеркальце, зеркальце на стене,

Кто всех красивей во всей стране?

И ответило зеркало, как прежде:

Вы, королева, красивы собой,

Но Белоснежка там, за горами,

У гномов семи за стенами

В тысячу крат еще выше красой!

Услыхала она, что говорит зеркало, и вся задрожала-затрепетала от гнева.

— Белоснежка должна погибнуть, — крикнула она, — даже если бы это мне самой стоило жизни!

И она отправилась в потайную комнату, куда никто никогда не входил, и приготовила там ядовитое-преядовитое яблоко. Было оно снаружи очень красивое, белое и румяное, и всякому, кто б увидел его, захотелось бы его съесть, но кто съел хотя бы кусочек его, тот непременно бы умер. Когда яблоко было готово, накрасила она себе лицо, переоделась крестьянкой и отправилась в путь-дорогу, — за семь гор к семи гномам. Она постучалась, Белоснежка высунула голову в окошко и говорит:

— Пускать никого не ведено, семь гномов мне это запретили.

— Да, это хорошо, — ответила крестьянка, — но куда же я дену свои яблоки? Хочешь, я подарю тебе одно из них?

— Нет, — сказала Белоснежка, — мне ничего не велено брать.

— Ты что ж это, яду боишься? — спросила старуха. — Погляди, я разрежу яблоко на две половинки, румяную съешь ты, а белую съем я.

А яблоко было сделано так хитро, что только румяная его половинка была отравленной. Захотелось Белоснежке отведать прекрасного яблока, и когда увидела она, что крестьянка его ест, то и она не удержалась, высунула из окошка руку и взяла отравленную половинку. Только откусила она кусок, как тотчас упала замертво наземь. Посмотрела на нее своими злыми глазами королева и, громко захохотав, сказала:

— Бела, как снег, румяна, как кровь, черноволоса, как черное дерево! Теперь твои гномы уж не разбудят тебя никогда.

Вернулась она домой и счала спрашивать у зеркала:

Зеркальце, зеркальце на стене,

Кто всех красивей во всей стране?

И ответило зеркало наконец:

Вы, королева, красивей во всей стране.

И успокоилось тогда ее завистливое сердце, насколько может подобное сердце найти себе покой.

Гномы, возвратясь вечером домой, нашли Белоснежку лежащей на земле, бездыханной и мертвой. Они подняли ее и стали искать яд: они расшнуровали ее, причесали ей волосы, обмыли ее водой и вином, но ничего не помогло, — милая девочка как была мертвой, так мертвой и осталась. Положили они ее в гроб, сели все семеро вокруг нее и стали ее оплакивать, и проплакали они так целых три дня. Затем решили они ее похоронить, но она выглядела точно живая — щеки у нее были красивые и румяные.

И сказали они:

— Как можно ее такую в сырую землю закопать?

И велели они сделать для нее стеклянный гроб, чтоб можно было ее видеть со всех сторон, и положили ее в тот гроб, и написали на нем золотыми буквами ее имя, и что была она королевской дочерью. И отнесли они гроб тот на гору, и всегда один из них оставался при ней на страже. И пришли также и птицы оплакивать Белоснежку: сначала сова, затем ворон и, наконец, голубок.

И вот долго-долго лежала в своем гробу Белоснежка, и казалось, что она спит, — была она бела, как снег, румяна, как кровь, и черноволоса, как черное дерево. Но случилось, что заехал однажды королевич в тот лес, и попал он в дом гномов, чтобы в нем переночевать. Увидел он на горе гроб, а в нем прекрасную Белоснежку, и прочел, что было написано на нем золотыми буквами. И сказал он тогда гномам:

— Отдайте вы мне этот гроб, а я дам вам за него все, что вы пожелаете.

Но ответили гномы:

— Мы не отдадим его даже за все золото в мире.

Тогда он сказал:

— Так подарите мне его. Я жить не могу, не видя Белоснежки.

Когда он это сказал, сжалились над ним добрые гномы и отдали ему гроб.

И велел королевич своим слугам нести его на плечах. Но случилось так, что споткнулись они о какой-то куст, и от сотрясения выпал кусок ядовитого яблока из горла Белоснежки. Тут открыла она глаза, подняла крышку гроба, а затем встала и сама.

— Ах, Господи, где же это я? — воскликнула она.

Королевич, исполненный радости, ответил:

— Ты у меня, — и поведал ей все, что произошло, и молвил:

— Ты мне милее всего на свете, пойдем вместе со мною в замок к моему отцу, и будешь ты моею женой.

Согласилась Белоснежка, и отпраздновали они пышную и великолепную свадьбу.

Но на праздник была приглашена и королева, мачеха Белоснежки. Нарядилась она в красивое платье, подошла к зеркалу и сказала:

Зеркальце, зеркальце на стене,

Кто всех красивей во всей стране?

И ответило зеркало:

Вы, госпожа королева, красивы собой,

Но королева младая в тысячу крат еще выше красой!

И вымолвила тогда злая женщина свое проклятье, и стало ей так страшно, так страшно, что не знала она, как ей с собой справиться. Сначала она решила совсем не идти на свадьбу, но не было ей покоя — хотелось ей пойти и посмотреть на молодую королеву. И вошла она во дворец, и узнала Белоснежку, и от страха и ужаса как стояла, так на месте и застыла.

Но были уже поставлены для нее на горящие угли железные туфли, и принесли их, держа щипцами, и поставили перед нею. И должна была она ступить ногами в докрасна раскаленные туфли и плясать в них до тех пор, пока, наконец, не упала она мертвая наземь.